Сто сорок писем Василия Белова

Анатолий Грешневиков (2019)

Классик русской литературы Василий Иванович Белов (1932–2012) оставил потомкам не только великие эпохальные произведения, но и большое эпистолярное наследие. Данная книга состоит из писем писателя, адресованных известному политику и общественному деятелю, писателю-экологу A. Н. Грешневикову, с которым дружил на протяжении долгих лет. Так как каждое письмо является ценным источником сведений о повседневной жизни, творческих и духовных поисках B. И. Белова, то автор дает к нему свой комментарий, чтобы воссоздать атмосферу прожитых писателем лет и историю его встреч и взаимоотношений со множеством разных людей.

Письмо двадцать четвертое

Дорогой Анатолий Николаевич! (забыл, старый дурак, имя твоей супруги).

Вот несколько подвернувшихся снимков. Я с удовольствием бы избавился от всех своих архивов… В том числе и фотографий.

Поздравляю с Крещенским сочельником. Завтра Богоявление. Берегите детей и воспитывайте их в христианстве, чтобы потом не страдать, как я.

До свидания, жду в Вологде. Белов. 18 января 2002 года.

Моя жена Галина приехала в Москву проведать, как идет учеба у младшего сына. Зашла ко мне на работу, а там, в кабинете сидят Белов и Заболоцкий. Разговоры вначале шли о том, о сём, о районной газете, где жена работала главным редактором, о деревне, из которой бежит молодежь. Про детей беседа вышла более горячей.

— Сыновья с неохотой едут копать грядки, — сетует Галя. — Приедут на дачу помочь нам, а я вижу, им не особо нравится с землей возиться.

— У вас хоть едут в деревню, а у меня дочь никакими коврижками в родную Тимониху не заманишь. Никакой речи быть не может о том, чтобы помочь по хозяйству.

— Нет, у нас отца и старший, и младший слушаются. Побаиваются. Скажет, что надо помочь, — они помогают. Сами порой и не догадаются. Но, как я, на грядках работать не хотят.

— Я бы рад был, если бы меня дочь слушалась…

Мне этот разговор, похожий на ворчание стариков, не нравился, и я попытался перевести его на другую тему.

— Сами виноваты, — заявил я. — Надо воспитанием заниматься, воспитывать по принципу «Делай, как я», у нас все времени нет, всё работа, работа, работа.

— Всё так, — кивнул головой Белов. — Мы вечно заняты…

— При чем тут «вечно заняты», — неожиданно наш разговор прервал Заболоцкий. — Они сами должны понимать, почему отец занят, какая на нем ответственность… Сидим вот мы у тебя, Вася, в комнате, пьем чай, смотрим телевизор, а Аня приходит с улицы, заходит к нам и сразу переключает «ящик». Даже не спросит разрешения, ничего не скажет, просто берет и врубает свою телепрограмму. Ей так нужно.

Извечная спорная тема «Отцы и дети» вылилась в более серьезную дискуссию. Примеры следовали один за другим.

Потому письмо Белова с советом заниматься христианским воспитанием детей было к месту, как продолжение прошлого горячего разговора. Правда, из всего сказанного Беловым следовал один лишь серьезный укор дочке — та медлила с замужеством, жила одна, а ему хотелось, чтобы она обзавелась семьей и нарожала внуков. Наверное, это простительная критика в адрес любимых детей, заставляющих страдать родителей.

Последние «подвернувшиеся снимки», которые Белов прислал мне, успели войти в новую книгу. То были фотографии семейного характера: отец на заготовке леса, портрет с женой и дочкой, автор во время службы на флоте.

С большой обеспокоенностью я отнесся к желанию Василия Ивановича избавиться от личного архива. Одно дело — освободиться от фотографий, передать их в музей или в библиотеку. Впоследствии их легко восстановить, заново отпечатать. Хотя старые семейные снимки труднее всего найти. Их вредно считать лишними. Они должны передаваться из поколения в поколение. Да и снимки с известными людьми в семейном архиве не могут не пригодиться.

Освобождать письменный стол и домашнюю библиотеку от писем друзей и читателей вообще опасно. Эпистолярное наследие не подлежит восстановлению. Разорвешь письмо Шукшина или Рубцова, и потомки никогда не узнают, о чем беседовали и переживали их кумиры. Даже если отдашь архив на хранение в случайный музей, и то спокойным можешь быть, если в этом учреждении работают подвижники, совестливые сотрудники, для которых письма великих творцов не являются товаром.

Мне довелось видеть, как Белов избавлялся от писем читателей, которые приходили к нему массово, заваливая рабочий стол. Он их то сжигал, то рвал. Пришлось предложить ему отдавать их либо в музей, либо мне для составления соответствующей книги. Василий Иванович иногда перенаправлял мне читательскую почту. А письма его друзей-писателей стал частями передавать в Ленинскую библиотеку в Москве.