Простая история

Амрита Альгома, 2003

В мире Джефа существует только ответственность. Там нет радости или веселья, нет спокойствия и любви – есть только Долг. Но ему встречается Николь, которой угрожает смерть. И никакой выполненный долг не может ее спасти. Лишь любовь и доверие. Нужно только поверить…

Реприза

1

— Здравствуйте, — переключив микрофон, сказал Джеф. Наблюдал с удовлетворенным спокойствием, как две точки на экране начинают расходиться. Там, в воздухе, сейчас, наверное, идёт обмен мнениями по поводу его распоряжения. — Вас беспокоит Джеф Коган, диспетчер аэропорта. Я должен сообщить вам, что у меня тут в"башне"на экскурсии Николь. С кем я говорю?

— Да, я знаю. Она недавно звонила. Я её отец Томас Гордон.

— Очень приятно, сэр. Рад вас слышать. У меня дежурство и я не могу проводить сейчас Николь домой. Но я могу вызвать для неё машину, — проговорил Джеф, не сводя глаз с монитора, и не видя как Николь с жаром помотала головой, — если Николь будет согласна. Правда, считаю, что надёжнее будет отвезти её самому. — Он снова переключил микрофон. — Тони. Принимай девятьсот четвертый UA. Две минуты, тридцать секунд у них. Девятьсот четыре, доложите. Понял. Ждите, — он с досадой подумал, что ведёт разговор с городом по мобильнику — тут же не отключишь линию. Надо всё это сворачивать. Взглянул на Стива и добавил: — Я буду свободен после часа ночи. Мужчина размеренно вздохнул и Джеф вскипел. Сигналы на экране торопили, а где-то в городе полусонный человек мялся, решая, как быть с его дочерью. Джеф прижал трубку к бедру, двигая мобильник по брюкам над коленом, как маленький утюг, сказал в ответ на новый запрос: — Аэропорт-Контроль, кто вызывает? Двадцать четвертый, доложите. Курс ноль-три-ноль, шесть с половиной тысяч. Слеуйте. Повторите.

Поднял руку с телефоном к уху. Вздох закончился.

— Ясно. Возможно, это лучшее решение.

Джеф нетерпеливо ждал, глядя на экран: пара мигающих огоньков меняла траекторию не в расчётную сторону и он снова опустил на штанину телефон.

— Слушаю. Запрещаю. Повторите, — слушая доклад он только поморщился. Не может быть. Он этого не передавал. Сейчас же запросить!, — он поднял трубку внутреннего телефона. — Джим. Коган. Поищите, кто шутит в эфире.

Брякнул трубку на рычаг: ну и ночь сегодня. Сказал в микрофон, медленно двигая мобильник по колену:

— Аэродром-Контроль, всем бортам, переходим на запасную частоту. Борт двадцать четыре, слушать только мой голос. Ваш курс ноль-три-ноль, метеоусловия по минимуму. Как слышите?

Он поднял мобильник:

–… рано мы не ложимся. Мы будем ждать вас. Могу я услышать Николь?

— Вы будете ждать, — автоматически подтвердил Джеф. — Спасибо.

Наконец-то есть решение.

Он, не глядя, протянул телефон назад, одновременно вызывая Джима. Почувствовал мимолетно на своей руке пальцы Николь.

Джим только фыркнул:

— Ну ты даёшь, Джеф! Так сразу тебе рацию и заткни.

Ясно. Эта игрушка им надолго. Джеф отлично помнил случай, когда пилот, слушая указания постороннего лица, едва не промахнулся мимо полосы, но вовремя запросил подтверждение. Они с диспетчером быстро отставили ложные команды. Вот уж не ожидал оказаться в такой шкуре.

— Аэродром-Контроль, борт двести пятнадцать АА, доложите. А, ты! Ну, что? Подтверждаю. — Он повернулся в сторону Николь, доставая какой-то лист бумаги, скользнув локтем по её руке.

— Тони, возьми двести пятнадцатый.

Джеф скользнул взглядом по распечатке, за которой тянулся и положил её обратно, попутно бросив взгляд на Николь. Она словно потухла, плечики у неё опустились, и, кажется, даже весело приподнятый кончик носа печально сник. Отношения у них, похоже, не очень, решил он, мгновенно проанализировав своё наблюдение этой реакции Николь на беседу с отцом.

— Могу я узнать, почему ты опоздала в школу? — Спрашивал в этот момент её Том с привычной резкостью. — Мне звонила твоя миссис Джонс. Я Не Желаю, Чтобы Эти Звонки Ещё Повторялись.

— Хорошо, — бесцветным голосом ответила Николь.

— Надеюсь, ты не сорвешься из аэропорта домой одна. Если не хочешь там сидеть, я могу прислать тебе машину.

Джеф, занятый приблудившимся военным, едва слышал, что она говорит, оставляя это где-то на внешней границе сознания.

— Я лучше дождусь Джефа. Здесь интересно, — интонация Николь привлекла его внимание: Джефа неожиданно порадовало это её, пусть даже совсем робкое, но сопротивление. Значит, её не совсем задавили.

— Хорошо. — Сказал Том и отключился.

— Ну, что? — Спросила его Марина, напряжённо сидевшая рядом.

— Будем сидеть, ждать нашу непутевую дочь. Отложим порку до часу ночи.

— Почему до часу ночи? — Удивилась, явно недовольная, Марина.

Том не мог понять, что ей не нравится: его обещание выпороть Ники, перспектива провести бессонную ночь или то, что Ники уехала в аэропорт.

— Потому, что дежурство у этого Джефа закончится лишь к часу. Спасибо, что он хоть сам позвонил.

— Так ещё часа два, два с половиной ехать сюда. Значит, она спать ляжет не раньше трёх! — Воскликнула Марина, думая про себя:"она опять не выспится, проспит завтра в школу, Том будет недоволен".

— Зараза! Я об этом не подумал. Вот маленькая бестия!

— Не удивительно, что она не хочет возвращаться домой. Ты же ей сказал, что Джонс на неё наябедничала. — Марина, проводила глазами мужа, который, махнув рукой, направился к выходу из кабинета. — Куда ты?

— Пойду перекусить. Если мне что-то не по нутру — я ем. Или ты забыла?

Марина направилась следом: Том терпеть не может есть в одиночестве. Сама она думать о еде не могла от беспокойства.

— Когда-нибудь я стану толстым и добрым, — закончил Том у лестницы. Марина вынужденно засмеялась. Интересно, что ему сказал этот Джеф, что он так сразу успокоился?

В"башне"Джеф коротко, но внимательно взглянул на Николь, пока она запихивала мобильник в карман ветровки. Она не видела этой мгновенной инспекции её самочувствия. Затем он снова повернулся к пульту, чуть качнув головой. Ну у него сегодня и дежурство — только и знай шеей крути. В центре локатора появился наконец двенадцатый, задержавшийся с вылетом из-за погоды. Три часа они болтались где-то в воздухе и теперь их ожидала болтанка при посадке.

— Аэропорт-Контроль. Приветствую вас, доброй ночи, ваш курс два-девять-ноль, — сказал Джеф после запроса. И добавил, явно для Николь. — Ники. Очень сильно повредил тебе мой звонок?

— Нет, наоборот помог, — заулыбалась Николь, забыв о том, что он и не смотрит на неё. — А когда будет твоё"окно"?

Джеф на секунду оглянулся, окинув её взглядом. Сказал спокойно, улыбнувшись глазами:

— Пока не предвидится, — его лицо снова стало внимательным в миг возвращения к экрану. Поинтересовался уже отстраненно:

— Ники. Может, хочешь молока и сандвич?

— Джеф, вы там что, соображаете насчёт поужинать? — тут встрял, сразу заинтересовавшись, Стив, следя из-за спины Александра, самого старого диспетчера в группе за его экраном. Гарри шумно пошевелился рядом с Адамом. Стажёр явно хотел внести свою лепту. У Гарри хорошая практика получается, но работать ему всё равно придётся сначала наверху — таковы правила. И неизвестно, останется он на этом вокзале или получит другое направление.

— Мы сейчас Малыша отрядим, — сказал гулко Адам, насмешливо окинув взглядом нетерпение Гарри.

— Малыша?, за ужином?! — Спросил Стив. — Да вы с ума съехали все разом, братва. Он же детскую кашу закажет.

Гарри скромно улыбнулся. Он был истинным сладкоежкой. Трудно что-то скрыть от группы, с которой проводишь чуть не половину жизни. С момента появления его здесь, как только ребята выяснили его кулинарные пристрастия, это было поводом для шутливых выпадов. Он иногда с успехом огрызался. Вся группа решила, что со стажёром им в этот раз действительно повезло: с юмором попался.

— Аэропорт-Контроль. Как слышите? Понял. Подтверждаю, курс ноль-ноль-шесть, восемь тысяч, — сказал Джеф, переключил что-то у себя, добавил, ни на кого не глядя и так серьёзно, что Адам фыркнул: — Стив. Ладно, мы разрешим тебе заказать. В знак поощрения за то, что болтаешься за каждой спиной.

— Гарри, немного сиропа добавь Стиву в любимую курицу. — Дик шевельнулся сзади Николь и она оглянулась на него как раз, чтобы заметить, как он подмигивает Гарри. — Мы же не можем тратить на это наше время.

— О! Так глумиться над курицей! — Сказал Стив. — Гарри, у тебя слишком близко семьсот двенадцатый и три тысячи триста сороковой.

Гарри сразу вызвал семьсот двенадцатый борт для поправки курса. Стив оглянулся на Джефа. Тот, нагнувшись к микрофону, разговаривал с воздухом, судя по сосредоточенному лицу. Николь, сидя немного правее за его спиной, заинтересовано наблюдала за работой других диспетчеров.

— Джеф. Я что, пропустил нечто интересное? — Засмеялся Стив, возвращаясь на своё место поближе к вожделенному телефону. — Вам уточнить, зачем это я болтаюсь за вашими спинами? Или опустим, в ожидании ужина, чтобы не портить аппетит?

— Стив. Лучше молчи, — посоветовал Джеф, не отвлекаясь. Он передавал сводку погоды, которую Николь уже слышала сегодня столько раз, что запомнила наизусть. Джеф, наверное, тоже, но странно — он всё время считывал её со сводки метеоцентра.

Конец сообщения у него получился другим — нижняя кромка облаков поднялась до ста тридцати метров. Николь снова оглядела диспетчеров: они интересно общались между собой. Все не отрываясь от экранов, все серьёзные, как сфинксы. Они даже шутили такими строгими голосами, что она не сразу понимала: где же тут шутка?

— Как же я молча сделаю заказ? — Озадачился Стив. — Кстати, а кто платит-то, Джеф? Благородная складчина, конечно?

— Стив. Профинансирую твои чревоугоднические поползновения. — проинформировал Джеф, усмехнувшись. — Ты у нас доползаешь до телефона редко, — Он вынул из ящика стола перед собой серый плотный лист с каким-то текстом и цифрами и взглянул на него, сразу убрав обратно. Снова вернувшись к монитору. Сказал, подчеркнуто вежливо:

— Слышу. Время двадцать три ноль одна. Понял. Следуйте.

— Ого! — Обрадовался Стив. — Тогда я возьму курицу. Адам. Возьми у Александра семнадцатый АА

— Стив. Не понял, курица на всех? — Спросил Дик.

Джеф некоторое время молчал, потому что был явно занят. Потом уронил:

— Для Адама две, как самому худому.

— Медведь ты, одно слово, — покачал головой Стив. — Что с тебя возьмешь? Николь, что тебе заказать?

— Курицу, — сообщила Николь.

Ей казалось уже, что она провела здесь очень много времени. Деловитое спокойствие"башни"давало ей смутное чувство удовольствия, смешанного с восхищением. Без спешки, со слаженностью давно сработавшегося коллектива, диспетчеры делали своё дело. Никакой суеты, никаких воплей волнения, хоть и видно было, что происходящее в воздухе не оставляет их равнодушными. Николь была захвачена этой деятельностью, вся поглощена атмосферой управления движением в воздухе.

Она прежде никогда не задумывалась, каким образом работает аэропорт, как трудно провести самолёт от одной точки до другой. Ей работа диспетчера представлялась просто словесным сопровождением полёта, чем-то вроде радионовостей. Ее просто изумило, что весь путь самолёта представляет собой огромный набор точек местонахождения и диспетчер всё время занят расчётами.

Пока Стив делал заказ, она рассматривала внимательные лица группы. Ей захотелось написать их — такие сосредоточенные, все разные и одинаковые одновременно. Было удивительно, как они успевают перебрасываться шуточками: их разговоры, как выразился Дик"с воздухом"не прекращались ни на минуту.

Но странно, она не чувствовала себя здесь покинутой. Возможно потому, что сами диспетчеры, обмениваясь шутливыми шпильками, совсем не отрывались от экранов, только делая лёгкий акцент на имени, чтобы указать адресата своей фразы.

Николь отметила это, когда к ней начали обращаться также. Начал Джеф. Он первое время оглядывался на неё, но вскоре перестал и просто называл её имя, когда хотел ей что-то сказать. Стоило только подумать о нём: Джеф предложил ей ещё раз сходить и посмотреть на поле. Она попыталась было отказаться. Но тут вернулся после своего перерыва Александр. Сразу вникнув в ситуацию, он сказал Николь, посмеиваясь:

— Вы думаете он о вас заботится, мисс Николь? Да ему просто не хочется самому бежать потом наверх за заказом.

— Вот так и выплывает истина наружу, — сокрушённо посетовал Джеф, жалуясь монитору в промежутке между двумя поправками курса.

Николь послушно поднялась на второй этаж и остановилась у окна. Окна здесь были интересные: наклонные, затемнённые. В них всё казалось более отчётливым почему-то. Она заворожённо разглядывала яркие в темноте цепочки огней на взлётном поле: синие, жёлтые, красные. Вскоре принесли несколько закрытых прямоугольных контейнеров на подносе. Пока Арнольд развлекал официантку, Николь торопливо спустилась вниз за деньгами. Подойдя к Джефу она сказала, подражая диспетчерам:

— Джеф, оплата за заказ. — Произносить его имя было приятно.

Он зачитывал сводку погоды и не прерываясь, указал на куртку, где в кармане нашлось портмоне. Она оплатила счёт и Гарри, отправленный Стивом ей помощь, отнёс всё в комнату отдыха.

Николь не удивило, что диспетчеры перекусывали по очереди. Только Стив и Джеф остались последними. Стив сидел на своём стуле, возвышающимся над группой, поводя плечами, странно напряжённый. Николь приглядывалась к нему, потом медленно оглядела всех. Ей показалось, что что-то изменилось, но что именно она бы не могла сказать, поскольку поинтересоваться было не у кого. Свободен был только Адам, сидящий в комнате отдыха, но идти и спрашивать у него в чём дело Николь не могла: было же сказано — сиди и не отвлекай. Она уже и так тут всё, что только было можно, обошла. Только и делает, что бегает, хотя Джеф велел смирно сидеть. Здесь же не спортзал её школы, в самом деле.

Джеф, не отрываясь, хмурый, нет, даже грустный, говорил в микрофон непрерывно что-то о руле высоты, об облачном фронте, о ветре, сменившем направление. Его голос был спокойным и чуть усталым, как показалось Николь. Она живо припомнила, как рассказывала ему о том, что ей нравится Милен Фармер, сама находясь где-то посреди сердитой грозовой ночи. Даже не потому, что Милен действительно Николь сильно нравилась, а просто потому, что это имя первым пришло в голову, когда Джеф спросил её о музыке. Джеф сказал тогда, что он такое не слушает и попросил объяснить, почему ей нравится, поставив этим невинным вопросом её в тупик. Николь отвечала ему, многословно и путано. Он терпеливо слушал, поддакивал своим усталым низким голосом и иногда, словно случайно вспомнив, советовал сделать то одно, то другое. И её страх отступал, под давлением этих мелких практических заданий.

Наконец Стив встал, почёсывая макушку с несчастным видом, пошёл в комнату отдыха, не оглянувшись на Александра, пристроившегося в его высоком кресле. Позвал по дороге Николь:

— Пойдем, Ники. Можно так?.. Всё равно больше мы с тобой сделать ничего не можем.

Она, не поворачиваясь к нему, кивнула. Потом сказала, подумав, что он мог не видеть её кивка.

— Да, можно. Мне нравится, когда меня так называют.

Он поспрашивал, как она тут себя чувствует, заметив, что гости в"башне"редкость. Но её ответов словно не слышал и вскоре Николь замолчала. Они посидели немного на диване, но Стив ничего есть не стал, только глотнул немного кофе, внушая беспокойство Николь своим тревожным видом. Она тихо выбралась назад, к Джефу.

— Контроль, Контроль! Ответьте! — Раздалось неожиданно громко.

Джеф спокойно повернул рычажок. По экрану монитора вкруговую бежал новый световой мигающий зайчик.

— Аэродром-Контроль, как слышно? — Джеф некоторое время слушал воздух, потом чётко и размеренно заговорил в микрофон. Все его слова были абсолютно понятны, но общий смысл для Николь терялся: какие-то неясные сокращения, профессиональная терминология, наверное. В Джефе чувствовалось усиление замеченного ею чуть раньше напряжения, но голос был абсолютно спокоен и это — поражало.

–"Окно"закрылось, — серьёзно сказал Стив рядом с ней.

И это было окно? Да ведь Джеф даже не оторвался! Николь оглянулась на Стива. Когда только он успел подойти? Такой большой и она его не заметила, надо же! Только что сидел, грустный, на диване и уже тут, у монитора Джефа, стоит и смотрит на экран. Вскоре он торопливо отошёл к своему месту, переключил что-то на пульте, окинув взглядом Джефа.

Джеф и не заметил, занятый по горло аварийным из Парижа. На нём летела жена Стива и положение самолёта в воздухе совсем не нравилось ему. Он мог с абсолютной уверенностью утверждать: Стив в курсе."Башня"не то место, где можно сохранить в секрете, что творится в воздухе. Внешне, по мнению Джефа, Стив ничем не проявлял беспокойства. Ужин так и стоял на столе в комнате отдыха, отдавая тепло стаканчиков кофе подходящей ночи.

— Следуйте. Справитесь, — говорил Джеф командиру. — Ветер северный, порывы девять. Работайте с подходом. Удачи, — и он, переключив микрофон, добавил:

— Джим, наш двадцать четвертый на подходе, ситуация В.

Он не отключился от них, чтобы знать, как идут дела. Джим направил борт в своей зоне и вскоре тоже замолчал, пожелав удачи. Джеф слушал, как в далёкой дали пилоты поругивают погоду.

— Вышли на глиссаду, — сказал, наконец, командир, — видим вас.

Джеф перевёл дыхание. В потрескивании помех в наушниках ясно различались голоса пилотов: командир в кабине самолёта приглушённо сказал:"ветер боковой, останемся без покрышек"."Хоть так, лишь бы сели" — подумал Джеф. К нему подошёл Дик, чтобы дать возможность перекусить.

— Я тоже с вами, двадцать четвёртый, — признался Джеф, ожидая пока Дик справится с картинкой.

Стив торопливо поднялся на несколько ступенек, пытаясь поймать сразу двух зайцев: и уследить за группой, и увидеть борт номер двадцать четыре AА. Постоял на лестнице, закусив губу, да разве так что увидишь? Вернулся назад. Джеф так и представлял, как"Боинг"идёт, покачиваясь, но довольно неплохо. Что-что, а с командиром Норе явно повезло.

— Готов, — сказал над ним Дик.

Джеф встал. У него есть десять минут. Не скажешь только, что это будут спокойные минуты: успокоишься тут, когда он только что передал самолет Норы в ближнюю зону и у них скоро посадка: один из двух самых сложных элементов полёта.

Он сел с Николь рядом на диване, не чувствуя вкуса заказанной Стивом курицы. Даже не заметил, что всё остыло, пока Николь его не"ткнула носом". Поиграл с ней в старую игру, помогающую познакомиться, не зная, как ещё отвлечься и развлечь Николь. Игра была проста: расспрашиваешь друг друга о том, что нравится. Он быстро сложил на Николь обязанности ведущего — она моментально уловила условия игры, а его голова была занята совсем другими вопросами. Одно дело изобретать, что спросить, и другое бездумно отвечать. Дверь он оставил открытой, впуская звуки"башни": надо слышать, как развивается ситуация.

— Какой тебе нравится цвет? — Вопрос Николь застал его врасплох, но он ответил не задумываясь:

— Все сочные оттенки от красного до тёмно-коричневого.

— А мне чёрный и синий, — засмеялась Николь. — А звук?

— Тихий. Не выношу шума. Музыка с хорошей инструментовкой и чётким ритмом. Не люблю джаз и грохот самолётных турбин.

— Поэтому ты диспетчер, а не лётчик?

— Не так. Поэтому я диспетчер, а не работник взлётного поля, занятый непосредственным обслуживанием самолётов. А пилотам, кстати, турбины в кабине не очень слышно.

Наверное, было что-то в его лице такое, что побудило её прошептать:

— Извини.

— Не надо. Я был пилотом. Сейчас я диспетчер. Всё просто. Ну, твой любимый звук? — он осторожно дотронулся до её руки.

— Низкий. Басы. Чтобы внутри всё подрагивало.

Это было понятно. Ему тоже такое нравилось. Не громкость, а насыщенность. Так они сидели, объятые шелестом спокойных голосов, доносящихся сквозь открытую дверь. Две минуты, три, четыре… Такие странные минуты. Джефу казалось, что Николь, как ночной эльф, проявляется лишь в лунном свете. Оба раза он её видел только ночью. У неё просто не может быть земной жизни. Она была такой призрачно-лёгкой, словно окутанная незримым полем, отчего рядом с ней было необычно светло. Золотистый, не слепящий свет.

Её присутствие наполняло энергией и радостью. Ощущение непривычное, словно ты попал на пересечение энергетических потоков Земли. Где-нибудь в горах. Свет неба, свет снега, свет воздуха и прозрачность внутри. Как объяснить такое словами? Джеф быстро разложил эпитеты к своим чувствам на воображаемой стене и слил воедино. Получилось счастье. Хм. Подумав, он решил, что, видимо, так и есть: он счастлив. Ну, дожился. Даже чтобы определить свои чувства, ему нужна математическая матрица.

— Что тебе нравится есть? — Спросила тем временем Николь.

Он ответил, успевая какой-то частью сознания отслеживать, звуки в"яме", осознать вопрос и обдумать ответ. Николь наклонила голову набок, рассматривая его, когда он говорил, и улыбнулась, пока он считал количество совпадений.

— Какую музыку тебе нравится слушать? — Это была его очередь для вопроса в новой теме.

Джеф, не удивляясь, обнаружил, что у них и тут совпадений было не меньше. Она его заинтриговала. Неужели у Николь вкус может так совпасть с его собственным? Интересно, какая у неё жизнь? Неужели она материальна? Конечно: до неё же можно дотронуться. Сидит рядом с ним, шелестит разноцветной оберткой шоколада, отбрасывает назад непослушную прядь волос. Вот уронила на пол салфетку. Захотелось и в самом деле потрогать её: мираж или нет?

Джеф наклонился за салфеткой, взглянул на Николь снизу вверх. Рассеянный свет делал её лицо неестественно бледным, нереальным. Может, он совсем сдвинулся? Вообще-то Стив тоже её видел. И Дик. Александр разговаривал с ней и Арнольд. Уж его-то в романтических фантазиях никак не заподозришь. Как она живёт? Как она общается с людьми? Наверное, её окружают одни улыбки: она вся такая воздушная. Как так может быть, что дома её невесомости не замечают?: Джеф вдруг вспомнил весь её сникший облик от бесед с родителями. Странно всё это.

Он задумался над этой загадкой, уйдя в созерцание Николь. И тут его словно подбросило. Его внутренние часы сработали, прокатившись неслышным звоном от макушки до пят. Мозг непроизвольно отсчитывал секунды. Должно быть, сейчас уже пора. Джеф вскочил, осознавая, что время перерыва истекает. Вдруг валом надвинулись звуки"башни". Посмотрел в дверной проем, где работали ребята. Ему показалось, что прошёл час. Было такое ощущение бодрости, словно он успел выспаться. Джеф повернулся к Николь, возвращаясь из безвременья.

— Пойдем, заглянем наверх? — Предложил он, решив, что раз она там уже была, то теперь это её не расстроит.

Его порывистые движения заставили её заторопиться вслед, когда он быстро пошёл к лестнице.

Рёв двигателей, еле слышно доносящийся до них снаружи, словно говорил Джефу что-то, явно успокаивающее, потому что Джеф приостановился.

— Почему все какие-то нервные? — Тихо спросила Николь.

— Неисправность в самолёте, который садится. Там жена Стива.

На его локоть осторожно, почти робко легла её невесомая ладонь и он оглянулся от неожиданности. Николь свою руку не убрала. Джеф тут же взглянул на Дика, охватив разом точки на мониторе. Дик своим сосредоточенным вниманием напомнил Джефу о том, что времени у него осталось мало. Бережно снял руку Николь и потянул её за собой, взглянуть на поле.

Они поднялись на второй этаж, постояли немного у высокого окна, окутанные тихими голосами"башни":

— Семнадцать-ноль-пять-семь, ждать.

— Айр-Франс, Аэропорт — Руление, три — двенадцать, запуск разрешаю.

— Пять-восемь-два, уход по схеме, работайте с"Кругом".

— Один-ноль-девять, предварительный разрешаю по РД четыре.

— Один-семнадцать, слева направо РД — два пересекает"Боинг", пропустить.

— Девятнадцать-три-два-два, стоянка два-девять, по РД шесть на РД два.

— Три-один-четыре, Аэропорт-Круг, набирайте четыре пятьсот, пересечение три девятьсот доложить.

— Четыре-три-два, Аэропорт-Руление, следуйте за машиной сопровождения.

— Семнадцать-ноль-пять-семь, исполнительный разрешаю.

— Один-ноль-девять, взлёт разрешаю, набирайте три-девятьсот, работайте с"Кругом".

— Семь-один-девять, Аэропорт-Круг, визуальный заход запрещаю, заход по маякам, эшелон перехода три девятьсот, давление…

Николь краем уха ловила эти голоса, рассматривая посадочно-взлётное разноцветье. Ночью взлётное поле было чарующе таинственным, манящим и огни отражались на сыром бетоне, дрожащие, как язычки свечей. Интересно, почему они дрожат: ведь это всего лишь электрический отблеск? Она тайком поёжилась, представляя, как там, на улице, по этим голубым и красным пятнам на аэродромном покрытии гуляет осенний ветер.

— Есть сцепление! — сказал кто-то рядом и Николь не поняла: это сказал один из диспетчеров или донеслось по связи.

Боинг с приглушённым рёвом сел и было видно, как тускнеют за ним огни на полосе. Тёмная громада стремительно прогудела неподалеку внизу мимо"башни"и растворилась в темноте поля. Постепенно его рёв стих, тут же сменившись другим рёвом: взлетал самолёт.

— Налысо, — сказал Джеф о покрышках, думая, что в темноте было не видно столба дыма от них. Ночь…

Николь стояла молча, вглядываясь во тьму, расчерченную прожекторами. Настороженная, изумлённая. Джеф окинул её взглядом, проверяя, всё ли с ней в порядке. Шагнул к пульту Фреда: ну не смог отказать себе в маленьком этом удовольствии после такой встряски.

Главный возмутится, это точно. Джеф быстро наклонился к микрофону, сказал:

— Двадцать четвёртый, как дела?

Фред подпрыгнул от неожиданности и треснул его локтем в бок. Джеф едва сдержал нервный смешок, чтобы не загружать посторонними звуками открытый канал.

— Всё в порядке, сели. Спасибо, — уронил командир.

Голос у него был помятый. Джеф непроизвольно опустил голову на грудь. Ну, никак не живёт спокойствие в нём при таких ситуациях. Он сам их вёл, остается забота. Тут он подумал, что надо пойти подменить Барреля, бедняга совсем извёлся, наверное.

— Ты, Джеф, что ли? — Спросил командир Норы. — Уже успел в диспетчера зоны перейти?

— Всё впереди, — сообщил Джеф, озадачивая Николь подмигиванием ей.

У него гора с плеч свалилась. Джеф стоял рядом с Фредом и наслаждался. Теперь неисправность исследуют и устранят, всё хорошо. Удачная посадка породила временное эмоциональное опустошение и апатию. Этого допускать нельзя: не хватало ещё застрять тут, наверху в самоуспокоенности.

Он нужен другим.

— Двадцать четвёртый? — Позвал он, чтобы встряхнуться.

— Что? — Услышал в ответ.

— Покрышки новые нужны?

Отчётливое пофыркивание вокруг его самого насмешило. Ребята оценили.

— А, Джеф, продаешь? Пользуешься моментом, пока руководствоконтролямолчит? — Джеф засмеялся.

— Не засорять эфир! — Прогудело над ними и Джефу показалось, что главный дохнул ему прямо в ухо: динамик гарнитуры задребезжал, срываясь на низкий звон.

Он чуть повернул голову, что бы взглянуть на возвышение с грозой"башни".

— Получил? — Спросил его шёпотом Фред, которому тоже сегодня попало.

— Ну вот, застукали. — Раздалось огорчённео в наушниках у Фреда.

— Плакали новые покрышки, — скорбно добавил кто-то.

Джеф засмеялся снова.

Вот так, командир двадцать четвертого тоже слышит. Открытый канал.

Он выпрямился, качнул головой Николь, приглашая её вниз. Уронил для неё по дороге, даже не посмотрев, идёт ли она:

— Ники. Меня нет.

Она приняла это, как нечто само собой разумеющееся. Раз он сказал ей так, спускаясь в свою яму, откуда слышались попискивающие сигналы вызовов, значит отвлекать его нельзя. Она это уже уяснила. Смотрела на него: как становится всё холоднее и отстранённее его лицо, словно он готовился к чему-то. Джеф погружался в"яму", как в непрозрачную воду. И в самом деле, только спустился:

— Джеф, подмени меня, — попросил Стив.

— Есть, — бросил Джеф, подходя к нему.

Постоял рядом, переводя картинку с монитора Стива в свои мозги. Тут нужно быть предельно внимательным: у Стива общий вид, а не просто сегмент зоны с данными метеоцентра и плюс всевозможные справки. Потом сообщил:

— Готов.

Значит,"окно"действительно закончилось, поняла Николь. Увидев, что Джеф прошёл к Стиву, она спокойно сложила поднос и посуду в мусорную корзину. Потом тихо прошла к его пульту, устроилась позади Дика. Всё равно, Джеф сюда вернётся. И осталась так сидеть, провожая его глазами, когда он вставал, чтобы присмотреться к чьему-то экрану поближе.

С места Стива видно всю группу диспетчеров, склонившихся над мониторами. Он проверил картинку, бегло окинул взглядом ребят. Пока всё было в порядке. Он уселся в Стивовском многострадальном кресле — под ним оно даже не скрипнуло, хотя уж Джефа-то легковесником назвать было трудно.

Прислушался к себе: когда оглядывал мониторы, что-то его встревожило. Попытался вспомнить, где царапнуло тонкое ощущение несоответствия. И сразу вернулся сознанием к экрану Адама, что-то там у него не то.

— Адам, что у тебя за цель?

— Не отзывается, — сказал Адам.

Устал он, что ли?

— Отдай тридцать девятый Алексу, — посоветовал Джеф.

Послушал отстранённо, как они обменялись репликами. Стив вернулся через десять минут — явно он даже не разговаривал с Норой. Наверное, просто помахал рукой издали. После полуночи осталось меньше местных рейсов, начали прибавляться проходящие. Невидимые, они походили на подмигивающие звездочки в своих ярких отпечатках на экранах диспетчеров.

Николь откинулась на спинку кресла, поудобнее устраиваясь позади Джефа. Сейчас он уже не производил на неё впечатления жёсткого и отстраненного человека, который промелькнул в нём, когда она наблюдала за посадкой сто четвертого борта. Джеф стал настолько близок теперь, насколько был далёк и недоступен раньше. В ней укрепилась уверенность, что Джеф не бросит её. Пусть он занят сейчас — потом, когда его работа закончится, он будет принадлежать ей. Он всё время говорил, говорил, то в микрофон, то по телефону, связывался то со службами аэропорта, то с диспетчерами на втором этаже. Кого-то о чём-то упрашивал, кому-то приказывал, всё время кого-нибудь успокаивал, что-то советовал или требовал докладов, постоянно что-то рассчитывал: время, курсы, корректировки. Она слышала только перечисление малопонятных сокращений и цифр: разговоры, состоящие из коротких фраз или отдельных слов, такие, что уловить их суть было для неё невозможно.

Вскоре она вообще потеряла нить его диалогов, голос Джефа доносился до неё словно издалека. Она испытывала безмерное спокойствие. Не задумываясь ещё о своём отношении к Джефу, Николь могла лишь абсолютно точно утверждать одно: если её вырвать сейчас из этого безвременья, лишить присутствия Джефа, его голоса, запаха его лосьона: она просто умрёт. Потом ей показалось, что Джеф совсем близко, что он обнимает её, берет её на руки, целует. Стало совсем Хорошо и Николь улыбнулась ему.

— Джеф, — окликнул Стив. — Ты погляди. Твоя девчонка заснула.

Вот это некстати. Джеф оглянулся: Николь действительно спала, неудобно скорчившись в свободном кресле и поджав под себя ноги. Не свалилась бы, бедняга. Он взглянул на монитор. И вовремя: начиналось сближение двух бортов. Замигала на экране жёлтая полоска предупреждения. Пришлось на некоторое время отвлечься от Николь. Он задал новый курс одному, скорректировал эшелон другого и, подняв голову, поискал глазами Дика. А, забыл. Он заменяет Александра. Джеф с легкой, почти неуловимой досадой вздохнул.

— Стив. Присмотри тут у меня, я отнесу её на диван, — сказал он, не отводя глаз от экрана.

Стив встал, потратив несколько секунд на картинку. Джеф снял микрофон и наушники, чувствуя смущенье: сегодня он настоящая обуза для Стива. Лучше бы подобное не повторялось. Он осторожно взял Николь на руки, она показалась ему легкой как пёрышко, и перенёс её в комнату отдыха, уложил. Она сразу вытянулась, блаженно потягиваясь и вздохнула, не просыпаясь. Джеф миг смотрел, как она чуть улыбнулась сквозь сон, потом шагнул к шкафу, вынул плед и накрыл её. Вообще-то здесь тепло, но вдруг она замерзнет во сне?

Тихонько, боясь её разбудить, расшнуровал и стянул с неё кроссовки. Николь потерла ногу о ногу, этот уютный жест неожиданно бросил Джефа в жар, так, что пульс застучал в висках. Он замер, замедляя дыхание.

Чего ему не хватает в жизни? Вот такого света? Есть у людей богатство, а они его не видят! Иначе не было бы её здесь. Вот так. Он думал — по полочкам давно себя разложил, а — пожалуйста. Опять откопалась… что? Как трудно со словами… А! Зависть, наверное.

Джеф несколько секунд постоял, успокаиваясь. Потом сходил за своей курткой, висящей на спинке кресла, свернул её и, встав на одно колено, приподнял голову Николь и подсунул куртку ей вместо подушки. Ее светлые волосы рассыпались по подлокотнику дивана, нежно щекоча его руку, под закрытыми глазами залегли прозрачные тени. Так близко было её лицо, столько доверчивости в сомкнутых ресницах, что Джеф, всем существом ощущая непередаваемую интимность момента, не удержался. Склонился и осторожно прикоснулся губами к мягким завиткам волос на виске. Николь снова вздохнула. Джеф пошарил сотовый телефон в кармане её куртки. Пальцы наткнулись на что-то, он вытянул все содержимое: пара конфетных бумажек, ластик с кривовато отхваченным чем-то острым углом, кусок дорогого карандаша, тщательно заточенный. И телефон. Надо позвонить её родителям: если у них возникнет желание прояснять для себя, чем занята их дочь, у него может не оказаться времени на приличный ответ. Он усмехнулся, вспомнив собственный злобный тон во время звонка Николь.

С сожалением выпрямившись, торопливо вернулся к пульту, ещё издали приглядываясь к своему экрану. Теперь время полетело незаметнее и потому быстрее. Джеф, чтобы сразу закрыть один свой канал данных, подключился к сети, нажав на повтор последнего звонка.

— Коган, — кратко сказал он, услышав знакомый мужской голос. — У меня мало времени. Николь заснула. Когда закончится моё дежурство, я сообщу, что мы выезжаем, — и добавил, услышав ответное"спасибо". — Всё в порядке.

Ветер постепенно стихал, передвигая тучи на юг. Когда проглянуло небо, посверкивая блёстками звезд, стало ясно: ожидавшейся грозы не будет. Теперь до утра никаких местных рейсов: ночь вошла в свои права. Остались только проходящие самолёты, плывущие над"башней"в темной высоте, видимые лишь на экране локатора. Время отдыха диспетчеров ближней зоны. Некого направлять на посадку, некого выводить на взлет: ночь.

Для"ямы"самое трудное время дежурства. Биологические часы диктуют организму: пора спать, голова тяжелеет, а рейсы остались самые ответственные. Казалось, в этой тишине остановилось и время, но Джефу трудно было попасться на эту удочку заторможенного мозга. Постоянный контроль заставлял каждое мгновение бросать взгляд на часы в углу экрана. Секунды плыли с его ответами и голосами пилотов, сливаясь, нанизывали на прошлое минуту за минутой, слагая в ночь. Выдерживать пресловутые два часа до перерыва становилось всё тяжелее и тяжелее.

— Эй, Джеф, детка! Мы принесли твоё молоко! Смотри, не задень, — рявкнули над ухом.

Джеф поморщился. Кто ещё так может, кроме Харта? Наушники насквозь пробивает, как пожарная сирена. Поднял голову. Так и есть Хартли громогласно скалился, пока Клод пристраивал стаканчик на обычное место. Джеф в который раз удивился: как он угадывает, куда его поставить, до миллиметра. Клод уже стоял за плечом, внимательно изучая позиции сигналов на экране. Хартли, проходя, взглянул на монитор Адама: там маячил один светящийся зайчик. Бросил, раздеваясь на ходу:

— Сдавай вахту, толстый Баррель. Я пойду сброшу груз.

У них в"яме"диспетчеры часто оставляли свою одежду в комнате отдыха. Здесь не было шкафчиков, как в раздевалке, зато присутствовала домашняя вешалка. Хартли, как истинный любитель уюта, эту вешалку просто обожал. Он мимо пройти не мог, чтобы не воспользоваться её услугами. У него всегда всё в порядке, что даже странно при его ухарстве. Джефа постоянно впечатляла эта собранная точность, не зависящая у Харта от настроения совершенно: лучшее проявление педантизма. Куртку — всегда в шкаф, в домашних туфлях по саду не ходим и никаких поблажек во время болезни, вроде отвертеться от пары витаминных инъекций.

— Харт. Не шуми там, — сказал вслед ему Стив, не глядя.

— Это что-то новенькое, — плавно развернулся, прищуриваясь, Хартли. Повторил"Не шуми?". Открыл дверь в комнату отдыха и сразу закрыл. — Ого! Это кто?

— Невеста Джефа, — посмеиваясь, ответил Стив.

— Да-а? — Изумился Харт, возвращаясь к Стиву. — Что, командир женится? Когда?

— А что? — Совсем развеселился старший группы.

Хартли встал рядом с ним, посматривая, как группа Стива постепенно передаёт своё дежурство.

— Да странно. Неожиданнокак-то, — серьёзно сказал он немного погодя, когда картинка радара уложилась в его мозгу. — Надо бы ему на дом скинуться, что ли. — Он помолчал, проверяя себя и добавил озабоченно:

— А что ж это он нас на свадьбу не зовёт? — Вся группа прыснула.

— А он ещё не знает, — в тон ему объяснил по-секрету Стив.

— Готов, — ясно сказал Клод рядом с Джефом и уселся на стул, оставленный Николь.

— Что за веселье? — Спросил Джеф, снимая наушники и встречая весёлые взгляды.

— Отдай гарнитуру, — посоветовал Харт. — Клод вон молока тебе принес. В подарок. На свадьбу.

— Но-но. Что ещё за шутки? — Удивился Джеф. Опять что-то брякнули, пока он сдавал дежурство. Джеф неспешно оглядел их. Усмехаются. Оттолкнулся от стола, захватив стаканчик. Ну, дети совсем. Прокатился три шага, сделал большой глоток. В голове позванивало. Головная боль, забытая в напряжении дежурства, вернулась снова. Интересно, что их так забавляет? В самом деле, его обсмеивают, что ли?

— Какие тут шутки! — Поднял брови Хартли. — Дама спит на нашем диване: значит, отныне родня. Теперь ей уже не уйти. Готов.

А, вот в чём дело. Джеф качнул головой. Оглядел сначала Харта, уже занятого принятой ситуацией, потом Стива, пытающегося на ходу размять шею.

— Она же в тебя влюбилась. — Хлопнул его по плечу Стив, проходя мимо. — Иначе бы не пришла. Или пришла бы не одна, а с родителями.

Это было разумное предположение. Джеф проследил глазами, как Стив взглянул на Хартли в поисках подтверждения своей правоты. И тот согласно покивал, не отрываясь от экрана. Джеф задумчиво взирал на них, ероша себе волосы. Потянулся к пульту: не забыть бы телефон Николь. Сунул его в карман. Снова взглянул на ухмыляющиеся физиономии.

— Что-то вы сегодня совсем улетели, — наконец пожал он плечами, не найдясь, что бы им ответить. Пусть подшучивают — расслабятся перед дежурством.

Он отодвинул к стене стул и пошёл в комнату отдыха. Николь пора было будить. Надо ещё позвонить её родителям, что бы были в курсе. Да и есть хочется. Но шутки застряли в голове. Вот Харт, прохвост, вечно клеит ярлыки. Брякнул тоже: родня. И Стив туда же — влюбилась! Совсем охирели, звери.

Она спала так уютно на этом диване, что Джеф невольно замер. Будить её стало жаль. Он присел рядом, рассматривая её. Спящая, она казалась старше. Нахмуренные светлые брови, тени на щеках от ресниц. Тёмные кружочки под глазами неуловимо свидетельствовали о беспокойстве. Словно Николь не могла расслабиться во сне. Это было знакомо по самому себе. Джеф потрогал пальцем чуть вздернутый кончик носа. Спит. Встал, прошёлся по комнате, потягиваясь и зевая. Снова склонился над Николь. Что же тебе не нравится в твоём доме, Ники, если ты с удовольствием бежишь оттуда?

Николь проснулась от того, что почувствовала, как тёплая твёрдая ладонь медленно гладит её щеку. Было приятно и немного щекотно. Она вздохнула. Рука замерла. Николь открыла глаза и близко увидела лицо Джефа. Он стоял, наклонившись над ней и рассматривал её.

— Доброе утро! — Улыбаясь одними глазами, с мягкой насмешкой сказал он и убрал руку. Николь стало жалко. Захотелось поймать его ладонь.

— Доброе утро! — Ответила она смущённо. — Извини, я заснула.

— Это было вполне разумно — вообще-то, сейчас ночь. У меня кончилось дежурство. Пошли завтракать или сразу поедем?

Николь села на диване, поджав ноги. Джеф ещё немного нагнулся, достал из-под дивана кроссовки. Интересно, это он её разул, да?

— Когда говорил с твоим отцом, обещал тебя проводить. Сказал — сообщу перед выходом.

— Ты уже позвонил?

— Нет ещё. Сначала хотелось бы перекусить.

— Как Стив? — Спросила она, собираясь.

Джеф, забирая свою куртку с дивана, удивленно окинул её взглядом. Её беспокоит самочувствие незнакомого человека, пережившего на её глазах стресс?

— Нормально Стив, — пожал плечами он. — С ним всё в порядке, с самолётом и людьми — тоже.

— А куда мы пойдём? — Снова спросила она, натягивая кроссовки и чувствуя странную гордость от того, что он преподносит ей это словно равной. Это их неуловимо объединяло.

— В своё время я обошёл тут все ресторанчики. Есть пара неплохих. Есть кафе, где готовят чудесный кофе, но кофе я ночью не пью. А ты как?

— Лучше чай или сок.

— Пусть будет так, хотя лучше просто воду, если ты не любишь молоко. Так куда пойдем?

— Туда, где тебе нравится.

— Мне всё равно, — сообщил Джеф.

Тяжесть дежурства ещё не отступила, вынуждая его себя контролировать. Он точно знал: так будет до тех пор, пока он в"башне". А потом навалится усталость.

— Но есть же между ними какая-то разница? — удивилась Николь.

— Разница в посетителях, — пояснил Джеф. — Одни заведения для всех, одно несколько претенциозное, одно для персонала. Там только свои.

— Пойдем туда, — мгновенно решила Николь, протягивая руку за ветровкой, — а молоко я люблю, только горячее.

Джеф сложил плед, сунул его в шкаф, пока она одевалась. Оглядел её. Николь застегивала молнию.

— Готова? Тогда пошли.

2

Хартли им помахал, Джон склонился над монитором, ни на кого не глядя и что-то тихо говоря в микрофон. Рядом с ним притулился Малыш: его оставшиеся четыре месяца стажировки таяли, по его мнению, слишком быстро. Диспетчер тем лучше, чем больше его опыт. Гарри интуитивно нашёл самый простой способ наращивания опыта: растягивал свою смену как только мог. Дежурство заставляет выкладываться до последней степени. Являться во время чужой смены, до начала своего дежурства, ему никто бы не позволил, чтобы его усталость не помешала работе, но оставаться после окончания смены не возбранялось, если будешь сидеть тихо и не отвлекать диспетчера, возле которого являешься наблюдателем. Сейчас Гарри смотрел на передачу смены, словно видел это впервые.

Стив за Хартом с блаженным видом попивал кофе, положив ноги на другой стул — отдых после напряжения. У него, наверное, просто всё дрожит, а ноги банально не идут. Джеф знал такие дежурства: после них сначала ощущаешь только опустошение: настолько натянуты были нервы в течение нескольких часов.

Сейчас он отсидит законные пятнадцать-двадцать минут, потом сомнет стаканчик и сломя голову ринется домой. Нора давно уже дома — если бы она задержалась, она бы зашла за ним.

У Стива, кажется, голова пухла больше всех. Обязанности старшего по группе заставляли его использовать все свои ресурсы. Стив просто потрясающий индивид — искренне считал Джеф.Пить столько пива, пусть безалкогольного, и работать на износ так, как он, мог, действительно, человек с исключительными данными.

— Пока, — сказал Стив. Его голос легко достиг их в негромком гуле переговоров"башни", — Приходите ещё, Ники, с вами дежурство веселее.

Николь заулыбалась.

— Сиди-сиди, — махнул рукой Джеф.

Вот шутник, отлично знает — в"башне"сидеть нельзя, только экстремальная ситуация даёт такое право. Ещё и сам, небось, отчитает потом Джефово самоуправство. Подгонит какую-нибудь основу, базис, припомнит пару неприятных несчастных случаев в назидание. А может и нет: прекрасно Стив понимает, как чувствовал себя сегодня Джеф.

В кафе было пусто и тихо. Ночь всегда приносила в аэропорт ожидание утра. Джеф провёл Николь между столиками, отодвинул стул и махнул рукой выглянувшей официантке.

— Ты сегодня рано, Джеф. — Отметила она, подходя. — Вижу, у тебя гости? Тебе как обычно?

— Как обычно, — улыбаясь, отозвался Джеф. — И ещё принеси, пожалуйста, знаменитый десерт. Есть?

— Нет. Но для вас сейчас сделаю. Наслаждайтесь, — Николь наблюдала за ней насторожённо, не отвечая на её улыбки, и спросила, провожая её глазами:

— Ты её давно знаешь?

— Давно. И меня тут все давно знают. Когда каждый день здесь обедаешь в течение нескольких лет, поневоле примелькаешься.

— Она меня так оглядела, словно я привидение.

Джеф засмеялся.

— Она ни разу не видела, чтоб я пришёл с кем-то, кроме наших"башенных воротил". Ей было любопытно. Она работает тут уже восемь лет и умеет поднять настроение. Её зовут Сильвия, у неё есть сын и два мужа. Один бывший, другой настоящий, но живёт она одна, с сыном.

Ему было странно легко с Николь, словно он знал её всю жизнь. Его не беспокоило, что она может не так его понять, не тревожило, что она думает о нём: он просто наслаждался её обществом, сам этого не осознавая. Было легко рассказывать ей о себе или о том, что его окружало, словно это — само собой разумеющееся дело.

Он видел понимание в её глазах, заинтересованность, одобрение.

— Забавно, — тонко заметила Николь.

— Ещё бы, — усмехнулся Джеф, двинув левой бровью. — Жизнь вообще забавная. Скажи лучше, как тебе понравился"Нотр-Дам"? Я помню, ты говорила, что смотрела.

— Говорила, — заулыбалась Николь. — Когда ты развлекал меня, чтоб мне не было страшно, — он кивнул и она засмеялась.

— Я стала фанаткой. Но Эсмеральда такая дура!

— Это почему?

— Ныла:"Феб, Феб", а ему было плевать на неё, он думал о себе. А Флер-де-Лиз всё это наблюдала и огорчалась.

— Что огорчалась-то?

— Как Феб к Эсмеральде относится. Она же его любила и ей не нравилось, что он плохо к Эсмеральде относится. Она вообще там самая нормальная была.

— А где это видно? Кажется, Флер-де-Лиз Эсмеральдой была не очень-то и довольна.

— Ты книгу-то читал? — Засмеялась Николь.

— Читал. Давно. Лет двадцать тому.

— Так перечитай, за чем дело стало?

— Перечитаю, если хочешь. Но постановка больше нравится. Знаешь, мне кажется, при распределении ролей самый страшный вопрос, которым задавались актёры, был такой: кому дадут исполнять роль Джали?

Николь захохотала, откинувшись на спинку стула.

— Да, вижу — ты читал. Это твоя самая любимая героиня? Представляю твоё огорчение: в постановке-то Джали нет! Хотя там и очаровательной Пакетты тоже нет, — Джефу тоже стало смешно. А язвительности Ники не занимать. — И вообще этот роман странный у Гюго. Мне кажется, такое случиться не могло. Ну, просто иначе священники на жизнь смотрят.

— Почему ты так думаешь?

— Не верю, что человек, у которого есть любовь Бога, возьмёт променяет её на любовь человека.

Джеф хмыкнул, удивлённо взглянув на неё.

— Как тогда священники уходят в мир, женятся? Разве не могут существовать эти две любви параллельно?

— В мирской жизни — могут. Думаю, уходят те, кто неправильно определил своё призвание.Знаешь, что происходит со священником, который отказывается от сана? Он фактически не перестает быть священником — ведь он рукоположен! Это же Таинство, его нельзя взять и снять! Это точно так же, как человека крещеного раскрестить обратно или вылезти из собственной кожи и попробовать жить без неё.

Джеф засмеялся.

— Да, смешно, правда, — согласилась Николь. — Священник иногда начинает жить в миру. Он не имеет права венчаться: ведь он уже выбрал своё призвание, его нельзя изменить.

— Не понял, что есть призвание?

— Путь. Дорога в жизни. Их существует только два. Священство и брак. Или ты становишься священником, обручником Марии, ну, или Невестой Христовой, если хочешь, или ты женишься и живёшь, как и все миряне, воспитывая своих детей.

— Ну, или невестой Христовой мне, видимо, уже не стать, — вздохнул с тоской Джеф.

— Надо сказать, это радует, — отметила, кивая, Николь и они засмеялись.

Сильвия принесла паровые котлеты, щедро обрамлённые несколькими горками разноцветных салатов.

— Это у тебя то, что обычно? — изумилась Николь. — Ты поклонник итальянской кухни?

— Я не поклонник итальянской кухни. Просто это лучшее, что тут есть в этот момент. Ну, давай, ешь, — он вооружился ножом и вилкой. — Обычно я так и заказываю. Приносят всегда разное. Интересно.

— А я выросла на итальянской кухне: у меня бабушка итальянка. Сколько себя помню, она всегда была маленькой и необъятной. Зато она знает очень много разных историй.

Николь поставила локти на стол, опустив лоб на сцепленные пальцы, замерла так на несколько мгновений. Джеф хотел было спросить, что с ней, но она подняла голову и улыбнулась. Он смотрел, как она непринужденно берёт нож и вилку и задумчиво гоняет котлету по краю тарелки, ловко обходя салаты. Ничего не рассыпала, надо же.

— Тебе просто повезло, — признался он, словно отвечая на свои мысли. — А моя бабушка была из России и часто делала пельмени. Тесто с мясом и сметаной: жутко тяжёлая еда. И всё запить молоком, потому я вырос такой здоровенный. Равиоли гораздо лучше.

И они снова засмеялись вместе.

Джеф всё подталкивал Николь, чтобы она поела, невзирая на поздний час. Жевать одному было неинтересно.

— Ну что ты так обо мне заботишься? — состроив рожицу, поинтересовалась она.

— Я тебя люблю и беспокоюсь о тебе, — шутливо объяснил Джеф и неожиданно почувствовал, как краснеет. — А вдруг ты останешься голодной и у тебя будет болеть живот?

Тут он с досадой вспомнил, что оставил свою лошадиную еду в шкафчике. Вот чёрт, термос потом никакая машина не отмоет. Но возвращаться не хотелось.

Увидев, что Николь наблюдает за ним, закончил:

— А мне нужно доставить тебя родителям в полном порядке.

— Ничего у меня не будет болеть! — Сразу словно закрылась она.

Джеф медленно вздохнул, гася недовольство собой. Николь, демонстративно надувшись, размышляла, почему у него так изменилось выражение глаз. Она принялась за еду, решив угодить Джефу и вдруг обнаружила, что проголодалась.

— Откуда ты знаешь о призвании и священниках? — немного погодя спросил он, глядя, как она в цивилизованной спешке расправляется с котлетой, размером с его ладонь.

— У меня было вполне достаточно времени для общения с ними. Всегда, — объяснила Николь, — я католичка.

— А я вообще некрещёный, — сообщил он.

— О, это ужасно, — огорошила его Николь и выпрямившись, промокнула губы. Посмотрела на него. — А ты не хотел бы окреститься?

— А что, сильно надо? — поинтересовался он, подняв кончик левой брови.

— Ну, — она помолчала, так же глядя на него. — Я теперь спокойно спать не буду.

— Почему? — удивился Джеф, невольно улыбаясь подобной категоричности.

— Ты же язычник. Я теперь тебя обязана, как истинная христианка, доставить к Богу, иначе я не выполню свой христианский долг, и моя душа будет стонать о том, что я не сделала два первых дела милосердия, — заявила она.

Джеф расхохотался, не в силах сдержаться. Она была такая деловитая, что без смеха смотреть на неё было невозможно. Николь снова надула губы, но глаза у неё были весёлые.

— Не обижайся, — все ещё смеясь, на всякий случай извинился Джеф, — ты это с такой патетикой в голосе сказала! Ну, прости, Ники! Я вовсе не хотел осмеивать твою веру!

— Вот ещё, — насмешливо разрешила Николь, снова принимаясь за котлету, — осмеивай пожалуйста. Тогда я стану мученицей за веру и мне будет уготовано тёплое место в раю.

— Что!? — Изумился Джеф, падая с хохотом на стол, рядом с тарелкой.

Сильвия с любопытством поглядывала на них из-за стойки, но Джеф не замечал этого.

— А что, — с каменным лицом добавила Николь. И, положив вилку, назидательно потрясла указательным пальцем: — Своё место там зарабатывать надо с детства.

— Боже! — Выдавил Джеф, валяясь.

— Ну вот, — удовлетворённо покивала Николь. — Видишь, как я сразу тебя просветила. Ты чуть не плюхнулся в салат. Прямо радостно — второе дело милосердия для души я все-таки совершила: научила непросвещённого.

— А если серьёзно? — Спросил Джеф, разглядывая её неожиданную твёрдость.

— А чем тебе это несерьёзно? — Поинтересовалась она и в её глазах снова мелькнула насмешка. Улыбнулась: — Ладно, если серьёзно — могу сказать точно одно: я хотела бы, выходя замуж, обвенчаться в церкви, хотела бы, чтобы мой муж был католик, потому, что тогда мы имели бы сходные взгляды на жизнь. Вера — это, в первую, очередь мировоззрение. И меня устраивает то мировоззрение, которое прививает католическая церковь. Ну, подходит для серьёзного?

— Вполне, — согласился Джеф выпрямляясь и задумчиво глядя на неё.

Улыбка у Николь была такой мягкой, словно она боялась его обидеть.

— Что ты так смотришь?

Ему не приходилось сталкиваться с верующими. Бабушка, как все выходцы из России, иногда пугала его в детстве страшным бородатым дядькой, голова которого была обрисована светлой линией. И, став чуть старше, он старался увильнуть от этих её сказок, хотя с удовольствием слушал всякие другие сказки о духах, камнях и разной нечисти. В русских сказках после великого царя было очень много презрительного по отношению к вере. Всякие смешные толстые попы, ленивые монахи, монастыри, живущие за чужой счёт и куча солдат, которые без опасения накручивают хвосты чертям. В детстве всё это было интересно, а потом стало скучно. Саму суть веры бабушки он уже не помнил, возможно, она этого ему и не излагала. Все его друзья о вере в Бога с ним не говорили, отец был истинным атеистом и мама, похоже, принадлежала к породе свободомыслящих людей, если можно так сказать. Она, видимо, была слишком критична и слишком отстранена от людей, чтобы проповедовать свои взгляды. Может, она и верила в Бога, но Джеф не мог с уверенностью утверждать это.

Ему самому верующие представлялись, по меньшей мере, странными. Его смутило заявление Николь: она странной ничуть не казалась. Напротив, привлекала своей необычностью. Сидит теперь, наблюдает за ним, явно ожидая его ответа.

— Размышляю, о каких делах милосердия ты говорила, — объяснил он, чтобы не молчать.

— Они разные. Есть для тела и для души. Тебя какие именно интересуют? — Снова поразила она его.

— Для тела, конечно.

— Накормить голодного. Это сегодня сделал ты для меня. Напоить жаждущего, одеть нагого, принять странника в свой дом, навестить больного, посетить заключенного, похоронить умершего.

Да-а, куда ещё серьёзнее? Смеяться расхотелось.

— Ты не в первый раз меня удивляешь. До знакомства с тобой я был уверен, что мне в жизни удивляться больше нечему, — он помедлив, добавил: — я ошибался.

Они в молчании доели десерт, улыбаясь друг другу.

— Поедем? — Осторожно поинтересовался Джеф, тут же вспомнил: обещал позвонить. Нажал на повтор ещё в кармане. Сказывается привычка соединять воедино совместимые мелкие действия. Поднёс трубку к уху и, услышав знакомое"да", сказал:

— Коган. Выезжаем.

Предложил жестом Николь поговорить с родителями. Она, хоть и с улыбкой, но поморщилась и лишь покачала головой. И он отключился, услышав ответное:"хорошо". Вернул телефон Николь.

Аэропорт жил своей жизнью. Спешили люди по сверкающим переходам, сигналили носильщики — здесь во всём ещё ярко присутствовала дневная деятельность, но уже слегка приглушённая. Чувствовалось присутствие ночи: людей было немного, рейсы, пока Джеф вел Николь к служебному выходу, не объявлялись.

Они вместе вышли в эту ночь. Огни фонарей и рекламы, заливали всё вокруг светом, рассеивая тьму. С праздничной беспечностью отражались в тёмном асфальте. Площадь запрудил транспорт. Со стороны взлётного поля негромко доносился высокий гул. Прозрачная тишина, не нарушаемая им, стояла над полем: началось предутреннее затишье. Видимо, это связано с физиологией человека. Кто бы ты ни был — старый или молодой, американец или китаец, в три часа ночи тебе хочется спать.

Джеф окликнул приостановившуюся было Николь и повёл её к стоянке. Сказал негромко:

— Наконец ветер сменился. Повезло Харту, будет спокойное дежурство.

Он вынул из кармана карточку, вставил в прорезь замка на стоянке. Щелкнула, открываясь, калитка и они прошли внутрь. Засветилось окошко в дежурке. Пискнула, отзываясь на радиосигнал, охранная система. Джеф открыл дверцу для Николь. Она села и он наклонился к ней, что бы пристегнуть ремень. В машине было холодно. Опершись рукой о край её сиденья, он нажал на вентилятор с подогревом. Спросил, приглядываясь к её глазам, кажущимся почти чёрными в неверном свете фонарей:

— Не мёрзнешь? — Николь покачала головой.

Он поправил край её ветровки, закрывая дверь, поймав себя на неодолимом желании потрогать если не Николь, то хоть часть её одежды. Она казалась ему нематериальной. Это было существо не из этого мира, это точно. Нет, может, она ему и впрямь снится?"И всем разом в"башне", что ли?" — снова поинтересовался он сам у себя. Обошёл машину, сел, запустил двигатель. Да что с ним сегодня такое? Застревание на каждой мелочи — куда это годится? Джефу пришло в голову, что он неосознанно старается не торопиться, чтобы подольше находиться с Николь. Оп-ля! Кажется, так и есть. Родители Николь и его и её съедят, это точно. Привычка замедлять самого себя сыграла с ним сегодня интересную шутку. Джеф махнул рукой выглянувшей из окна дежурки голове, трогая"бьюик". Голова кивнула и их пропустили, открыв ворота. Взглянул на Николь, смущённый своими мыслями:

— Тебе удобно? — Она ответила не сразу, не сводя с него сияющих глаз."Вполне". — Джеф торопливо пристегнулся на ходу. — Отлично. Так куда едем?

Николь назвала адрес. Ого! Далеко. Через весь город. Часа полтора, не меньше на этой машине.

— Ну, к пяти доедем, — он усмехнулся. — Хочешь спать?

Николь покачала головой.

Он привычно опустил правую руку на колено, без напряжения придерживая руль снизу левой рукой, вырулил на трассу. Привычно нажал кнопочку плеера — полились негромкие звуки"Эквинакса", спросил, покоившись на Николь:

— Тебе как Жан-Мишель, ничего? Не раздражает? А можно что другое поставить, там есть. Покопайся в дисках, если хочешь.

Николь снова отрицательно качнула головой. Джеф увидел, как её губы сложились в неслышное"нет". Убавил немного звук, чувствуя, как тяжело и мягко усталость обнимает его.

— Тебя не смутит, если я буду молчать? — Поинтересовался он. — После дежурства я иногда как выжатый лимон. Пожалуй, из меня сейчас плохой собеседник, — он коротко взглянул на неё, угадывая в глазах вопрос. Улыбнулся. — Но на вопросы отвечу.

— Почему ты так держишь руль? — Тут же спросила Николь.

— Сломал однажды руку, ездил с гипсом. Осталась привычка.

Довольно долго они молчали. Джеф гнал машину сквозь ночь, потихоньку ощущая, как голова плавно наливается туманом. Наверное, сказывается возраст. Бессонная ночь заставляет расслабиться, заливая тело вялостью. Сейчас самое время завалиться и уютно дрыхнуть, где-нибудь. Он так бы и сделал, припарковавшись к обочине минут на двадцать, если бы не Николь. Иногда он поглядывал на неё. Она сидела, сцепив руки на коленях, напряжённая, занятая своими мыслями и её пальцы чуть подрагивали, словно она спорила сама с собой или спешила. Кажется, она не замечала, что он смотрит на неё. И это было почему-то досадно.

Николь провожала взглядом тёмные дома; разноцветные рекламные огоньки отбрасывали скачущие пятна света на её руки, а лицо едва угадывалось в тени. Тишина висела в кабине, не нарушаемая темой электронного дождя. Вдруг она начала говорить, еле слышно, так что Джеф сначала даже не понял, что она обращается к нему:

— Меня летом родители отправили в лагерь. Я ехать не хотела, но папа настоял. У них друзья есть — они давно знают друг друга, ещё со школы, и теперь мы семьями дружим. Дружная семья давно-давно проверенных людей, — что-то в её голосе звучало настолько неестественно и Джеф повнимательнее взглянул на неё. — Там мальчик есть. Тоже достойный доверия и положительный со всех сторон, Райан. Мы с ним ровесники. Он не то, что я: со мной одни проблемы. Отправили нас вместе, чтобы он присматривал за мной. А у него там, в лагере, два приятеля оказалось, они вместе поймали меня, утащили в парк, напали и… Джеф от неожиданности нажал на тормоз, так что Николь едва не стукнулась лбом о ветровое стекло и не закончила. Они посмотрели друг на друга.

Николь опустила голову.

— Было очень больно от обиды, немыслимо. И страшно. Я так орала, что сбежался весь лагерь, мальчишки обвинили меня в нарушении режима, обозвали психопаткой, — она судорожно перевела дыхание и совсем тихо продолжала. — Никто и не понял, что они хотели со мной сделать. Все решили, что я просто истеричная девчонка, а они неудачно пошутили. Никто мне не поверил. А когда я вернулась домой и мама отвела меня к своему врачу, кажется, засомневалась и она. Врач сказал ей:"всё в порядке, никаких разрывов". Мама вежливо сообщила мне:"ничего не понимаю!"И в полицию не пошла. Разве это не обозначает, что и она не верит? Папа — так просто отмахнулся. Райан сказал отцу:"Ты считаешь — я стал бы портить свою карьеру? Ты что, не знаешь Ники?Она всегда орет."Я сама это слышала, когда они приходили к нам. Кроме того, его отец — тоже врач. В общем, родители и раньше знали, что я не подарок, а теперь они убеждены, что я не зря сменила три школы. Вся эта история мне здорово повредила.

Джеф молча слушал её, не сводя глаз с её лица и наливаясь тяжёлым, холодным гневом. Этот тихий, монотонно звучащий голос прокатывался по всему его телу, причиняя ему боль осознанием жгучего бессилия. Бедная девчонка! Нет никакой возможности защитить свои права, даже имея целую кучу денег, если твои родители на стороне врага. Как же горько тебе жилось этим летом, Ники!.. А он-то, дурак! Вот идиот! Со своими глупыми сомнениями: как я ей позвоню, это же неудобно! Может, с ней бы этого не случилось, если бы он ей позвонил ещё тогда в июне, когда очень хотелось позвонить и казалось, что нужно.

Но Джеф тут же одёрнул себя: бессмысленно переживать из-за того, что могло бы быть. Все варианты будущего имеет смысл просматривать до события, а не после. И нечего входить из-за прошлого в разнос, позволяя себе дрожь и спазмы. То, что случилось — не исправить. Происшествия уходят в прошлое и начинаешь учиться жить с этим. Придётся научиться и ей. И он неожиданно подумал:"и мне".

Несколько секунд Николь молчала, затем робко взглянула на него. Сзади уже доносились сигналы машин.

— Я ведь доверяла Райану, мы с детства друг друга знали, он даже нравился мне, — растерянно сказала она. — Никогда ничего подобного от него не ожидала… Нет: ожидала… Но не так…

Джеф молча обнял её, рывком прижав к себе и чувствуя шеей прохладную влажность её щеки. Плачет! Тихо, не слышно. Тронул машину, с места, отгоняя к обочине: хорошо, что тут пригород, а не автострада. Несколько минут они посидели так, прижавшись друг к другу. Николь тихонько посапывала. Он поймал себя на том, что, ощущая её дыхание на своей шее, постепенно успокаивается. Хотелось спрятать её, отгородить от всего мира, чтобы больше никто не посмел причинить ей боли. Ему было странно осознать, что она нужна ему. Он отвык и от сознания своей необходимости, и от желания беспокоиться о ком-то. То, что ему хочется заботиться о Николь, помогать ей, защищать её даже удивило его. Полузабытое ощущение ответственности о близком человеке оказалось неожиданно острым.

Таким острым, что он непроизвольно опустил голову, сглотнув, и прижался губами к волосам. Очень хотелось, чтобы она перестала плакать. Джеф с грустью пригладил растрепавшиеся лёгкие пряди.

Сказал тихонько:

— Послушай, Ники, это очень большая травма. Душевная травма. Психологический удар. Такой удар не каждый… — он вовремя проглотил слово"мужик", — сумеет выдержать. Тебе самой тут не справиться. Чем больше времени будет проходить, тем больше ты будешь себя мучить. Если бы это тебя не беспокоило, ты бы мне об этом не стала рассказывать. Я очень благодарен тебе за доверие. Честно. Я всегда предпочитаю невкусную правду, пусть даже от неё потом совсем худо. Мне было так же больно, как и тебе. У меня случались ситуации, хоть и не похожие на твою, но тоже тяжёлые, когда моё доверие к людям беззастенчиво попрали. Но в этом случае тебе даже я помочь не могу. Такие раны души, нанесённые человеком, которому доверяешь, можно лечить, несмотря на всю их болезненность. И знаешь, для этого мало собственного опыта, нужно ещё образование. Тут нужен специалист.

Джеф немного наклонился, пытаясь заглянуть ей в глаза. Не получилось — её волосы скрывали лицо. Спросил осторожно:

— Ники! Когда это случилось? Не четвертого июля?

Вопрос отозвался в нём уколом воспоминания и он, сам того не подозревая, скривился, как от боли.

Надеясь, что она успокоилась, Джеф протянул руку, чтобы отодвинуть её волосы и по его запястью неожиданно ударили несколько горячих капель: из глаз Николь градом сыпались слёзы.

— Да, — всхлипнула она.

Это"да"плитой легло в его сердце. Он вновь отчётливо увидел, как всё его весёлое настроение, кое-как наконец-то выросшее в нём к разгару праздника, разметало в клочья острым переживанием. Он тогда думал о Николь. О том, как она, после аварийной посадки смотрела на него из-под укутавшего её пледа, опираясь на мать, сказала ему, вылезшему из"башни"чтобы познакомиться с ней:"это ты — Джеф?". Думал о её голосе, отчётливо зовущем:"Джеф! Джеф!". Этот зов снился ему по ночам. Вдруг всё словно потемнело, показалось даже, что он упал в серую мглу или началось затмение. Три туманные фигуры на фоне туманного леса маячили в его сознании и внутренности заливал страх, просто всепоглощающий страх. Ничего подобного он не ощущал. Ни тогда, когда, выпрыгнув из самолёта, обнаружил, что парашют не раскрывается и пришлось использовать запаску, ни когда пытался выйти из пике под звонкий аккомпанемент системы пожаротушения. Затем боль сдавила мозг и вернулось всё: свет, музыка, весёлые лица. Перед ним стоял Стив, протягивая сосиску на вилке, и говорил:"Э-эй, командир, спишь что ли?"

Сначала он решил — привиделось с перепоя. Что и говорить, спиртного он тогда принял достаточно. Потом подумал, так вот они какие, видения. А после — навалилась тоска, которую он не мог классифицировать.

Похоже, он услышал тогда Николь. Это её переживания бередили ему душу, её настроение тяжело плескалось в нём, оглушая.

Воспоминание отступило, до Джефа дошёл бессвязный шепот:

–… к психологу. А реабилитационные центры… — да ну, я так не хотела… при полиции, там всё спрашивают и мама… уступила, не повела меня, они ведь давно дружат… Это значило бы… надо признать…А как, если Райан?.. Как же я могу быть права, если нет разрывов… а просто истеричка. Никто и не верит, всё правильно! — она просто захлебывалась в рыданиях.

Джеф сильнее прижал её лицо к своей груди, чтобы она поскорее замолчала. Чтобы заглушить, не слышать этот плач. В нём всё дрожало внутри. Хотелось вскочить, сделать что-то резкое: заорать, поколотить по машине, побить кого-нибудь. Не Ники, конечно. Он медленно-медленно вдохнул-выдохнул, вытолкнув воздух сквозь сжатые зубы. Ну и денёк сегодня выдался, чёрт. Да что с ним такое?! Кажется, он перестал выносить ещё и женские слезы. Это уже что-то новенькое: такого раньше он за собой не замечал.

— Я знаю, что с тобой было, — непослушными губами шепнул он. С силой оторвал притихшую Николь от себя, посмотрел ей в глаза. — Слышишь, Ники? Я… я тебе верю!

И снова прижал её к себе. Ну, невозможно без стыда смотреть в эти залитые слезами глаза. Что это у нас за мир, в котором невинность беззащитна!? Он почувствовал тошноту от пришедшего осознания новизны её облика, которую он отметил, когда она пришла, как только её увидел сегодня.

Есть выражение — "глаза побитой собаки", пришло ему в голову. Вот теперь что прижилось в глубине глаз Николь.

— Как это — знаешь? — Приглушённо спросила она куртку.

От его куртки пахло незнакомо: сигаретный дым, лосьон, кожа, пыль, вода, что-то неуловимо приятное, словно какое-то сладкое блюдо. Этот смешанный запах олицетворял самого Джефа, был привлекательным и дурманящим. Таким ощутимым, почти материальным. Он притягивал её, обволакивал, успокаивая и словно убаюкивая, туманил голову.

— Я видел это, — ответил Джеф с облегчением, не задумываясь, поймет ли она его. Плакать перестала и то хорошо. — Решил тогда, что у меня галлюцинации от перепоя среди бела дня. Напугался даже. С тех пор вообще ничего спиртного не пил. — Он хмыкнул и помолчал.

Отпустил Николь и смотрел, как она заправляет прядь волос за ухо, каким-то неуловимо знакомым жестом, с лёгким раздражением вытирает глаза. Вот полезла в карман. Зачем? А, достает носовой платочек. Джеф взял его из её влажных холодных пальцев, тихо промокнул слёзы на щеках — пережитая им только что эмоциональная встряска требовала действия.

Добавил задумчиво:

— Я тебя чувствую. Что с тобой происходит, твоё настроение. Работаю по ту сторону твоей частоты.

— Почему? — Тихонько спросила Николь, глядя на него.

— Мне кажется, я с тобой связан как-то после той грозы. Словно ниточка тонкая протянулась от тебя ко мне. После этого изменилась вся моя жизнь: я был почти на дне, немного ещё оставалось. Падал совсем, — Николь безотрывно смотрела на него. Джеф объяснял спокойно и просто, глядя ей в глаза. — Смысла в жизни не видел. Меня только работа и держала. Обязательства, чувство долга. Если не надо было на дежурство — я мог не бриться, сидеть без душа, не есть: мне было всё равно. Ходил домой раз в три дня, привести себя в порядок перед работой. А так, даже ночевал на вокзале.

— Почему? — повторила Николь одними губами, разглядывая его грустные глаза, напряжённую морщинку на переносице, худые щеки, прямые линии бровей.

— Одно время мне было очень тяжело, несколько лет назад. Не мог примириться с колоссальной несправедливостью жизни. На какое-то время я совсем в людях разуверился, это потом, постепенно, осознание пришло — не все одинаковые и уж жизнь-то здесь не при чём, раз я сам творю свои поступки. Но цель свою я потерял. Так, крутился по жизни в ожидании. Одна ответственность и осталась. Ты меня удивила. Заставила задуматься: просто дала понять, что даже абсолютно проигрышная, самая безнадёжная ситуация всё равно не окончательна и если я не вижу смысла, не значит, что его нет. Что я не имею права бросить борьбу с собой до самого конца. Мне стало стыдно перед тобой за мою пассивность. Ты меня возродила.

Они некоторое время сидели и молча смотрели друг другу в глаза, потом неуловимо двинулись навстречу друг другу, даже не осознавая этого. Джеф чуть наклонился и прижался губами к мягким завитушкам над виском. Его поцелуй смутил обоих. Они разом опустили головы и столкнулись лбами. Засмеялись разом. Джеф тихонько сказал:

— Извини, — и попытался было выпрямиться, но Николь обняла его, пряча лицо на его плече.

— Спасибо, — пробормотала она приглушённо.

Джеф замер, боясь шелохнуться и глядя на неё немного сбоку. Так близко перед его глазами были её тонкие волосы, через которые угадывались сомкнутые ресницы и нежный овал щеки, всё в таком нереальном, зеленоватом освещении от приборной панели. Николь по-прежнему не отпускала его и он, не в силах противостоять невыразимой нежности, наклонился и снова осторожно дотронулся губами до её волос. Закрыл глаза, неожиданно наполненный ощущением блаженства и покоя. Николь была такая уютная, слабая, хотелось отдать ей всё, что у него есть, обеспечить ей удобство и спокойствие, что бы видеть её улыбку.

Он и представить себе не мог, что два невинных поцелуя так его встряхнут. Словно ветер прошёлся внутри, шелестя засохшими чувствами как палой листвой, овеивая прохладой разгоряченную муками душу. Его захлестнула полнота жизни, ворвавшаяся в него. Сразу отступило постоянное и потому привычно-незаметное, щемящее чувство неудовлетворённости жизнью, осознание которого неожиданно выявилось только сейчас. В самой глубине его мозга всё время столько лет как будто пищали, скрипели, визжали на разные голоса досада, злость, ожидание, тревога. И когда они замолчали — остался стон. Этот неслышный стон жил в нём: дышал с ним, спал с ним, насылая кошмары; ел, пил, работал и звучал, звучал, звучал…

Джеф иногда думал, он просто спятил, при всех своих знаниях и талантах, раз не может выбраться из того пике, в котором он очутился. Не слыша этого стона души, он не мог определить источник своего постоянного неуловимого дискомфорта. Родившееся однажды разочарование росло и росло в нём, пропуская свои разветвлённые корешки всё глубже, заталкивая его глубже в пропасть.

И вдруг — пришла Николь. Со своими проблемами и бедами. Словно плеснула воды в его внутреннюю конюшню, избавляя его от того балласта, что накопился в нём за все последние годы. И всё исчезло, растворилось в её присутствии: выключился этот воющий звук.

Навалилась тишина, словно его внутренние уши заткнули.

Оглушённый молчанием своей души, Джеф почувствовал дыхание Времени.

Сидел, не шевелясь, с необычайной остротой воспринимая мелкие звуковые характеристики собственного бытия, как неотделимую часть той вечности, в которой они встретились. Грохот собственной крови в ушах, посапывание Николь, шум проезжающих машин, тонкий писк вспыхивающего зеленым глазком поворота на приборной панели, поскрипывание и шелест собственной куртки не нарушали этой обретенной тишины в нём. Ну, здорово. Он и не знал, в каком аду варился. Пронзительная доверчивость Николь словно открыла ему глаза. Поражённый, он всем своим существом, почти с болью, переживал осознание этого переворота, словно веху в его жизни. Рубеж, после которого уже ничто и никогда не будет прежним. Ожидание пришло к концу?

Тот Джеф, что был раньше — умер, вся прежняя жизнь завершилась.

Почему, он не мог понять — почему он не видел этого раньше? Это же так просто! Безвременье владело им теперь. Безвременье помогло принять ушедшее, примириться с этим. Это не значит — можно спокойно всё выбросить из головы, это не значит, что не будет причинять боли память, но теперь пытка кончилась.

Сразу захотелось действия в этой тишине. Работы, приносящей не только удовлетворение от её выполнения, но и дающей спокойную радость. Осознание жажды действия напомнило о времени.

С сожалением он оторвал губы от тонких, пахнущих свежестью волос, словно вынырнул. Взглянул на часы, бережно отодвигая Николь от себя. Она вздохнула и открыла глаза, откидываясь на спинку сиденья. Похоже, её тоже утомили эмоции.

Джеф, наклонившись над ней, внимательно посмотрел на неё, не замечая, что едва заметно улыбается.

Николь совсем не обижала его улыбка, и взгляд не причинял неудобства: Джеф смотрел на неё с таким выражением, какое бывает, если люди смотрят на что-то красивое и нежное. Бережность его взгляда была непривычна, так никто на неё не смотрел. Ни мама, ни папа. В их взглядах было все: забота, поддержка, неудовольствие, одобрение, осуждение, строгость, даже иногда понимание, что угодно! Но вот так неожиданно, до щекотания слез в кончике носа, просто взглядом, мягко поощрить, кроме Джефа не смог ещё никто.

— Джеф! — Шепнула она.

— Нас потеряют, — тихо предупредил он в ответ.

Но не шевельнулся и выражение его глаз не изменилось, позволяя Николь чувствовать его взгляд, наслаждаясь этой нежностью ещё некоторое время. Она неосознанно тянулась к силе его взгляда, не в состоянии оторваться.

— Надо ехать, — так же тихо повторил он.

Взял её лицо в ладони, словно изучая его руками, как слепой. Его пальцы легко, едва касаясь, знакомились с ней. Она неотрывно разглядывала его, запоминая эти знакомые черты снова и снова. Всё в нём казалось до боли родным, близким, своим. Николь удивлялась: как так могло получиться, что она столько времени не видела его и они так долго жили, не встречая друг друга? Вот Джеф чуть прищурился, немного улыбается. О чём он думает? Выражение лица какое-то озабоченное, словно он хочет задать вопрос.

Джефу даже не пришло в голову, что эта его ласка может подействовать на Николь, дразня. Наконец поймал сам себя на этом. Остановился, приглядываясь к её размышлению с неожиданным томлением. Прижал её к себе.

Николь не хотелось шевелиться. Джеф! Так близко, совсем рядом! Джеф! Такой сильный, красивый. Она чувствовала кончиком носа жесткий край воротника его сорочки, её подбородок легко задевала тонкая дужка очков в кармане, его дыхание согревало её щеку. Чуть прикрыв ресницами глаза, она разглядывала его точёные линии профиля, точечку родинки на правой щеке, чётко очерченные губы. Его облик был невероятно, непередаваемо чист, не замутнён той пошлостью, которая ежечасно окружала её.

Захваченная восторгом и испытывая настоящее счастье, она ощущала свободу, как человек, наконец-то избавившийся от груза, так долго терзавшего его. И от этой свободы стало так холодно и страшно, что из глаз опять потекли непрошенные слезы, видно их накопилось в ней незаметно слишком много. Та бездна, которая жила внутри неё с момента посадки самолёта, растворилась и превратилась в бездну будущего, у которой стоит Николь. Исчезни Джеф и туда рухнет всё.

Она после лагеря прониклась своей слабостью, ощущая своё бессилие в жизни как отраву, как что-то жалящее и ранящее. Это было новое чувство, непривычно вошедшее в её жизнь. Раньше у неё не было проблем борьбы со страхами: можно было пойти в церковь, посидеть там и всё вставало на свои места, даже если вокруг было всё очень плохо. Но сейчас и это не помогало. Её зависимость от родителей вынуждала постоянно помнить о своём бессилии, заботила и пугала до холодных спазм где-то внутри. Сама того не замечая, она ещё крепче вцепилась в Джефа, причиняя боль, поскольку натянула рукава на плечах и воротник куртки с железными вставками, заставляя их врезаться в шею. Он даже не поморщился, разглядывая её.

— Что? — Спросил тихо.

— Мне страшно, — прошептала она, проникшись ростом леденящего кома внутри.

— Боишься, что может что-нибудь случиться?

— Не знаю, — она сдвинула брови домиком, поглощённая своими ощущениями и не заметив его чуткого понимания, принимая его, как должное.

Покачала головой. Попыталась честно объяснить:

— Мне сейчас стало так легко, будто я освободилась от давления и так страшно, что трудно дышать. Словно что-то может случиться. Я чувствую мою уязвимость и мне от этого плохо, — в его движении она угадала кивок: его щека легко задела её волосы сверху вниз и обратно.

— Послушай, Ники. Хочешь, могу тебя поддерживать, когда тебе нужно. Идёт? Я всегда буду с тобой, как только я тебе понадоблюсь. Только позвони. Даже если работаю: теперь ты знаешь, что у нас там можно отсидеться.

— И отоспаться, — слабо улыбнулась Николь. — Тебе было очень неприятно то, что я тебе рассказала?

Джеф помолчал, не шевелясь и не отпуская её: размышлял почему возник такой вопрос. Может, он сделал что-то, что обидело её? Его опасение причинить ещё большие разрушения в ней, после того как по её душе так качественно прошлись сапогами, диктовало ему сейчас предельную осторожность. Спросил, смягчая голос:

— Почему ты так решила?

— Потому, что ты так ударил по тормозам, что я прикусила язык. И тогда я подумала, что зря я это всё начала, но уже не могла остановиться.

Джеф покачал головой, чувствуя щекой, как её, трепещущие от его движений, волосы тянутся за ним, прилипая к коже.

— Нет. Не зря. И нет, не неприятно. Просто больно. Я сразу врубился, откуда ветер дует. Потому что прочувствовал это лето на собственной шкуре. Мне пришло в голову: если бы я позвонил тебе ещё весной, как хотел, то этого не было бы. Не жалей, что рассказала, давай не будем иметь секретов?

— Давай, — согласилась Николь. — А ты не беспокойся, что не позвонил. Я так много думала обо всем этом, что пришла к выводу: всё равно, всё было бы так же или чуть иначе, но сущность осталась бы прежней. Это просто Райан такой. Если бы меня не было в лагере, он бы дома меня подловил, всё к тому шло. И не факт, что не было бы хуже — в лагере хоть народ сбежался на мои вопли. Я была просто наивная.

Джеф ничего не ответил. Мягким движением отодвинул её от себя, посмотрел в глаза. Она теперь изменилась, была совсем другая, не такая как в"башне". Он сидел так некоторое время не в силах двинуться.

Николь думала, что он хочет сказать что-то. Но он просто сидел и смотрел на неё. Молчал. Его глаза казались ей чёрными в полутьме, которую почти не рассеивали огоньки приборов и рекламы на улице. Его хмурый вид и наморщенный лоб выглядели для неё портретом отрешённого неудовольствия.

Странно, но она совершенно точно знала, что недовольство это направлено не на неё. Неулыбчивые глаза внимательно оглядывали её лицо, словно Джеф сканировал каждую чёрточку. Наконец он словно очнулся: осторожно взял её за подбородок одной рукой и тихонько провёл тыльной стороной указательного пальца другой руки под глазами, стирая оставшиеся слезинки. Было необычно ощущать кожей волосинки на его руке. Николь вздохнула.

— Возможно, ты права, — тихо сказал Джеф, отпуская её и добавил, после паузы. — Мы много времени потеряли. Надо пожалуй снова позвонить твоим родителям, что мы едем.

— Зачем? — Спросила она, удивлённая переменой темы.

— Думаю, они волнуются. Видела бы ты их лица, когда они сидели у меня в"башне"в грозу, а я вёл на посадку аварийный самолёт, в котором находилась их единственная дочь.

Николь снова вздохнула. Потёрла виски руками. Ощущение его рук на её лице было таким ярким, что она закрыла глаза, отдаваясь этому новому чувству. Что, всегда так в жизни? Если есть что-то хорошее, то быстро заканчивается и вновь приходит надоевшая обыденность.

Посмотрела на Джефа.

— Поверь, — глядя ей в глаза, убежденно сказал он, — даже если они тебя совсем не понимают и не верят тебе, это вовсе не значит, что они стали меньше тебя любить и беспокоиться.

— Ладно, уговорил, — обретая его хмурость, сказала она, все ещё думая о его близости к ней. Дома было Плохо. С Джефом было Хорошо. И расставаться с этим ощущением не хотелось. — Давай, теперь я позвоню.

Джеф удовлетворённо, хоть и едва заметно, кивнув, легко вывел машину снова на трассу. Николь набрала номер дома.

3

— Ну что ты злишься? — Поинтересовалась Марина, наблюдая перемещения Тома из одного угла комнаты в другой.

— Её и правда выпороть надо, — бросил Том. — Вся ночь пропала!

— Успокойся ты, надень пижаму, — поморщилась Марина.

Его метания уже надоели ей до невозможности. Отсутствие терпения начинало сказываться на её интонациях. Пожалуй, решила Марина, ему заметно, как плохо она держит себя в руках.

— Предлагаешь мне лечь спать? — Изумился Том. — Зачем? — В его голосе мелькнула злая насмешка.

Марина попыталась смягчить свой недовольный тон:

— Нет, ты же всё равно не заснёшь. Предлагаю отвлечься.

— Отвлечься я могу только за работой. Но работать я не могу из-за Ники, — сердито выдал он, явно досадуя и удивляясь её недогадливости.

Марина понимала его. Взглянула на часы. Без четверти три. Через три часа уже надо вставать, разве за это время отдохнёшь? А завтра такой насыщенный день! Ну и выбрала Ники время. Да и Том тоже хорош, интересно, что его больше бесит, что его оторвали от любимой работы или беспокойство о Ники? Лучше бы он так нервничал летом. У них с Ники были такие грандиозные планы, столько идей! Марина вздохнула. Из-за желания Тома соответствовать какой-то, им самим определенной ступени, пришлось отправить Ники не понять куда, а ей сидеть на горнолыжном курорте. Весь отпуск ушёл на спуск с гор, по проложенным трассам.

В детстве Марина довольно успешно бегала в школе на лыжах. Но только по равнине. А после того как однажды налетела на корягу, сломала лыжу и две недели ходила вся в синяках, стала относиться к лыжам с большим недоверием и самые заманчивые варианты прогулок, предлагаемые ей отцом, её не смягчали. Поэтому на курорте Марина сразу знала, что этот вид развлечений она не выносит и начала отчаянно скучать. Том бегать на лыжах вообще не умеет и, кажется, того впечатления, которое он надеялся произвести на уважаемое им общество, произвести ему не удалось. А потом всё и вообще поехало в разные стороны, вся жизнь.

— Я тебя не понимаю. Ты же согласился, чтобы Джеф сам её отвез после своего дежурства, а не отправлял её на такси. — Напомнила она.

— Сболтнул не подумав, — раздражение в голосе Тома подходило к критической точке.

— Так чего тебе надо? Джеф позвонил, сказал, что они выезжают. До аэропорта добираться полтора часа. Человек после работы, ночь, он везёт ребенка. Что ты от него хочешь? И что ты можешь? Сиди и жди. Ты сам расписывал мне в ярких красках положительные качества авиадиспетчера.

— Это было ещё весной. Моё мнение изменилось, — огрызнулся он.

— Но ты же признал, что Джеф — человек ответственный. Если там что-то случится, он позвонит.

Тут раздался звонок.

Они торопливо ринулись к телефону, столкнувшись руками над трубкой. Марина отступила.

— Слушаю, — рявкнул Том.

Как можно так разговаривать! Он совсем не сдерживается. Марина так и смотрела на него в ожидании, пока он разочарованно не ударил рукой по кнопке сброса.

Николь сразу чутко уловила его гнев.

— Папа, привет, прости, я тебя разбудила, — сказала она деревянным голосом. Вот досада. Если бы не Джеф, она бы ни за что не стала звонить. Возвращаться из волшебной сказки к отцовскому недовольству не хотелось. Занятая своими мыслями, она не видела внимательного взгляда, брошенного на неё Джефом. — Мы уже едем. Мы сейчас на светофоре у центральной библиотеки. Вот, поехали.

— Передай своему Джефу, пусть не торопится, — резко бросил Том. И подумал, что эта фраза звучит холодно и даже двузначно. Ники может надуться и задержать этого типа ещё на часок. В том, что у неё для этого идей хватит, он ничуть не сомневался. — Я знаю, что с тобой всё будет в порядке.

— Да, папа, — с облегчением ответила Николь.

Том постоял, слушая гудки. Марина, разглядывая его лицо, пыталась угадать, что сказала ему Николь.

Он положил трубку и, поймав её взгляд, нахмурился:

— Она извинилась, что разбудила меня, — в его унылом голосе проскользнули знакомые сварливые нотки, обычные для него во время поиска сочувствия. Марина склонила голову влево: пожалеть его или обойдется?

Том подождал и закончил:

— Жаль ей, как же.

— Она пыталась пошутить, чтобы развеселить тебя, — сказала примирительно Марина, разглядывая его суживающиеся глаза и зная, что он не поверит. — Она знает, что мы не спим.

Он только нахмурился, морщась.

Марина предложила, без надежды быть услышанной:

— Сделай хотя бы вид, что ты ей доверяешь. Переоденься.

— А смысл? Всё равно спать уже слишком поздно, — бросил Том.

Марина не нашла, что ответить. Неприятно, что Том так сердится на Ники, но его она прекрасно понимала. Повернулась и пошла к лестнице. Если Том не хочет комфорта для себя, то пусть. Его дело. Она не собирается сидеть и таращить слипающиеся глаза, раз есть время на душ. Да и о еде надо позаботиться: Ники даже не обедала.

— Этот Джеф ваш — просто экстремал. Вокруг него вечно одни только неприятности, — услышала она, удаляясь.

Интересно. Что, Том это точно знает?

Николь убрала телефон и посмотрела на Джефа с ожиданием. Всё, неприятная повинность выполнена, чего ещё прикажете, сэр? Он вёл машину, не спуская глаз с дороги. Ночная автострада притягивала своей пустотой, манила, подталкивая добавить газ.

Хотелось ощутить скорость.

— Ты заставляешь меня звонить родителям, чтобы они не думали о тебе плохо? — поинтересовалась Николь, стараясь за лёгкой насмешкой скрыть досаду.

Джеф не ответил: бросил на неё короткий взгляд и чуть-чуть улыбнулся, лишь самыми кончиками губ, снова вернув всё внимание жёлтой разделительной полосе, бегущей впереди. Тишина, нарушаемая тонким гудением мотора, легко давила на плечи. Взвинченность плавно сменилась отрешённой усталостью.

Казалось, этот уютный покой вечен. Наслаждение от присутствия Николь, звук её дыхания, свобода ночной дороги, проносящиеся мимо огни: всё вливалось в эту тишину, составляло её, сегментировало на моменты, заставляя каждый кусок врезаться в память.

Он снова покосился на Николь. Она, разглядывая его, как будто забыла о своём вопросе и не ждала ответа, тоже слушая тишину.

Поймала его короткий взгляд с напряжённым прищуром. Так люди жмурят глаза, если резко включить в темной комнате свет, или когда утром открывают шторы.

— Ты хочешь спать, — сообщила она и спрашивая, и утверждая.

— Хочу, — усмехнувшись, согласился он. — Но не засну. Мне нужно тебя довезти. А потом — всё равно, что будет. Сейчас для меня главное — это ты.

Это было приятно, но сомнительно. Она подумала и решила, что угадала в чём дело.

— Не я как Я, а я как Объект, — с заметным сожалением поправила она его. — Ты не хуже фирмы доставки.

— Это плохо? — Слегка улыбнулся Джеф.

— Нет, наверное. — Николь задумчиво разглядывала его усталость, пробивавшуюся в лице сквозь движущиеся тени. — Тебе не мешают мои вопросы?

Он чуть качнул головой, ведя машину вдоль аллей парка.

— Кажется, мы приехали, — вздохнула она, сожалея о том, что её сегодняшнее чудесное приключение закончено и придётся с Джефом расстаться.

Он был таким огромным и надёжным, его быстрота и мощь удивляли её. Его присутствие рядом с ней было таким блаженным и одновременно вселяло опасение, что им, таким решительным, не покомандуешь и его, такого здоровенного, ей не удержать. Николь пришло в голову, что он всегда будет делать то, что хочет, что сочтёт нужным и неизвестно, примет ли во внимание какие-то её аргументы. Она почувствовала себя маленькой испуганной девочкой, случайно заглянувшей в мир, полный серьезной работы и её охватило сомнение: захочет ли он возиться с ней.

Ей вдруг показалось, что он сейчас довезёт её до дома, откроет ей дверь и уедет. Стало страшно. Джеф может исчезнуть, раствориться во тьме ночи, густой от жёлтого света парковых фонарей. Что она будет делать без него?! Без этой мимолетной улыбки, летуче освещающей его лицо, без поблёскивания затемнённых стёкол очков, бросающих тени в его глаза, когда он смотрит на экран монитора, без его низкого голоса, от которого становится спокойнее и всё кажется таким простым и лёгким?! Нельзя, нельзя его отпускать!

Джеф поглядывал на её, и совсем было не понятно, угадывает ли он её опасения. Хотелось спросить об этом, но вдруг он снова не ответит?

Она сказала:

— Здесь есть поворот. Эй, ты только что проскочил его! Вон, видишь дом? Но к нему так не подъедешь.

Джеф с досадой быстро оглядел решётчатые стены ограды с обоих сторон дороги, вспомнив, что действительно, только что мелькнул чёрный проём справа. Во тьме угадывались неяркие огни светящихся неподалеку слева окон.

— Да? — С сомнением поинтересовался он, осознавая, что его внимательность стремительно снижается. — Значит, придётся вернуться.

— Не вернуться, а дать задний ход, — посмеиваясь, поправила его Николь. Всё, что затрудняло их приближение к дому, только поднимало ей настроение. — Тебе здесь не развернуться.

— Весьма разумно, — согласился Джеф.

Открыл дверцу и высунулся из машины, посматривая на ограду парка. Его широкая спина показалась ещё шире в непроглядности тени.

Джеф, проверяя сам себя, возвратился к повороту задним ходом, поворачивая руль неторопливыми короткими движениями. Не хотелось бить машину: придётся ехать в автосервис, чтобы не оштрафовали. Он медленно вёл"бьюик", поглядывая то под колеса, то в зеркало. Взглянул на Николь: правильно ли? Она кивнула, не отрывая от него глаз. Откинувшись на спинку, сидела, смотрела на него. Молчала, улыбаясь. Не твердила, крутясь на сидении:"левее, правее, дальше!"Не вскрикивала при резком повороте или когда он наехал колесом на что-то. Просто доверилась ему.

Вернее не просто смотрела. Она беззастенчиво разглядывала его, пользуясь темнотой в кабине. Джеф, иногда поворачиваясь к зеркалу ловил боковым зрением пристальное изучение его персоны. Это было приятно и странно: последние годы взгляды в упор его смущали, заставляя нервничать. Странно, но взгляд Николь оказался нержиданно успокаивающим: он просто кожей ощущал, как его гладит этот взгляд.

Николь скользила глазами по его точёному профилю, тонко обрисованному во тьме золотистой полоской света от сигнальной лампочки приоткрытой дверцы, по плечам, смутно обозначенным зелёными огоньками приборной панели, по кисти правой руки, лежащей на руле. Чёрные, но нерезкие тени ложились мягкими мазками, изящно проявляли Джефа. Это слабое освещение так волшебно рисовало его, что Николь не могла оторваться от осмотра. Её завораживала игра теней в ночи и на Джефа приятно было смотреть. Наконец показался потерянный проезд.

Джеф остановился, выпрямился, садясь поудобнее, легко прихлопнул дверцу. Трогать машину не хотелось. И вот ещё: что подарить, чёрт побери?: он впервые входит в дом. Покопался в отделениях для мелочей, отдавшись идее и перебирая холодные плоские коробочки. А, вот. Девяносто девятый год,"Innanoramento". Диск, который купил недавно. Не слишком поцарапан — ему всего две недели.

Понравится, не понравится? Всё равно другого ничего нет. Почему же он не вспомнил об этом раньше? Можно было бы заехать хоть за цветами, что ли, или каким-нибудь растением. А может, и хорошо, что не вспомнил — неизвестно, как бы он тогда машину вёл. С усталостью под утро бороться всё труднее. Видимо, придётся сегодня ночевать прямо в машине: назад он уже вряд ли доедет. Ладно, не впервой. Бесполезно гадать, какую музыку слушают её родители.

Он чувствовал себя так, словно его предупредили о показательном полёте перед маршалом за двадцать минут до взлёта. Только и оставалось времени на саморегуляцию с помощью вбитых в годы учебы приёмов. Взглянул на Николь. Она так же поощрительно смотрела на него и вновь её взгляд его успокоил.

— Рад что не снёс себе задний бампер? — спросила она и в её голосе Джефу почудилась насмешка.

Размышления вынуждали Джефа делать над собой жёсткое усилие: полусонное состояние причудливо швыряло его сознание от мысли к мысли, спутывая нить рассуждений, и иногда он раздумывал, какая цепочка умозаключений привела его к какому-то сформировавшемуся образу.

Покосился на Николь и снова напрягся, чтобы угадать, почему насмешка, но всё же ответил, принуждённо посмеиваясь:

— А то!

Спросить у неё: подойдёт подарок или нет? Глаза её были тревожащими. Он не мог понять: она явно чего-то боялась. Его? Вряд ли. Она тогда не пришла бы в"башню", а ведь она пришла туда, именно к нему, возложив тем самым на него заботу о ней!, не стала бы ничего о себе рассказывать. А может, этот страх появился недавно, от каких-то его слов или действий? Опасение бросило в жар, заставив сразу проснуться. Да нет, вроде бы. Выражение глаз у неё сейчас такое же, как было и в зале ожидания на вокзале, и в"башне", и только потом, в кафе, растаяло. Что, второй круг? Но Николь молчала.

Джеф медленно выкрутил руль, повернул и вскоре, миновав каменную невысокую ограду, въехал в широкие ворота, подгоняя машину к крыльцу.

— Всё правильно, — сказала словно сама себе Николь.

Он понял это как попытку извинится за всё причинённые неудобства — подъезд к ним, в самом деле, не идеальный. И — принял. Всё, что было связано с Николь, какими бы сложностями не обрастало, казалось ему совершенно естественным.

Дом был погружён во тьму. Светились только два окна на втором этаже в правом крыле и три высоких окна внизу — явно гостиная. Джеф откинул на спинку голову, хотелось закрыть глаза и, не шевелясь, наслаждаться осознанием проделанной работы. Он медленно отстегнул ремни, выбрался в предутреннюю свежесть. Сразу же его охватил озноб после уютного тепла кабины и полусонной расслабленности. У входной двери на крыльце на миг угадался красный глазок сигареты.

— Неужели они спят? — Удивилась Николь, выходя из машины с помощью Джефа и он почувствовал, что её рука подрагивает в его ладони. Тоже замерзла?

— Вряд ли. Кто тогда стоит на крыльце? — Спокойно сказал он, захлопывая дверцу.

— Папа конечно, — уныло пояснила Николь.

Тёмная фигура спустилась к ним, говоря:

— Конечно. Надоевший папа. Ты очень снисходительна в определениях — это мило. Проходите. — Том широким жестом пригласил их войти, одновременно протягивая руку Джефу.

Предрассветный ужин — или ранний завтрак? — оказался непритязательным: прозаичная рыба с овощами и приправлено пряностями, какими, Джеф так и не уловил. Вряд ли чисто итальянская кухня, отметил он. Скорее синтез какой-то.

— Расскажите о себе, — попросила Марина, крутя в пальцах салфетку. — Почему вы выбрали такого рода деятельность? У вас это фамильное?

— Ни в коей мере, — весьма прилично запротестовал Джеф. — Мой отец, страшно сказать, был профессором антропологии. Мне в детстве пришлось слишком много смотреть в землю и копаться в ней, из-за чего я решил задрать голову и смотреть на небо. Иногда оно красивее земли.

— Тогда почему же вы не лётчик?

— Комиссии не понравился, — усмехнулся Джеф.

— Извините, — сказала она, как Николь, изумляя его чуткостью.

— Не нужно извиняться. Я к этому отношусь весьма спокойно. В моей нынешней работе вполне достаточно опасных ситуаций, она не менее сложна, чем работа пилота. — с едва уловимой насмешкой объяснил Джеф.

Николь хотела добавить, что Джеф был лётчиком, но, взглянув на отца и прочитав скрытое недовольство в его глазах, промолчала. Потом у неё мгновенно мелькнула мысль о том, что, если уж на то пошло, Джеф и сам мог это сказать, но раз он молчит, то пусть это будет их совместным секретом.

— Сигару, Джеф? — Предложил Том, дотягиваясь не вставая до горки и вооружаясь объёмной коробкой.

— Нет, благодарю, — качнул головой Джеф.

Этот жест вызвал у него что-то вроде небольшого всплеска в голове, словно мозги в черепе взболтнула точным движением лёгкая рука.

— Ники, если ты не хочешь, то можешь оставить, — вполголоса сказала Марина, бросив взгляд на Николь, все ещё копающейся в тарелке.

— Я лучше схожу принесу десерт. — Пробормотала Николь вскакивая, чем, видимо, изрядно удивила Марину.

Она проводила Николь взглядом и в её приподнятых бровях Джеф уловил недоумение. Затем она взглянула на Джефа, словно ожидая объяснений. Джеф невозмутимо перевёл взгляд с Николь, исчезнувшей за дверью кухни, на Марину. Что её интересует? Оставалось надеяться, что не он сам. Том сидел откинувшись на спинку стула и попыхивал сигарой. Странно, как такая утонченная женщина, вроде Марины терпит столь вонючий дым?

Джефу было интересно наблюдать за ними: насколько они все изменились с их последней встречи, насколько соответствуют его предположения истине. Конечно, он их просчитывал. Ещё тогда, весной. Раз они попали в"башню", значит попали в сферу его деятельности. Он обязан был учитывать их реакции при своей работе. Сейчас обнаруживать правильность старых расчётов их поведенческих цепочек было почти приятно.

Это семейство нравилось ему. Марина со своим вялым скептицизмом, была так цивилизована и красива, что оставалось только удивляться, где водятся такие женщины. Том со своим абсолютизмом, являл собой некий вымерший тип упрямцев. Он почему-то напомнил Джефу его отца. Николь, войдя в дом, почти разительно изменилась: словно стала младше и боязливее. С ней обращались весьма лояльно, руководили ею почти ненавязчиво, но видимо, задавленная игом сверхопеки, она чувствовала себя дома крайне скованно. Джеф попытался одернуть себя: вполне возможно это всего лишь то, что он хотел бы думать, его собственное, субъективное мнение, которое подсовывает полученная от Николь информация его мозгу. Голова у него сейчас, похоже, варила туго.

Николь принесла поднос, заставленный маленькими вазочками с фруктами, поставила на нижнюю полочку подвижного столика. Объехала вокруг столовой всех, спрашивая каждого что он хочет. Марина взяла банан. Джеф, наблюдая за тем, как она чистила его на тарелке, пришёл к выводу, что она занятная натура — не каждая женщина может, не моргнув глазом, пойти на такое пренебрежение правилами стандартных диет. Но странно, что она скрывает свою решительность: она всё время поглядывала на Тома.

Десерт подарил небольшое оживление. Вскоре из внушительной горки фруктов вытащили самое привлекательное и там остались одни мандарины.

— Может мы переместимся в гостиную? — Предложил Том. — среди ночи жевать так интересно, что хочется лечь брюхом вверх.

Это забавное признание понравилось Джефу, как истинному ценителю естественности в людях. Все встали из-за стола и отправились доедать мандарины в гостиную. Джеф по дороге подумал, что, конечно, пора, давно пора сваливать отсюда. Но общая усталость не давала шевелиться. На него навалилась тяжёлая апатия и он боялся упасть со стула, неожиданно заснув.

Подъём и переход в гостиную его немного взбодрил. Марина прошествовала в глубину комнаты.

— Пожалуйста, — она сделала широкий жест и села.

Николь обошла её кресло и, опершись локтями о спинку, положила подбородок ей на плечо, молча привлекая внимание: Марина ощутила нажим. Была в Николь какая-то напряжённость. Её интонации, поведение, желание спрятаться: всё это вдруг напомнило Марине, как она представляла впервые свою работу Тому.

Помнится, это были белые лилии на чёрном фоне с огненными всполохами. Как будто костёр горел в ночи. Тому не понравилось. Он раскритиковал вкус Николь и больше она никогда не выносила ни каких работ за пределы своей комнаты.

Сейчас она улыбалась, глядя на Джефа: Марина чувствовала плечом её улыбку, тепло Николь и щекочущую шелковистость волос, задевающих Марине ухо. Николь была рада, что сумела притащить этого человека к ним в дом среди ночи. Для Марины это было очевидно: определялось по суете Николь и сиянию её глаз. То, что Джеф оказался здесь, наводило Марину на размышления. Что связывает его с Николь, как она оказалась у него в"башне" — это что, теперь её постоянное времяпровождение?

Она размышляла об этих тонкостях всё время с момента появления его в доме: сначала наблюдая, как Джеф здоровается, снимает куртку, вешает, приглаживает волосы; потом за ужином — как он ест, как отвечает на вопросы. Теперь она смотрела, как садится. Его лицо, освещённое мягким светом торшера, казалось мрачным. Внешность — самая обычная. Правда, черты лица были правильны и не лишены благородства, но это мало что говорило Марине: она никогда не была хорошим физиономистом.

Тогда, весной Джеф показался ей значительно моложе. Сейчас же она была изумлена, увидев своего ровесника. Да ему, наверное, не меньше тридцати пяти лет. Почему он потащился такую даль провожать малознакомую девчонку, вместо того чтобы отправиться домой, к жене и детям, или кто у него там есть? Или её Николь для него не малознакомая? Что в нём так заинтересовало Ники, что она ради этого пожертвовала перемирием с отцом?

Возникшие вопросы требовали немедленного прояснения ситуации.

— Вас не потеряют? — Поинтересовалась Марина, скрывая своё нетерпение.

— Ни в коем случае, — покачал головой Джеф. — Меня давно некому терять.

Так, ладно, он, видимо, живёт один.

— Я очень благодарна вам, что вы доставили Николь домой. Сейчас мир суров, не очень-то свободно прокатишься без провожатого в такое время суток, — сказала Марина.

Он качнул головой, едва заметно поморщившись, не надо, мол, благодарить, словно просто отмёл её благодарность, обесценивая. Как будто его действия не требовали благодарности. И головой он качал как-то странно, как при мигрени.

— Мама, — сказала, едва слышно Николь, дыша ей в затылок. — Помнишь вечером — ветер на улице? У Джефа сегодня было тяжёлое дежурство, он устал. Мы ехали, он в парке пропустил наш поворот. Как же он будет добираться назад? Не на обочине же ему ночевать?

Действительно. Человек ночью привёз Николь через весь город. Он мог просто вызвать ей такси, не особенно заботясь, как она доберётся, или устроить её в гостиницу. Он, в конце концов, мог вообще ничего не сообщать им, отправиться спокойно домой, оставив её в номере и предоставив решать самой свои проблемы. Или даже отвезти к себе, раз уж он живёт один. Ники, похоже, совсем не была бы против. О чём только думает Том?

Марина с досадой призналась себе, что идёт на поводу у Ники:

— Время позднее, — сказала она, надевая доброжелательную улыбку. — Вы устали. Как вы будете возвращаться, полусонный, посреди ночи? Оставайтесь, Джеф, сейчас я провожу вас в комнату для гостей. А то попадёте в аварию, побьёте машину, сами покалечитесь. Николь тогда нас съест и не помилует.

— Что вы, спасибо. Право, неудобно, — он хорошо ответил, естественно.

Марине это понравилось.

— Очень даже удобно, — неожиданно поддержал и Том, изрядно удивив Марину. — Не беспокойтесь, вы нас ничуть не стесните.

И Джеф, не в силах устоять, остался. Не то, что бы у него совсем слипались глаза. Совсем наоборот, как обычно после плохого отдыха накануне: взвинченное событиями дня сознание не желало отключаться.

Раньше, во время своих метаний, он сидел на снотворном, как ни странно. Потом с таблетками покончил, едва лишь осознал, что каждый раз, заваливаясь в кровать закидывает внутрь по три штуки. На вокзале он уставал настолько, что там можно было спать хоть сидя, хоть стоя. У него не получалось просто сидеть под фикусом, глядя на пассажиров. Он всё время таскал какие-то чемоданы, если публика доверяла их ему. Таких странных людей иногда бывало достаточно много, и, после нескольких путешествий из конца в конец по зданию, увешанный как ёлка, разным багажом, он мог не опасаться, что не заснёт.

Комната на первом этаже с видом на центральный парк, как сказала Николь, была маленькой и уютной. На подушке лежала пижама. Джеф бросил рубашку на стул, прошёл в ванную. Да, давно он не был в гостях с ночевками. Отвык. Постоял, хмыкая и оглядывая прозрачные полочки рядом с зеркалом, уставленные всевозможными пузырьками и флаконами — шампуни, кремы для бритья, лосьоны, пара зубных щеток в упаковке, плеяда разных тоников и бальзамов — настоящий супермаркет. Полотенца — на выбор, всех цветов радуги, банные халаты. Всё с размахом, но не подавляет.

Может, просто его трудно подавить после тридцати лет жизни в его доме? Дед приложил максимум усилий для придания ему внушительности. Старинный особняк, снабженный огромными каминами и полы с подогревом. Это потребовало колоссальных затрат при перестройке, когда отец задался целью одарить дом современным дизайном изнутри. На долю Джефа осталось отопление и холодильник. Впрочем, ванну Джеф тоже подгонял под себя, как истинный сибарит. Он усмехнулся, вспомнив, как укладывали заново камин в гостинной: он попросил сделать его побольше. Строительная компания и сделала. Теперь, если удастся мини-грузовичку пролезть во входную дверь, то в камине можно устроить небольшой гараж.

Джеф включил воду, взял наугад с полки гель для душа, нажал на флакон. В ванне сразу вздулась шапка мыльной пены. Нестерпимо запахло сиренью. Кто-то здесь любит цветочные запахи. Похоже, Марина — от неё сегодня пахло чем-то вроде гвоздики. А может, она просто добавляла пряности перед ужином? Джеф медленно разделся и разлёгся в ванне. Не джакузи, но тоже подходяще. Можно вытянуться во весь рост. Наверное, страсть валяться в собственной грязи уже неизлечима. Мама всегда удивлялась, почему Джеф со своей энергией не выносит душ. Он опять усмехнулся, подумав, что последние три года чаще всего принимал душ, считая себя недостойным удовольствия.

До конца весны, поправил он себя.

Закрыл глаза и сразу увидел картинки: Николь. Её глаза в свете фонарей. Золото волос, рассыпанных по подлокотнику дивана в комнате отдыха. Она сразу, ещё в первый миг их знакомства поразила его. Нежный голос в микрофоне был так тих, что едва угадывалось, как она плакала. Он давал ей советы, напряженный и злой: разве можно так бездумно относиться к своей дочери? Том и Марина, рядом сидящие тогда у него в"башне", неимоверно раздражали его. Он совсем не был уверен в хорошем завершении подобного предприятия, особенно, когда пошли разговоры о том, что самолёт слишком близок к населенным пунктам и пора его сбивать.

Он был недоволен работой спасателей: не успеть пробраться внутрь? И как же он был недоволен собой: какого чёрта он сказал главному, что знает эти самолёты! Отказался дожидаться специалиста с завода. Его решение посадить эту развалюху вся группа приняла с достойным вздохом. Конечно, это была только его ответственность, но вся группа от души посочувствовала ему. Специалист всё равно, хоть его и вызвали, раз так положено, припозднился, как сразу предположил Джеф. Да что там, консультант банально опоздал — это же воздух. События развернулись молниеносно — таково свойство опасной ситуации. Изменяется настолько быстро, насколько быстро и разительно изменяется погода.

Он должен был быть очень благодарен Ники за её дисциплину и безграничное доверие к нему. Только благодаря ей он не оказался на скамье подсудимых. Том помнится тогда этим ему и грозил, словно это Джеф, а не сам Том засунул её в самолёт и отправил в воздух. Они работали с Николь вместе над этой сложной посадкой — такое может понять только тот, у кого хоть раз зависела жизнь от работы в команде. Когда шасси коснулись полосы, измочаленный Джеф думать не мог от напряжения, только повторял мысленно:"Слева направо, Ники! Спокойно!" — совет по торможению. Она все сделала правильно. Она сохранила свою жизнь, сохранила его свободу. И даже сохранила машину для своего отца.

У него не возникло вопросов о том, как она выглядит: это была самая малозначная часть этой ситуации. Сбежав по лестнице вниз и подъехав с тягачом к самолёту, Джеф, увидев Николь, ничуть не удивился, словно он уже видел или знал её. Она была именно такой, какой он и ожидал её увидеть. Необыкновенно красивая, высокая, утонченная, хрупкая. Как жаль, что Николь — совсем девчонка. Вот у Марины самый подходящий возраст.

Марину можно было бы желать с полным осознанием своего желания. Она, словно выточенная из кости статуэтка для украшения гостиной, просто поражала его воображение. Изысканной красоты в ней было столько же, сколько вежливой доброжелательности. Даже странно, насколько она при этом была естественна и женственна. Но она не Николь. Кстати, не очень то они и похожи, но, кажется, вполне дружны, хотя взгляд Николь настроил его на полное неприятие её в доме.

Джеф вдруг осознал, что мысленно разглядывает фигуру Николь, детально, с восхищением. Возбуждение бросило его в жар. Ну, дошёл. Чёрт! Джеф потёр лицо руками, ушёл с головой под воду. Полежал так, скорчившись на дне, пока ему перестало хватать воздуха. Вынырнул, вылез из ванны, расплескивая воду на кафельные шестиугольники, пошел к унитазу.

Старый фокус: если совсем невтерпёж, сходи в туалет. Вернулся назад, по дороге взглянув на себя в зеркало. Хорош, нечего сказать. Может, он скрытый педофил? Да ну, к чёрту. Нормальный мужик в жизни не полезет на женщину, если знает, что она не хочет. Это только импотенты делят: девушка — женщина. Где граница возраста? С двадцати одного года и одного с половиной дня это уже женщина, а в двадцать лет, семь месяцев и четыре дня — ещё несовершеннолетняя девушка, значит ребёнок. Так что ли? Вот чушь. И что только в голову лезет?

Однажды он осознал, что всё дело в нём: не стоит вовсе искать женщин или охотиться на них. Нужно просто знать, как предлагать себя. С тех пор близость словно лишилась первостепенной важности для него.

Разочарованная пресыщенность шептала ему: любая может быть твоей, но на одну нужно миг, а на другую год. И сразу же возник вопрос: а зачем? Вот и на тебе, прилетели. Окатил себя холодной водой, посмеиваясь над собой. Стало легче. Джеф вымылся, напялил на мокрое тело безразмерную пижаму, лёг. Щелкнул выключателем, гася свет. Лежал, долго глядя в темноте в потолок. Сон бежал от него, бросало то в жар, то в холод.

Джеф прекрасно понимал, что с ним творится. Снова включил свет. Потёр лицо руками. Да, давненько такого с ним не было. Сел на кровати, обхватив голову.

Надо как-то отвлечься — всё равно сейчас ему не заснуть. Жаль, что здесь нет телевизора, подсунул бы себе какую видеожвачку. Вот это испытание! Ему и в голову не приходило, о чём он будет думать, оставшись здесь ночевать. Вот Наивный Дурак! Тут он услышал негромкий стук в дверь.

Торопливо открыл, не успев ничего подумать. Николь. В жёлтой пижаме и мохнатых тапочках.

— Заметила у тебя свет, — смущённо призналась она. — Если тебе не спится, то можно пойти в библиотеку, почитать что-нибудь поискать. Тут недавно сломался телевизор.

— Увидела свет? — Переспросил он.

— Ну да. Моя комната как раз над этой. Свет из твоего окна падает на газон. Хочешь посмотреть библиотеку?

Джеф, не в силах ответить, только кивнул. Она провела его дальше по коридору, распахнула двустворчатую дверь в большую комнату, всю заставленную полками и шкафами с книгами. Остановилась на пороге, повернула выключатель. Джеф, стоя рядом с ней, оглядывал осветившееся богатство. Вряд ли здесь больше, чем у него, остается надеяться, что тут хоть выбор получше. Поток света обрисовывал их, погружая весь коридор во тьму. Поэтому они не видели Марину, остановившуюся в гостиной.

— Вот, если хочешь, можно сидеть здесь, если не хочешь, можно взять что-нибудь к себе и читать, валяясь на кровати. Я всегда так делаю. Только потом надо всё поставить обратно. — Николь робко взглянула на него. — Тебе тут удобно?

— Да, спасибо — сказал Джеф.

Потеребил пальцами ворот пижамы, скованный своим желанием обнять её.

— Тогда я пойду, — тихонько сказала Николь — если застукают, что я до сих пор не сплю, быть моим ушам совсем оторванными.

Джеф улыбнулся. Они взглянули в глаза друг другу, стоя рядом, не осознавая, что тянут время, не в силах расстаться.

— Тебе тоже не спится? — Спросил он.

— Да, — вздохнула Николь, — только завтра вставать рано. Спокойной ночи, Джеф.

— Приятного сна, Ники, — ответил он полузабытым детским отзывом на материнский вечерний пароль.

Если б она была постарше! Николь быстро шагнула к Джефу, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его в губы, едва-едва дотянувшись, поскольку он стоял прямо и не сделал движения ей навстречу. И убежала. Марина торопливо присела за диваном у телефона, чтобы дочь ёе не заметила. Джеф проводил глазами Николь, трогая губы пальцами. Прижался затылком к двери, постоял так и вошёл в библиотеку.

Марина подождала, пока Николь поднимется по лестнице и решительно зашагала к библиотеке, стараясь не шуметь.

Джеф сидел на диване, упершись локтями в колени и обхватив голову руками.

— Что, сон сбежал? — Спросила Марина, закрывая двери. Джеф вздрогнул и резко выпрямился, ухватившись левой рукой за воротник пижамы и глядя на неё. — Не смущайтесь, Джеф. Я видела, как вы беседовали с Ники.

Джеф неожиданно покраснел, но промолчал. Опустил голову. Надо же! Он и краснеть умеет, прелесть какая. В огромной пижаме его рост терялся, да и выглядел он почти комично. Дженифер в спешке принесла самую большую одежду, какая только нашлась. Марина вдруг увидела в нём мальчика, а не взрослого мужчину. Может, внутри неё сработала какая-то система или подсознательная убежденность: раз он нравится Ники, значит, он малыш.

Джеф с которым она познакомилась сегодня, вызывал в ней нежность. Тогда, в мае, тот отстраненный, строгий диспетчер, в сине-красной клетчатой рубашке, с волосами, схваченными в хвостик, казался ей всесильным и всезнающим. Он отлично ориентировался в ситуации, знал, где находится самолёт Тома, как он перемещается и что происходит на борту. В каком виде там аппаратура, чем был занят экипаж, что в данный момент делает Николь. Задав несколько вопросов ей, он предположил, в каком состоянии будут управляющие системы и сразу тогда начал спокойно говорить, что она должна сделать.

И он всё время оказывался прав. Все его прогнозы оправдывались: о том, что их неожиданно догнала повернувшая гроза, и о том, что они сменили эшелон от удара молнии. И он посадил этот самолёт, хотя его собственный начальник сказал:"ты совсем с ума сбрендил, Медведь". Джеф сам возился с этим рейсом, он словно сам незримо присутствовал там, в высоте, рядом с её малышкой. Он сохранил жизнь Ники и бесспорно имел право на доброе отношение к нему. Хотя, в памяти Марины был слишком значимой фигурой, что бы вот так, запросто, пригласить его в гости, как это сделала Ники. Надо признать — он оказался очень цивилизованным: его воспитание было выше всех похвал

Сейчас, как ни странно, её уже не шокировала наглость Николь — Джеф, при ближайшем рассмотрении, оказался обычным человеком, весьма приятным, даже несколько стеснительным, пожалуй. Но теперь Марине хотелось знать: какой же багаж он носит с собой? Что связывает его с Ники? И как долго уже длится эта связь? Есть ли что-то, что Ники скрыла от неё? Это предстояло выяснить. Что, если она уже не впервые в"башне"у Джефа? У неё за полтора месяца учебы накопилось не меньше двух недель прогулов. И если она в самом деле встречается с Джефом, сколько это будет ещё продолжаться?

Марине казалось, что все ответы она уже знает. Но, как истинный скептик, она хотела проверить свои догадки.

— Я хотела с вами поговорить, — продолжала она, усаживаясь в кресло напротив него. — Что с вами, замерзли? Хотите плед? Здесь есть.

— Нет, — он коротко качнул головой, скользнув по ней взглядом, и этим жестом отметая её заботу. Потом снова уставился в пол.

— Может, вам принести таблетку аспирина? Мне кажется, у вас температура.

— Нет, спасибо. Я вполне здоров.

Марина вздохнула, хмурясь и внимательно к нему приглядываясь. Его пальцы чуть подрагивали. Он, видимо, не был смущён, как ей показалось вначале, но явно нервничал. Она спросила осторожно, совсем не то, что собиралась:

— Скажите, Джеф, как у вас обстоят дела с допингом: алкоголь, таблетки, наркотики?

— Я здоров, — повторил Джеф, дрожа.

Какой ещё допинг?! Это просто смешно, только вот сил нет смеяться. Ему своих бессознательных реакций по горло хватает.

Твёрдо глядя в её недоверчивые глаза, объяснил:

— Мой род деятельности подразумевает здоровье. Нас серьёзно проверяют. Очень большая ответственность. Это просто нервное.

— А у вас есть из-за чего нервничать? — тут же поинтересовалась Марина.

— Я двое суток не спал, — пожал он плечами. Получилось слишком быстро: он заставил себя пожать плечами ещё раз, самоконтролем снижая скорость. Добавил, чтобы объяснить своё движение: — так получилось.

— И сейчас не спится. — колко заметила Марина, отметив свою ядовитость."Надо остановиться" — одёрнула она себя, так диалога не получиться. Это Том её так взбудоражил, что ли?

— Перенапряжение, — уронил он, сглотнув.

— Вы немногословны, — произнесла она, скрывая растерянность.

В самом деле, чего она притащилась выяснять отношения, которых ещё, наверное, и нет? Пригласила человека отдохнуть и донимает вопросами. Легла бы лучше спать.

Джеф резко опустил голову и промолчал, явно стараясь погасить или хотя бы скрыть дрожь.

— Надеюсь, вас не оскорбляют мои вопросы?

Он не ответил и она продолжила:

— Я пришла, чтобы спросить вас, если позволите, — она помолчала, собираясь с мыслями. Как приподнести-то это поприличнее? — Как вы относитесь к Ники?

— Очень хорошо, — удивлённо ответил он, не поднимая головы.

Только снова коротко взглянул на неё и поёжился.

Марина внимательно оглядела его сверху до низу, сознательно стараясь смутить своим взглядом.

— Это я понимаю. Меня интересует почему?

— Она помогла мне.

— Как?

Джеф несколько секунд размышлял, закусив нижнюю губу. Марина с интересом присматривалась к его жестам. Как он чуть наклоняет в сторону голову и на его напряжённой шее прорисовывается причудливый рисунок вен. Как он иногда нервно сглатывает, чуть прижмуривая глаза, и под глазами у него появляются тонкие валики. Как приподнимаются кончики бровей, едва он собирается что-то сказать. У него очень интересное лицо, выразительное, подвижное. Богатая мимика. Неудивительно, что Николь так старательно рисовала его. Кажется, он немного простыл, но раз он не хочет признаваться — его дело.

— Я падал. Опускался, если хотите. Николь научила меня бороться.

— Когда? — Хмурая Марина гадала, что бы это значило"падал, опускался".

Он опять не ответил, словно удивляясь вопросу. Повёл плечами. Дважды. Да, странные какие-то у него привычки, дублировать самого себя. Это её несколько озадачивало.

— Помогла однажды? — Продолжила расспросы Марина.

Он кивнул:

— И одного раза достаточно в такой ситуации, как подобное происшествие. Летом, я так понимаю, у Николь были другие дела и ей было не до меня.

Это было не понятно, как выпад. Прозвучало уколом.

— А сейчас? — Поинтересовалась Марина, не позволяя себе останавливаться на воспоминаниях о лете и тем более делиться ими с ним.

— Если вас интересует, почему Николь пришла ко мне сегодня, то для меня это загадка, — сообщил Джеф, нервно разглядывая её собственное напряжение и явно размышляя о чём-то.

Марине вдруг показалось, что она для него как раскрытая книга, что он всё знает о ней и видит её насквозь. И этот их диалог среди ночи, напоминающий скорее опрос в бакалее, чем беседу. Словно за каждым его словом, произнесённым вслух, таилось другое, не высказанное, но от этого не ставшее более приятным.

4

Марина наблюдала за ним, всё больше тревожась.

Её понятия о приличиях и вежливости разбивались вдребезги, когда она сталкивалась с непосредственностью детей или непредсказуемостью взрослых. Тогда нё упорядоченность начинала трещать по швам и Марина не знала, как себя вести. Том был непредсказуем, как ветер. Ники — тоже. Не настолько, конечно, как Том, порой Марине договориться с ней было гораздо легче: всё же между нею и Ники существовало какое-то скрытое, наверное подсознательное взаимопонимание. С Томом таких ситуаций, где они действовали вместе, слаженно просто по умолчанию, когда мысли совпадают, Марина припомнить почти не могла.

Конец ознакомительного фрагмента.