Мы служили на флоте

Анатолий Николаевич Пашко (2024)

Эта книга о службе вчерашнего школьника из Беларуси на ВМФ СССР в восьмидесятые годы прошлого столетия. В ней повествуется о том, что пережил сам автор и его товарищи, проходя службу на отдельно взятом большом противолодочном корабле «Стройный» Северного флота. Несмотря на процветающую в те годы махровым цветом «годковщину» («дедовщину»), которая в сюжете произведения не замалчивается, а освещается изнутри, автор с большой любовью и ностальгией пишет о нелегкой службе военных моряков, о романтике дальних походов, об участи экипажа корабля в противостоянии морским диверсантам ЮАР и боевикам УНИТА в Анголе.Основной посыл произведения — «Не служил бы я на флоте, если б не было смешно». Юмором пронизаны практически все рассказы о реалиях флотской жизни и повседневности быта советских граждан.

Дружба народов

В начале этой главы, во избежание недоразумений, я официально заявляю, что с одинаковой симпатией отношусь ко всём нациям и народностям. Для меня не существует плохих наций и, по-моему, глубокому убеждению, ни одна из наций не может ставить себя выше другой.

Только в учебном отряде я понял, настолько большая наша Родина — Советский Союз. Здесь я встретился со многими представителями Средней Азии и горного Кавказа, а также другими национальностями. В нашей роте все эти представители «великого и могучего» были собраны в 4-ом взводе. Их обучением (хотя для меня осталось тайной, чему их учили кроме русского языка) занимался замкомвзвода, старшина первой статьи, армянин по национальности по имени Армен. Армен к моменту призыва окончил три курса Ереванского государственного педагогического института. Свободно владел как русским, так и французским языком. Несмотря на его маленький рост, личный состав, наплевав на требование уставов, первое время уважительно называл его «Началныка». Проблема в том, что большинство с трудом говорила на русском языке, а читать и то с трудом могли лишь единицы, поэтому выговорить уставное «Товарищ старшина первой статьи, разрешите обратиться» для них было подобно тому, что для нас заговорить на немецком языке.

Койки нашего кубрика соприкасались с койками 4-го взвода, и мы были вынужденными быть зрителями показательных порок, которые Армен иногда вечером устраивал своей «Дикой дивизии» (так за глаза мы называли между собой 4 — ый взвод). После построения взвода Армен выводил кого-нибудь из своих «отличников», и начиналась воспитательная экзекуция. Первый месяц до присяги одним из многих, но постоянным объектом его ежедневного воспитания был представитель каракалпакского народа по фамилии Алимов. Армен прекрасно, без какого-либо намека на акцент, разговаривал на русском языке, но со своим войском предпочитал разговаривать на понятном им восточном диалекте русского языка, отличительной чертой которого является отсутствие мягких звуков: например, отсутствие мягкого звука «эль», а всегда только твердое «лы». Однажды своей учебой Алимов конкретно достал Армена, поэтому последний с первых слов стал наезжать: «Алымов, ты, когда выучишь присягу? Уже две недели прошло, как мы начали её изучать». Гордый сын кочевого тюркского народа, ростом метр пятьдесят и то, что называется в прыжке, невозмутимо молчал, и всем своим видом показывая, что ему ни капельки не стыдно за свои успехи в освоении морской специальности. Армен продолжал, не сбавляя темпа, грозно нависая над своей жертвой: «Алымов, я хочу знать, когда?» Слова «когда» Армен повторил раз пять, бросая это слово непосредственно в лицо Алимову, и все-таки пробил защитную броню последнего. Сохраняя невозмутимость Алимов, словно отмахиваясь от назойливой мухи, наконец-таки, произнёс: «Ныкогда». Когда лингвистическое сознание Армена переварило значение слова «никогда», — от такой открытой наглости Армен первоначально замер, и нам со стороны было видно, как его возмущенный разум начинает потихоньку закипать, поднимаясь всё выше и выше, но достичь точки кипения ему не позволил Алимов. Он вернулся с бескрайних степей и пустыни Каракумы, где пребывала в последнее время его душа, и соизволил объясниться, произнеся короткое предложение: «Алымов чытат ны умеет». Если бы в это время появился сам командующий флотом, Армен, наверное, удивился бы меньше, чем после услышанного.

— Как Алимов читать не умеет? — спросил миролюбиво Армен, при этом он перестал коверкать русский язык, четко произнося мягкие звуки. — Согласно твоего личного дела, ты Алимов, закончил десять классов. У тебя в аттестате ни одной тройки нет. Только четверки и пятерки, — скорей дружелюбно чем враждебно произнес Армен.

Настал черёд прояснить ситуацию Алимову. Глубоко вздохнув, словно каясь в самом страшном грехе, Алимов вынужден был пояснить:

— Алымов толка тры мэсаца в первом классе в школе учылса. Атэц сказал, что хватыт и увел мэна в стэп, к авцам.Чэрыз дэсят лэт атэц прыгнал дырэктору школы тры барана, а тот дал атэстат, что я школу закончыл. Чтобы былы адны пятерки — дысят нада 10 баранов. А атэц сказал, что я больше трох баранов не стою.

И после Алимов стал просить, чтобы ему дали карабин, а он докажет, что не зря провел 10 лет в степях, а если можно — то отправьте его служить в кавалерию.

Вот она правда жизни: с одной стороны — смешно, а с другой — горько. Оказывается, что в СССР можно законы не соблюдать, и есть места, где люди оцениваются баранами. Лично для меня история Алимова показала, что советская власть есть даже в песках, раз такого джигита поймали и отправили служить на флот.

Надо отдать должное педагогическим способностям Армена. К исходу учебки большинство из его взвода довольно сносно общалось на русском языке. Как-то раз, ближе к выпуску, в нашу роту с проверкой пришел начальник учебного отряда — капитан 1-ого ранга. Дневальным по роте стоял один из «Дикой дивизии». Когда начальник поднялся к нам на этаж, дневальный подал команду «Смирно» и, в виду отсутствия дежурного по роте, стал громко докладывать: «Таварыш, камандырка! — в воинских званиях он не разбирался. — Рота была, рота — нэт. Рота вышла на абэт. Докладывает курсант Магамэд». В присутствии вышедшему на шум командира роты, дружески улыбаясь, начальник учебного отряда объявил Магомедову благодарность. Мотивируя тем, что, несмотря на укороченный вариант доклада, Магомедов доложил, по существу.

Ещё в тридцатые года прошлого столетия товарищ И.Сталин официально заявил: «В СССР национальный вопрос решен полностью». Сказал — как отрезал. И никто не посмел уточнить у великого кормчего, как он решен. Замполиты же продолжали долдонить, что все народы в СССР живут в братском мире и согласии. Мы им верили.

В учебном отряде большое внимание уделялось внешнему виду. Как предписано Строевым уставом, заместители командиров каждое утро перед ротным построением проводили проверку внешнего вида личного состава. Избежать которого — было невозможно. Матрос должен был всегда аккуратно одет, а точнее форма должна быть чистой и поутюженной. Это удавалось легко, так как на грязные работы нас практически не привлекали. За исключением уборки ротных помещений и учебного корпуса. Кроме того, матрос был быть побрит и иметь аккуратную стрижку. Чтобы не было расхождений в толковании слова «аккуратная», старшины нам сразу довели значение этого слова: стрижка должна быть близкой к нулю. Вот тут-то у нас в начале службы и возникали проблемы, так как настоящих парикмахеров среди нас не было — мы вынуждены были учиться стричь друг на друге и притом ножницами. В одно из воскресений, когда личный состав в свободное время был предоставлен сам себе, что случалось крайне редко, а точнее готовился к следующей учебной неделе: кто сидел на баночке просто в кубрике, кто гладил форму, а роте в это время разворачивались представление.

Сначала бешенной лошадью по ЦП (центральный проход) проскакал один из джигитов «Бешенной дивизии», при этом в конце прохода он с галопа на шаг не перешел, а подпрыгнул и ласточкой залетел под ближайшую к стене койку в кубрике. С небольшим интервалом на ЦП нарисовался второй джигит. Вид его был ужасен. В одной руке он держал окровавленные ножницы и грозно ими щёлкал. Он был весь в крови и прилипшими к ней волосами. Кровь стекала на форму из наполовину разрезанного уха. С криком: «Алык! Ыды садыс! Тэпер я тэбя стрыч буду» — пострадавший бегал по кубрике и искал своего парикмахера. Последний безмолвно лежал под шконками и не вылез оттуда, пока старшины не вмешалась и не предотвратили дальнейшее кровопускание. А вечером этот недостриженный джигит, с наложенными швами на ухо, и его несостоявшийся парикмахер весело на своем языке щебетали в углу кубрика. Земляки. И этим все сказано.