Дельфины

Альберто Васкес-Фигероа (2024)

В захватывающем романе Альберто Васкеса-Фигероа, признанного мастера приключенческой прозы, оживают самые яркие и опасные краски Средиземноморья. История разворачивается среди лазурных вод и роскошных яхт. Средиземное море становится ареной загадочных событий. Начавшись с таинственного убийства под водой дайвера. Полицейское расследование вскоре принимает неожиданный оборот, когда всплывают свидетельства необъяснимой агрессии дельфинов. Раскрытие этой тайны увлекает читателя в мир яхт, курортных пейзажей, тайн морских глубин и наркомафии. На фоне интриг роман предлагает не только динамичный сюжет, но и размышления о тонкой грани между человеком и природой. Какую роль играют люди в изменении поведения морских существ? И какие секреты хранит бескрайняя синь Средиземного моря? Эта книга обещает стать незабываемым путешествием по волнам интриги, опасностей и неожиданных открытий.

Глава 3.

Моторная лодка была полностью подготовлена к выходу в море, с баллонами сжатого воздуха, готовыми достичь давления в двести атмосфер, когда на въезде к пирсу спортивного порта Порт д’Андрач остановился грязный автомобиль. Из него вышел долговязый инспектор Адриан Фонсека, двигающийся медленной, усталой походкой человека, повидавшего всё на свете, хотя на этот раз он жевал почти новый пластиковый мундштук.

— Доброе утро, — поздоровался он, сделав небрежный жест рукой, но не отводя взгляда от компрессора, который, казалось, сильно привлекал его внимание. — У вас всё ещё есть желание погружаться?

— Я хочу найти фотоаппарат моего брата, — прозвучал грубый ответ. — Возможно, его содержимое что-то прояснит.

— Что именно?

— Не знаю.

— Постарайтесь не зацикливаться на том, что уже нельзя исправить, — искренне посоветовал полицейский. — К сожалению, никто не вернёт вашего брата к жизни. А вы должны понимать, что, погружаясь в воду с этим хламом за спиной, всегда подвергаетесь риску. — Он ещё внимательнее посмотрел на компрессор, словно ему было трудно принять его существование. — Если бы Бог хотел, чтобы мы были рыбами, он дал бы нам жабры, и нам не понадобилось бы столько оборудования.

— Всё равно я собираюсь спуститься, — почти агрессивно произнёс Сезар. — Есть какие-то возражения?

— Возражения? — удивился инспектор. — Совсем нет! Каждый волен делать со своей шкурой, что ему заблагорассудится. — Он слегка улыбнулся. — Вы не против, если я вас сопровожу?

Мириам Коллингвуд и Сезар Брухас посмотрели на него с лёгким удивлением, поскольку он, казалось, заметно изменил своё отношение по сравнению с тем несчастным днём, когда они познакомились.

— А это ещё зачем? — спросил первый. — С чего вдруг такой интерес? Я думал, вы ненавидите море.

— Тот, кто родился на острове, не может ненавидеть море. Это как любовь и ненависть: оно соединяет и разделяет нас с остальным миром. — Его голос внезапно стал серьёзнее. — Тут неподалёку нашли мёртвого пловца.

— Где?

— Здесь рядом, в Санта-Понсе. И никто не может объяснить причину. Он был великолепным пловцом.

— Ему сделали вскрытие?

— Работают над этим, — долговязый полицейский, который, вероятно, ещё недавно весил на двадцать килограммов больше, потому что его слишком широкая одежда буквально висела на нём, сел на один из швартовных бочек, к которому была привязана моторная лодка, и добавил убеждённо: — Хотя, думаю, мы получим те же ответы, что и в случае с вашим братом. То есть: никаких ответов.

— Почему вы так ненавидите этого судебного медика?

— Слишком много воды. — Он прокашлялся и сплюнул в воду. — И обожает свою работу.

Он обратился к девушке, внимательно следившей за воздушным компрессором:

— Как может существовать человек, которому нравится ковыряться в кишках мертвецов?

Поняв, что допустил бестактность, он тут же извинился:

— Простите! — пробормотал он, слегка покраснев. — Не хотел вас обидеть.

Ответа он не получил, так как Мириам и Сезар завершили процесс наполнения баллонов и готовились отчаливать. На мгновение инспектор Фонсека замер в нерешительности, размышляя, стоит ли отправляться в это приключение, которого он совершенно не желал, или остаться на берегу, наблюдая, как пара, очевидно, не заинтересованная в его обществе, уходит в море. Однако, порывшись в карманах в поисках зажигалки, которая была бы ему бесполезна, он решил подняться и тяжело прыгнул на борт.

— Что ж такое… — пробормотал он с явным недовольством. — Надеюсь, меня не укачает.

Это было единственное, что он сказал, пока они проходили среди многочисленных лодок, заполнявших гавань. Только когда они миновали большой причал и оказались под впечатляющими скалами Ла-Молы, он буркнул, явно раздраженный:

— Тридцать лет назад мне предлагали тот дом на вершине, но я выбрал машину. Мою первую машину. Теперь этот дом принадлежит какому-то каталонскому художнику, и я не смог бы купить его даже за зарплату за следующие тридцать лет… Какой же я идиот!

Затем он снова погрузился в молчание, уставившись на свои ботинки. Сидя на корме спиной к морю, он был настолько отстранен от красоты окружающего пейзажа, будто находился в своем крошечном официальном кабинете, погруженный в воспоминания или навязчивые мысли.

Мириам Коллингвуд и Сезар Брухас его игнорировали. Возможно, они были настолько увлечены своими собственными мыслями, что просто не замечали его присутствия. Но только когда они, наконец, обогнули южный край темного острова Ла-Драгонера, оказались под маяком и увидели впереди открытые воды запада, девушка вернулась к реальности и заметила, указывая вперед:

— Как странно! Этот корабль стоял на якоре точно в том же месте пару дней назад. Он ушел вскоре после того, как мы прибыли.

Оба мужчины с любопытством посмотрели на роскошное судно длиной в сорок метров с современными аэродинамическими линиями. Наконец, инспектор прокомментировал, не придавая этому особого значения:

— Наверное, они рыбачили.

— Там нет рыбы, — сухо ответил Сезар. — По крайней мере, ничего, что могло бы заинтересовать такой корабль.

— Почему вы так уверены?

— Потому что половину своей жизни я провел, погружаясь в эти воды, — резко отозвался другой. — Я знаю все рыболовные места на острове, а там только песок и водоросли.

— Может, они об этом не знают. Или, может быть, просто хотят искупаться, — предположил Адриан Фонсека, кивнув в сторону высокого утеса, нависшего над яхтой. — Очевидно одно: они не собираются выгружать контрабанду.

— Нет, конечно! Это очевидно.

Англичанка повернула руль вправо, приближаясь к широкой бухте в форме амфитеатра, где произошел несчастный случай, чтобы остановить лодку точно в том месте, где они стояли на якоре два дня назад. Она решительно указала на извилистую белую веревку, которая едва различалась в полупрозрачной воде.

— Вот конец якорного каната, — сказала она. — Мы можем закрепиться здесь.

— Ты уверена, что не хочешь спуститься?

Она решительно покачала головой:

— Ты справишься без меня. — После короткой паузы она нехотя добавила: — Пещера групера находится между двумя камнями, примерно в пяти метрах от якоря, в сторону открытого моря. Затем ты найдешь огромную плиту, а за ней — небольшой участок песка. Всё остальное — водоросли.

— Ладно…

Сезар немедленно прыгнул в воду. Уже находясь в ней, он ловко надел ласты и, задержав дыхание, погрузился на несколько метров, чтобы захватить конец белого каната. Только после того, как Мириам закрепила его, он подал знак полицейскому, чтобы тот передал ему снаряжение.

— С ума сойти! — пробормотал полицейский, осторожно наклоняясь над бортом. — Ни за какие деньги мира я не суну голову под воду!

В любых других обстоятельствах Сезар Брухас рассмеялся бы, услышав искренний ужас другого. Но в тот момент он просто застегнул короткий спасательный жилет, к которому были прикреплены баллоны, убедился, что редуктор подает необходимый воздух, слегка махнул рукой на прощание и нырнул вертикально вниз.

На глубине около пятнадцати метров он услышал ритмичный шум мотора, который в воде передавался гораздо четче, чем на поверхности. Затем раздался скрип якоря, поднимаемого с дна, а вскоре высокомерная яхта прошла на расстоянии около трехсот метров и быстро удалилась в открытое море.

На лодке инспектор Фонсека обыскал свои огромные карманы, пока не нашел пожелтевший блокнот и потертую карандашницу. Он аккуратно записал туда название: Гуаикайпуро. Панама.

— Интересно, что это значит — Гуаикайпуро? — пробормотал он, не ожидая ответа, поскольку хрупкая блондинка с испуганными глазами казалась погруженной в свои мысли, следя взглядом за пузырьками, которые лопались на поверхности воды и показывали точное местоположение дайвера.

Сезар недолго пробыл под водой, чтобы обнаружить, что групер исчез из своей пещеры, как и окуни и морские судаки. Однако под большой плитой камня играло множество полосатых спар.

Когда шум моторов окончательно растворился где-то на западе и тишина глубин снова окружила его, Сезар Брухас внезапно ощутил неприятное предчувствие, словно что-то было не так. Но это уже не касалось мирного подводного пейзажа, где он так часто нырял раньше.

Маленький остров Ла-Драгонера, а на самом деле практически всё морское дно вдоль суровых берегов Балеарского архипелага, на протяжении многих лет был для него своего рода личным владением, которым он особенно гордился. Он был убежден, что не существует ни одной скалы, ни одной пещеры, ни одного кораллового рифа, которые он не посетил бы десятки раз. Более того, в этих местах он обнаружил около полудюжины кораблекрушений, представляющих несомненную археологическую ценность.

Римский корабль, заполненный амфорами, в которых до сих пор сохранялись остатки зерна, части корпуса галеры и три пушки с корабля XVI века — всё это было скрыто под песком и водорослями, ожидая подходящих условий для их подъема. Это убеждение, что он раскрыл все тайны этих изрезанных берегов, заставляло его верить, что в этой конкретной точке не осталось никаких загадок. Однако, несмотря на это, возможно из-за трагической гибели самого дорогого ему человека, его охватывала необъяснимая тревога, несвойственная для опытного ныряльщика.

Это было похоже на те ощущения, которые он испытал, впервые решив погрузиться ночью. Тогда луч его фонаря дрожащим светом пробивал тьму, и, хотя он знал, что находится в тихой бухте, где нет других признаков жизни, кроме безобидных барабуль, он не мог избавиться от мысли, что из темноты вот-вот появятся апокалиптические монстры в виде белых акул, гигантских мурен, скользких осьминогов, кальмаров с горящими глазами или ужасающих морских дьяволов, готовых его поглотить.

И вот теперь, в прозрачной воде при ярком дневном свете, он испытывал такие же страхи.

— Почему?

–"Не доверяй морю!""Никогда не доверяй ему!""Когда меньше всего ожидаешь, оно подкинет тебе сюрприз…"

Эти слова он всегда повторял своему брату; слова, которые он услышал от старого канарца с"холодной кровью", который, в свою очередь, выучил их от легендарного Кусто на борту Калипсо. Это были слова, которые каждый хороший подводник должен вбивать в головы своих учеников, ведь даже при бесконечных наставлениях невозможно предотвратить, чтобы веселый двадцатитрехлетний парень внезапно перестал существовать без видимой причины.

Он развернулся на месте.

Это было полное вращение, как будто он чувствовал, что кто-то наблюдает за ним за пределами его собственного зрения. Но он не увидел ничего, кроме кристально чистой воды, которая постепенно переходила в насыщенный синий цвет вдали.

Его успокаивало зрелище якорного троса и силуэта лодки, похожего на отпечаток гигантской подошвы на серебристой поверхности. Глядя вверх, он заметил, что Мириам наблюдает за ним с поверхности с помощью грубого рыболовного окуляра. После того как он махнул ей рукой, он сосредоточился и попытался найти то, что искал.

Ему понадобилось всего десять минут, чтобы заметить жёлтую камеру, застрявшую между двумя скалами на глубине менее двадцати метров у подножия утёса. Он задался вопросом, что такого, его брат мог там фотографировать, если там не было ничего, кроме обиталищ угрей и маленьких рыбок на голом дне, усеянном морскими ежами.

Вернувшись на борт, он энергично растирал тело грубым полотенцем и с уверенностью заметил:

— Это дно кажется безобиднее, чем ванна в моем доме.

— Однако ты выглядел очень взволнованным, — обратила внимание девушка. — Ты испугался?

— В каком-то смысле, — признался он без утайки. — У меня было ощущение, что кто-то наблюдает за мной с другой стороны синей линии, и, когда такое чувство овладевает тобой там, внизу, справиться с ним очень сложно.

Они больше не произнесли ни слова, словно во время медленного возвращения в порт тень юноши, который погиб в этих же водах, мягко нависала над ними, как черная чайка. Но всё изменилось кардинально еще до того, как они успели пришвартоваться, потому что скучающий полицейский, который, без сомнения, уже давно их ждал, громко объявил:

— Обнаружен новый труп.

— Ооух…! — выругался Фонсека. — Где?

— В Кала-Фигуэра. Это был кто-то, занимавшийся виндсёрфингом, — он протянул руку, чтобы помочь ему спрыгнуть, и добавил: — И самое любопытное: он был в спасательном жилете и находился не дальше двухсот метров от берега.

— Это начинает походить на эпидемию, — недовольно проворчал второй. — Рядом был какой-нибудь корабль?

— Ни одного. Я распорядился отправить тело вместе с другими.

Тело действительно было"с другими", и хотя потный судмедэксперт по-прежнему выглядел растерянным, в этот раз у него хотя бы был ответ на вопрос о причине смерти, хоть он и не знал, как именно это могло произойти.

— Ему сломали позвоночник, — уверенно заявил он. — И это был такой сильный удар, что даже через спасательный жилет он погиб мгновенно.

— Возможно, его сбил другой виндсёрфер, — предположил инспектор. — Они носятся, как сумасшедшие.

— Кажется, там был только один, и он находился далеко. Они были друзьями: он видел, как тот упал и поплыл рядом с доской, но, когда вскоре снова посмотрел, тот уже был мертв.

Неопрятный, нахмуренный инспектор Фонсека тяжело опустился на стул, позволив своим длинным, словно у цапли, ногам протянуться почти до середины маленького кабинета. Откусив резким движением кусок от пластиковой сигареты, он убрал его обломки в верхний карман своего пиджака.

— Всё усложняется, — вынес он вердикт. — Это начиналось как обычное дело, которое не должно было потребовать больше, чем короткий отчет, а теперь у нас три случая, которые объединяет только то, что все они произошли в море. — Он фыркнул. — А я ещё так легко укачиваюсь! — Он поднял взгляд на Сезара Брухаса: — Во сколько я получу эти фотографии?

— В семь.

— Тогда лучше нам двигаться. — Он почти угрожающе указал на судмедэксперта. — А вы постарайтесь выяснить, есть ли какая-то связь между этими смертями, потому что, пока мы этого не узнаем, мы будем идти вслепую. — Он грубо выругался. — Надеюсь, эти дурацкие фотографии что-нибудь прояснят.

Но ничего не прояснили, и во время унылого ужина, на котором они больше времени посвятили изучению фотографий, чем еде, пришли к выводу, что на снимках видны только безобидные рыбешки, четыре кадра с Мириам и крупный план серой поверхности, без сомнения, одной из скал, между которыми застряла камера, когда упала.

— Похоже, единственными свидетелями были какие-то тупые рыбёшки, которые не умеют говорить, — посетовал Сезар, откладывая фотографии в сторону. — И что нам теперь делать?

— Делайте что хотите, — последовал скучный ответ. — А я пойду кормить голубей.

— Не могу представить вас с голубями.

— А у меня их больше трёхсот, — гордо ответил полицейский. — Четыре из них — чемпионы, а лучшая, Мариформес, на последнем соревновании опередила вторую на полчаса. — Он снова и снова мешал ложкой шоколадное мороженое, превратившееся в кашу. — Сидеть среди них и наблюдать помогает мне думать, — добавил он. — Несколько месяцев назад, изучая одну пару, я смог распутать дело, которое меня изматывало.

Он слегка откашлялся и бросил на собеседников долгий взгляд, пытаясь понять, не наскучил ли им.

— Речь шла об одном необъяснимом самоубийстве. Галициец, эмигрировавший в Уругвай, приехал сюда, чтобы встретиться с братьями. Всё, казалось, шло хорошо, но после визита к ним он в тот же день покончил с собой…

Он сделал долгую паузу, и было видно, что вспоминает моменты, которые значили для него многое.

— Я не мог выбросить из головы эту абсурдную смерть, — наконец добавил он. — Сестра была красива и мила, брат — преуспевающий предприниматель, а сам он не был депрессивным, не болел и, казалось, не имел никаких проблем.

— Так почему же тогда? — нетерпеливо спросила любопытная Мириам. — Почему, он решил покончить с собой?!

— Вот это и не давало мне покоя. И однажды, наблюдая за тем, как голуби спариваются, я понял: в прекрасной квартире этих двух братьев был всего один спальня… — Он щёлкнул языком с отвращением. — Я провёл кое-какие исследования и узнал, что они выдавали себя за мужа и жену. — Он откинул ложку в сторону. — Это и была разгадка! Этот бедняга двадцать лет пахал в чужой стране, чтобы посылать деньги единственным близким людям, которых он обожал. А когда наконец вернулся, чтобы разделить с ними всё, чего добился, обнаружил их ужасное извращение и не захотел больше жить.

— Боже мой! Какая ужасная история, — с ужасом прошептала англичанка.

— В моей профессии нередко сталкиваешься с такими проявлениями человеческого убожества, что приходишь к выводу: лучше всего тебе среди голубей.

— А что стало с этими братьями? — спросил Сезар Брухас, которого тоже потряс неприятный рассказ. — Они всё ещё на острове?

— Я добился, чтобы они уехали, но не смог предотвратить того, чтобы они унаследовали всё, что этот бедняга заработал. — Он вынул из кармана пластиковую сигарету и начал жевать её с раздражением. — Никогда в жизни я не плакал так, как в тот день, когда мне попались письма, которые он писал из Уругвая. Для него брат всегда был как бог, а сестра — как святая… А они спали вместе!

— Вы просто"подняли"нам настроение, — с сарказмом заметила Мириам Коллингвуд, вставая, чтобы уйти. — Именно этого нам и не хватало.