Растяпа. Не прошедшие горнило

Анатолий Агарков, 2023

Судьба давала мне шансы где-нибудь в чем-нибудь отличиться – грех жаловаться.Я мог бы:– остаться мичманом в погранфлоте и служить на Ханке;– сделать карьеру профсоюзного деятеля в ЧПИ;– выйти на Станкомаше в большие начальники;– стать профессиональным журналистом;– втереться в партийную номенклатуру;– замутить собственный бизнес…Но, увы. Старость, пенсия, одиночество – итог жизни. Даже жилья нет собственного. И кто я после этого? Вот-вот…Но грех жаловаться – жизнь прожита замечательная! В этом Вы сейчас сами убедитесь…

3

За доблестный труд на семейной ниве в конце июня был поощрен любимой женой увольнительной на футбольный матч. Просился зрителем, но под шумок сунул в спортивную сумку бутсы и плавки — возьмут, так сыграю, а форму на стадионе найду.

Нашел Шушукова, нашего тренера.

— Привет, Александр Петрович.

— Привет! Ты на игру?

— Если поставите.

— Играй.

— Формы нет.

— Найду.

И нашел. Я в раздевалку пошел.

Дружная команда футболистов «Луча» приветствовала старого игрока.

Слава Зырянов не без ехидства:

— Ну, как твоя семейная жизнь?

— Моя? — переспросил, но не потому, что не понял вопроса. Просто отношения у нас сложились не очень. После ухода из райкома я уже не донимал участкового звонками отправить тещу мою в ЛТП. — Жена моя — лучшая женщина в мире, но теща спуску не дает….

Слава хихикнул совсем по-мальчишески.

— А что это значит?

— Ты никогда не слышал этого выражения?

— Применительно к старой больной бабке? — нет.

— Она не пропускает ни одной мелочи, чтобы придраться ко мне и всегда оставляет последнее слово за собой. При этом пьет, паскуда, безбожно.

— А ты? Двинул бы ей разок между рог — пусть ходит жалуется.

— Когда-то и я считался крутым, как ты сейчас, но женщин пальцем не трогал.

— Значит, ты счастлив?

— Почему нет?

— Не похоже.

— А ты знаешь, что значит счастливым быть?

— Молодая красивая жена, хорошая работа, спорт, друзья…

— А как же строительство коммунизма? Разве оно не делает людей счастливыми само по себе?

— Только тех, кто на этой стройке хорошо зарабатывает.

— Вот как? У меня складывается впечатление, что Чепурной в РОВД запустил работу.

— Думаешь, он взяток не берет?

— Интересно, у кого менту взятки брать, если он не гаишник на дороге?

— А вот спроси Владимира Алексеевича, когда в гараже будешь пить.

— Увы, в райкомовское общество больше не вхож. А что касается формулы нашего счастья с Тамарой Борисовной, то она не особенно сложна. Главный секрет ее в том, чтобы каждый занимался своим делом — она с ребенком, я на работе. В последнее время приходится много работать, и я перестал на тренировки ходить, но работа мне нравится, а играть еще могу. Начало сезона пропустил, правда, но сегодня наверстаю.

— Мне тоже нравится моя работа.

— Это уже кое-что.

— Наверное.

— Работа, спорт и добрые друзья мужчине необходимы всегда.

— Чтобы быть счастливым? — да.

— А куда выезжали играть с начала сезона? — в моем голосе неожиданно прозвучали тоскливые нотки.

— Да порядком поездили — в Златоуст, Челябинск, Тимирязево, Еманжелинск — пол-области и столько же к нам.

— Ну, теперь, наверное, и я смогу, только без тренировок пока.

— Что-то мешает?

Я протяжно вздохнул, постучав бутсом в пол:

— Работаю в две смены — на недели никак не могу, только вот — в воскресенье.

— Ты шутишь!

— Ничего подобного. Первую смену, как мастер, вторую — токарем у станка.

— Так какого хера ты на бочку полез? — сидел бы в райкоме да сидел.

Народ потянулся на поле размяться.

— Не я полез, на меня полезли. Пойдем, попинаем.

Попрыгал, побегал, разогрелся. Поиграли пульку без ворот — защита на нападение. Начали отрабатывать стандартные ситуации и удары. Не все получалось, но я ликовал — есть еще ягоды в ягодицах! Шушуков обещал заменить меня, если заметит, что сильно устал. Значит, силы экономить не буду — выложусь на все сто и на скамейку. Впрочем, как игра пойдет — иногда полтора часа бьешься и только после игры замечаешь, как ты сильно устал. Азарт — великая штука!

Шушуков подошел.

— Я вижу технику не забыл. Это просто здорово, Анатолий! Я очень рад за тебя.

— А я рад, что ты меня принял.

— Так ты же заявлен. А с тренировками как?

— Пока не могу.

— Понятно.

Когда появились соперники в синей форме, почувствовал, как ко мне возвращается знакомое ощущение внутренней пустоты. Но не легкости, нет — ноги вдруг стали неуклюжими, а бутсы тяжелыми. Так всегда бывало перед встречей с заведомо сильным противником. Команда «Урожай» из села Варна возглавляла турнирную таблицу третьей группы, ни одного матча не упускала — рвалась во вторую группу. Мы играли не раз и ни разу у них не выигрывали.

— Ну что, Анатолий, готов выйти на поле? — это Кужемратов, главный врач районной больницы и страстный болельщик.

— Готов, Юрий Утимисович, готов.

— Тогда со щитом или на щите!

— К черту! — и побежал к боковому флажку, где команды строились, а Шушуков давал последние наставления на игру.

— Анатолий, на свое место «чистильщиком». Славу близко к вратарской не подпускай — знаешь, у него срезки бывают.

Зырянов играет центрального защитника. Я тоже, но за его спиной.

— Вобщем, ребятки, не нервничать, не грубить, не пасовать — перед противником имею в виду, — терпеливо наставлял Шушуков. — Поиграйте свою игру. Покажите болельщикам, как вы любите футбол, и они вам простят поражение.

— Как он меня задолбал своими «ребятками», — проворчал за моей спиной Дима Гвоздик.

— Парни, нашатырки нюхнули все…

— Теперь оскалились и в бой….

— Слава, повязка, где?

— В руке.

— Надень…

Свисток судьи на поле.

— Ну, все, ребятки, пошли…

— Задолбал…

Двумя вереницами мы побежали к центральному кругу — одна команда к триумфу, другая к своим мучениям. Надо признать, красивая саржа, из которой нам пошили форму, очень плотна для игры на солнце — воздух не пропускает, и тело под ней обильно потеет. Впрочем, об этом уже забыто….

Варненцы сразу повели штурм наших ворот большими силами.

То, что я и предполагал — игра не будет физически тяжелой, но нервной очень.

На воротах у нас играл Толик Беденко и с ним приехал какой-то виртуоз мяча из Увельского совхоза. Похоже, он стал сюрпризом для наших гостей — маленький юркий, большой любитель индивидуальной игры. Он ломился к воротам через все преграды — его аккуратно валили до линии штрафной. Судья судил честно. И постепенно игра выровнялась. Беденко выбивал далеко и очень точно — всегда своему протеже. И тот крутился юлой в окружении трех-четырех соперников. В опасном одиночестве два других наших форварда — Слава Невзоров и Голован. Оба способные на дриблинг, на мощный и точный удар по воротам.

Заценив ситуацию, я подумал в радостном предвкушении — что-то будет. Сегодня мы можем надрать задницу хваленому «Урожаю». Похоже, это и был тот решительный прорыв, которого от «Луча» ждут болельщики с начала сезона.

Случайно увидел среди них Пашкова А. М. Надо же! и этот здесь — пришел полюбоваться на нашу игру. А ведь не сказать, что мы выглядим убого.

Если выиграем, я подумал, надо отправить Шушукова к Пашкову — пусть пробьет новую форму для команды: в этой совершенно невозможно играть.

— Ничего пока держимся? — это Слава Зырянов. — Я вперед пододвинусь, к полузащите.

Прежде, чем ответить я окинул поле внимательным взглядом — где засада?

— Успевай возвращаться, не мешкая.

Когда мяч от наших ворот выбили на угловой, подошел к Беденко.

— Где это чудо достал?

— Наш, деревенский.

— Незаурядно играет. А школа чья?

— Моя, — гордо ответил Анатолий.

Был подан хорошо закрученный угловой — точно на голову одному из нападающих. Беденко в немыслимом прыжке снял угрозу вместе с мячом.

Мое место было у штанги, и я только глазами мог провожать эти броски и удары.

Потом был прорыв по краю, и если бы Зырянову не прошло в голову занять мое место, я бы не рискнул броситься на его ликвидацию.

— Спасибо, вовремя подстраховал, — хлопнул я его по плечу. — Если он меня обыграл, был бы выход один на один.

— Интуиция, брат.

— Слава Богу, все обошлось.

— Ты вовремя его нейтрализовал.

— На перехвате всегда легче играть.

Это произошло на тридцать пятой минуте — так записано в протоколе судьи. Зырянов опять провалился, а передо мной торчал высокий и тощий варненский центральный форвард. Мяч, посланный из глубины обороны, летел верхом к нему. Было три варианта:

— дать ему возможность мяч принять и не дать ему возможности меня обыграть;

— подтолкнуть его в спину во время приема, нарушая правила: был резон — пока до штрафного дело дойдет, народ вернется, а до ворот далеко, удар не опасным будет;

— сыграть на опережение.

Маневр был опасный — если он меня подтолкнет, а судья не заметит — выход один на один обеспечен. Раздумывать, взвешивая, было некогда, и я рискнул — выскочив из-за его спины, высоко выпрыгнул и отбил летящий мяч головою.

Он не толкнул меня в спину, он поступил гораздо подлее — очень грамотно с профессиональной точки зрения костолома. Он плечом подтолкнул мои ноги, а под тело поставил спину. Возвращаясь из заоблачных высот, я под углом врезался в землю, причем всей тяжестью на носок левой ноги. Раздался хруст, пронзила боль…

В следующий момент я на попе сидел и смотрел на свою стопу, которая была под прямым углом к нормальному положению. Вся моя жизнерадостность нафик пропала. Мне показалось, что на трибунах зло смеются надо мной.

Судья дунул в свой инструмент. Наши ребята подняли меня и отнесли за кромку поля — прямо в объятия Кужемратова.

— Вывих? Да, господи, сейчас исправим.

Он схватил мою стопу умелыми руками хирурга — снова раздался хруст, снова острая боль, и вот она уже смотрит туда, куда надо.

Подошла женщина в белом халате из дежурившей «скорой помощи».

— Заморозьте ему ногу, — приказал главный врач районной больницы.

Я снял бутс, гетр и носок. Голень распухла, стопа посинела.

Женщина попрыскала на них из баллончика — боль отступила.

Но не то что играть, даже встать на ногу я не мог.

— Его надо везти в травмпункт на рентген, — сказала она и помахала «скорой» рукой.

По беговой дорожке подошла «неотложка». Водитель наполовину извлек из будки носилки. Сочувствующие подняли меня, пронесли на руках и усадили на них. А уж лег я сам. Крупный мускулистый водитель с узким носом и тонкими чертами лица аккуратно вкатил носилки в будку и закрепил.

Скорее всего, не просто водитель, а санитар — подумал я, — или даже медбрат.

В южноуральском травмпункте молодой травматолог встретил меня с улыбкой.

— Ух, ты! настоящий спортсмен.

— Тяжелый был матч? — спросил он, ощупывая мою ногу. — Теперь у тебя будут тяжелые дни: похоже на перелом. Вон костыли — топай на рентген.

Через несколько минут, вертя снимок так и сяк, проворчал:

— Ну-ка, давай еще раз.

Сам пошел со мной в рентген-кабинет, сам укладывал ногу в нужных ракурсах под экран излучателя вредных лучей. И, наконец, остался доволен:

— Вот она! Видишь? — вот на снимке эту царапину выкаблученную.

Я был расстроен и подавлен свалившейся на меня неудачей и, конечно, ничего не увидел.

— Ставлю диагноз, — сказал он торжественно. — При резкой и неудачной нагрузке на стопу она повернулась, вывихнув малоберцовую кость и сломав большеберцовую. Перелом весьма неудачный… Вот такой, — он показал костяшками пальцев. — Как английская дабл-ю. Кто-то очень удачно тебе вправил малоберцовую кость и сложил перелом большеберцовой без смещения. Скажи спасибо, осколков нет. Перелом очень близок к суставу — нарост образующийся при его сращивании будет мешать при ходьбе. С футболом покончено и хромота на всю жизнь. Все — ставим шину и гипсуем.

Мне поставили шину — через пятку на обе стороны лодыжки. Замотали ногу в прогипсованный бинт. Когда разрешили, мы уехали и вернулись к окончанию матча — 0: 2 не в нашу пользу. Ну что ж, годится — бывало и по десять мячей доставали из сетки.

Потом все заинтересованные лица собрались в тренерской для документального оформления моей трагедии. Но перед этим зашел ее виновник пожать мне руку:

— Извини, так получилось.

Судья составил протокол — все подписались, кому нужно.

Врач с «неотложки» напутствовала:

— В аптеке выпишешь костыли и притопаешь в поликлинику, если не на чем ехать — оформим больничный.

Еще вызвалась отвезти меня на «скорой» домой.

Зашел Беденко попрощаться.

— Жить будешь?

Я промолчал.

— Пашков подходил, матерился — какой-то деревне, мол, проиграли.

— Что он понимает в колбасных обрезках…. Тезка, заедешь по этому адресу — я сейчас напишу. Там жена ждет-волнуется, а я поеду к родителям — неизвестно как нога себя поведет, когда кончится заморозка. Скажешь, что я изломался, и меня отвезли на свалку истории.

— Конечно, заеду!

— Спасибо, — мрачно поблагодарил, представляя, что ему скажет теща.

Меня высадили перед воротами, и домой я уже скакал на одной ноге.

Родители смотрели на меня и некоторое время оба молчали.

— Доигрался хрен на скрипке, — наконец оценил ситуацию отец.

Мама нахмурилась:

— Что Тома твоя скажет?

— Да выгонит — зачем ей калека сдался, — спрогнозировал отец.

— Конечно, — согласился я. — Вы примите?

— Куда же тебя девать? Чай не чужой.

Такие слова могли сказать и мама, и папа. Пусть будет хором.

Я постарался скрыть волнение благодарности.

— Что же, спасибо за приют.

Отец смерил меня проницательным взглядом.

— А что на работе скажут? — спросил он внезапно.

— Почему ты думаешь, что они могут что-то сказать? — совершенно искренне удивился я.

Отец смачно прищелкнул языком:

— Я однажды по дороге на работу разбился — мотоцикл занесло, а они записали: бытовая травма и заплатили копейки по бюллетеню.

— У меня оформленный протокол, соревнования официальные на первенство области, судья сказал — стопроцентно оплаченный больничный лист.

Отец глубокомысленно кивнул.

— У вас есть анальгин?

— Может, выпьешь: кровь разгоняет, а кровь у тебя сейчас — главный строительный материал.

— Хуже не будет? А вдруг «скорую» придется вызывать для обезболивающего укола — воздержусь.

Приготовив таблеток пачку и квас для запивки, я улегся на диван разглядывать телевизор. Нога ныла противно, но нестерпимой боли еще не было.

— Тамара-то знает? — подсела мама.

— Должны передать.

— Как ты попал на футбол? — ведь говорил, что бросил ходить.

— Тома отпустила поболеть, а ребята уговорили поиграть. И вот в таком я дерьме оказался. Обидно.

— Живи пока здесь — там-то от тебя сколько проку?

Я проглотил таблетку на всякий случай, запил квасом из банки и ничего не сказал.

— Все-таки жалко твою работу в райкоме — на виду, в тепле — чего не сиделось?

Тут я по-отцовски прищелкнул языком:

— Там угождать надо, а не работать.

— Ну, угождал бы — вон Анатолий Михайлович уже второй секретарь. Лиза, теща его, не нахвалится.

— Что-что, а угождать Анатолий Михайлович умеет — далеко пойдет.

— Вот и брал бы пример.

Отец аж засопел — Анатолий Михайлович Агарков, второй секретарь Увельского райкома партии, мой двойной тезка и, кажется, родственник через жену — его кумир кумиров. А на кожевниковское: «Он только галстуки, сидя в президиуме, умеет красиво поправлять» сказал: «Галстуки тоже надо уметь поправлять», Непрошибаемо!

— Нет, райком — это сборище упырей. Вот газету действительно жалко. Мы недавно об этом с Пал Иванычем говорили. Зимой он заканчивает ВПШ, и его уже звали в обком партии. Если получится, обещал спротежировать меня региональным внештатником в газету «Челябинский рабочий».

Сказал и от радости предвкушения перехватило дыхание, но постарался справиться с собой. Главное, цель ясна — к черту АИЗ! мне надо вернуться в прессу. В стране назревает что-то — что-то весьма важное и… интересное.

— Опять напортачишь что-нибудь и тебя снова выгонят, — вздохнула мама.

— Выгонят, если в местную газету идти. Надо на более высокий уровень выходить — Челябинск, Москва. Вон посмотрите — как здорово «комсомолка» пишет. Разве ей не нужны борзописцы с мест? Вы бы знали, как местные деятели партии боятся Реутова Виталия Петровича, а у него просто два журналиста из газеты «Правда» чаю дома попили случайно — и такой эффект!

Когда-нибудь, пообещал себе, стану настоящим журналистом и займусь серьезными материалами. Я прекрасно понимал, что ниже областной газеты соваться некуда — Увельский райком следит за мной тщательно. Сейчас, когда у меня появилось временное окно, надо попробовать написать несколько очерков и репортажей для областных газет и центральных. Пусть даже не публикации, пусть только контакт — письмо ответное, для кого писать, о чем и как. Я ни грамма не сомневался, что способен на заказные материалы — то есть писать не то, что думаю, а за что платят. Теперь я уже не считал это моральным и психологическим падением. Подобный шаг не в моем характере, но презирать себя за него не буду. С другой стороны, я себе плохо представлял, какие ветры откуда дуют, и что будет со страной через ближайшие два-три года.

Поздно вечером, чувствуя, что боль так и не угнездилась в ноге, предложил отцу:

— А давай выпьем.

Когда накрыли журнальный столик перед диваном в виду телевизора, я попросил:

— Мы завтра сгоняем с тобой в аптеку за костылями?

— Сгоняем.

Мне хотелось поговорить с отцом — показать ему, что я сломан, но не сломлен, что АИЗ — это бомбоубежище; я поднимусь оттуда и начну сам херачить своих врагов: я не смирился.

Отец налил и предложил чокнуться:

— Надеюсь ты знаешь, чего хочешь и делаешь.

Выпили. Отец снова налил.

— Вот только с Тамарой я тебя не пойму — объясни.

— Попробую, если поймешь… Она все свои силы и половину жизни посвятила противостоянию с матерью — вернее держит ее за руку на краю пропасти. При этом сама остается слабой и уязвимой для внешних воздействий.

— Кой черт тебя заставил на ней жениться? Нравится? — ну, дружили бы без последствий.

— Теперь уже поздно причитать, но скажу… После измены Ольги Викторовны, после собственных похождений мир изменился в моих глазах: все бабы, мне казалось, в нем..ляди! И вдруг Тамара Борисовна — такая чистая, непорочная и порядочная… Мне казалось, таких не бывает. Не устоял….

— Да, — согласился отец. — Есть ценности, которые не меняются.

— Какие, например? — я рад был переключить внимание со своей персоны.

— Верность, забота, взаимопонимание.

Я ничего не ответил, но подумал — а ведь отец оказался прав. Сейчас поясню, о чем это я. По дороге домой из Челябинска с моей свадьбы в машине разгорелся спор между отцом и зятем. Отец молчал-молчал и вдруг выдал:

— Не-а, жить не будут.

Зять был выпившим:

— С чего ты решил?

— Ну, если ее отец прямо на свадьбе говорит о любовниках, то как с такой жить?

А дело вот в чем. Поздравляя молодых, мой тесть поднялся и сказал:

— Оля и Толя, желаю вам стать добрыми друзьями и нежными любовниками!

Отец расслышал лишь последнее слово и сделал вывод.

— Я хотел извиниться перед тобой, отец.

— За что?

— За то, что не сделал карьеру, на которую ты надеялся.

Отец покачал головой.

— Мы предполагаем, жизнь располагает.

— И я верю, что не все еще потеряно. Придет время, и всех пашковых метлой сметет в урну истории, а я еще поработаю для блага Родины в полную силу.

Отец усмехнулся:

— Сейчас это довольно сложно, но будем надеяться, что со временем все изменится.

— Вся страна на это надеется, — я улыбнулся и поднял рюмку. — Давай, пап, выпьем за перестройку!

— Давай! Чтобы Пашкова убрали, Анатолия Михайловича поставили, и он вернул тебя в райком.

Опять за рыбу деньги!

— Что касается меня — обратного пути у меня нет. Ариведерче!

— Это ты сейчас на них сердишься, а пригласят — пойдешь.

— Нет. Я вообще ни на кого не сержусь — в том-то и беда. Проблема в том, что я проиграл. Но ведь жизнь — зебра; завтра я снова окажусь на коне, а они под его копытами….

Переведя дыхание:

— Фу… дед, кажется мы напились. Пойдем спать.

— Давай еще посидим — поллитра не осилили. Где это видано!

— Давай посидим, но тему сменим. Знаешь, иногда мне кажется, что я существую… как бы отдельно от себя самого. Такое возможно или у меня не все в порядке с психикой? У тебя такое бывает?

— Не знаю, я — это я, а ты такой заумный у нас…

Закончив застолье, мы вышли во двор..

Над головой бескрайнее небо, усыпанное яркими пятнами звезд и похожее на опрокинутую черную пиалу с розовыми краями. Где-то под ним же Тома и Настенька….

Утром мы приехали к аптеке. Отец вошел и взял костыли напрокат. Подогнали их под мой рост. Я попробовал несколько шажков (прыжков?)… и улыбнулся:

— Годится. По-моему на ближайшее время никаких официальных встреч и званых обедов с танцами не запланировано.

Конец ознакомительного фрагмента.