Преступившие

Андрей Валентинов, 1995

Август 1991 года. Белый Дом. Молодой историк Николай Лунин, по велению сердца вставший на защиту демократии, соприкасается с величайшей государственной тайной – тайной, которая может стоить ему жизни. Преследователи идут буквально по пятам. И если бы не помощь новообретенных друзей – дхара Фрола Соломатина и белогвардейского полковника Михаила Корфа, неизвестно каким ветром занесенного в перестроечную Москву – кто знает, как бы сложилась его судьба. Те же, кто тайно правил страной на протяжении десятилетий, вновь получили бы шанс безнаказанно творить Зло.

Глава 3. В кольце

Тело старика уложили на диван. Ошеломленный случившимся Келюс сел рядом, глядя на восковое лицо деда, тем временем Фрол и полковник принялись осторожно осматривать квартиру. Барон тщательно исследовал дверь, линолеум в коридоре, оглядел браунинг, не без труда извлеченный из застывшей руки Николая Андреевича. Фрол бродил из комнаты в комнату, то и дело останавливаясь и прислушиваясь.

— Их было трое, — заявил Корф, завершив осмотр. — Дверь не выламывали и не вскрывали отмычкой. Выходит, изнутри открыли?

— Тогда бы дед лежал у дверей, — Келюс с трудом встал и вышел в коридор.

— Однако же он успел взять пистолет, — продолжал барон. — Но так и не выстрелил…

— Осечка, — предположил дхар.

— Едва ли, — Корф вынул патроны и несколько раз нажал на спусковой крючок. — Осечка у браунинга?

— Милицию звать будем? — поинтересовался практичный Фрол. — Хотя, елы, что мы сможем объяснить?

— Ничего, — вздохнул Келюс. — И барона им предъявлять нельзя.

— Много пропало? — Корф все еще возился с пистолетом, то и дело недоуменно пожимая плечами.

— Нет, — покачал головой Лунин. — Почти ничего. Сволочи!..

Действительно, за исключением трех серых папок, письма, привезенного бароном, и нескольких фотографий из альбома, в квартире все было цело. «Пентакон» лежал, разбитый вдребезги, но пленка, спрятанная в ящике с инструментами, осталась нетронутой.

— Слушай, Француз, да объясни ты нам, — не выдержал Фрол. — Что все это значит?

— Партийные архивы, — неохотно ответил Лунин. — Дед хранил какие-то папки. И еще они взяли мои фотки — чтобы не спутать, видать… Ладно, приберем и вызовем «Скорую». Думаю, особых вопросов у них не будет. Эх, дед, дед!..

Скорбные хлопоты заняли много времени. Лишь поздно вечером, когда появилась возможность немного передохнуть, Фрол незаметно отозвал Лунина в сторону.

— Слышь, Француз, — зашептал он. — При бароне говорить не хотел. Эти, которые здесь были, они… Как бы, елы, сказать?

— Роботы? — в эту минуту Келюс не удивился бы даже боевым роботам.

— Да нет! — расстроился дхар. — Какие к шуту роботы? Это… Ну, мы их называем «ярты».

— Воин Фроат, давай-ка по порядку, — устало вздохнул Николай. — Кто это — «мы»? Кто такие «ярты»?

— Мы — это дхары. Ярты — это… Ну, не знаю. Это как у вас, русских, лешие, только хуже. В общем, Француз, я и сам в эту чепуху не очень верю, но у нас, понимаешь, есть такое чутье. Мы различаем зверей и людей не по запаху, а по… Вот, елы, слов нет!..

— По биополю, — подсказал Лунин. — Вроде, как австралийцы.

— Точно! — обрадовался дхар. — По следу в воздухе! У каждого — свой след. А у ярта — след особый, не такой, как у зверя или человека. Он, вроде, и не живой, и не мертвый…

— Ты уж прямо как чукча объясняешь, — поморщился Келюс. — Извини, Фроат, я понял. Так эти ярты — зомби, что ли?

— Зомби? — удивился дхар. — Которые по видухе? Нет, те просто мертвяки ходячие, а ярты — вроде как живые. У нас ими детей пугают. Говорят, у них красные лица…

— И черные куртки… — кивнул Лунин. — Знаешь, воин Фроат, похоже, мы все уже сдвинулись по фазе. А барон наш — не ярт?

— Не-а, не ярт. Только у него этот след, биополе который… Какой-то другой, будто на куски разорванный.

Келюс задумался, вновь вздохнул:

— Надоели мне эти тайны! Пошли-ка к нему, поговорим, бином, по душам!..

Барон уже успел задремать, но мгновенно проснулся и послушно проследовал на кухню. Все трое уселись за стол. Келюс помолчал несколько секунд и начал:

— Вот что, господа, а также товарищи и граждане!.. По-моему, пора объясниться. Влипли мы по крупному, но уехать из Столицы я не могу, и вы, Михаил, видимо, тоже. Разве что ты, Фроат…

— Не-а, не уеду, — отозвался дхар. — Такие и дома достанут. Да и втроем, елы, веселее.

— Так вот. Каждый из нас что-то знает. Сейчас я расскажу то, что видел сам. Извините, если собьюсь. День — сами знаете…

Лунин, постаравшись быть точным, изложил все, от виденного в Белом Доме до соображений по объекту «Ядро».

— В спину нам били, — это точно. И Китаец этот… — согласился Фрол, чуть подумав. — Во дела выходят! А я и не знаю, чего сказать. Я ведь дхар, да только от дхаров, считай, ничего уже и не осталось. Старики померли, язык почти забыли. Меня хоть дед учил, он грамотный был, а дядька его когда-то в университете учился, про нас книжки писал. Да когда это все было! Дядю дедова, его Родионом Геннадиевичем звали, в лагерь упекли, не вернулся, а деда и всех остальных с Урала расселили. Дед на стройку подался, а многие пропали. Стали на русских жениться. Раньше нельзя было — убивали за такое. Сказки помню: будто дхары умели в зверей превращаться, за версту все слышать. Да ну, смеяться будете!..

Смеяться, конечно, никто не стал. Фрол без особой охоты повторил то, что помнил о краснолицых яртах, а затем все поглядели на Корфа. Тот почесал затылок.

— Знаете, господа, не в обиду будь сказано, но это какой-то бедлам. И самое жуткое, что из нас троих первым к Наполеонам попаду я. Извините, лучше промолчу. Будь я лешим, вы бы мне поверили охотнее…

— Ладно, Михаил, давайте попробую сам, — предложил Лунин. — Вы — разведчик, связной, потомок русских эмигрантов. Вас переправляют по секретному каналу, вроде той комнаты в Белом Доме. После похищения этого… скантра, установка не работает. Документов у вас нет, а в посольство обращаться не имеете права. Угадал?

— Нет же, нет! — с отчаянием в голосе воскликнул барон. — Я действительно курьер. Вначале тоже думал — линия связи, этакая дыра в пространстве… Только у нас тут вообще нет никакого посольства!..

— У кого — у вас? — не выдержал Келюс.

— У Вооруженных Сил Юга России, — безнадежно вздохнул Корф. — Я бывший командир второго батальона Марковского полка, за Германскую имею Владимира с мечами и две Анны. Родился в 1891 году, сто лет назад по вашему счету… Все, можете звать санитаров, я готов!

Гвардейский поручик Корф ушел на фронт добровольно, не желая протаптывать петербургские паркеты в час, когда Империи грозит опасность. На фронте был трижды ранен, попал в плен, бежал, снова ранен. В конце 17-го, когда армия разбежалась, капитан Корф, чудом избежав самосуда озверелой солдатни, подался на Дон. Пройдя Ледяной поход без единой царапины, он получил случайную пулю год спустя, при взятии Харькова. После этого медицинская комиссия списала Корфа, только что надевшего полковничьи погоны, вчистую. Но барон, явившись в штаб главкома, наскандалил и, неожиданно для себя, оказался зачисленным в некий отдел канцелярии главнокомандующего, который, ежели верить названию, занимался транспортными перевозками.

Полковнику велели ничего не спрашивать и ничему не удивляться. Раз в неделю он заходил в обитую белым металлом камеру в подвале одного из корпусов Харьковского Технологического института и закрывал глаза. Даже сквозь веки он чувствовал невыносимо яркий свет. Затем барон открывал дверь и оказывался в большом светлом помещении, где его ждали двое молчаливых людей. Один из них обычно сидел за большим пультом, на котором мигали десятки разноцветных лампочек, другой, такой же немногословный, вручал полковнику запечатанный пакет, взамен получая то, что передавал ему Корф.

В первый раз барон разрешил себе удивиться, когда за окном светлого помещения он заметил сугробы — в Харькове в эти дни стоял теплый май. Мысль о южном полушарии Корф по размышлении отверг, тем более из редких намеков тех, кто его встречал, явствовало, что попадает он прямиком в Столицу. Затем однажды, когда человек с пакетом немного запоздал, сидевший у пульта — полковник уже знал, что его зовут Семеном — вдруг стал ругать большевиков, называя их почему-то «сталинистами» и «номенклатурщиками», а вслед за этим передал барону лист бумаги. Уже в Харькове Корф обнаружил, что это подробная карта расположения красных резервов. Там стояла пометка — август 19-го, а между тем в Харькове был еще только июнь.

…Случайно увиденная газета, которую читал Семен, окончательно убедила барона, что его безумные предположения верны. В последний его рейс связного на месте не оказалось, а незнакомый дежурный у пульта долго звонил по телефону и, наконец, назвал адрес Николая Андреевича Лунина…

–…Да, круто! — резюмировал Келюс. — Интересно, зачем нашим бонзам связь с Деникиным? Бежать к нему, бином, собрались, что ли? А может, Михаил, вы на красную разведку работаете? Есть там у вас некий Макаров — адъютант Май-Маевского. Чекист чистых кровей…

— Нет, нет, Николай! — заволновался полковник. — Наш отдел курирует сам главком! А Макаров… Знаю я Пашку — ловелас, гуляка, в картишки малость передергивает, но чтобы шпион? Ладно, мне бы вернуться поскорее, а там уж разберусь…

— Елы, а зачем возвращаться? — удивился Фрол. — Войну вы все равно проиграете, и придется тебе, Михаил, в Турцию мотать.

— И вправду, — поддержал Келюс. — У нас интереснее.

— Нет, господа, — покачал головой Корф. — Там мои друзья, а главное, та война — это моя война. Остаться у вас — вроде как дезертировать.

— Ну и чего, твое благородие, делать будешь? — поинтересовался дхар. — Запрут в Кащенку, а то и чего похуже.

— Высокоблагородие, — машинально поправил барон. — Буду искать скантр — пока не найду.

— Ну, это программа-максимум, как говаривал Вождь, — заключил Келюс. — Сейчас у нас задача более скромная, хотя и трудная.

— Да-с, — понял Корф. — Например, дожить до утра. Если уже и браунинг осечку дает! На крайний случай бомбы имеются, правда, квартиру жаль…

— Бомбы, это, конечно, — вмешался Фрол. — Только я бы еще кой-чего сделал. Дед меня учил… Только ты, Француз, не смейся!..

— Какой тут смех, — вздохнул Лунин, — заклинание, что ли?

— Да вроде… У тебя чеснок есть?

— Однако, господа, — не выдержал Корф, — вы бы еще бубен взяли!..

Фрол, завязав несколько головок чеснока в два полотняных мешочка, подвесил их над дверью, после чего замер, тихо что-то шепча на понятном лишь ему одному языке. Следом за этим он несколько раз поднял и опустил руки, как бы строя невидимую стену, затем, с сомнением покачав головой, отошел, предложив все-таки выставить дежурного. С ним никто не спорил.

Барон выбрал самое неудобное время — с трех до четырех утра. Устроившись в кресле рядом с входной дверью, он курил, листая взятый из лунинской библиотеки «Краткий курс истории ВКП(б)». Чтение весьма занимало полковника — он негромко ругался, хмыкал и даже время от времени крутил пальцем у виска. За этим занятием время шло быстро, и Корф уже собирался будить Фрола — своего сменщика, как вдруг за дверью послышались приглушенные шаги. Полковник бесшумно вскочил, сжимая револьвер, прижался к стене и вдруг почувствовал, как воздух застревает в горле — чья-то рука, пройдя сквозь дверь, стала нащупывать задвижку. Барон успел трижды ущипнуть себя, но рука не исчезла, напротив, подобравшись к задвижке, ловко ее отодвинула. Затем длинные красноватые пальцы с загнутыми ногтями потянулись к кнопке американского замка…

Дверь чуть приоткрылась, Корф, понимая, что от желтого дома уже не отвертеться, закусил губу и поднял револьвер. Но дверь, приоткрывшись на какой-то сантиметр, внезапно застыла и, несмотря на чьи-то немалые усилия, оставалась на месте. Барон вытер тыльной стороной ладони взмокший лоб, и тут рука замерла: прямо сквозь дверь начала проступать фигура высокого широкоплечего человека в короткой черной куртке. Лицо со странными светлыми глазами кривилось судорогой, яркие красные губы беззвучно шевелились… Словно во сне, ничего не соображая, Корф прицелился и нажал на спуск. Сухой щелчок — верный наган, ни разу не подводивший за все годы, дал осечку.

Швырнув бесполезное оружие на пол, Корф зажмурился и, повинуясь далекой детской памяти, сорвал с шеи образок, подаренный крестной матерью, выставив его перед собой, словно щит. В ответ послышалось злобное шипение, дохнуло холодом, рука с образком окаменела… Когда полковник поднял глаза, все исчезло. Лишь приоткрытая дверь напоминала о случившемся.

— Ты с кем воюешь, барон? — сонный Фрол, разбуженный стуком упавшего револьвера, выглянул в коридор.

— Не подходите к двери! — прохрипел пересохшим горлом Корф.

— Ага! Вот, елы, меня тут не было.

Гибким, неожиданным для его высокого роста движением, дхар прижался к стене и быстро прошел к двери.

— Надо же! — Фрол несколько раз провел руками по воздуху. — Сработало. Вот и не верь сказкам!..

Он прислушался, затем аккуратным движением прикрыл дверь и задвинул засов.

— Ушли. Иди спать, барон. Больше не сунутся. Светает, елы…

— Однако, — выдавил из себя Корф, непослушными пальцами пряча револьвер в карман. — Интересно, оба мы ненормальные, или я один?

— Да нормальные мы, елы, — успокоил дхар. — Сразу видно, что ты, Михаил, городской. У нас в деревне каждый вечер чеснок вешали и за порог — ни ногой. Так от этих хоть чеснок помогает, а вот, говорят, ежели руг-риты или февральские волки…

— Сдаюсь! — быстро проговорил Корф. — Признаю себя Наполеоном и иду спать.

Похороны были немноголюдными. Накануне Келюс обзвонил всех известных ему знакомых деда, но не более дюжины из них съехались к крематорию на Донском. Неделей раньше старый большевик Лунин удостоился бы почетного караула, венков с торжественными надписями, траурного митинга, а то и прощального салюта. Но эпоха уходила вместе с ним, и только несколько пенсионеров, таких же старых и забытых, стояли у гроба.

На поминках людей было еще меньше. Кроме Николая, последнего из Луниных, и его двух новых знакомых, за столом сидели четыре старика в немодных костюмах с длинными рядами орденских планок на пиджаках. Один из гостей, возрастом еще постарше покойного, то и дело вспоминал Польский фронт, где впервые познакомился с молодым комиссаром Николаем Луниным, ругал «проклятых демократов» и не без удовольствия констатировал, что в свое время порубал белых гадов без счета. Остальные больше расспрашивали Келюса о его делах и жаловались на времена.

У Лунина-младшего кусок не лез в горло, и за столом распоряжался барон. Старики с уважением смотрели на бравого полковника, и кто-то удовлетворенно заметил, что покуда есть такие, как товарищ Корф, дело партии не пропало. Ветеран Польского фронта согласно закивал, добавив, что Михаил Модестович напомнил ему красных командиров гражданской, которые славно били белую контру, посоветовав уклонисту и пораженцу Лунину-внуку брать с полковника пример. Корф выслушивал подобные излияния с совершенно невозмутимым видом и лишь потом, проводив гостей, заметил, что он лично предпочел бы получить очередную — последнюю — пулю на этом самом Польском фронте, но не дожить до того, когда гвардейского офицера начинаешь путать с краснопузой сволочью.

…Ночью Фрол снова подвесил над дверью мешочки с чесноком, однако незваные гости как будто потеряли к квартире всякий интерес.

Наутро барон заявил, что не сделает и шага, пока не сходит в церковь, не поставит свечи Богородице и не спросит совета у Творца. Заодно полковник предложил заказать панихиду, поскольку похороны без пенья и ладана, по его мнению, не похороны, а большевистское глумление. Панихиду Лунин-младший отверг сразу, помня крутой атеизм деда, Фрол же, подумав, неуверенно заметил, что в Храм Божий сходить не грех, особенно после всего случившегося. Что касаемо дальнейшего, дхар считал за лучшее посоветоваться с тем самым Варфоломеем Кирилловичем, который помог им в Белом Доме. Правда, где найти старика, он не имел ни малейшего понятия.

Келюсу эти мысли показались несколько странными. По его мнению, искать помощи в церкви или у экстрасенса-любителя следовало в более спокойное время. Впрочем, против похода в церковь Лунин не возражал, но сам туда не собирался, посоветовав барону захватить с собой весь свой арсенал на случай нежелательных встреч. Тот согласился, прибавив, что собирается отправиться на Ваганьково. В последний раз полковник был в тамошней церкви весной 17-го, и ему хорошо запомнился священник, читавший проповедь о Звере из Бездны. Келюс предположил, что Михаил едва ли сможет прослушать новую проповедь красноречивого иерея, поскольку настоятель ныне явно занят другими делами. В ответ Корф обозвал Лунина нигилистом, и тот не стал больше спорить.

Келюс между тем решил вновь заглянуть к отставному Слуге Народа, дабы порасспросить его как следует. Вахтер при виде Лунина, поспешил очистить путь, но на этом удачи и кончились. Николай напрасно звонил у знакомой двери — открывать ему не собирались. Подумав, Келюс позвонил к соседям. Там сначала вообще не пожелали разговаривать, но после того, как Лунин намекнул, что он здесь по секретному партийному делу, его тут же впустили, угостили цейлонским чаем, после чего конспиративным шепотом рассказали, что все явки изменены, система связи будет заново установлена в ближайшее время, сосед же, отставной Слуга Народа, перенервничав после визита майора Волкова, отъехал в Крым на неопределенное время. Попытка расспросить о Волкове не дала особых результатов. Удалось лишь узнать, что тот возглавлял одно из подразделений спецотряда «Бета», а командовал всеми «черными куртками» некий подполковник Фраучи. Однако этот Фраучи был уволен из отряда еще полгода назад.

Тем временем Корф и Фрол, благополучно добравшись до Ваганькова, направились в старую церковь, стоявшую неподалеку от кладбищенских ворот. Шла служба. Фрол, успев бегло осмотреть храм, начал скучать, а Корф долго молился у иконы Казанской Богоматери. Затем барон взял дхара за руку и отвел в сторону.

— Не поверите, Фрол! — зашептал он. — Священник… Ей-богу, я не спятил. Это тот самый священник!

Фрол сочувственно взглянул на барона и предпочел промолчать.

— Да не спятил я! — горячо настаивал тот. — Точно он!

— Спроси, — пожал плечами дхар. — Так, мол, и так, елы, бывал я здесь о семнадцатом годе…

— И спрошу! — отрезал Корф.

После службы полковник, отозвав священника в сторону, принялся о чем-то оживленно с ним беседовать. Фрол, минуту выждав, решил подойти к ним, чтобы в случае необходимости спасти барона от кареты «Скорой». К его удивлению, Корф и священник, похоже, вполне понимали друг друга. Прислушавшись, дхар понял, что полковник не оплошал — сослался на фотографию из семейного архива. И не зря. Нынешний священник приходился внуком прежнему. Увлекшись, Михаил начал пересказывать запомнившуюся ему в 17-м проповедь. Фрол, дабы барона слишком не занесло, вспомнив о Варфоломее Кирилловиче, поинтересовался, не знает ли настоятель такого священника. Батюшка, как-то странно поглядел на дхара, ответил, что в Столице такого священника не знает, но весьма любопытствует, где и когда его собеседник встречал Варфоломея Кирилловича, как тот выглядел и что делал. Удивившись, дхар коротко поведал об их встрече в коридоре Белого Дома. Священник покивал головой, ничего не сказав, но благословил молодых людей с каким-то особым чувством.

Обратно шли пешком. Барон, воспользовавшись моментом, принялся расспрашивать Фрола о жизни страны в последние семьдесят лет. Дхар, проклиная тройку по истории, полученную в школе, пытался по мере сил отвечать, но порою сам становился в тупик. Корф, воодушевившись, принялся вслух мечтать о том, как, вернувшись в Добрармию, сумеет если не изменить ход истории, то по крайней мере доставить краснопузым изрядные хлопоты. Фрол, чьи мысли блуждали далеко от планов сокрушения «жидо-большевистских ратей», все же предположил, что нынешние большевики в свою очередь едва ли оставят своих предшественников без поддержки. Барон крепко задумался и замолчал.

Они шли по небольшой улице недалеко от Садового Кольца. Вокруг было безлюдно, но внезапно дхар почувствовал смутную тревогу. Он оглянулся, ничего подозрительного не заметив, однако ощущение опасности только окрепло. Фрол, не выдержав, поделился с бароном своими сомнениями. Тот не стал спорить и на всякий случай нащупал в кармане наган.

Внезапно тишину вспорол отчаянный женский крик.

— Там! — Корф, мгновенно сообразив, указал на черную пасть подворотни.

Крик повторился. Барон выхватил оружие и бросился вперед. Фрол последовал за ним, правда, с куда меньшей охотой.

Все стало ясно в первый же миг. Три крепких парня держали за плечи высокую белокурую девушку. Раскрытая сумочка валялась рядом, один из типов сжимал девушке горло, мешая кричать.

— Эй вы! — гаркнул Корф. — Отпустите ее!

Ответом был злорадный хохот, причем раздался он как спереди, так и сзади. Барон быстро оглянулся — загораживая улицу, в проеме подворотни темнели еще три силуэта.

— Ах черт! — Михаил, схватив дхара за плечи, отшатнулся к стене, держа перед собой револьвер. Фрол выхватил из левой руки барона полевую сумку с гранатами. Парни вновь захохотали — в сторону незадачливых рыцарей смотрели короткоствольные автоматы. Девушка, о которой уже успели забыть, бессильно опустилась на грязный асфальт.

— Черные куртки! — наконец сообразил Фрол. — Кажись, влипли…

Шестеро «черных» стали полукругом, держа автоматы наперевес. Фрол, быстро окинув взглядом врагов, понял, что приметы, известные им, достаточно точны. Парни были все как на подбор — коренастые, с темно-красными, налитыми густой кровью лицами и странными бесцветными глазами. Они тяжело дышали, но не шумным дыханием здорового и сильного человека, а с каким-то тонким присвистом, словно ныряльщики, побывавшие на глубине.

Отсмеявшись, парни выжидательно замолчали, затем один из них, самый крепкий, прокашлявшись, произнес неожиданно тонким, писклявым голосом:

— Че уставились, уроды? Щас беньки-то повышибаем! Кидай ствол, фраер!

— Сейчас кину, елы, — пообещал Фрол, вытаскивая гранату. — Будет тебе Цусима с Хиросимой!

— Но! Не балуй!

Писклявый слегка попятился. Фрол, внимательно приглядевшись, оставил гранаты в покое и перекрестил краснолицего. Тот зашатался, чуть не выронив автомат.

— А, ярытники!

Дхар принялся крестить «черных» налево и направо. Барон, в первую секунду обомлевший, вспомнил приоткрытую дверь и мешочки с чесноком и выхватил из-за ворота иконку.

— Хва! Че делаешь… Ты… — парни в черном дергались, словно попав под струю кипятка. Дхар уже собрался переходить в наступление, как вдруг почувствовал, что правая рука онемела.

— Довольно!

Голос прозвучал холодно и властно. В подворотне незаметно появился еще один «черный». Он был выше остальных, крепок, но строен, с красивым, несмотря на красноту, лицом.

— Идите!

Это явно относилось к парням с автоматами. Ворча и ругаясь, те побрели куда-то вглубь двора.

— Уберите оружие!

Барон, заворожено глядя на незнакомца, медленно спрятал револьвер. Дхар нахмурился и пододвинул ближе сумку с гранатами.

— Можете меня не крестить, — продолжал краснолицый. — Голливуд кончился. И не дергайтесь — останетесь без головы!..

Фрол хотел сказать что-то, приличествующее моменту, но язык не слушался.

— Итак… Смелый рыцарь полковник Корф и простой советский человек Фрол Соломатин. Деникинский офицер и выродок-чуг…

— Не смей так меня называть! — взъярился Фрол. — Ты… Упырь… Ярт!

— Выбирай слова, чуг! Тут твои фольклорные фокусы с чесноком не помогут, как и ваша икона, полковник… Позвольте представиться — Всеслав Волков. Вы, кажется, меня искали?

— Он! Он! — зашептал барон. — Ночью… через дверь!..

Волков лишь усмехнулся, глядя, однако, не на Корфа, а на дхара. Светлые глаза недобро щурились.

— Надо было сразу догадаться, что ты чуг. Люди давно забыли заклятие запрета — да и тебе неоткуда знать его… Проклятые старики, они слишком поздно умирают! А вы, — повернулся он к Корфу. — Вы, дворянин, связались с… стыдно сказать, с кем!

— А вы? — отрезал очнувшийся Корф. — С кем связались? Я таких на фронте…

— Я воевал побольше вас, полковник, — прервал его Волков. — А теперь слушайте оба и не смейте перебивать…

Майор сделал несколько шагов по асфальту, брезгливо отшвырнув ударом ботинка подвернувшуюся под ногу консервную банку.

— Если бы мы хотели вас уничтожить, то не разыгрывали бы этот спектакль. Ты, чуг, не успел бы и руки поднять. Мне надо было поговорить с вами — и с господином Луниным…

Фрол дернулся, но краснолицый предостерегающе поднял руку:

— Я не сказал — убить! Вы мне вообще не нужны, но вы полезли в чужие дела, поэтому требуется кое-что объяснить. Мы не убивали и не хотели убивать старика Лунина. Я знал Николая Андреевича очень давно и… Впрочем, не это важно. Нам были нужны бумаги, и я не виноват, что у него оказалось слабое сердце. Его героический внук, кажется, решил объявить мне вендетту — и совершенно напрасно. Далее… Ваши мотивы, полковник, понятнее. Вы еще, наверное, не знаете, что долго жить в чужом времени нельзя. Где-то через месяц вам станет худо, а еще через пару недель вы просто распадетесь во прах, так сказать, вернетесь в свое естество. Вам нужен скантр? Обещаю, что недели через три я переправлю вас обратно, если, конечно, вы перестанете мне мешать. Это вообще не ваше дело — ваши дела у Деникина… А ты, чуг, напрасно вмешиваешься в человеческие споры… Надеюсь, все ясно?

— Ничего, ярытник, все равно до тебя доберусь! — с ненавистью выдохнул Фрол. Вместо ответа Волков рассмеялся и поманил девицу. Та, пошатнувшись, медленно встала.

— Господин майор, оставьте ее в покое! — потребовал Корф.

— В покое? — усмехнувшись, Волков щелкнул пальцами.

Девушка тут же упала на колени, затем, вновь встав, глубоко вздохнула, словно пробуждаясь от глубокого сна.

— Спасите! — прошептала она. — Не оставляйте…

— Очень трогательно, правда? — майор вновь щелкнул пальцами. Девушка застыла, глаза погасли, руки бессильно опустились вдоль тела.

— Покой ей не подарит никто… Иди!

Пошатываясь, словно большая, плохо сделанная кукла, она двинулась в глубину двора.

— Я не хочу воевать с вами. Будьте благоразумны!

Волков махнул рукой, не торопясь, направился следом.

С минуту Корф и Фрол не могли пошевельнуться. Затем, словно сбросив невидимые путы, они огляделись по сторонам и дружно перевели дух.

— Дичь! — пробормотал барон. — Почему он вас так называл, Фрол?

— Чугом? — понял дхар. — Долго рассказывать. Дразнили нас так. Не дхары, мол, а чуги — лешие, в общем. За такое у нас морду бьют…

— Да, — спохватился Корф. — Надо быстрее возвращаться! Правда, у Николая есть браунинг…

— И у деда его был браунинг! Ходу!

Они шли быстро, не тратя времени на разговоры. Внезапно Фрол оглянулся, затем еще раз.

— Что там? — не понял Корф.

— Не отстает, зараза!

Барон оглянулся. За ними, не торопясь, бежала большая черная собака.

— Фу, дрянь! — Михаилу пес тоже совершенно не понравился.

— Ну, я ее сейчас…

Внезапно обернувшись, дхар резко махнул рукой. Собака отскочила в сторону, оскалилась и беззвучно исчезла в ближайшей подворотне.

— Дрессированная? — осведомился полковник.

— Ага, — недобро ухмыльнулся Фрол, — встретил бы эту дрессированную ночью, закаялся бы в цирк ходить…

В подъезд они почти вбежали, мигом поднявший на четвертый этаж.

— О Господи! — только и выдохнул барон.

…Келюс лежал на полу рядом в дверью, ведущей в квартиру, прислонившись головой к стене. Разорванная рубашка намокла кровью, темные пятна расползлись по всей площадке…

— Дышит! — шепнул Корф, нащупывая пульс. — Чем это они его?

Дхар осторожно повернул голову Николая и тихо охнул: вдоль шеи тянулся глубокий неровный порез, покрытый запекшейся кровью. Полковник несколько раз прикоснулся к коже вокруг раны, внимательно оглядел рубец, вновь нащупал пульс.

— Артерия цела, но крови много. Однако, весьма странный порез…

— Это укус, — поморщился Фрол. — Надо его в квартиру отнести. Вот, елы, оставили одного!..

— Да бросьте! — вздохнул барон, обшаривая карманы Лунина в поисках ключей. — Вампиры бывают только в сказках или в романах господина Стокера. Это порез, а вот нож был каким-то необычным.. Ага, вот!..

Найдя в куртке Келюса связку ключей, он принялся возиться с замком. Нужный ключ никак не удавалось найти, и Михаил начал тихо злиться.

— Елы, — Фрол отвернулся. — Сказки, говоришь? В гробу я такие сказки видел! У-у, черти!..

— Не поминайте их, воин Фроат! — послышался знакомый голос. От неожиданности барон дернулся и выронил ключи.

— Варфоломей Кириллович! — вскрикнул Фрол, все еще не веря. — А мы вас искать собрались! Вы… Видите?

— Вижу…

Старик склонился над Келюсом, осматривая рану. Затем, встав, неодобрительно покачал головой:

— Худо…

Он легко провел рукой над лицом раненого. Келюс застонал.

— Черт! — ругнулся Корф, все еще мучаясь с замком.

— И вы не поминайте их, воевода, — сурово заметил Варфоломей Кириллович и, шагнув к двери, прикоснулся рукой к замку. Послышался щелчок, дверь приоткрылась.

Корф еле сдержался, чтобы вновь не помянуть нечистого. Вдвоем с Фролом они подняли Келюса и осторожно внесли в квартиру. Старик еще немного постоял на окровавленной лестничной площадке, опять покачал головой и зашел следом.

— Это он, — шептал между тем Фрол полковнику. — Экстрасенс который…

— Однако, — заметил барон. — Лихо это он с замком!

Лунина положили на диван. Фрол, поспешив в кухню, намочил полотенце, чтобы вытереть кровь, барон между тем продолжал осматривать рану.

— Пустяк, в общем, — бормотал он. — Порез, ерунда, у нас с таким даже в госпиталь не отправляли…

— Ошибаетесь, воевода, — возразил Варфоломей Кириллович, присаживаясь рядом. — Раны, вами виденные, на брани получены были. Меч милостив, он — только железо…

— Яд? — Корф невольно вздрогнул.

— Сие, к прискорбию, весьма вероятно, — старик провел рукой над раной. — Оттого и обморок…

— Это ярты! — воскликнул дхар, появляясь с полотенцем. — Мне дед рассказывал…

— Бросьте, Фрол! — буркнул барон, забирая полотенце и принимаясь аккуратно вытирать кровь вокруг раны. — Какие еще ярты? Просто разбойники. А Волков — не иначе гипнотизер, сволочь…

Конец ознакомительного фрагмента.