Удивительные истории семьи Мастаковых

Анатолий Анатольев, 2019

Книга посвящена удивительным историям семьи Мастаковых, происшедшим с героями на протяжении более полувека. Изложенные факты романа исторически подлинны, заменены лишь имена героев. Автор хорошо знал главных участников этих событий на протяжении многих лет, и они детально изложили все тонкости своих замечательных и счастливых выздоровлений. Ещё век назад существовали такие знахари, способные исцелить людей от страшных недугов, в том числе священнослужитель отец Георгий, народный целитель дед Фаддей, врач-гомеопат, профессор В. Любарский… Описанные случаи уникального исцеления главных героев романа от малярии, злокачественных опухолей и зоба действительно удивительны… Автор будет признателен за все отзывы, предложения и критические замечания.

Излечение от малярии

Из госпиталя поехал Николай прямиком в деревню, к своей тётке Варваре Дмитриевне Мастаковой, двоюродной сестре отца, что жила на Южном Урале. Он раньше бывал здесь и знал радушие и доброту этой родственницы, которая по стечению обстоятельств так и прожила жизнь одна, без детей и мужа. Она очень любила Николая, поэтому всегда принимала приветливо и тепло. Было ей уже далеко за шестьдесят, но она уверенно вела своё хозяйство: садила картофель и другие овощи, разводила кур и гусей, выращивала поросят. Кроме того, у неё было две козочки, которые давали замечательное целительное молоко…

Состояние Коли было дрянное: озноб и лихорадка пробирали его насквозь. И хотя стояло в разгаре лето, бывший разведчик ходил закутанный в тёплый полушубок, чем вызывал насмешки деревенской детворы:

— Глянь, глянь, опять чучело идёт. Потеха! — смеясь и тыча в него пальцами, потешались над ним пацаны, бегавшие по грязной пыльной дороге босиком, в одних трусах.

— Ну и мужик! Зима-лето попугай, зима-лето попугай, сиди дома, не гуляй! — дразнились, не умолкая, ребятишки.

И ему, отвоевавшему четыре года, имеющему высокие награды, было обидно до слёз, что он не может даже поговорить с ними по-человечески, не может им объяснить, что он пережил и что переживает сейчас из-за своей слабости и бессилия. Его трясло и ломало. Он останавливался, садился на какой-нибудь подходящий пень или бревно, благо они возле каждого двора имелись в избытке, и, сжав губы, пережидал приступ.

Так прошла неделя. Мастаков изучил почти всю деревню, исходив её вдоль и поперёк. Он несколько раз доходил до леса, но в тени тёмных сосен ему становилось хуже, быстрее подступала и без того изматывающая дрожь. С противоположной стороны деревню небольшим полукругом опоясывала небольшая быстрая речушка Степнянка, но её шумливое журчание также ускоряло приступ лихорадки…

Николай чувствовал, что он вот-вот может сорваться в реку или просто застрелиться. Болезнь настолько скрутила его, что никакие тёткины отвары, травы и снадобья не действовали.

Как-то раз, обходя деревню, он присел на бревно около старой покосившейся избы. Ограды не было, и он увидел, как к нему из дома вышел весь седой и морщинистый старик Фаддей. Одет он был в грязную рубаху и неаккуратно заштопанные суконные штаны. На ногах — на босу ногу галоши.

Подойдя ближе, он спросил:

— Ты Мастаковой, что ли, племяш? Гм… Лихоманка, знать, замучила. Гм…

— Да, дедушка Фаддей, замучила, сил нет. Вот решил так: ещё недельку помучаюсь и пулю в лоб! Надоело всё!

— Ну и дуралей! — вспылил старик. — Если ж ума нет — дуралей! Это ж супротив Бога — лишать живого человека жизни! А ты ж ещё молодой. Надо ж, глупая голова, какая! — не унимался дед.

— Да не могу я жить так. Мне б работать, что-нибудь полезное сделать, а я как инвалид безрукий, весь колочусь. Тяжко мне, тяжко, — грустно выдавил из себя Николай. — Вот и сейчас опять приступ будет, и всё чаще и чаще…

— Ты, видать, и впрямь дуралей! Что это за болезнь, лихоманка — это ж не болезнь, а так… — и он сплюнул в сторону. — Да она ж лечится так быстро, ты что ж, не знаешь, что ль?

— Знать-то знаю, но хинина сейчас во всей стране нет. Да и лечит он не насовсем, а только немного уменьшает трясучку. Нет, дед, это не так просто.

— Нет, нет! Одно вижу, дуралей ты. Хинин говоришь! Вот башка чем набита. Да твой хинин-говнин разве от лихорадки спасает? Да он же только от мух и комаров.

— А ты, дед, знаешь другое лекарство, что ли? — спросил обескураженный таким откровением Николай.

— Э-э-э…Гм… Да я ж, соколик, и не только про то знаю… Гм… Хочешь, быстро-быстро вылечу? Через день будешь здоров как бык? — продолжал с приоканьем старик.

— Конечно, хочу. Только врачи в госпитале почему меня списали? Потому что нет способа избавиться от малярии. Один тут конец — гроб!

— И ты — дуралей, и твои коновалы — дуралеи. Если мозги на месте и понятие имеется, всё можно, — глядя куда-то в сторону, приговаривал дед… Он помолчал несколько минут, как бы раздумывая о том, сможет ли этот отставной вояка выдержать то испытание, которое должно привести к излечению от коварной болезни, а потом продолжил диалог.

— Вот завтра утром, на рассвете, как только курочка снесёт яйцо, заверни его в теплую тряпку или варежку и дуй ко мне бегом. Платочек захвати, ну и всё. Только знай, больно будет, но надо терпеть — иначе лихоманка не отступит.

— Да я терпеливый. Четыре года воевал, натерпелся всего, выдюжу, — проговорил, еле сдерживая надвигающий приступ, Мастаков и, поднявшись с бревна, поплёлся в сторону тёткиного дома.

Поутру, завернув только что снесённое яйцо в вязанную варежку, он отправился к деду Фаддею, который уже поджидал у своего дома. Он взял тёплое яйцо, разбил его и вылил содержимое на землю. Затем ловким, каким-то необъяснимым движением, освободил подскорлупную плёночку от известковой оболочки и произнёс:

— Ну, герой, какой тебе палец не жалко? Давай один.

— Да хоть все забери, дед, не жалко, лишь бы вылечиться, — в тон ему смело ответил Николай Степанович.

— Ну, давай вот этот, средний. — И он быстро обмотал средний палец левой руки плёночкой, поверх которой замотал и плотно завязал белым полотняным платочком.

— Не туго, не слабо? — спросил Фаддей.

— Нет, нормально.

— Надень на палец варежку, да нет же, не так, оберни палец — пусть в тепле будет, — наставлял лекарь своего пациента, — ну вот, Миколай, терпеть надо целые сутки, завтра на рассвете и придёшь ко мне. Раньше не приходи! Не выдюжишь, так и будешь хворать, а вытерпишь — будешь здоровым. Ну, бывай.

Коля недоумевал, как эта тоненькая шкурка не шкурка могла излечить. И почему на палец намотал её дед. И что такого сложного, чтобы не выдержать сутки с завязанным пальцем? Он пошевелил средним пальцем — никаких изменений, всё как было и раньше, только вот замотан сильно и чуть теплее от варежки. Прошло чуть больше часа, и палец стало покалывать, пощипывать. Ещё через некоторое время появилось в пальце жжение, а к обеду палец, казалось, весь горел. Кое-как перекусив, Николай выскочил на улицу и стал ходить вдоль неё быстрыми шагами. Впопыхах он забыл надеть полушубок, но холода не ощущал, было не до того. Палец уже «гудел» и захватывал всё его внимание. На что-либо другое у него не было сил…

К вечеру боль и горение усилились настолько, что прилёгший было на печь Николай выскочил из дома и помчался что было мочи. Он обегал деревню по кругу вдоль реки и леса. И ни шумевшие деревья, ни журчащая река не вызывали в нём, как раньше, чувства приближения приступа лихорадки. Ему было жарко без шубы, а мысли были направлены только на одно: как бы дотянуть до рассвета, как бы выдюжить…

Наступил рассвет. Обессиливший Мастаков, превозмогая боль, завершая последний круг вдоль реки и леса, подбежал к избе деда Фаддея. Тот уже был на дворе и спокойно следил за приближающимся Николаем.

— Ну што? Выдюжил? Это хорошо. Гм… Давай руку, — спокойно, чуть равнодушно произнёс дед.

Николай, тяжело дыша и еле переводя дыхание, протянул руку старику. Тот последовательно развязал тёплую шерстяную варежку, платочек с присохшей к нему яичной плёнкой и освободил палец, который покрылся большим водянистым волдырём.

— Так, так! — восторженно заключил дед Фаддей. — Ну, вот и конец твоей лихоманке. Вот она вся где, видишь? — сказал дед, показывая раздувшийся палец. — Сейчас все и прикончим.

Он резко, с оттяжкой надавил на волдырь, из которого вытекла жижа.

— Ой, о… — прокричал от неожиданности Николай.

Дед Фаддей додавил всю жижу из волдыря и, намочив платок «первачом», загодя поставленным в бутылке возле бревна, приложил к пальцу.

— Да ты действительно герой. Такое не каждый выдюжит. Ну, глотни пару глотков да иди, отсыпайся. Ночь-то всю прокуролесил… Гм… Я за тобой посматривал. Гм…

Проспав почти сутки, Николай Мастаков навсегда распрощался с коварным недугом и больше никогда не помышлял расставаться с жизнью по собственной воле. Ещё он часто вспоминал, как во время войны в Туркестане командовал разведотрядом, как мотались они дни и ночи по горам, степям и болотам. Как подхватил он там эту пренеприятную болезнь, называемую малярией. И как его, боевого командира, списали вчистую, так как на заре советской власти не было достаточно хинина, не было знающих врачей, не было условий в больницах. И как простой малограмотный дед Фаддей излечил его раз и навсегда…