Миля и Облачко

Алиса Мазур (2024)

«Мирно дремлет голубой Дунай. На лбу молчаливого титана — ни морщинки…»Вы не поверите, но книга эта написана… нет, не человеком — пушистым котом Облачком с необыкновенными голубыми глазами и храбрым сердцем. Как бы сказал сам Облачко, «книга на миллион долларов».Это история о том, как много может значить кот для человека, упаковавшего всю свою жизнь в чемодан. О том, как, куда бы мы ни подались, мы везём Родину с собой — внутри, и медленно, годами, «распаковываем». Рассказывая о сербских приключениях Мили и её питомца, повесть полна жизнелюбия. Ко всем вопросам и сложностям автор подходит с юмором.Эта книга понравится как взрослым, так и детям. Ведь написана она бережно, тепло, и вправду — как кошечка лапкой. Её главная цель — помочь людям, оставившим родные края — людям, бесконечно тоскующим, заново собрать своё сердце из тысячи осколков и построить новую счастливую жизнь.Оформление обложки: Александр Зиборов (фотограф), Валерий Семенченко (дизайнер).

Глава 9

Нам нужно было купить ложки. Казалось бы, какая ерунда. Условий было всего два: ложка должна быть настоящей и нам по карману. Но, обойдя все ближайшие магазины, Миля вернулась в расстроенных чувствах: продавались ножи и вилки, одноразовая посуда из хрустящего пластика и итальянские ложки, стоящие, как крыло самолёта.

«Они что, из сусального золота?» — ворчала она, возясь с моей шлейкой. Лапы всё никак не хотели в неё вставать. Вдох, выдох. Каждый раз одно и то же… Наконец, мы поехали.

«Дзинь-дзинь», — звенел голубой велосипед, покидая туннель.

«Дзинь-дзинь», — пешеход решил перебежать дорогу и едва не угодил под колёса.

С радостным «дзинь-дзинь» мы въехали в Старый город. Выпятив грудь и зажмурившись от встречного ветра, я чувствовал себя лучше всех. С Милей у нас был прекрасный тандем: она, охая, тащит вверх велосипед, я изо всех сил стараюсь быть пушинкой.

Магазин встретил нас колокольчиком и криком удивлённой продавщицы: «Мачка!» (серб. «кошка»)

«Мяучка», — отозвался я.

Коты в посудной лавке — это вам не слоны. Изящество и грация заложены в нас природой, вместе с полным контролем тела — от макушки до хвоста.

Ложки мы нашли не сразу, и выбор их был скудным, но делать нечего — надо брать. За кассой стояли две женщины средних лет. Они смотрели то на меня, то на Милю и о чём-то перешёптывались. «Украинцы», — уловил я в обрывке фраз. Пооблизывавшись на кружку с французским бульдогом, Миля так и не решилась её взять.

В общем, вышли мы с одними ложками, которые были такого низкого качества, что гнулись от одного только взгляда. Углубления в них были такие маленькие, что ложки больше походили на лопатки, но, в конце концов, не мне ими есть.

***

Заняв скромное место возле клумб, мы отдыхали и созерцали мир вокруг. Это было весьма занятно: на центральной улице с характером восточного базара всегда кипели страсти.

Из бутиков выходили счастливые люди, обвешанные бумажными пакетами, а чуть поодаль двое попрошаек выясняли отношения. Что удивительно, даже в их грубых разборках была напускная весёлость. На другой стороне, под одним из козырьков, кто-то страстно целовался. Парочка никого не стеснялась, да и кому какое дело: вся улица была полна любви и наслаждений.

Как не похоже на то, что у нас на Родине! Тревога стала нашей плотью и кровью. От одного этого осознания Милино сердце разрывалось, и, на празднике жизни, она вдруг горько заплакала.

«Это нечестно, нечестно», — повторяла она.

Я смотрел на неё неподвижно, чувствуя, как и мои глаза становятся мокрыми. Это неправда, что коты не умеют плакать. В тот день я заплакал в первый раз.

«Я хочу домой. Я не хотела уезжать. Облачко, чего мы не остались?» — ревела она, прижимая меня к себе.

Мне показалось, что в этом и есть наш крест — быть печальными до конца, что бы ни случилось. Как могли мы позволить себе счастье, когда в наших краях бушевала беда?

Я был потрясён. Здесь всё было так похоже на Россию — и, вместе с тем, совершенно по-другому. Никто не брал кофе с собой, но все его непременно пили — спокойно, никуда не спеша, за столиками, выраставшими прямо посреди улицы. В самом жерле вулкана, словно ничего не замечая, они блаженно потягивали ароматный напиток, вели философские беседы, дурно пыхтели сигаретами, а кто-то и вовсе уткнулся в книжку, потеряв связь с реальностью.

«Полако» переводится с сербского как «спокойно, медленно», но это больше, чем просто слово. Полако — это философия, образ жизни, что-то, что дано каждому сербу с рождения. Быть осознанным, ценить то, что имеешь и принимать жизнь «по одному дню». А что, если сербы позаимствовали эту философию от своих питомцев?

Пока я размышлял, над Милиной головой сгустилась приличная тучка — пыльная, серая, унылая. Я дул на неё изо всех сил, но она почти не двигалась. «Не так дуешь. Она должна лететь вверх. А значит, и дуть надо тоже вверх», — подошла маленькая девочка, от силы лет трёх, с пшеничными волосами, серыми глазами и ровной, геометрически выверенной чёлкой.

Мы стали дуть вместе, и вот уже тучка упорхнула прочь. Малышка протянула мне крохотную ладошку — я с недоверием покосился на неё. «Теперь мы команда», — сказала она серьёзно. Я пожал лапу. Так уж и быть.

Конец ознакомительного фрагмента.