Перекрёстки детства

Альберт Светлов

Главные герои произведения – люди, пережившие крушение Советского Союза. Когда они были полны надежд, клялись друг другу в вечной дружбе. Неумолимое время внесло коррективы в их благие намерения. Прошлое возвращается к главному герою, когда в дверь его квартиры неожиданно звонит любимая женщина, утраченная много лет назад. И это прошлое всерьёз намерено стать будущим.«Перекрёстки» – это сплав реальности, вымысла и мистики, сплетение прошлого, настоящего и будущего. Книга содержит нецензурную брань.

21

«Втереться в доверие к человеку — не такая уж и сложная задача. Немножко показного сочувствия, создание иллюзии общих интересов, фальшивой заинтересованности. И, как можно меньше, говорите о себе. А потом, делайте с ним всё, что хотите»

Провокатор Клаус. «Как завести и развести друзей»

За кабинетом физики на второй взрослый этаж устремлялась ещё одна лестница made in heaven, а справа от неё во двор вёл запасной проход. Невысокие двойные щелястые двери его закрывались не прочно, хлопали, поэтому зимой из тамбура несло холодом, ощущавшимся в помещении. Здесь утром тоже бдили дежурные, чьей главной задачей, я уже упоминал, являлось не пропускать внутрь, в смятенье мира, в тлен и безобразность, учащихся в уличных башмаках. Некоторые особо отчаянные птенцы гнезда научного исхитрялись, проявив изобретательность и чертовскую изворотливость, проскочить, и очумевшими кенгуру прыгали наверх. Ежели таких ловкачей не перехватывали сразу, в погоню никто не пускался. Впрочем, подобные случаи, происходили, в основном при отсутствии среди дежурных учителя или завуча. Старших покуда побаивались, они знали наизусть имена и фамилии большинства отпетых сорванцов, и со звонком очень просто могли заявиться в аудиторию, где занимался класс с просочившимся нарушителем режима, дабы с торжеством и отеческой грустинкой к нему обратиться: «Голященко, покажи—ка мне сменную обувь!» Выяснив, что Голященко нагло восседает в заляпанных сапожищах, его благословляли и отправляли за чистыми ботинками, и возвращение грязнули с пробежки обратно в школу, если перед тем он не складировал в учительской тощенький портфельчик, находилось под большим вопросом.

Этой лазейкой я, пятиклассник, иногда пользовался, «отстреливаясь и уходя огородами» от соседа по парте, Федоскина, имевшего привычку измываться надо мной прямо на уроке. Федя Федоскин олицетворял тип банального гопника, получавшего наслаждение от возможности безнаказанно унижать слабых. Ниже среднего роста, худенький, юркий, скуластый блондинчик с длинными неухоженными волосёнками, спадавшими на брови, и стряхиваемыми на правый бок частыми судорожными дёрганьями головой, презрительно глядящий на свет пепельными рыбьими зыркалками, с изрисованными a—la tatoo кистями рук, пальцами с отросшими когтями, с истеричным и забавно, по—бабьи, визгливым, голосишком.

Он обожал, погрозив романтике старинной, осклабившись гниловатой улыбкой, пытливо заглядывая мне в глаза, прижать моё левое запястье к столу, вонзить в него ногти, силясь проколоть ими кожу до крови. Поступая так, Федоскин немного подавался вправо, норовя с упоением прочитать на моём лице отражение старательно причиняемой боли. Собрав терпение в кулак, сжав губы, я пытался усидеть с совершенно непроницаемым видом, и за редким исключением, это удавалось, отчего упырь впадал в бешенство.

Он подкладывал кнопки мне на стул, тыкал швейной иглой и противненько удовлетворённо щерился, обнажая жёлтые зубы, когда я, не сдержавшись, кривился. Однажды нервы у меня сдали, я, ища вещей извечные основы, схватил увесистый учебник литературы и треснул гада по макушке, увы, вполсилы, тотчас испугавшись столь опрометчивого поступка. Федоскин небрежно мотнул башкой, на гиеньей мордочке его появилась обычная паскудная усмешка, и он просипел, ухватив меня за пионерский галстук:

— Ну, хе-хе, готовься! Я тя сёдня урою!

Но урыть меня у него не вышло, ибо, попинывая камушки, поджидал он свою жертву у центрального крыльца, а я стрелой промчался к резервному выходу, скатился по ступенькам вниз, выскочил в распахнутые створки на волю и рванул изо всех сил домой. Стояла весна, на закованных в броню коры тополях, на забинтованных берёзках, хлипких кустах сирени и черёмухи появлялись зелёненькие молодые клейкие листочки, прозрачные тучки летели — не угонишься. Майский сухой ветер хватал за рукав, тащил за собой, в поля, к Светловке, а я, содрогаясь от мысли, что завтра опять увижусь с ненавистной тварью, смешиваясь с дорожной пылью, бешено колотящимся сердцем нёсся по проулку.

На следующий день издевательства продолжились, и не прекращались вплоть до летних каникул. А летом Федоскин уехал с родителями в город, и больше я никогда о нём не слышал.

Встретить бы…