Девять ночлегов с воином, шаманом и кузнецом. Очерки по этнопедагогике

Анатолий Цирульников, 2020

Говорят «модернизация», а пахнет нафталином. Знакомыми до боли приемами, интонациями, выражением лиц. Лица новые, а взгляд тот же. Глаза – зеркало души. У модернизации – холодные глаза, самоуверенные, надменные и услужливые, заглядывающие в глаза начальству. Но, может быть, мы ошибаемся и то, что осуществляют сегодня в системе образования сверху – самое нужное? Но почему это происходит перпендикулярно жизни? А чем дальше от глаз модернизации, тем живей, интересней, сложней, удивительней. Маленькая школа, бог знает где, а – открытие, зеркало явлений и процессов, которые происходят сегодня на самом деле, а не в постановлениях и приказах. Увидеть и осмыслить эти живые процессы в образовании – ради этого стоит походить, поездить… Но зачем так далеко? Почему Якутия? Потому что она, как алмазы, раскрывает не якутские проблемы и способы их решения. Почему удается? Возможно, благодаря культурной почве, которая – парадоксально, здесь, на вечной мерзлоте, сохранилась на удивление лучше, пример того, как выживать школе в условиях для жизни не самых подходящих. Если это возможно тут, то уж в других местах – тем более. Между тем, самое поразительное – Якутия не выживает, а живет. Если бы мы не боялись старой риторики, то сказали бы, что культура и образование республики находятся на подъеме, а якуты производят впечатление «пассионариев»(по Льву Гумилеву) – энергичного, молодого, деятельного этноса. Признаемся, что это производит странное впечатление в условиях, когда со всех сторон слышишь об упадке, застое, деградации и отсталости. Но как же это возможно – в обычной советской национальной окраине, где так же, как в других местах скошена интеллигенция? Где еще недавно повсеместно шли дни русского языка – когда в школах было запрещено говорить по-якутски, и печатались тоскливые учебники со словами «Ленин», «партия», «социализм»… Эти очерки, мы убеждены, о чем-то очень важном, нужном нам сегодня. Они обращены к педагогике с человеческим лицом и смышлеными глазами. В данном случае, якутскими. Глядя на них, наполняешься уверенностью, что на национальной окраине могут начинаться не только бунты и революции…

Часть 1

Три ночлега с воином

Из трех главных действующих лиц якутского эпоса — воина, шамана и кузнеца, фигура воина представляется наиболее понятной. «Эй, он был плохой человек, умер сам по себе», — сказано не про воина. Хороший человек умирает в бою, одолевает препятствия, совершает подвиги. Но во имя чего?

По одной из версий эпоса (вообще, их сорок, и каждая состоит из тридцати шести тысяч строк — своеобразная «якутская Библия») до поры до времени никаких воинов на свете не было. Земля была мирной и свободной для всех, населяющих мир существ. Трудности начались, когда появились люди. Тогда обнаружилось, что игравшие до этого в свои игры жители небесного и подземного мира — «абаасы», на самом деле — свирепые одноногие чудища с завистливыми глазами и медными клювами. Мало им своего мира, хотят приватизировать наш. И начинаются бесконечные разборки, от которых, как говорится в эпосе, «трещат укрепы вселенной и шатаются опоры миров».

Чтобы одолеть противников, воин должен совершить ряд обязательных подвигов: качаться над бездной на огненном вихревом канате, рассечь роковой аркан, перескочить пропасть, превратившись для этого в копье длиною три дня пути… Но оказывается, что это не самое главное. Проблема в том, что когда земной богатырь побеждает подземных, он на этом не успокаивается и начинает выяснять отношения с себе подобными. Дело доходит до того, что мужик — богатырь дерется с богатыршей, которая предназначена ему в жены. Так дерутся, что у верхнего божества подошвы прожигает огнем и он клянет людей: «Недостаточно было им, — говорит, — недругов своих растоптать, собственную судьбу растаптывают они…»

Заканчивается в якутском эпосе все хорошо: небесные шаманки превращают строптивую богатыршу в прекрасную женщину, она становится женой воина-богатыря, и на благодатной земле множится, расцветает род. Но все же, думал я, размышляя над этой историей, воин — фигура далеко не однозначная, и существуют разные ступени, на которые он должен подняться, чтобы не разрушить вселенную.

Время для размышлений на эту тему еще оставалось. В Якутске мы попытались перебраться через Лену на моторке, но на той стороне стоял лед, поэтому пришлось отправиться в Маган и ждать, пока в вертолет не наберется комплект. Перебраться через Лену в межсезонье можно на чартерном рейсе, а дальше аэропортик заглохнет, и будут летать только санитарные и пожарные… Но народ, изолированный от цивилизации, духом не падает. В Мукучу, часов двенадцать езды от Якутска, несколько школ из разных поселков объединились и создали общий центр. В обычное время дети учатся у себя, а на сессии собираются в центральном поселке, есть несколько потоков, индивидуальные проекты, дипломники, работа с одаренными детьми, «выездная школа», «вахтовый метод» — в общем, заброшенный куст школ стал конкурентно способным, дети начали поступать в вузы… А в пойме реки Амги объединились несколько «речных школ», расстояние между которыми меньше, чем до тех райцентров, откуда ими управляют. Учебную четверть стали заканчивать на неделю раньше и в оставшееся время развозить детей по «сильным учителям», которые есть в школах. В результате, каждая из восьми школ стала в чем-то центром для других. «Они сегодня друзья, в гости друг к другу ездят, в глазах появился блеск», — рассказывала мне организатор этой неофициальной сети, недавно ставшая заместителем министра образования Якутии Антонина Анатольевна Кычкина.

Республика была на подъеме.

Вертолетик долго гудел, раздумывал, раскачивался как якут, потом в десять минут перемахнул Лену, шириной несколько километров. На другом берегу нас с Бугаевым ждал «уазик» из Таттинского улуса, куда мы направлялись. Пошла дорога… По сравнению с ней дорога в средней России кажется сказкой, гравий — скоростным шоссе. Вспомнилась давняя история, в Голландии, кажется, едем-едем, вдруг колдобины, а, говорю я радостно, это нам знакомо. Объясняют: тут рядом школа, поэтому, чтобы двигались потише, на дороге сделали бугорки. Че-го? Бугорки они сделали. Да если по бугоркам, у нас вся страна педагогическая.

Бугаев смеется.

А здесь самая лучшая дорога, вот мы на нее свернули — на Магадан.

По дороге заехали в село Норагана к Михаилу Кузнецову, «лучшему физруку Сибири и Дальнего Востока», как представил Бугаев своего коллегу. Это звание Михаил получил на конкурсе учителей физкультуры, где сто сорок детей маленькой школы оказались победителями. Обучение строит на народных играх, что не преминул показать мне у себя дома вместе со своим прыгучим не по возрасту (это я от зависти) товарищем. Из них мне запомнились: упражнение «напои кобылу» (стоя на руках, выпить воду из чашечки), «северный прыжок в высоту» (достать в прыжке ногами подвешенное крыло утки) и «бег горностая» — в горизонтальном положении, не касаясь коленями земли, и хлопая в ладоши, передвигаться вперед.

Специального оборудования не требует.

Дедушка Таратай

Таттинский улус, по-старому район, в советские времена считался националистическим, поэтому выпускникам школ не давали поступать в вузы. Были ли секретные циркуляры или нет, не известно, но в вузы не брали. Документы принимали, а детей нет. Целый район оказался с «пятым пунктом».

Или на верхнем ярусе, если использовать традиционные якутские представления о мироздании: нижний мир (преисподняя), срединный и верхний мир с девятью ярусами, на последнем — «Белый Ар, господин, восседающий на престоле из белоснежных облаков». Чтобы поступить в вуз из Татты, надо было добраться до самых верхних ярусов, быть на несколько голов выше других. И это до сих пор сидит в сознании людей, тревожное отношение, боязнь. Поэтому в школах с особой гордостью говорят: «Наши дети поступают»…

А Татта для Якутии все равно, что для России Ясная Поляна или Пушкинские горы — колыбель национальной культуры. Перед въездом в улус сидит в характерной позе — заложив ногу на ногу и обхватив руками колени — давит на мочевой пузырь для особенного звучания голоса — сказитель — олонхосут. Из Татты вышли все основоположники якутской литературы, первые писатели, художники, учителя. Ландшафт особенный. Кругом тайга, а здесь термокарстовая впадина, оттаявшая в вечной мерзлоте проталина — по-якутски «алас».

Микро-вселенная, вызывающая библейские ассоциации.

Чаша озера, луга, покосы. Желтый, изредка сиреневый подснежник Севера, дикий лук, табуны диких кобылиц — все дикое. Уголок райской жизни, благодатного лета, что бывает тут пару месяцев в году. Северней пространство сужается, и аласов нет — сплошная тайга. За рекой, в Томпонском улусе, руководитель кружка юных туристов Иван Игошин и дети нашли стоянки сорока сталинских лагерей.

Знаков таких, из того времени, немало. Едешь по магаданской трассе и видишь какие-то блиндажи вдоль дороги. Кабельная телефонная связь между Магаданом и Москвой, прямая, еще со сталинских времен. Говорят, что в отличие от местной, она и сейчас исправно работает, временами появляются связисты, проверяют узлы, обрывы, прозванивают.

В Татте не было лагерей и лесоповала, поэтому сохранилось священное Дерево жизни Аал Лууп Мас, коновязь, орнамент, сухие лиственницы, которые чем более причудливы, тем считаются ценнее, никто не срубает. Стоят сухие деревья то там, то тут вместо дорожных знаков. Что они означают? Знак смерти среди жизни? Причудливость — в смысле человеческой личности? Мощные родовые корни на могилах? «Вот еще стоит, тоже его не трогают, хотя вроде бы ландшафт портит», — показывает мне Бугаев.

Огромный Ленин на площади в Якутске, указывающий верную дорогу — тоже сухое дерево? Или вот остановка автобуса, оставшаяся с советских времен, сохранилась, хотя сейчас эта остановка никому не нужна…

Да, лагерей в Татте не было, но политссыльных — навалом. В селе Черкех — уникальный музей «Якутская политическая ссылка», построен, рассказывала директор, двадцать пять лет назад, методом народной стройки, полторы тысячи субботников. Все этапы перебывали: декабристы, народники, социал-демократы… Много народу прибыло после польского восстания, что видно по фамилиям: Пекарский, Серошевский, немного подальше, на Колыме, есть пик геолога Черского, тоже ссыльного. Молодо-зелено — по двадцать с чем-то лет, из хороших семей, с незаконченным университетским образованием. Здесь и заканчивали, выписывали много журналов, передавали друг другу. Просвещали местное население, и сами изучали — быт, верования, этнографию…

В 80 — 90-е гг. на средства золотопромышленника Сибирякова была снаряжена научная экспедиция. Руководил ею основатель террористической организации «Земля и воля», член Русского географического общества Д.А.Клеменц, а основными участниками экспедиции были проживавшие в разных местностях Якутии ссыльные, имевшие опыт научно-исследовательской, литературной деятельности или склонность к таковой.

Остались фундаментальные труды.

Просматривая их, приходишь к выводу, что положительная деятельность может излечить человека от опасных претензий на переустройство мира. В селе Черкех я взял краткие биографии ссыльных и выписал на листке, разделив на два столбца.

Э.И.Пекарский (1858–1934). Слева: принадлежал к тайному сообществу, имевшему цель…ниспровержение путем насилия… Осужден в 21 год. Тюрьма, каторга, поселение… Справа, результат самообразования: ученый-классик, якутовед, лингвист, этнограф, автор первого фундаментального словаря якутского языка в трех томах, с 1931 г. почетный академик.

В.М.Ионов (1851–1922). Слева: участник народнического движения, распространитель нелегальных сочинений. Пытался подорвать правительственный Сенат. В 26 лет лишен всех прав состояния и приговорен к каторжным работам, тюрьме и ссылке.

Это один вариант личностной реализации.

Другой, справа: один из первых организаторов легальной печати, основатель газет «Якутский край» и «Якутская жизнь». Автор первого букваря, создатель первой школы…

И так, без преувеличения, практически все 200 человек политссыльных, живших в этом районе: на одной чаше весов тайные общества, на другой — явные. И запоминается почему-то — не в кого бросил бомбу основоположник общества «Земля и воля» В.Ф. Трощанский, а то, что дети звали «дедушка Таратай» и очень его любили, он из журнальных вырезок делал стенды, и дети приходили смотреть. Педагог, этнограф, автор «Эволюции черной веры (шаманизма) у якутов», очень любил охотиться, ходил по берегу реки… Район, кстати, в советское время назывался Алексеевским, по имени ссыльного рабочего Петра Алексеева, которого вождь мирового пролетариата называл «корифеем революции». Рассказывают, что в ссылке «корифей» любил сидеть под раскидистым сухим Мировым деревом. О чем думал? Погиб рано, но не в жестокой классовой борьбе, убили из-за ревности — молодой был человек, холостой, кудрявый…

Другие обзавелись семьями, школами, учениками. «Стали серьезными исследователями якутского быта, и, может быть, в этом было их настоящее призвание», — заметил небезызвестный писатель В.Г.Короленко, тоже, кстати, ссыльный. Отсюда пошли и первые якутские писатели, ученые, педагоги, врачи, государственные деятели — плеяда национальной интеллигенции. Той самой, из-за которой выпускников школ не брали в вузы.

Платон Слепцов: первый руководитель советской Якутии, народный писатель, классик якутской литературы — воспитанник тех ссыльных. Детство было голодноватое, дома, вспоминал, питался одним чаем, а на хлеб зарабатывал как рассказчик — пересказывал товарищам старинные предания и романы. По рассказам учителей, схватывал быстро. Закончил одноклассное училище, потом в Якутске продолжил образование. Занимался в кружке «Юный социал-демократ».

Конец ознакомительного фрагмента.