Свет в темноте

Анастасия Тарчокова (2024)

Это могло случится с каждым и могло не происходить никогда. Обычное текущее наполняется смыслом. Собака, появившаяся из песка, трамвай, влюбленный в своего создателя, мама, которая превращается в рыбу, смертельно больной ребенок — первый исследователь открытого космоса и наркоманка, внезапно ставшая целительницей — сборник рассказов в жанре магического реализма, в котором возможно всё. Осторожно! Иногда здесь может быть больно.

Превращения

Сначала у нее выпали волосы, а потом кожа покрылась мелкой серебристой чешуей, прохладной на ощупь.

Мама превращалась в рыбу, так она нам сказала.

Она запиралась в ванной и часами сидела под водой, льющейся из душа, а затем бледная, с мутными глазами, добиралась до кровати и проваливалась в сон.

«Превращаться в рыбу — тяжелое занятие», — говорила она нам.

Тяжелое занятие — быть без мамы, — думали мы тогда, ведь нам втроем не удавалось делать все то, с чем справлялась мама одна. Теперь мы сами кое-как убирались, вталкивая непослушные вещи на полки, папа готовил, но все получалось гадко и не лезло в рот. А мама лежала под двумя теплыми одеялами и тряслась от холода.

«Но ведь рыбы плавают в холодной воде и не мерзнут» — заметила Татьянка.

«Так ведь я еще не совсем рыба», — улыбнулась мама, — «я еще немножко человек».

Когда на ужин папа пожарил треску, мы не смогли ее есть, хотя пахло вкусно. Папа разозлился, но потом, вместо того, чтобы ругаться, предложил пойти в Океанариум.

Синева аквариумов накрыла нас, словно одеяло. Мы с Татьянкой зашли в аквариум-туннель и пытались представить, каково это — быть рыбой? Я закрыл глаза, и мысленно попытался проникнуть за стекло, в воду. Я думал, что почувствую прохладу воды, но это была тишина, ощущаемая кожей. Я растворился в потоке тишины и перестал быть, или стал сразу всем — рыбами, водой, пузырьками воздуха, плавно танцующими водорослями…

Кто-то толкнул меня в спину и меня выбросило волной. Я снова услышал все вокруг и почувствовал какой воздух грубый по сравнению с водой.

«Рыбой быть хорошо» — сказал я папе и Татьянке.

Папа промолчал. С тех пор, как мама стала подолгу сидеть в душе, он стал угрюмым и молчаливым. И сейчас было видно, что он не получает никакого удовольствия от похода в Океанариум. Неужели, ему не интересно, как мама будет рыбой, без нас?

В искусственный пруд спускались зеленые лианы. Яркие словно огромные бусины, вдоль дна плавали рыбки. И только одна качалась на поверхности, хвост и плавники не шевелились, а расстелились по воде, как лепестки цветка. Пришла женщина в синем комбинезоне с ведром и сачком и выловила ее.

Мы затихли, а Татьянка не удержалась и спросила: «Она умерла?»

«Нет, что ты» — улыбнулась женщина, — «Разве ты не видишь, что она превратилась в цветок?»

Мы заглянули в ведро и увидели на поверхности воды цветок.

Я спросил у папы: «Значит, и мама станет цветком?» Думать о ней как о цветке было приятнее, чем о прохладной рыбе.

«Наша мама сейчас превращается в рыбу» — объяснила Татьянка женщине.

Та погладила Татьянку по голове и ушла.

Я подумал, что раз так, то теперь не смогу не только есть рыбу, но и срывать цветы во дворе. Вдруг, кто-нибудь из них раньше был рыбкой-бусинкой?

Тема превращений заняла наши умы. Мы говорили об этом с Татьянкой постоянно, но только так, чтобы папа не слышал наши разговоры. Мир превратился в калейдоскоп, где узоры бесконечно перетекали один в другой.

«Дедушка с пятого этажа похож на дерево» — заметила Татьянка, — «Наверное, когда придет его время, он станет деревом».

И новый калейдоскоп деревьев и кустов завертелся вокруг нас. Кем они были раньше? Мы увидели окружающий нас мир в новом качестве и от этого кружилась голова. Птицы, кошки и собаки, бабочки и цветы. Камни. А ветер — тоже? В него можно превратится?

Про волшебные превращения с нами говорила мама, когда у нее были силы. Но голос ее становился все тише и тише, но мы все понимали — ведь у рыб нет голосов.

А потом мы пришли домой с прогулки и в ванной плавала рыба. Она смотрела на нас круглыми глазами и открывала рот. Никто не побежал в мамину спальню, мы сразу поняли, что там ее больше нет и стояли перед ванной как вкопанные.

«Все?» — спросила Татьянка.

Я кивнул головой.

Нам было очень грустно, что больше не будет той мамы, к которой мы привыкли. Больше никогда мамины руки не лягут нам на головы и не будет ни тепла, ни тяжести, приносящих мгновенное спокойствие. Когда мама обнимала, я был всем, как тогда, в Океанариуме перед аквариумом, всем сразу. Теперь я смотрел на плавающую в ванне рыбу и ощущал себя деталькой, выброшенной из мозаики. Я вдруг понял, что мама всегда была частью меня. И теперь, когда ее нет такой, как я привык, я стал похож на одинокий астероид, бессмысленно мчащийся в пространстве.

Татьянка захлюпала носом.

«Ты что» — сказал я резко, — «Это же все равно наша мама».

Она кивнула, наклонилась к воде и одним пальцем попыталась погладить рыбу. Рыба испуганно замолотила хвостом, спасаясь от Татьянкиной руки.

«Мы должны отвезти маму в море» — сказала Татьянка.

Папа сидел на кухне и безразлично смотрел перед собой.

«Мы должны отвезти маму в море» — сказала ему Татьянка.

Папа перевел уставший взгляд на нас. Я испугался, как бы и он не превратился в кого-нибудь, но все-таки это был по-прежнему наш папа.

«Мы должны отвезти маму в море» — упрямо повторила Татьянка.

И вот мы заходим в поезд и Татьянка тащит красное ведро с водой, в котором плещется рыба, и никому его не отдает.

«О, какая рыбка!» — восклицает сосед по полкам, — «Надо зажарить к пивку»

Татьянка злобно смотрит на него и садится подальше, закрывая собой ведро.

Сосед еще пытается разговорить меня или папу, но мы все уделяем маме больше внимания, чем ему, и он, в конце концов, отстает от нас и забирается на свою верхнюю полку.

Татьянка всю дорогу кормит маму крошками хлеба. Я смотрю за окно и мне кажется, что вагон поезда — это аквариум, а мы все в нем рыбы.

Поезд уезжает, оставив нас на перроне города, лишь отдаленно напоминающем о лете. Сейчас не сезон и город будто покрыт паутиной и пылью до следующей весны. Прежде мы приезжали сюда жарким летом, ели на завтрак мороженое, купались в море, и все вокруг казалось ярким и жизнерадостным. Сейчас город был созвучен с нашим настроением, и мы за это были ему благодарны

С вокзала мы сразу пошли вниз к морю. Под ногами хрустела галька и дул холодный ветер.

— Хорошо, что мама привыкла к холоду заранее. — сказала Татьянка, — а то бы она сейчас замерзла. Ведро она так никому и не отдала.

Мы с папой молчали. Потом Татьянка поставила ведро на плоский камень, и мы опустили с ней туда руки, чтобы погладить маму на прощание. Рыба затихла — наверное мама тоже прощалась с нами.

— Почему ты совсем не разговариваешь с мамой? — привязалась Татьянка к папе. — Скажи ей что-нибудь на прощание.

Папа присел на корточки возле ведра и долго смотрел на рыбу, а потом, как будто ему было ужасно неловко, выдавил из себя:

— Я тебя люблю.

Ветра не было и море стояло сумрачное и спокойное. Мы осторожно опрокинули ведро рядом с водой. Рыба качнулась на волне, затем шевельнула плавниками, и мы увидели, как ее серебро сливается с синью моря. Теперь мама стала деталью от другой мозаики, — подумал я, но вслух ничего не сказал.

Мы молча стояли и слушали море.

***

Обставить все для детей так, будто мама превратилась в рыбу и уплыла за новыми приключениями была ее идея. Она считала, что дети слишком малы, чтобы столкнуться с такой реальностью, сама придумывала им сказки про превращения. Я не то чтобы был против, но у меня не было сил сопротивляться.

Надо было позвонить в хоспис и все узнать, но я страшно боялся. Она должна была туда уехать, как только почувствует, что это конец. Она хотела подарить детям на прощание сказку и сейчас, глядя на наших малышей, стоящих у моря, я понимаю, что у нее получилось.

Я позвонил в хоспис, чтобы узнать, как она. Но ее там нет и никогда не было.