Тюрьма

Анатолий Викторович Давыдчик

«Тюрьма» – книга о тюремном противостоянии бывших военнослужащих-контрактников в местах лишения свободы, и как не оскотиниться и остаться человеком. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 2

Резко зашумели ключи и тормоза распахнулась, помимо коридорных в проеме стоял по всей видимости ДПНСИ и дежурный опер.

— Так что тут у вас? — Грозно вопрошает ДПНСИ.

— Ничего, начальник, просто власть поменялась, — как-то весело отвечает Гестапо.

— Тааак, — тянет время дежурный помощник, — этих в боксарь, завтра разберемся, — он тычет пальцем на потерпевшую пятерку. Те, как-то бочком, засеминили на выход. И тут в соседней камере кто-то заколотил в двери.

— Начальник, выводи!!! Убивают, начальник! — верещал чей-то голос.

— Тьфу, блядь, революционеры, — плюется на пол ДПНСИ, — закрывай, на хуй! А вы бегом к стене, порядок знаете — рявкает он на блатных. Ночь прошла в бумагописании. Отписав всем, кому надо, переговорив с Мастером с соседней хаты и обсудив варианты развития событий, уже под утро, решили вздремнуть. В камере соблюдалась тишина, все что-то ждали, и только нашей компании было уже плевать. За час до проверки меня разбудил Гестапо. — Давай, Сапер, день трудный — чифирнем пару раз. Пайку Лесик получил, пока тихо, прогонов не было, дорожников заменили, — вкратце обрисовал он ситуацию.

Пока гоняли кругаль по кругу, возникла шальная мысль — Мужики, сто к одному — смотрила припрется. Это хач, может его того?

— Гринпис скалится, — хорош чурка — мертв чурка!

— Давай, один хуй терять нечего, прем до талого.

До проверки успели заныкать телефоны, отнятые у блатарей, да еще разок чифирнуть. С лязгом распахнулись тормоза:

— Выходи строится! Все, я сказал! — продольный держал в руках карточки, значит надолго. Выходим, лицом к стене, и началось — офицер называл фамилию, в ответ подследственный называл имя, отчество, статью и в камеру. В конце продола стояли две девушки с собаками, но не очень милыми. Когда уже все были в хате, меня и Геса оставили в коридоре.

— За мной! Руки за спину! Не отставать! — скомандовал старший смены и повел нас в конец коридора, где была то ли комната то ли закуток, в простонародье — козлятня.

— Заходим! — командует старшой, и закрывает дверь. Перед нами майор, почти двухметрового роста и с глазами людоеда.

— Ну, рассказывайте, — я — начальник режима, майор Копылов. И не вздумайте пиздеть, угандошу!

Мы переглянулись и я начал рассказ. Рассказывал долго, минут двадцать, под конец закончил, — нам, гражданин начальник, все равно аминь, но эту шерсть давили и давить будем, вот так вот. А, если буча на централе будет, так, если надо, я лично отвечу….

Копылов подождал минуту, — Все?

Мы кивнули.

— А теперь, слушай сюда, Чегевара хуев. Фартовые вы — наши интересы совпали. На крайний случай поддержка будет, а так сами. Начали, так заднюю не врубайте. Начальник держит все на контроле, щас с вами еще начопер поговорит. Ну, а вам своих надо в хозбанду направлять, будем вставать на путь исправления — и тут он хмыкает, — навязались на мою голову. В Чечне были, знаю. Но тут другие методы, хотя и зря… — он встает и уходит, а на его место приходит похожий, как брат близнец, майор и все по второму кругу. Под занавес он все же не выдержал — значит так, телефоны не палить! Это наши телефоны! Че смотришь, а то ты не знаешь, что вся блоть у нас вот где — и он показывает кулак. Хотите власти? Будет, но под нашим контролем, телефоны в трубке вбиты, записано как мама и папа, понятно? В хозбанду я переведу ваших, ее давно тряхонуть надо. Все, идите! Да, и если смотрящий притопает, а он притопает поверьте мне, то мне по хуй, я понятно выразился? — Мы опять киваем, как китайские болванчики. — Сами заварили, сами и… Ну, в общем-то вы поняли. Все, в камеру! Конвойный, уводи!

В хате нас встретили, как выходцев с того света, напряжение не спадало. Гринпис заварил чай, а Шах просто резался в нарды с Лесиком, при этом делая ошибки за ошибками. Объясняем всю суть наших бесед, Шах въезжает первый, — значит, внутрисемейные разборки? Возьмем мы — централ покраснел, возьмут они — будет повод, и опять централ покраснел. Стратеги, мать вашу..

— А, у нас теперь выхода нет, парни, — Лесик меланхолично пьет чай, — продуем — менты добьют, а возьмем — тоже не факт. Нашим отписал, с Мастером базарил, тот вообще без башки, сказал ему по тяжу, вообще по херу, одним эпизодом больше одним меньше.

— Братва, прогон пришел, — прервал наши размышления дорожник.

По идее, такие вещи должен был вскрывать смотрящий хаты или кто-то из его близких, но таковы покинули наши стены, и поэтому я иду, вскрываю маляву, читаю вслух: «Час добрый, братва, бла, бла, бла, и, наконец-то, главное — вчера в хате такой-то правильных и честных бродяг (конечно, а каких же еще, забыли указать еще, любящих сыновей), по беспределу вынудили выйти из хаты…» Ага, прям так и было. Ну и теперь объявить нас гадами и спросить по всей строгости арестанской жизни. Еще бы написали «довести до всего личного состава», твою мать. Смотрю на точковку внизу листа, отметились только, так называемые, черные хаты (умилила подпись Мастера «тебе надо, ты и спрашивай»); ставлю отметку «ознакомлен» и подпись «Сапер, хата такая-то», отдаю дорожнику, — тусуй дальше! Тот, чуть ли не бегом к дороге и через минуту малява ушла.

— Ну, друзья мои, ждем автора данного опуса, некоего Гошу Тбилисского (охренеть, в центре России, лаврушник учит как жить).

— Сапер, тебя Мастер, — подобострастно зовут меня к кабуре.

— Уру-ру, — доносится из за стены, — как сам?

— Как сала килограмм, — отвечаю избитой шуткой, — че у тебя?

— То не у меня, то у тебя че? На справедлив, к тебе гости сегодня будут. К нам никак — нас тут с десяток, им замес не сдюжить, а вот к вам — в самый раз.

— Спасибо, брат, — принимаю у него увесистую арматуру, невесть как попавшую в камеру. Расход! Пойдем готовиться…

День прошел, как обычно: подходил к кормушке медик с таблетками, да спецчасть приходила, ничего интересного. Да, и зашла пара передач к мужикам, из за чего возник вопрос — сколько уделять на общее. С этим вопросом они подошли к нам.

— Знаете, мужики, общак — дело добровольное, есть возможность — помоги, нет — не страшно. Считаешь нужным — ради бога, нет — так и спроса нет. Таким ответом я поставил мужиков в тупик, они привыкли отдавать по фиксированной ставке, а тут самим думать, и самим решать.

— Да ты, прям как законник, — ржал Шах надо мной, — хотя свято место не воробей…

После вечерней проверки стали готовится к приему гостей. Справедливы были готовы, на острие были я и Гес, Грин отошел чуть назад (ненамного, но назад), а Шах с Лесиком ушли за общак и занялись нардами. Ожидание тянулось, чифир уже булькал в горле, сигареты не успевали гаснуть, как закуривались новые. Вскоре шрифт стал все чаще и чаще дергаться, нас проверяли, и вот наконец ключ в замке лязгает, засов отпирается, на продоле тишина, я уверен — все обратились в слух. Дверь открывается и во всей красе заходит татуированный бабуин и с ним еще четверо, спецом, чтоб на равных.

— Я — Гоша Тбилисский… ТЮРЬМА

Проходит почти на пятак перед общаком один из его подручных, подобострастно ставит раскладной стул. Гоша сразу взял неверный тон, начав, — Значит так! Вам ломится с хаты. До мусоров тут порядок черный был, есть и будет, крест на хате ставить не буду…

— А ты сам-то кто? — сбивает его с тона Гестапо. — Слышь, чурка козлорогая, ты только недавно стоя ссать научился и тут, на моей земле, в России, порядок устанавливать будешь?!

— Я тебе больше скажу. Вы, русские — бараны, у меня отец — вор, дядя — вор, а вас ебать надо и доить, вы — никто!

— Слышь ты, абрек хуев, — встревает Шах, — мама — вор, тетя — вор… То, что вы купили, это нам насвистать, прикинь! И, если блатота на цырлах пляшет за шмаль, то мне лично по хую, веришь? И в армейке я вас гадов давил!..

— Короче, слушай меня, — начинает Гоша, но Шах повышает голос.

— Ты, чмо кавказкое, думаешь я предъяв твоих боюсь? Да вот хер тебе по всей морде! Я выйду, а я поверь — выйду, по притонам и блатхатам тусить не буду, это вам деваться некуда, у вас нет ничего, вы — голодранцы по жизни. Государство отобрало у вас все, любой барыга с охраной на правиле очко в лепесья раздерет вам…

Гоша стал вставать, но Шах точным ударом ноги отправляет его в дальний угол, четверо его подручных вынули не заточки, нет, настоящии ножи.

«Ну, с богом!» — промелькнуло в голове. Гринпис позади вкладывает мне в руку справедлив, и все — ходу нету пароходу, как говорила одна бабка.

Урка с ножом против Лесика — так, пыль из под ногтей, не успел и шага сделать, как нарвался на нокаутирующий удар ногой в голову. Войска дяди Васи — это вам не это. Трое, еще до конца не успев понять что происходит, получили сразу. Бью ближнего ко мне притом по голове, но он подставляет руку, слышен сухой хруст — нож падает; второй удар и все. Двое других зажались было в углу, ощерившись ножами, но Лесик с туборя хватает фаныч с кипятком и выплескивает им в лица, минута и все готово. Стоим, тяжело дышим.

— Обоссать их что-ли? — Говорит Гестапо, — вытирая кровь с руки.

— Зацепило, однако, — отвечает он на мой взгляд, — старею, брат, старею.

Как в сказке, открываются тормоза, новый ДПНСИ, осмотрев поле боя, ухмыляется.

— Я вижу встреча прошла на высшем уровне?

— А то! — отвечает ему Шах, — мы не виноваты, гражданин начальник, чес слово!

— Ладно, — безлобно ворчит начальник.

— Выноси! Из глубины продола появляются персонажи из хозбанды и, опасливо косясь на нас, забирают двоих, трое кое-как выбираются сами.

Все, теперь можно передохнуть. Мастер тем временем дежурит у кабуры.

— Ну чего, как там, встреча? — спрашивает он меня вместо здравствуйте. Я вкратце поясняю ему суть.

— В транзитке блатных щеманули не хило; в три пять и в три девять тоже наши верх держат; в осужденке — раздрай, ждут маляву с воли (там сходняк по вашу душу, вы популярны, как Майкл Джексон). Мастер настроен по-боевому, поэтому у него любой кипишь, кроме голодовки, приемлен.

— Так что, Сапер, нам теперь переть до края. И вот еще, мусора на прогулку если поведут, смотри, они спецом могут совместить либо с четыре ноль, либо один пять, там вообще все блатари. По одному на боксарь не идите, сами понимаете.

— Спасибо, мастер, или вернее благодарю, — усмехаюсь я в ответ, — ладно, расход по мастям, бродяга.

Первая ласточка пришла под утро в виде малявы из осужденки два семь, помимо как всегда, фарта, удачи, и всего воровского, там была просьба выручить чем-нибудь от головной и ушной боли, то есть прислать чая и табаку, а так же прояснить, что там такое у нас происходит. Пока я писал ответку и готовил бандюки с грузом, Гестапо разводил клейстер, а Шах распускал носки на нитки. Ружье нужно было позарез, надо было налаживать связь. Наконец-то, уже перед проверкой, словились с два семь и отправили и груза, и маляв. Поверка прошла странно, просто открыли дверь в камеру и спросили: «Все на месте?»

Я крикнул: «Все начальник!» После чего поверка закончилась. У меня не выходили из головы номера под записью «мама» и «папа». Телефон лежал на дальнике в пакете, поэтому достать труда не составило. Минут пять колебался кому звонить, наконец-то решился и набрал номер «папа».

— Ну привет, чегевары, — услышал я голос. Сомнения отпали сами, на том конце разговаривал со мной начальник режима централа. Значит все правда, на смену блатным приходим мы, и по сути не меняется ничего. Прав Шах, ох как прав…

Час добрый, начальник! — стараюсь как можно более бодрым голосом ответить я.

— Ну что, не всех поубивали? — как-то весело, даже подозрительно весело, говорит режимник.

— Вы со стукачами разберитесь в хате. Ладно нам, а то этим еще барабанят, — сообщает мне собеседник. — И вот что еще…

В течении минуты я выслушивал отеческие наставления, из которых выходило, что я не просто лошара, а лох печальный. В драку то мы ввязались по самые помидоры, но нахрапом, не зная ни расстановки сил, ничего, просто нам везет пока… Пока сверху не передумают. Поэтому, пока ветер, как говорится попутный, надо форсировать события. Поговорив с режимником, я собрал совет стаи и обрисовал ситуацию.

Шах все так же невозмутимо произнес, — стукача ихнего и искать не надо — Король зачастил к дороге часто. Ладно, сегодня стреляться будем, а там качаем.

На том и порешили. Спали, как всегда, по очереди, ждали вечера. А уже после поверки, ближе к полуночи, Гестапо приготовил конусообразные бумажные типо воланы, с тонкой ниткой от носков, контролька в обиходе, а Шах забрался на верхний шконарь с трубой из газеты. Наступило время. Малява о времени стрельбы, кочуя через прогулочные боксари, уже была у адресата, так что нас ждали.

— Уру-ру, пять семь…

Пауза.

Оттуда наконец — Да, давай…

Теперь все зависит от состояния прокуренных легких Шаха — выдох, плевок, и волан (она же — пуля) ушел, нитка быстро слетала с карандаша. Все невольно затаили дыхание, обычно нужно было два три выстрела, но тут действительно, дуракам везет.

Слышен голос, — Дома!

Шах орет, — принимай! — и привязывает к еле заметной нитке уже потолще, а за ней пошел канат, сплетенный из шерстяных носков и свитеров, распускали и плели весь вечер, еще при прежней власти. Дорога работала, груза и малявы через воздух приходили и уходили в кабуры. Ну и конечно, куда тут без любви. На женский и из женского продола летели писульки «люблю, куплю и полетели», эх жизнь, она и тут — жизнь.

Мы оставили дорогу дорожникам, единственное что контролировали, чтобы шнифт был убит. Поэтому если кто и заглянул бы в глазок, то увидел бы спину потенциального зека, который, якобы, варит чай, да тупит, задавая вопрос: «А? Чего?» В общем, схема отработана.

Наши малявы ушли одни из первых, подписали мы их аббревиатурой наших частей, так что блатарям, в основной массе не служившей, просечь фишку ума просто бы не хватило. Ближе под утро подтянули Короля, этот двадцатилетний придурок был насквозь пропитан воровской романтикой, поэтому разговор с ним предстоял долгий и нудный. У него в разговоре постоянно были слова вроде «положенец», «постанова», и так далее, ссылки на авторитетных воров и их сходняки, будто бы он сам там и присутствовал.

После вступления за жизнь я вкрадчиво начал, — Вот скажи мне, дружище, ты к гопникам как вообще дышишь?

Тот призадумался, — Не мужики, но им что на дядю горбатится чтоли? Они выбрали свою дорогу, уважуха..

— А теперь, смотри, — начинаю потихоньку закипать я, — у тебя мама есть?

Тот кивает головой.

— Воот, — продолжаю я, — она не блатная, она всю жизнь ебашила, чтобы сыночка своего одеть, обуть, да накормить посытнее. Вот идет она уебанная с работы, еле ноги тащит, думает как бы сыночку, кровинушке своей передачку замастырить, а ее по головенке тюк и забрали все, да спустили, на бухло, блядей и наркоту. А че, им же уважуха, они, блядь, рыцари с большой дороги!..

— Да я не в этом плане… — начал этот уродец.

— Заткнись, сученок и слушай! — уже окончательно зверею я, — маму ты любишь, песенки Круга любишь (как же, мама мамочка). Да никого ты, мразь, не любишь! Себя только! А маме пишешь — «Принеси, Купи, Достань!» И тебе похуй, что матери лекарства нужны, что в нее соседи пальцем тыкают, маму он, блядь, любит… Романтик нашелся!

— Да я это… — Король даже побледнел.

— Хули Это?! — выдаю ему я, — Хочешь быть блатным? Пиздуй! Только вот что уяснить надо, когда ты на обоссаном матрасе будешь подыхать от передоза или паленки, в компании таких же синих дебилов, вспомни, вспомни, сука, сегодняшний день. Ты — мразь малолетняя, не тебе осуждать мужиков, которые сели! Это — их жизнь! Ты на себя посмотри, шестерня тупорогая, мы думаешь не знаем, что блатным стучишь? Знаем, еще как знаем. А почему мы тебя не ебнули знаешь?

Тот бледный, как мел, молчал.

— Да потому что нам насрать на таких, как ты! Тебя свои же на кукан насадят, просто так от скуки, как молодое мясо, а подвести тебе хуй к носу это как два пальца обоссать, ты меня понял? Иди!..

Конец ознакомительного фрагмента.