Когда-то в России

Андрей Андреевич Колесников, 2017

В 19 веке Россия всерьез занялась укреплением своих южных рубежей, повернувшись к этому вопросу на всем протяжении от Черного моря и до Тихого океана. Эта книга о России через призму судьбы реально жившего в то время офицера российской императорской армии Колесова В.А. Заброшенный службой царю и Отечеству с Кавказа на Дальний Восток он провел там достаточно времени и, будучи уволенным «за выслугой лет», возвращается в Анапу, окончательно отошедшую к России в 1829 году. Здесь у него остался от родителей дом, где он намерен провести остаток жизни. За время нелегкого по тем временам путешествия он наблюдает жизнь огромной страны (Дальний Восток, Великий Сибирский тракт, Поволжье, Дон и Кубань), встречается с представителями различных сословий. Он одинок и не питает никаких иллюзий и надежд на счастливые перемены. Однако свою судьбу он все же встречает в Анапе, ставшей ему родной.

Глава 3

Вечером, еще до темноты, выбрав сбоку тракта большую поляну, остановились на ночлег. Рядом была река, что позволяло напоить лошадей и взять воду для приготовления пищи. Ездовые распрягали лошадей, задавали им корм, другая часть обозников пошла на заготовку валежника и дров. Ночи были уже довольно холодные, и дрова требовались не только для приготовления еды, но и для обогрева, и для отпугивания хищного зверья, которого в этих краях хватало. Когда стемнело, поужинали и пили чай, расположившись вокруг костра. Лошади похрумкивали сеном, дозорные несли свою службу, находясь за пределами освещаемого костром круга. Колесов улегся на приготовленное Степаном на возу ложе из сена, застланного попоной, и молча смотрел на огонь, прислушиваясь к неспешному разговору казаков и солдат.

Беседовали вяло, чувствовалась усталость после целого дня пути; темы затрагивались самые разные: от обсуждения событий дня до домашних дел, проистекавших где-то там, где каждый оставил частицу себя и откуда приходили редкие письма.

— Дядя Никанор, — спросил вдруг молодой щупленький солдатик бородатого рябого казака, — а почто у тебя на костер завсегда глаз начинает дергаться?

Никанор прикрыл левый глаз ладонью, придержал так руку и, оглядев конфузливо всех свободным глазом, спросил:

— Что и сильно дергается?

–Сильно не сильно, а заметно хорошо. Ай подбил хто, али сам повредил по пьяной лавочке?

— Было дело. — нехотя ответил Никанор.

— Дак расскажи, — не отставал солдатик, тайком подмигивая остальным.

— Чего пристал как банный лист. Напужался когда-то, вот он дергается.

— Ты-ы-ы! И напужался, — удивленно протянул щупляк, оглядывая мощную фигуру казака, — Кто ж тебя такого так напугати то смог?

Никанор немного помолчал и, поняв, что ему, по-видимому от надоедливого соседа уже не отделаться, потирая дергавшийся глаз, нехотя начал:

— Этому уже лет семь, как было. Несли мы службу на кордоне по Уссури там, где уже недалеко и Амур-батюшка. В тот день нас четверых послали в дозор по берегу в сторону Амура. День прошел спокойно. Верст эдак мы за 20 от поста отъехали. К ночи выбрали место закрытое со стороны тайги, а к воде открытое. До берега эдак саженей 20-30. Разложили костерок потаенный, чай вскипятили. А время в аккурат такое же было: осень и по ночам уже подмораживало. Ну, чтоб не замерзти, дров наготовили, валежнику запасли. Ночи то длиннехонькие уже были, чай не лето. Попробуй-то ее, ночь то, пересиди, если хоть немного не греться. Вот час от часу и греемся чайком. Из тайги нас не видать, а река вот рядом, как на ладони, гладкая такая, спокойная, а ночь звездная да лунная выдалась. Тихо вокруг, но как-то тревожно. То всегда по очередям спим, а тут чегой-то и не спится. Все сидим да прислушиваемся, как ждем чего. А был у меня дружок, Никадимом кликали. Так нас и звали: Никанор — Никадим и всегда везде вместе посылали. Я ему и баю: «Никадим, сходил бы ты воды в чайник набрал, что ли, вся уже закончилась, а я чаю сейчас настрогаю да заварю, чтой-то пробирать стало». Он и пошел с чайником к реке. А я взял охапку валежника и только в костер бросил, как с той стороны, куда Никадим ушел, крик да такой душераздирающий, что у меня кишки внутри слиплись. Смотрю, а Никадима нигде нет. Только шел и нет его, один крик в воздухе повис. Это потом до нас дошло, что он на землю упал, а в то время и думать о нем забыли. На нас от реки что-то смотрело, — казак замолчал, неспеша набил трубку самосадом, также неспеша прикурил от веточки из костра, затянулся и, оглядев притихших товарищей, наконец продолжил, — До сих пор не могу понять и толком рассказать, что это было. Какая-то огромная, с бочку, голова, вся косматая с огромной пастью. Но страшнее всего были глаза: огромные и горели они каким-то зеленым светом. Не знаю, сколько это чудище смотрело на нас, а мы на него, но нам показалось, что вечность. Забыли мы и про ружья и про то, кто мы. Ощущал я только ледяной холод поверх головы, так волосы от ужаса шапку приподняли. Тут валежник, что я в костер значит бросил, разгорелся, вспыхнул вдруг таким ярким пламенем, осветил все вокруг, и чудище это испугалось, что ли, а только опустилось в воду и исчезло. Только круги по воде пошли, как будто туда лошадь прыгнула. Мы какое-то время не могли друг другу ничего сказать, а потом пришли в себя, похватали оружие и к Никадиму. А он на земле лежит и трясется весь как в лихоманке. Привели его к костру, похватали все свои пожитки, на лошадей и хода от того места. К утру были уже недалече от поста, а когда развиднелось, и Никадим папаху снял, то увидели, что он весь как снег белый. Ну а у меня с того случая глаз к ночи на костер дергаться стал.

Никанор закончил рассказ, а слушатели, завертев головами в разные стороны, стали с подозрительностью вглядываться в темень. Некоторые крестились и, шевеля губами, творили молитву.

–А что же это было, дядя Никанор?, — спросил солдатик, глядя округлившимися глазами на казака.

–Да шут его знает. Сведущие люди потом баяли, что то китайский дракон был. Живет такой в Амуре.

–А может вам то поблазнилось? — спросил кто-то несмело.

–Что, сразу всем четырем и аж до икоты?-вскинулся Никанор, — Не дури. Я ж и вонь его до сих пор помню. Как из нужника перло. А лошадям, что тоже привиделось? Они, ежели б не стреноженные были, то поводья бы все порвали и ищи-свищи потом их в тайге. Не-е-ет такое не могло привидеться.

После рассказа Никанора голоса стихли, каждый переваривал услышанное, наступила тишина, а вслед за ней незаметно пришел и сон.