Преступившие

Андрей Валентинов, 1995

Август 1991 года. Белый Дом. Молодой историк Николай Лунин, по велению сердца вставший на защиту демократии, соприкасается с величайшей государственной тайной – тайной, которая может стоить ему жизни. Преследователи идут буквально по пятам. И если бы не помощь новообретенных друзей – дхара Фрола Соломатина и белогвардейского полковника Михаила Корфа, неизвестно каким ветром занесенного в перестроечную Москву – кто знает, как бы сложилась его судьба. Те же, кто тайно правил страной на протяжении десятилетий, вновь получили бы шанс безнаказанно творить Зло.

Глава 2. Тайны уходящих

Лунину-старшему исполнилось восемьдесят девять. Ему везло в жизни: в 20-м, когда болезнь задержала молодого комиссара в госпитале, и он не попал под Перекоп, где легла костьми вся его дивизия; в конце 30-х, когда нарком Лунин уцелел в ежовской мясорубке, перемоловшей его друзей. Повезло и в том, что Николай Андреевич умудрился дожить до Мафусаилового возраста, ничем серьезным не болея и даже не пользуясь бесплатными путевками, полагавшимися ему как многолетнему члену Центрального Комитета, бывшему министру и ветерану партии с семидесятилетним стажем. Впрочем, сам Лунин-старший не считал себя везучим, пережив однополчан, друзей, брата, исчезнувшего в 37-м, сыновей, а главное — дело, которому посвятил жизнь. В тот день, когда танки ворвались в Столицу, у старика в последний раз вспыхнула надежда. Но те, кто пытался спасти идеалы его жизни, действовали настолько трусливо и бездарно, что уже к вечеру первого дня противостояния Николай Андреевич, махнув рукой, выключил старую «Спидолу». Назавтра он, не выдержав, вновь включил приемник, надеясь на чудо. Под утро, узнав о неудаче штурма, Лунин-старший аккуратно поставил «Спидолу» на место, выпил крепкого чаю и сел в кресло у двери. Все было кончено. Старику оставалось одно: ждать внука, ушедшего защищать его врагов, — непохожего, чужого, с которым он уже давно перестал даже спорить. Он ждал Келюса всю ночь и все утро, почти не вставая и ни о чем не думая.

Келюс и Фрол, не без труда вырвавшись из цепких рук медработников, убедились, что больше никому не нужны. На площади у опустевших баррикад кипел митинг, раскрашенные девицы и столь же раскрашенные юноши хрипели под электрогитары песню про Андреевский флаг, чуть дальше стояла ровная шеренга танков, перешедших после прошлой ночи на сторону Президента. Общественный транспорт не ходил, а денег на такси как назло не осталось: Николай потратил их на сигареты, а дхар добирался из Тулы на последние рубли. Идея попросить машину у руководства была отвергнута, и они уже решили не спеша прогуляться по Столице, но тут им повезло. В толпе на площади Николай и Фрол столкнулись с одним из тех, кто навещал их в госпитале. Популярный артист, ныне ставший министром, не получил еще достаточной государственной закалки, а потому не только сразу же признал их, но тут же, ни о чем не расспрашивая, усадил в свою «Ладу», выяснив лишь, куда ехать.

Лунин жил в огромном сером Доме на Набережной, где когда-то обитала столичная знать, а ныне доживали свой век отставные бонзы. В доме, конечно, было полно молодежи, начисто забывшей или вовсе не знавшей его истории, но Николаю все же порой становилось не по себе при виде гигантского фасада, сплошь увешанного мемориальными досками. Выбитые в камне имена превращали фешенебельное жилище в колоссальный склеп, населенный тенями когда-то властвовавших, затем преданных, убитых, а ныне забытых всеми.

Квартира деда, где некогда обитала большая семья, от которой теперь остались старик и его внук, находилась на четвертом этаже. Этажом ниже много лет назад жил брат Лунина-старшего, двоюродный дед Келюса. Об этом человеке в семье обычно молчали, а если и говорили, то глухо и странно. Все было проще, если б младший брат деда честно сложил голову в застенке, как и сотни других обитателей Дома. Но таинственный двоюродный дед, весело улыбавшийся со старых фотографий, не погиб — исчез. Николаю порой казалось, что он где-то здесь, в лабиринтах гигантского здания. Он даже видел его в детстве — такого же молодого, в кожаной куртке и кепке, с небольшой острой бородкой, как на фотографиях. Но на все вопросы родители, а потом и дед, отмалчивались, и Николай, не веривший в привидения и прочую мистику, надеялся, что старик когда-нибудь расскажет ему и об этом.

Лифт не работал, и Келюс с Фролом начали не спеша подниматься по широкой лестнице. Между вторым и третьим этажами у Николая закружилась голова, его закачало и чуть не бросило на холодные ступени. Дхар подхватил его здоровой рукой и, несмотря на слабые попытки сопротивления, поволок наверх. Делал он это почти не напрягаясь, и Келюс имел еще один повод позавидовать своему новому знакомому. У высоких, обитых черной кожей дверей, Фрол аккуратно прислонил Лунина к стене и нажал кнопку звонка.

Старик открыл почти сразу. Он без всякого удивления посмотрел на дхара, на его перевязанную руку и куртку в засохшей крови, затем, словно зная все наперед, шагнул за порог, придержав рукой Келюса, пытавшегося шагнуть навстречу.

— В голову?

— Ерунда! — по возможности весело ответил тот. — Ушиб, то есть травма… В общем, здравствуй, дед. Мы победили!

— Я Фрол, — попытался вмешаться в разговор дхар. — Мы с Николаем…

— Заходите, — прервал его Лунин-старший. Вдвоем они взяли Келюса под локти и повели в прихожую. Ноги у старика уже начинали отказывать, но сила в руках еще оставалась. Вскоре Лунин-внук был благополучно уложен на диван в большом кабинете, где по стенам висели портреты Основоположников.

— Лунин Николай Андреевич, — представился старик. — Дед этого врангелевца. Фрол… простите?

— Соломатин Фрол Афанасьевич. Мы с Николаем… Ну, в общем…

— «Скорую» вызвать, товарищ Соломатин? — вновь перебил старик.

— Ну что ты, дед! — вмешался Келюс, поудобнее устраиваясь на диване. — Сразу товарищем обзываешься. «Скорой» не надо, ты бы лучше чаю сообразил. А еще лучше — кофе.

— Николай Андреевич, зовите меня по имени, — несколько смущенно предложил дхар. — «Скорой» и вправду не надо, мы как раз из госпиталя.

— Его на самом деле зовут Фроат, — сообщил Келюс, закуривая сигарету. — Он из древнего и великого народа дхаров, репрессированного в годы культа личности.

Дед никак не отреагировал на эту реплику, еще раз внимательно посмотрел на Фрола, потом на внука, покачал головой и сел в кресло.

— Валидол, — шепнул Николай, хорошо знавший старика, — на письменном столе…

— Не надо, — возразил Лунин-старший. — Я так посижу. Фрол… или Фроат, как лучше?

— Все равно, — махнул рукою дхар. — Как больше нравится.

— Так вот, Фроат. Расскажите, пожалуйста, что с вашей рукой, и что у этого защитника Зимнего с его… Даже не знаю, как назвать эту часть тела…

Фрол постарался рассеять опасения Николая Андреевича, упомянув о госпитале и об экстрасенсе Варфоломее Кирилловиче, для убедительности добавляя неизменное «в карету». Дед слушал молча, не открывая глаз, затем вновь покачал головой и, с трудом поднявшись, направился на кухню варить кофе.

— Силен, — заметил Келюс. — Фрол, взгляни, много на столе валидола осталось?

— Одна штука, — сообщил дхар, — и две пустые упаковки, елы.

Кофе пили на кухне. Николай, заявив, что уже выздоровел, добрался туда без посторонней помощи и с удовольствием принялся смаковать ароматный напиток, доставляемый знакомыми деда прямо из Бразилии. Его попытка поведать обо всем случившемся была пресечена в корне, и рассказывать было велено дхару. Фроат, в нерешительности почесав затылок, принялся не особо складно, с упоминанием «елы» и той же «кареты», излагать события прошлой ночи, сбиваясь, путаясь и все более смущаясь. Но старик слушал очень внимательно, то и дело подливая Фролу кофе и качая головой.

— Ясно, — констатировал он, когда дхар, наконец, выговорился. — Раскололи армию… Недурно им историю партии преподавали! Ну что, рады? За Корнилова, за родину, за веру?

— Ну, дед! — не выдержал Келюс. — Во-первых, не волнуйся. А во-вторых, что ты о Врангеле, да о Корнилове? Мы же не белогвардейцы!

— А кто? — глаза старика блеснули.

— Мы за свободу, — не особенно уверенно ответил внук.

— А ваш этот… Президент?

— Он… он тоже за свободу, — еще менее уверенно сообщил Келюс.

— Стыдись! — отрезал дед. — Историк, а мелешь чушь! Это гимназисты были за «свободу», и то недолго. Сразу ставь вопрос — какой класс стоит у власти! Эти, твои… Они-то знают, да вам пока не говорят…

— Ага! — загорелся внук. — Лучше, значит, танки, колхозы-совхозы, Гулаг, Афганистан и ГПУ?

— Еще не знаю, — мотнул головой Лунин-старший. — Пока не с чем сравнивать. Хотя могу догадываться. Трое уже погибли, вас, раненых, по сути, бросили. Мы своих раненых не бросали.

— Нас не бросили, — вяло возразил Николай. — К нам даже Президент заходил… И телевидение…

— Бросили! Итак, снова победа на крови — как раз то, в чем нас обвиняли. При штурме Зимнего мы потеряли тоже немного — шестерых. Лиха беда начало! Безоружные люди против танков — красиво и безопасно… тем, кто за их спинами. И хорошо, если те трое в самом деле погибли в бою, а не как-нибудь иначе…

Внук порывался возразить, но вдруг вспомнил окровавленное тело в синей куртке и промолчал.

— Все! — заключил дед. — Переодеваться и отдыхать. Фроат, я дам вам чистую рубашку, эту надо постирать. Я тоже полежу, не хочу быть четвертым в этом списке… победителей.

Весь следующий день Лунин-внук отдыхал, стараясь поменьше двигаться и ограничив свою активность телевизором и газетами. Эйфория победы, захлестнувшая эфир, как ни странно, не очень радовала. Фрол также провел весь день в квартире, изрядно скучая и то и дело порываясь выйти на улицу. Рана полностью затянулась, оставив лишь розовое пятно на коже, что поразило врача, вызванного старшим Луниным. Келюс также чувствовал себя вполне сносно, если не считать головокружения и легкой слабости.

Ближе к вечеру деду позвонили по телефону. Старик, выслушав чей-то долгий рассказ, накинул пиджак и вышел, обещав вернуться через минут через двадцать. Отсутствовал он, однако, больше двух часов, и Келюс начал уже волноваться, вспоминая, захватил ли старик валидол. Но дед вернулся внешне спокойный, пояснив, что был в гостях в соседнем подъезде. Пройдя в кабинет, он долго сидел за столом, о чем-то размышляя, затем позвал внука.

— Келюс, — начал он, кивая Лунину-младшему на кресло. — Надо поговорить.

Начало Николаю отчего-то весьма не понравилось.

— Я не прошу тебя давать честное пионерское, комсомольское или белогвардейское слово. Но если мы не сохраним кое-что в секрете, то без головы останемся оба — и ты, и я…

Лунина передернуло. Он понял, что дед не шутит — и тут же вспомнил лицо Китайца.

— Несколько часов назад один человек уже погиб. Он участвовал в… очень важном деле. Я бы с удовольствием не вмешивал тебя, но мы живем вместе, и об этом знают.

Николай Андреевич замолчал, переводя дух. Келюс потянулся к валидолу, но дед покачал головой:

— Не стоит… Несколько месяцев назад в Центральном Комитете был разработан план эвакуации наиболее секретных документов на случай, подобный нынешнему. Вчера поступил приказ, но человек, занимавшийся этим делом, был убит.

Келюсу снова вспомнился Китаец — и неподвижное тело в синей куртке.

— Он выпал из окна. Видимость самоубийства, он даже записку оставил… Но это не самоубийство, Келюс. У него были все связи, и теперь операция под угрозой. Завтра ваши будут штурмовать Центральный Комитет. На квартиру другого товарища, руководившего, так сказать, резервной линией, был налет, он ранен. Какие-то бандиты в черных куртках…

— Группа Волкова? — невольно вырвалось у Келюса. Старик взглянул удивленно, и внук поспешил пояснить:

— Мне о них Генерал рассказывал — опасался, что они могут ворваться в Белый Дом. Так что они не наши, а ваши.

— Может быть, — спокойно отреагировал Николай Андреевич. — Сейчас время измены. Большой измены, Келюс! А Волков… Если это тот Волков… Не удивлюсь!.. Итак, операция сорвана, но самые важные документы — несколько десятков папок — мы все же вынесли. Решено рассредоточить их по нескольким местам. На военном языке это называется «россыпью». Кое-что будет у нас дома. Я рискую своей и, к сожалению, твоей головой, но иного выхода нет. Конечно, если ты будешь последователен, то можешь позвонить прямо в Белый Дом. Наши в свое время приветствовали подобные начинания. Ваши, вероятно, не будут оригинальны…

Николай решил возмутиться, но передумал.

— Но хоть заглянуть в эти чертовы папки можно? — поинтересовался он.

— Заглянешь, — пообещал дед. — Надо же знать, за что рискуем! Но не думай, Келюс, ничего особенного ты не увидишь. Эти архивы надо рассматривать как мозаику — целиком. Что-что, а тайны мы умели прятать всегда…

…В два часа ночи, когда Фроат уже давно спал, Лунин-старший вышел из квартиры, вскоре вернувшись с тремя серыми папками, на которых стояли четырехзначные номера. Келюс, преодолев искушение немедленно в них заглянуть, помог деду спрятать секретный груз в наскоро приготовленный тайник — за второй ряд книг на верхней полке книжного шкафа.

Наутро Фрол взбунтовался, заявив, что превосходно себя чувствует и не желает более соблюдать больничный режим.

— И вообще, — прибавил он, допивая вторую чашку кофе, — надо по городу, елы, побродить, раз уж в Столице оказался. А то ничего интересного, кроме телевизора, и не увижу. Ведь, говорят, революция!

— Кое-что интересное вы уже видели, — невозмутимо заметил Лунин-старший. — В некотором роде, даже ощутили. А самое интересное вам не покажут.

— Но ведь действительно революция, дед! — поддержал приятеля Келюс. — Тебе, небось, в семнадцатом не мешали по улицам бегать!

— Это еще не революция, молодые люди, — покачал головой старик. — Это еще, так сказать, карнавал, игрище. Господа бояре власть делят! А вот через годик, через два, когда очереди за хлебом станут побольше, чем в «Макдональдс» — тогда пожалуй… Только выходить на улицу не захочется. Как, кстати, и мне в семнадцатом…

Фрол, оставив подобные доводы без внимания, поспешил навстречу впечатлениям, пообещав вернуться к вечеру. Николай, сославшись на головокружение, остался дома. Не хотелось оставлять деда одного и, главное, ожидалось знакомство с жуткими тайнами уходящей власти.

…Все три папки оказались подозрительно тонкими. Келюс взвесил их на ладони, предположив, что в каждой лежит не более одной — двух страниц. Он не ошибся — в первой папке, на которой стояла карандашная надпись «Спецзахоронения. 1 экз.», оказался единственный написанный от руки листок.

— А почему не напечатано? — удивился Лунин-младший. — Черновик?

— Не тому вас, видать, в университете учили, — усмехнулся дед, почувствовавший себя в привычной сфере. — Источниковедение правящей партии — наука тонкая, и не каждому доступная. Вот так-с, господа белогвардейцы!

— Не глумись, дед! — возмутился Николай. — Объясни толком, бином!

— Бином, — ответствовал старик, приходя в хорошее настроение, — вещь, внучек, математическая и точная. И насколько я помню твои школьные табели, тебе совершенно непонятная. Приятно слышать, как нынешние педагоги коллекционируют слова-паразиты!.. А что касаемо этого листка, то насколько мне известно, в рукописном виде подобные документы хранятся в единственном случае — когда их не решаются доверить машинистке… Ну, что там?

Келюс вчитался, поначалу ничего не поняв. В верхней части листка стояло: «Спецзахоронения. Список № 1». Далее следовали номера и адреса кладбищ в разных городах с указанием квартала и номера могилы. Всего было перечислено двенадцать захоронений с номерами от первого до тринадцатого.

— Второго номера нет, — заметил внук, вертя в руках непонятный список. Партийные тайны представлялись ему несколько иначе.

— Что еще скажешь? — подбодрил дед.

— Так… — напрягся Лунин-младший. — Ну, конечно, бином, это могилы жертв культа личности. Тайные захоронения!

— Одиночные захоронения, — уточнил Николай Андреевич, — причем на общих кладбищах. Значит, злодейства НКВД? А где номер второй?

— Не знаю, — честно ответил внук, еще раз поглядев перечень городов. Куйбышев, Днепродзержинск, Рыбинск, Харьков…

— С первой тайной покончено, — констатировал дед. — Ну, что там дальше?

Вторая папка имела надпись «„Ядро“ 2 экз.». Ниже стояла приписка: «Экз. № 2 передан в личное распоряжение». В чье — указано, однако, не было. Келюс взглянул на деда.

— Ох уж эти революционеры! — хмыкнул старик. — Каждому требуется спец из жандармерии, иначе утонут. Так сказать, красный буксир… Надпись эта, внучек, означает, что экземпляр передан генеральному секретарю — только он может «лично распоряжаться». Числа нет… Ага, есть, но стерто… Кажется понял — число стерли перед эвакуацией, чтобы такие, как мы, не догадались, когда сие произошло. То ли десять лет назад, то ли вчера… Ну-ка, что там?

В папке лежал также единственный лист, на котором столбиком стояли названия: «Ядро-1», «Ядро-2»… — и так до «Ядра-9». Напротив них имелись пометки, большей частью совершенно непонятные. В шести случаях стояло: «Объект №…», причем номера были двухзначные и четырехзначные. Три пометки гласили: «Хранилище №…», и номера стояли шестизначные.

— Так… — посерьезнел Николай Андреевич. — Четырехзначные номера, насколько я помню — военные объекты, двухзначные — скорее всего что-то научное. А вот «Хранилище», думаю, находится где-нибудь в Швейцарии… Что же это за «Ядро» такое, а? Что может понадобиться где-нибудь на Байконуре и одновременно храниться в Цюрихе или сейфе Московского Народного банка в Лондоне?

— Подслушивающее устройство, бином, — предположил внук.

— Или запасы коньяка, — подхватил старик. — А ну-ка, ну-ка, что это?

Келюс принес увеличительное стекло. После немалых стараний удалось разобрать полузатертую карандашную надпись, сделанную возле пометки «Ядро-7». Она гласила: «Т. Ст. Ин. Тер.»

— «Товарищ Сталин — индивидуальный террор!» — изрек внук.

— Или «Теплый Стан», — добавил Николай Андреевич.

— А ведь и вправду, — оживился Лунин-младший. — Ну, дед, молодец! Теплый Стан! Это же зацепка! Она приведет…

— К товарищу Сталину, — перебил его старик. — В порядке индивидуального террора. Давай-ка следующую…

Третья папка имела лишь архивный номер. Надписей на ней не было, а внутри оказалась сложенная вчетверо крупномасштабная карта какого-то горного района. Какого именно — понять невозможно, карта была «слепая», без единой надписи. Только в центре стояла пометка: «Объект № 1».

— Все, — подытожил дед, просмотрев карту. — Можешь прятать. Ну, как тебе наши тайны?

— Никак, — признался Келюс. — Тебя надули, дед! Это просто какое-то ненужное старье. Взяли по ошибке или в спешке. Настоящие бумаги, наверное, уже тю-тю…

— Да, конечно, — вздохнул Лунин-старший. — Из-за этого, как ты изволишь выражаться, старья, один человек уже погиб. Папки эти, внучек, отбирались не вчера и не месяц назад. Они — детонатор, без этих документов все остальное — просто макулатура. Между прочим, из архива не изъяли даже списки счетов в заграничных банках, чтобы успеть вынести эти странички. Вот и думай, юнкер.

— Поручик, — машинально поправил деда Келюс, в самом деле крепко задумавшись. Перед тем, как спрятать папки в импровизированный тайник, он достал свой «Пентакон», подаренный в давние годы отцом, и тщательно переснял все бумаги, затем пленку из аппарата, аккуратно завернул ее в фольгу из сигаретной пачки и засунул сверток в ящик с инструментами.

Фрол вернулся поздно вечером, растрепанный и возбужденный, долго пил чай, а затем, усевшись поудобнее, приступил к рассказу.

— Давай! — подначил Келюс. — Ну, елы…

— Ну, елы, — вздохнул Фрол и замялся. — Ну, в общем, Центральный Комитет брали. С утра оцепили, потом глядим — дым валит из окон. Архивы палят, в карету их! Ну мы всех и накрыли! Менты вначале дергались, не пускали, но тут как раз Генерал приехал с указом Президента. Мы и рванули. Обыск, само собой, чтоб ничего не утащили…

— Поздравляю! — прервал его Лунин-старший. — Мы тоже с обысков начинали. Верной дорогой идете, товарищи!

— Да ведь они калькуляторы выносили, елы! — возмутился дхар. — Даже лампочки выкручивать стали. Морды, я тебе, Француз, скажу! Буржуи!

— Это мы тоже проходили, — вновь вмешался старик, явно не видевший в этой эпопее повода для особого расстройства. — И это уже было. «День твой последний приходит, буржуй!..»

— А потом к госбезопасности пошли, — продолжал Фрол. — Такая толпища собралась! Памятник этому, Железному, еще ночью сломали, а мы здание оцепили — и к подъездам. Но тут, правда, опять Генерал появился и приказал, чтобы мы расходились. Ну, народ пошел памятники валить, а я решил сюда вернуться. Чего с памятниками, елы, воевать?

— Равно как устраивать обыски с изъятием лампочек, — согласился старик. — Ну-с, значит, госбезопасность уцелела, а в Центральном Комитете под шумок успели сжечь лишнее. Зато народ доволен. Это еще что!.. В семнадцатом, пока охранное отделение в Питере осаждали, провокаторы успели все архивы спалить — для пущего спокойствия. Ну, а сейчас, похоже, и стукачи еще понадобятся — новой демократической власти…

— Да ну тебя, дед! — огорчился Келюс. — Ладно, ты, как всегда, прав, но что делать было? Снова вам власть отдавать?

— Нам? — переспросил дед. — Кому именно, внучек? Да будет тебе известно, в партии существуют разные группы, и не все из них — сталинисты и людоеды. Теперь уж я и не знаю, Келюс, как из всего этого выкарабкиваться. Вот только все как-то очень похоже, какое-то дежа вю.

— Как в семнадцатом? — удивился внук.

— Именно. Можно подумать, что не только сценарий, но даже исполнители те же… Статисты и каскадеры свежие, — добавил он, иронично поглядывая на Келюса и Фрола.

Вечером, когда дед лег спать, Лунин-младший поинтересовался у дхара, не видел ли тот в толпе у Центрального Комитета Китайца. Фрол принялся добросовестно вспоминать, но так и не смог припомнить ни Китайца, ни старого тибетца в балахоне, ни парней в черных куртках.

На следующее утро дхар собирался уезжать, но Келюс уговорил его побыть в Столице еще пару дней. Втроем в квартире, где хранятся серые папки, было несколько спокойнее. Весь день приятели бродили по Столице, глядя на последствия этих бурных дней. Жизнь, впрочем, уже входила в обычное русло. Несколько пустых пьедесталов возносились к равнодушному, видевшему и не такое еще небу, на здании Центрального Комитета красовались свежие пломбы, а, в общем, все было по-прежнему. Правда, в городе поговаривали, что защитникам Белого Дома выдадут специальные удостоверения, дающие право то ли на обслуживание вне очереди, то ли на получение через полвека однокомнатной квартиры. Фрол предложил проехаться к Белому Дому, но Келюс категорически отказался, представив себе Китайца, поджидающего их в очереди за этими самыми удостоверениями.

Вечером Николай не выдержал и, оставив Фрола смотреть по коммерческому каналу очередной боевик, отвел деда на кухню и рассказал ему обо всем, что было в ту ночь. Келюс боялся, что дед, воинствующий атеист и боец с суевериями, сочтет услышанное последствиями контузии, но старик выслушал очень внимательно, а затем надолго задумался. Наконец, что-то решив, прошел в спальню, долго копался в шкафу и через несколько минут вернулся с большим свертком. Принесенное было уложено на кухонный стол и распаковано. Увидев желтую, потрескавшуюся от времени кобуру, Келюс слегка похолодел. Николай Андреевич невозмутимо извлек из нее вороненый браунинг, привычным движением разобрал оружие, проверив каждую деталь, затем принялся за сборку.

— Дед! — выдохнул Лунин-младший. — Ты чего? Посадят!

— Не дрожи, поручик! — хмыкнул старик. — Именной! У меня разрешение имеется, еще с тридцатых… Три обоймы — пока хватит… Так вот, Келюс, теперь эта штука должна быть всегда у тебя под рукой.

— Это так серьезно?

Келюс почувствовал, что здорово влип.

— Более чем. Честно говоря, меня удивляет только одно — как тебя выпустили живым? Не вышло на улице, могли бы достать в медпункте той же ночью…

— Так ведь меня же там не было! — сообразил внук. — Мы с Фролом всю ночь в коридоре пролежали, где этот Варфоломей Кириллович над нами опыты ставил! А днем в госпитале народу было полно, к тому же пресса…

— Похоже, — согласился старик. — Прошляпили, видать, очень заняты были… Келюс, мальчик, если бы ты знал, во что ввязался!

— Ну так расскажи! — оживился внук, радуясь возможности узнать все секреты сразу.

— Не могу, — медленно произнес Николай Андреевич. — Хочу рассказать, но не могу. Я давал подписку и, между прочим, честное слово. К тому же это ничего не изменит, а ты, вдобавок, наделаешь глупостей. Фроату рассказывал?

— Нет! Молчал, бином, как молодогвардеец, хотя и подмывало…

— В любом случае, — перебил дед, — вам обоим надо уехать отсюда, и как можно скорее. Фроату пора домой, впечатлений, по-моему, он уже набрался. А ты поищешь работу. В провинции, может быть, еще нужны преподаватели-диссиденты…

— А ты? — запротестовал внук. — Мало того, что у тебя эти секретные пипифаксы, так еще за мной могут прийти.

— Как-нибудь, — усмехнулся старик. — В крайнем случае, уходить недалеко. А с тобою меня могут не пропустить…

— Куда? — не понял Николай. — На конспиративную квартиру?

— Много будешь знать — вообще не состаришься, — пресек излишнее любопытство Лунин-дед. — Да-а… Не знал, что Белый Дом тоже подключили…

«Куда? — подумал Келюс. — К подземному ходу? К вертолетной площадке? И что я такого видел — комнату или тех, кто из нее появлялся?»

Подмывало продолжить расспросы, но внезапно из передней раздался мелодичный перезвон. Японский звонок извещал о чьем-то позднем визите.

— Спрячь, — Келюс кивнул на пистолет. — Я открою.

— Не спеши, — старик быстро зарядил браунинг. — Спросишь, кто. Я стану сзади. Если что — сразу падай на пол.

— Если что — падай? — не понял внук.

— Если начнут стрелять! — отрезал Николай Андреевич. — Пошли.

За дверью кто-то шумно вздыхал, переступая с ноги на ногу.

— Кто? — поинтересовался Келюс как можно более равнодушным тоном.

— Покорнейше прошу простить, — откликнулись за дверью. — Мне нужен господин Лунин Николай Андреевич.

Келюс немного помедлил, но голос отчего-то вызывал доверие, и он открыл дверь. На порог шагнул крепкий русоволосый человек годами чуть постарше Лунина. Несмотря на плохо и странно сшитый штатский костюм, в госте сразу же можно было узнать военного. Выправка, короткая стрижка, потертая полевая сумка в руке…

Вошедший, аккуратно прикрыв дверь, попытался щелкнуть каблуками серых матерчатых туфель, дернул головой:

— Полковник Корф!

Помедлив, прибавил:

— Михаил Модестович…

А затем совсем тихо и неуверенно прозвучало:

–…Барон…

— Келюс, в сторону! — внезапно произнес дед таким тоном, что внук поспешил подчиниться.

— Не двигайтесь, полковник! — продолжал Лунин-старший, направив ствол браунинга на того, кто так странно отрекомендовался. — Правую руку выше… Выше!

— Не стоит, господа, — затравленно усмехнулся Михаил Корф. — У меня в сумке две бомбы на боевом взводе. Достаточно дернуться…

— Что вам нужно? — вмешался Лунин-младший, все еще не веря, что происходящее — не сон.

— Лунин Николай Андреевич! — повторил гость. — Мне пакет отдать нужно! — неожиданно добавил он тоном, похожим на отчаяние. — У меня приказ, понимаете? Кто из вас господин Лунин?

— Вам повезло, — нашел в себе силы улыбнуться Келюс. — Здесь целых два Лунина и оба — Николаи Андреевичи. Дед, он, похоже, к тебе.

С благодарностью взглянув на Келюса, Корф облегченно вздохнул, аккуратно поставил сумку на пол, а затем, помассировав кисти рук, вновь поднял.

— Извините, господа, — теперь его голос звучал виновато. — Не смог сдержаться. Нервы. Контузия. Сегодня, думал, вообще в желтый дом попаду… Куда прикажете пройти?

Дед повел странного визитера в кабинет. Келюс и дхар, успевший к тому времени занять боевую позицию у входа, направились следом.

— Кто вам велел передать пакет? — поинтересовался Лунин-старший, усадив гостя в кресло.

— Но, господин Лунин, — растерянно произнес Корф, — я думал, вы, так сказать, посвящены… Если нет, я не имею права. У меня приказ… Строжайший! Я должен только передать пакет…

— Хорошо, — прервал его Николай Андреевич. — Но ведь кто-то же вам велел вам его сюда доставить?

— Дежурный. По телефону, — полковник вконец растерялся. — Связного почему-то не было, и мне назвали ваш адрес…

— Где назвали? — терпеливо допытывался дед, явно удивленный всей этой историей куда меньше остальных.

— Ну… в этом… Теплом Стане.

— В институте? — быстро переспросил Келюс, вспомнив загадочное «Т. Ст. Ин. Тер». «Ин.» — Институт!

— Кажется, — задумался Корф. — Хотя, признаться, не уверен… Извините, господа, это все так дико! Никак не мог добраться. Эти (как их, Господи?) таксисты требовали почему-то доллары. Хорошо, что у меня был с собою полуимпериал. В карты выиграл третьего дня у капитана Завойко…

— Ясно! — перебил Лунин-старший. — Теплый Стан, Институт Тернема. Ладно, господин барон, давайте пакет.

Корф аккуратно положил полевую сумку на стол, не спеша достал из нее две ручные гранаты с длинными рукоятками, вывернул из каждой капсюль, затем извлек большой пакет и вручил его Николаю Андреевичу.

— Здесь, на конверте, господин Лунин, — пояснил он. — Расписаться…

Старик вскрыл конверт, оставив на нем свою размашистую начальственную роспись, и, не читая, положил содержимое — два листка бумаги, исписанные рядами пятизначных цифр — в стол. Корф спрятал конверт обратно в сумку, туда же уложив обе гранаты, после чего встал.

— Благодарю вас, господа! Прошу извинить за вторжение. Пойду…

— Отставить, — отрезал Лунин-старший. — Сейчас ночь, попадете прямиком в э-э-э… полицию. Вы же без документов, как я полагаю?

— Так точно, — кивнул полковник. — Сдал при получении задания.

— Ну вот… Сейчас отправляйтесь на кухню, где э-э-э… поручик Лунин накормит вас ужином. Переночуете, а завтра отправитесь обратно. Вопросы, господин барон?

— У меня много вопросов, господин Лунин, — вздохнул гость. — Но, может, сначала ужин?

–…Слушай, ты действительно барон? — поинтересовался Фрол, покуда Келюс возился у плиты. Это было первое, что смог выдавить из себя дхар с момента появления Корфа в квартире.

— Так точно, — подтвердил тот. — Я из петербургских Корфов. А что, — полковник перешел на шепот, — здесь уже нет баронов, одни пролетарии?

— Есть, есть, — успокоил гостя Келюс, накрывая стол. — Недавно снова дворянское собрание открыли. Правда, вступительный взнос, говорят, в долларах…

— Господин Лунин… — робко начал Корф.

— Николай, можно — Келюс, — предложил Лунин-младший. — А этот молодой джентльмен — Фроат.

— Можно Фрол, — несколько смутился дхар, протягивая барону широкую ладонь.

— Очень приятно, господа, — поклонился Корф. — Меня в детстве звали Мишелем, но после того, как у одной знакомой дамы… Не решусь ее назвать… Я обнаружил стриженного английского пуделя, которого тоже звали Мишелем, предпочитаю называться, как Бог и крестный велели — Михаилом. Английский пудель, господа, представляете, экий форс-мажор! Прошу прощения, увлекся… Николай, почему тут все требуют доллары? Какая в России валюта?

— Гм-м-м… — неопределенно отреагировал Келюс. Американский шпион, за которого он поначалу принял странного барона, должен быть в курсе подобных вещей.

— Рубль у нас, — незамысловато пояснил дхар. — Только на него ни шиша не купишь. А у вас что?

— У нас… — замялся гость. — Простите великодушно, самого тянет поделится, но не могу — приказ. Вы же сами офицер, Николай. Господин Лунин назвал вас поручиком…

— Старший лейтенант, — уточнил Келюс, — запаса, конечно.

— Воевали, Николай? — оживился полковник.

— В общем-то, нет. То есть, да… Правда, всего сутки…

— Да ну, Француз, какая там война! — вмешался Фрол. — Спалили, елы, две «бээмпешки»…

— Что спалили? — не понял Корф. — Простите ради Бога, господа, я, вероятно, кажусь вам каким-то монстром. Не виноват, честное слово! Во-первых, приказ. А, во-вторых, контузия. Под Барановичами, тоже аккурат в первый день. Прибыл, принял взвод и тем же вечером угодил в санитарный поезд.

«Где это — Барановичи?» — задумался Келюс, но промолчал. Барон между тем отужинал, выпил кофе и постепенно пришел в доброе расположение духа, после чего был отправлен спать. Он не возражал, попросив лишь разбудить его в шесть утра. Лунин-младший, закрыв за ним дверь гостиной, поспешил к деду.

— Что, хорош? — осведомился тот, явно имея в виду бравого полковника. — Родственная душа?

— Да уж, бином, — согласился Николай. — Но, ради Бога, дед, что все это значит?

— Бога нет, — задумчиво молвил старик. — Впервые мне об этом сказали какие-то гимназисты году в пятнадцатом. Признаться, долго не мог привыкнуть… Не знаю, Келюс, откуда взялся господин барон. Не иначе, из нафталина.

— Или из Института Тернема, — напомнил внук, — который в Теплом Стане, и где находится этот, бином… объект «Ядро».

— «Ядро-7», — уточнил Лунин-старший. — Да, интересно получается! Основали этот институт где-то перед войной. Ведала им госбезопасность, а Тернем был там не директором, а обыкновенным зэком.

— Тернем — который электрическую музыку изобрел? — вспомнил внук. — Ну да, конечно! Демонстрировал Вождю, а тот, бином, соизволил лично «Во поле березка…» сыграть. Меломаны!

— Смешно, — кивнул дед. — Кстати, Тернем — ученик Иоффе… Когда Вождь отправился на свидание к Основоположникам на радость весьма и весьма многим, Тернем просил разрешения его воскресить. Конечно, никто и не подумал разрешать такое…

— Естественно, — поддержал Лунин-младший. — Психов нужно лечить…

–…А здоровым — промывать мозги. Промывали мозги Тернему долго. Посадили в 30-м, затем «шарашка» в Теплом Стане. Через год он был назначен главным конструктором, затем — досрочное освобождение, три сталинские премии…

— Так что, он и вправду мог воскресить этого… меломана?! — ужаснулся Николай. — Слава Богу, не разрешили! Нет, ерунда, быть не может!..

— Не мне судить, — пожал плечами дед. — С моими-то четырьмя классами и Институтом Красной Профессуры… Во всяком случае, Тернем обещал прожить двести лет.

— И как? До семидесяти дотянул?

— Сейчас ему сто, — спокойно сообщил Лунин-старший. — Он совершенно здоров и продолжает работать…

— Но барон-то откуда? — не выдержал Келюс.

— Не знаю… В письме, которое он привез — шифр, адреса на конверте нет… Вот и думай!

Келюс честно потратил полночи на рассуждения о странном полковнике. Годились две версии. Корф мог быть шпионом из потомков русских эмигрантов, а в Теплом Стане находилась явка. Правда, для разведчика подготовлен он был из рук вон плохо. Подходило и другое — загадочный Тернем воскресил офицера времен Первой мировой войны и использует его в качестве курьера. Но опять-таки, зачем? Выходила, как ни крути, форменная ерунда.

Спал Николай крепко, и будильник, поставленный на шесть утра, прозвонил явно не ко времени. Вспомнив о просьбе барона, Лунин-младший, чертыхаясь, отправился будить странного гостя. Проходя мимо кабинета, Келюс с удивлением обнаружил, что Лунин-старший сидит за столом и о чем-то размышляет, постукивая костяшками пальцев по дубовой крышке.

— Не буди его, — заметил старик, едва пожелав внуку доброго утра. — Ему некуда торопиться…

–…А? Большевики? — вскинулся барон, когда Лунин-младший тронул его за плечо.

— Они самые, — улыбнулся Келюс. — Доброе утро, Михаил.

— А-а-а! — застонал Корф. — А я надеялся, что все это сон! Господи, какая жуть… Нет, нет, Николай, не подумайте, это я не про вас…

Едва умывшись, полковник начал быстро собирать свой небогатый скарб, но Лунин-старший попросил гостя зайти в кабинет.

— Можете не торопиться, господин барон, — сообщил он без всяких предисловий. — Я только что звонил… В Теплый Стан вам пока ехать незачем. Этой ночью Институт Тернема взят под охрану и опечатан.

— Вот это да! — ахнул присутствовавший при этом Келюс.

— Но, господин Лунин… господа… — растерялся Корф. — Вы не понимаете. Мне нельзя здесь оставаться! Господи, если б вы знали!.. В конце концов, я попытаюсь прорваться…

— Работы в Институте Тернема остановлены, — покачал головой Николай Андреевич. — Что-то случилось — очень серьезное…

— Погиб! — вырвалось у барона. — Господи, застрять в Совдепии! В Большевизии! Всюду краснопузые! Комбеды, мировая революция, «чека»!..

— Опоздали, господин полковник! — не без удовольствия усмехнулся Лунин-младший.

— Как? — вскинулся тот.

— Революция у нас.

— Что-о? Опять?! — ужаснулся барон, чуть не подпрыгнув при этом известии.

— Ну, контрреволюция, — уточнил Николай. — Большевиков запретили, партию разогнали, памятники ломают… И еще флаг трехцветный вернули.

— Слава Богу! — Корф размашисто перекрестился. — Не зря, значит…

— Вероятно, из-за этой суматохи вы и не дождались связного, — заметил дед. — Революция, контрреволюция — первым делом начинается хаос.

— Да, господа, но кто же на престоле? — встрепенулся полковник.

— У нас республика, — без особой гордости сообщил Келюс. — Пока, во всяком случае. Но наш Президент — он за демократию…

— Адвокатишки! — скривился барон. — Ну, да все равно, порадовали, господа, право!.. Но что же делать? Мне надо в Теплый Стан…

— Я дам вам письмо, — решил Лунин-старший. — Отнесете сегодня же по одному адресу, там вам все объяснят подробнее. Быть может, Институт заработает в ближайшие дни…

После завтрака Фрол с Келюсом отправились по магазинами, барон же, испросив у Лунина-старшего разрешения, обложился книгами, углубившись в штудирование Большой Советской энциклопедии. Старик сел за телефон. Когда часа через два приятели вернулись, Лунин-старший по-прежнему был в кабинете, причем явно не в лучшем настроении.

— Келюс, — обратился он к внуку несколько встревоженным тоном. — Что-то там случилось. Не могу дозвониться…

— Я схожу, — предложил Николай. — Погляжу на резидента большевистского подполья. Заодно барона провожу, а то он, того и гляди, влипнет.

— Со своими бомбами, елы! — согласился Фрол. — Серьезный мужик!

Келюс получил письмо в запечатанном конверте без адреса. Адрес было велено заучить наизусть. Лунин-младший почувствовал себя настоящим подпольщиком, лишь мысль, что подполье, как ни крути, большевистское, несколько портила удовольствие. Добираться оказалось недалеко, и решено было прогуляться пешком.

Барон шел по Столице в состоянии, напоминающем транс. Келюсу и Фролу то и дело приходилось поддерживать его, дабы бравый полковник не врезался в прохожих. Время от времени Корф застывал, увидев какое-нибудь из старинных зданий, и в глазах вспыхивал огонек узнавания. При виде красных звезд над Главной Крепостью полковника передернуло, и он пробормотал что-то о бесовских пентаграммах. Николай лишь пожимал плечами, убедившись, что подготовка шпионов нынче явно не на высоте.

«Явка» оказалась в самом центре, на тихой улице, где почти перед каждым подъездом стояла милицейская будка, оберегавшая жильцов от избытка всенародной любви. Дом, указанный дедом, был немного поскромнее, меры безопасности ограничивались лишь вахтером, поспешившим загородить путь. Келюс хотел объясниться, но внезапно барон, отстранив его, взял вахтера за ворот. Тот дернулся, захрипел, а затем покорно замер.

— Пшел вон, лакуза! — процедил Корф, и в ту же секунду проход оказался свободен.

На звонок никто не отвечал. Келюс позвонил еще раз, но безрезультатно. Наконец, когда Корф уже собирался врезать по двери ногой, послышалось легкое царапанье, и перепуганный голос прошелестел, спрашивая, кто им нужен.

— Вы нужны! — буркнул Келюс, которому вся эта конспирация успела порядочно надоесть. — Я Николай Лунин, у меня к вам письмо.

— Вы не Лунин! — взвизгнули за дверью. — Не обманывайте! Я знаю голос Николая Андреевича!..

— Фу ты! — сообразил Келюс. — Непонятливый, бином… Я внук Николая Андреевича.

— А… а как звали вашу бабушку? — недоверчиво вопросили из-за двери.

— Елена Константиновна, — отчеканил Лунин-младший. — Открывайте, бином, надоело!

Дверь скрипнула и отворилась. На пороге показался пожилой, весьма упитанного вида человек с всклокоченными волосами и царапиной на пухлой щеке. Несмотря на непрезентабельный вид, Николай сразу же узнал это лицо. Размноженное фотоспособом, оно много лет подряд украшало обложки журналов и обязательные иконостасы Слуг Народа в красных уголках. Бывший Слуга Народа почти не изменился, но вид у него был не величественный, как на портретах, а растерянный, даже испуганный.

— Это ты, Коленька? — забормотал он нечленораздельной скороговоркой. — Какой большой стал! Я тебя в последний раз видел лет двадцать назад… Заходите, товарищи, извините, что тут так… Мой телефон… И не только телефон…

То, что неприятности случились не только с телефоном, было ясно сразу. В квартире все стояло верх дном. Диван, разрезанный чьей-то безжалостной рукой, демонстрировал свое ватное нутро. Келюс покачал головой:

— Бандиты или госбезопасность?

— Нет-нет, — зашептал хозяин. — Хуже! Хуже, товарищи! Бывшая группа «Бета»! Черные куртки…

— Майор Волков? — Николай невольно вздрогнул.

— Да-да… Предатель!.. Они забрали все документы. Откуда им стало известно, ума не приложу! Телефон разбили… Я бы к соседям вышел, но Волков приказал сидеть дома…

— Ясно, — перебил его Лунин, соображая, что нужно немедленно возвращаться домой. — Вот письмо. Этого… товарища, — он кивнул на барона, — нужно переправить в Институт Тернема. Он связной.

— Вот как? — заинтересовался хозяин квартиры. — А какой Канал? Первый или второй?

— Кажется, второй, — вспомнил полковник. — Позвольте представиться: барон Корф.

— Очень приятно, товарищ… господин барон, — пролепетал хозяин. — Но разве Николай Андреевич не знает? Вчера поздно вечером банда Волкова ворвалась в Институт и похитила скантр…

— Что похитила? — изумился Келюс. — Скантр?

— Ну да, «Ядро». Теперь вся аппаратура выключена. Я думал, Николай Андреевич в курсе…

— Бежим! — прервал его Келюс, обращаясь к своим спутникам.

— Думаешь… — начал было Фрол, молча слушавший странный разговор. — Этот Волков…

— Бежим! — повторил Николай. — Скорее!..

…Дверь квартиры, запертая перед уходом, теперь была приоткрыта. Барон нахмурился и достал револьвер.

— Дед! — закричал Келюс, вбегая в квартиру. Следом за ним поспешили Корф с оружием наготове и дхар, ругавший себя за то, что не догадался взять у барона одну из его гранат.

— Дед! Дед! — звал Келюс, но отвечать было некому. Старый большевик Николай Андреевич Лунин лежал на пороге кабинета, сжимая в руке браунинг. В квартире все было перевернуто, мебель опрокинута, книги сброшены с полок…

Три серые папки исчезли без следа.