Подкова. Cтихотворения
«Подкова» – восьмая поэтическая книга члена Союза писателей России Анатолия Смирнова. В этой книге поэт, следуя традициям русской классической поэзии от А. Пушкина до Н. Заболоцкого, стремится сказать своё слово о жизни и смерти, истории и судьбе России, русской природе и глобальной цивилизации, человеческой душе и смысле бытия. Под яркими насыщенными метафорами образами открывается постановка глубоких культурно-философских проблем современности. Книга содержит нецензурную брань.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Подкова. Cтихотворения предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
2
В РОЩЕ
День осенний, мечта пошехонца, —
Золочёных берёз лепота;
В небесах то ли бледное солнце,
То ли лик занебесный Христа.
В тишине, распустившей по-лисьи
Хвост молчанья к святой синеве,
С веток хрустко срываются листья
И шуршат, замирая в траве.
Над рябины большими кистями
Серебрятся, кружа, мотыльки.
Тонко пахнет землёй и груздями,
Влажной свежестью близкой реки.
Ощущенье былинной свободы
Проницает все ткани души,
Как и грусть, что не прожиты годы
В этой праведной русской глуши.
«Стеклянные бока безумных облаков…»
Стеклянные бока безумных облаков.
Голодные глаза блуждающих комет.
Я в небо не хочу, где звёзды мрачных льдов
Глотают, как живцов, нерукотворный свет.
О, истина моя, о иссиня-черна,
Земля углей, золы и прочих злачных мест!
И даже пусть моя, а не твоя вина,
Что мир сошёл с Христа,
чтобы взойти на Крест.
Где осень шебуршит багрянцами в листве
И ясень ветви гнёт под тяжестью семян,
Не мне ль искать глаза
в простуженной траве
И не тебе ль мечтать про даль и океан?
О иссиня-черна, о исчерна-красна
И белая, как пыль взлетающих дорог,
Ты у меня одна! И пусть моя вина,
Что мир взошёл на Крест,
чтоб спасся вечный Бог.
«Бесснежный декабрь…»
Бесснежный декабрь.
Дальний стук электрички.
Под окнами улицы плитка сырая.
О чём говорить, если всё столь привычно, —
От смерти до родов, от бездны до Рая?
Спуститься по лестнице, выйти на ветер
И молча бродить средь людей между зданий,
Чтоб сон нагулять, чтобы знать, что на свете
Всё те же и воздух, и грусть ожиданий.
На улицах лица без света, без воли,
Как стадо, гонимые посохом Бога…
А ночью приснится ячменное поле
И, пыльная, к отчему дому дорога,
И небо над полем насквозь голубое,
За полем у края деревни рябина
Да еле заметный дымок над избою,
Где будто бы ждут ещё блудного сына.
«А ночью вызрел снег…»
А ночью вызрел снег
во мгле небесной сферы
И в белое одел весь город мрачно-серый, —
Газоны, крыши, тротуары, мостовую, —
Глазам явив зимы отраду световую.
Зимой всегда светло, покуда нет метели.
По лесу в ночь идёшь, вокруг чернеют ели,
За тучами луна и звёзды, но от снега
Всё истекает свет, им впитый в недрах неба.
Зимой всегда светло, покуда нету вьюги.
Снежинки — добрых звёзд сестринские
подруги,
И глубина небес, вдыхая знобкий воздух,
Коль не рождает их, из мглы рождает звёзды.
Как ночь тогда дивна!
Она дивней, чем лебедь, —
Созвездия на земле, созвездия на небе,
Мерцает и горит всё зыбью жёлто-синей,
И бледная луна в выси плывёт богиней,
И звёзды вниз летят — одна, вторая, третья…
И кажется, стоят вокруг тысячелетья.
СОРОКИ
Как только сдвинет небо облачные шторы
И пудрой снега забелит слегка просторы,
В людинец города сороки прилетают
И, как в зверинце мы, за нами наблюдают
С крыш, с веток, с проводов…
— Так дики эти люди:
И солнца ещё нет, а их уж что-то будит,
Выносит из домов и резвыми шагами
До полночи они топочут меж домами,
Тела свои суют в железные коробки
И из коробок тех устраивают пробки.
Да, все они спешат, глазищами сверкают,
А для чего живут совсем не понимают.
Как хорошо, что Бог послал такой гостинец:
Двуногих бегунков всех заключил
в людинец!
Вот потому в лесу, завидев человека,
Всегда мы так кричим, трубим тревогу века.
И прячется всяк зверь, внимая
нашим крикам,
Он знает — в лес пришли
глупцы в азарте диком,
Собравшие в себе все злобы и пороки,
Чью суть прознали мы, философы-сороки.
ПНЕВМОНИЯ, ЦЕНА КИСЛОРОДА
Бессонной ночи ознобная тьма.
В глазах нездешнего света круги.
Стучит, стучит в окошко зима
Кривыми руками ведьмы-пурги.
Стучат, стучат точно в такт ей часы,
Пружиной толкая судьбу вперёд.
И демон смерти сопит в усы,
Ворочаясь в чёрном углу, как кот.
В мозгу — свинец, не поднять головы.
И нет кислорода — вдыхаешь пар.
Включить бы свет, да не встать, увы, —
Хрипение в лёгких, ознобный жар…
Вот так бежишь по годам во всю мочь,
Богатства побольше стремясь собрать,
Как вдруг налетает с удавкой ночь
И всё ты готов за воздух отдать,
За то, чтобы в лёгких жил кислород.
И ужас ломает твой мозг и грудь, —
Ты знаешь, что будет, как миг придёт,
Когда ты не сможешь уже вдохнуть.
«Из дома вышел — встретил себя на углу…»
Из дома вышел — встретил себя на углу,
Тащившегося сквозь февральскую мглу.
С собой разминулся, побрёл сквозь метель
Дорогой через март в вербноликий апрель.
Хотя фонари светили, но было темно.
А я-второй сидел дома, смотрел в окно.
НА ПЕНСИИ
Начало марта. Снег растаял.
С утра на улице серо,
лишь капли на ветвях блистают,
как перламутр и серебро,
Да в ярких куртках по дорожкам
спешат к учёбе школяры.
А я сижу, гляжу в окошко,
дожив до старческой поры.
Теперь могу хоть до обеда,
покинув скучную кровать,
я в мягком кресле вялым дедом
полуглядеть, полудремать;
в дремоте слушать с чуткой ленью,
встопорщив уши и усы,
как сквозь меня текут мгновенья,
сливаясь вкруг меня в часы.
Могу я видеть третьим оком,
как омывая всё подряд,
они уносят нас потоком
в гремящий в бездну водопад,
над коим ангелы летают,
роняя в брызги вод перо…
Начало марта. Снег растаял.
Весь день в душе моей серо.
ХУДОЖНИК
Всё пишу среди битвы и пира,
Среди грохота и тишины
Образ мiра и образы мира,
Образ мужа и образ жены.
Всё черчу среди бед и проклятий,
Облепивших судьбы берега,
Образ старца и образ дитяти,
Образ друга и образ врага.
Вверх взбираясь по жизни отлогой,
В свете солнца и в блеске луны
Всё рисую я образы Бога
Страстотерпца и пса Сатаны.
Словеса, что в быту зачерствели,
Размягчаю я ночью и днём
То растопленным снегом метели,
То горячим пьянящим дождём.
И монах, и солдат, и острожник
Влили в жилы мне ярую кровь,
Сила духа — мой верный треножник,
Мои кисти — мечта да любовь.
В МУЗЕЕ ВОСКОВЫХ ФИГУР
Людских судеб земное колесо
закручено неведомою силой,
и лепленной историей Тюссо
дышать ещё печальней, чем могилой.
Аристократок горделивый лоск
и королей развёрнутые плечи
теперь лишь ткань да крытый лаком воск,
который можно переплавить в свечи.
ИСТОРИЯ
Преданья дней, писанья лет — гробы,
кресты, костры, бичи, стенанья, вздохи…
История вставала на дыбы
и сбрасывала со спины эпохи.
И много ли среди вождей племён
припомнишь тех, кто в буйной круговерти
смог усидеть в крутом седле времён
до старостью назначенной им смерти?
И много ли в великих городах,
запавших в летописцев ум и око,
припомнишь ты проживших на медах,
толпою не растерзанных пророков?
Мечом, огнём и ядом каждый век
шпынял всех тех, кто к истине стремился,
и лишь практичный мелкий человек
во всех щелях плодился и плодился.
Как муравьи, число его росло,
вспухало меж несчитанными днями
и вот теперь истории седло
заполнено одними муравьями.
Её поводья некому держать, —
в галоп несётся бешено и криво
и, видимо, уже недолго ждать,
когда гнедая сверзится с обрыва.
«Пусть дом мой беден, ужин скуден…»
Пусть дом мой беден, ужин скуден,
Судьба, как спутанная нить,
Я в мир пришёл, чтоб верить людям
И жизнь горячую любить.
А потому благожеланно
Прощаю им на склоне лет
Меня настигшие обманы
И холод мне суждённых бед.
Лишь об одном, хибарный житель,
Прошу я их при свете дня:
— И, вы, за зло моё простите
Несовершенного меня,
Хоть потому, что был в обиде
Я лёгок — злость стирал, как мел,
Что никого не ненавидел
И ненавидеть не умел.
НАД ВОЛГОЙ
Ещё не ночь, уже не вечер.
В реке зари лимонный блеск,
а берегов крутые плечи
окутал сумрак. Водный плеск
в надволжский парк летит и в шёпот
листвы вливает томный стон.
За парком слышен фабрик рокот
да улиц ропоты и звон.
Над левым берегом, над рощей,
восходит красная луна,
и свет её с зарёй полощет,
мешает тёмная волна.
Уставший мир привстать стремится,
но сна не может превозмочь.
На деревах примолкли птицы.
Вот-вот нас всех накроет ночь.
РЕКА
То небо синее, то тучи,
То солнца диск, то диск луны
И звёзды мелочью сыпучей
В стекле реки отражены,
Когда по прихоти погоды
Не крутят ветры волн кольцо
И можешь ты, склонившись к водам,
Увидеть в них своё лицо.
Увидеть шрам на гребне носа,
Виски в печальной седине…
Но что таят речные плёсы
В своей текучей глубине?
Кто там плывёт во мгле подводной?
Сомы меж стеблями травы?
Или утопленник безродный,
Лишённый татем головы?..
Что там скрывают, как засады,
Ходы песчаных катакомб?
Войны прогнившие снаряды?
Сырой тротил авиабомб?
Или поблёскивают под течью
Неспешных вод и длинных лет
Там с пальцев спавшие колечки
И клады древние монет?..
Жизнь, как река, необычайна
Мне не обличием своим,
А тем, что истина и тайна
Судеб скрываются под ним,
Что чьей-то волей наши души
В незримом плавятся огне…
Мы видим все, что есть снаружи.
Блажен, кто видит в глубине!
1. ИЗ ПРОРОКА ИСАЙИ
Одолела нас властная скверна
То кнутом, то цветным калачом.
Где Юдифь, что главу Олоферна
Отсечёт в два удара мечом?
Мужи стали трусливы по-бабьи,
Юны глупы, как стадо ягнят.
Плески рыбьи да сопельки рабьи
Вязью улиц летят и висят.
Как достоинства славят пороки
Трубадуры всех новых господ.
Где горящие верой пророки,
Что за правду поднимут народ?!
«Облачной почвы грядки…»
Облачной почвы грядки
Ветер рыхлит, как глину.
Солнце играет в прятки
С древней речной долиной —
То подмигнёт ромашкам,
То ускользнёт за облак
Так, что темно букашкам
Между травинок волглых.
Солнца букашки просят,
Луч — путеводной нитью:
Много уж лет не косят
Эти луга над Ситью;
Спутались дико травы,
Трудно сквозь них пробраться;
Грустно букашкам, право.
Грустно и мне здесь, братцы:
Не промычат коровы,
Не прогорланят певни;
Спят на холмах сурово
Брошенные деревни, —
В чёрном бурьяне грядки,
Пруд заплывает тиной…
Люди играют в прятки
С древней речной долиной.
НА ЛУГУ
От вечных слов, от слов высоких,
Что дали Гегель и Платон,
Меня уводит пыль дороги
Под в взбитых сливках небосклон.
Средь колокольчиков и кашки,
Среди ромашек и гвоздик
Куда загадочней жизнь наша,
Чем среди толстых умных книг.
Ярилы лик горит опалом,
Шмели летят подобьем пуль,
И тайну древнего Купалы
Раскроет вечером июль.
Душа полна речным простором,
Светла, как воды, голова,
И, может быть, сойдут к нам скоро
Иные вечные слова.
У РЕКИ
На берегу реки у дум в плену
Сидел полдня на камне-оковалке.
Сидел, молчал, глядел на быстрину
Да на стрекоз, игравших в догонялки.
Сверканье струй и музыка воды
В душе рождали странные потоки,
Как будто нет ни смерти, ни беды
И вечен запах почвы и осоки,
И никогда на эти берега
Пластом не лягут снежные морозы…
Текла река, склонялась к ней куга,
Глаза на них таращили стрекозы.
Река текла, качались камыши
У быстрины лениво и беспечно…
А может быть, то, что внутри души
Порой течёт, на самом деле вечно?
СТРЕКОЗА
Стрекотунья-хохотунья,
голубая стрекоза,
у тебя полны июня
телескопные глаза.
Видишь справа, видишь слева
в сетке радужной миры,
трав надводных королева,
бичеватель мошкары.
Ты мне села на колено,
изогнула гибкий стан,
и стекает смеха пена
по хищнеющим устам.
Лучше б мне с тобой носиться
над прохладами реки,
чем над буквами томиться
в знойном мареве тоски.
Как бы мне с тобой метаться,
совершенный вертолёт,
и для отдыха спускаться
на кувшинок белый лёд!
Только ты четырёхкрыла,
шесть имеешь цепких лап;
у меня же — руки-вилы
да ступни для страха жаб.
В этих членах мало толку:
хоть и ум в глазах горит,
для тебя я с виду только
неподъёмный инвалид.
Пусть умильно корчу рожу
и плету из букв цветы,
я лишь тёмное подножье
для летучей красоты!
ГРОЗА
Гроза обложила деревню
В небесной близи и дали.
Под громом трясутся деревья
Над дрожью травы и земли.
И молний чешуйные взмахи
Хвостятся в небесных ручьях,
Рождая и искры и страхи
В твоих затенённых очах.
Вот щука грозовая вволю
Прошила хлябь неба до дна
И факелом вспыхнула в поле
Соседского сена копна.
Любимая, страхов так много
Живёт на Руси испокон!..
Давай же помолимся Богу
На тёмные лики икон
За русское право и лево,
За хлеб и сохранность жилья,
За то, чтоб не вспыхнул к нам гневом
Громовый возница Илья,
За то, чтобы к божьей лазури,
Души напрягая весло,
Прошли мы сквозь грозные бури,
Проплыли сквозь адское зло!
ЛЕШАЧИЙ ХОЛМАН
Я забрёл на Лешачий холман
в зацветающем солнцем лесу.
По логам волокнился туман,
поднимая на воздух росу.
На холмане под блеском берёз
в ней сверкали черничник и мох;
солнца луч, словно цапельный нос,
пил её под чуть слышимый вздох…
Я два раза спускался в ложок,
чтобы дальше пройти сквозь туман,
но кустарник толкал меня в бок
и опять выгонял на холман.
Я на солнце пытался идти,
но оно, пролетая мячом
в мелкий ельник, что встал на пути,
возвращалось за левым плечом.
А в просвете кустов вдалеке
на секунду-другую возник
что-то нёсший в заплечном мешке
с посошком бородатый старик.
Ах, Лешачий холман, ты — беда,
ещё дед говорил мне, хуля:
«Кто зайдёт на него, тот всегда
не по разу даёт кругаля.
Видно, кем-то начертан здесь круг
непонятных энергий и сил.
Я и сам в своём детстве не вдруг
здесь с холмана с отцом выходил,
а отец знал до кочки весь лес,
помнил каждую тропку в кустах…»
И вот в душу влезает, как бес,
первобытный щекочущий страх.
Осеняю трёхперстным крестом
свою грудь, свои плечи и лик
и гляжу — под засохшим листом
усмехается мне боровик,
а чуть дальше — ещё три рядком;
страх забыв, вынимаю свой нож…
Через час с полным я кузовком,
весь промокший, на беса похож.
Из логов источился туман;
вся роса забралась под лопух.
Наугад я иду сквозь холман
и как раз выхожу на тропу…
Вот и ельника чёрного край…
Вот и к полю бегущий родник…
Жаль, что мне не поведал всех тайн
обсмеявший меня боровик.
«Слова меняют смысл…»
Слова меняют смысл,
как человек желанья
С теченьем дней и лет, с ветшанием телес.
Для деда моего, что в поле вышел ранью,
Иным был свет зари, иным был свод небес.
Живой была земля,
живым был каждый стебель
И ржи, и ячменя, мерцающий в росе,
И божий лик всегда он въяве видел в небе,
И божий мир
всегда пред ним вставал в красе.
И четырёх сынов да трёх упрямых дочек
Он, пахарь,
в жизнь поднял и Богу преподнёс.
А в смерть ушёл легко,
как в сон спокойной ночи,
Пред смертью объявив,
что звал к себе Христос.
И смерть его тоской
на ближних не повисла, —
Остался мудрый лик, остался мудрый свет…
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Подкова. Cтихотворения предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
