Комбат. Краткий миг покоя

Андрей Воронин, 2006

В жизни Бориса Рублева наконец-то наступают счастливые перемены – он женится. Однако судьба не дает Комбату насладиться уютом семейного очага. Он по-прежнему верен своему кодексу чести. Но происходит непоправимое…

Глава 2

С утра посетителей было не ахти как много. День на день традиционно не приходится. Позавчера, например, все утро пришлось мотаться, как электрическому полотеру, — набежало каких-то туристов из близлежащей гостиницы, и начался грандиозный завтрак. Тут впору было разве что посетовать на дурацкую привычку русского человека с самого утра наедаться так, чтобы пузо трещало.

Да что сетовать? Можно подумать, Комбат сам обходился горсткой мюсли! Нет, питался он последние шесть месяцев замечательно. И немудрено, если честно. Кто может позволить себе добровольный аскетизм, если жена — кудесница за плитой?

Да, уже полгода Рублев жил семейно. Теперь в его паспорте красовался вполне официальный фиолетовый штемпель, сообщавший, что он, Рублев Борис Иванович, состоит в официальном браке с гражданкой Татьяной Ивановной Рублевой. В девичестве — Филипповой.

История это была долгая: прежде, чем начались эти полгода, прошли долгие три месяца, в течение которых Борис искал себя.

Как оказалось, не так просто было свыкнуться с мыслью о собственном «исчезновении». Приехав в Москву, Борис начал себя морально готовить к этому, но получалось не особенно хорошо.

Во-первых, сначала хотелось элементарно отдохнуть. Эпопея в Сочи, последующий сердечный приступ — все это достало не столько физически, сколько морально. Борису даже казалось, что он не переживет эту зиму.

Чтобы как-то отвязаться от навязчивого ощущения, Комбат, нарушая все законы здравого смысла и отступая от предупреждений французского союзника, начал кампанию по устройству на работу. Традиционная сфера — охрана какая-нибудь. Благо человека вроде него готовы на части разорвать. Мало того что и само резюме всегда получается очень насыщенным, так еще и определенная известность играет немаловажную роль.

Он даже сходил на собеседование. И уже почти сговорился с потенциальным работодателем, как вдруг накатила апатия. Да такая, что белый свет стал не мил. Будто бы он не взрослый мужик, а сопливый подросток, в очередной раз разочаровавшийся в окружающем мире.

Комбат собрался с духом и стал анализировать себя. Надо было понять причины своей внезапной хандры и принять соответствующие меры.

Сеанс рефлексии помог: Комбат понял — ему не хочется оставаться в Москве. Мегаполис стал давить на него своим десятимиллионным населением, асфальтовым панцирем, километрами автомобильных дорог. Само московское небо казалось Борису ненастоящим, чужим, неприятным.

И не только это угнетало Рублева. Борис просто устал от постоянных неприятностей. Ему хотелось пожить хотя бы некоторое время не на военном положении, не так, чтобы в любую секунду в тебя могли выстрелить с самого неожиданного направления. Если припомнить, что кое у кого в Москве остался к нему определенный счет — получалось совсем плохо.

Сорваться с места и уехать прямо сейчас мешало только то, что ехать было некуда. Для человека в возрасте Комбата не так просто взять и осесть на принципиально новом месте. Это не молодежь с ее гибкой психикой, приспособленная к метаниям географическим и умственным.

Неизвестно, сколько времени понадобилось бы Рублеву, чтобы принять решение. Может, он бы и не успел и оказался бы снова в роли опасной мишени…

Но как раз тут он познакомился с Татьяной.

Это случилось в ноябре. Комбат возвращался домой с ретроспективного показа военного кино, было около полуночи. Он остановился на троллейбусной остановке, закурил, поглядел на часы — скоро должен был прийти его транспорт, если, конечно, не получится традиционного сбоя в расписании.

Подошла компания молодежи. Судя по внешности — с дискотеки не самого высокого пошиба. Одинаково одетые, лысые, не выделяющиеся особым интеллектом на лицах. Они шумно что-то обсуждали — кажется, как они кому-то вломили. Или — как вломили им.

Один из этой шайки — самый тощий и мелкий — дернулся было в сторону Бориса. Даже успел прогундосить что-то вроде «Э, чувак!». Но был одернут теми, кто сумел адекватно оценить спокойного усатого мужика и понять, что к нему лучше не соваться. Мелкий что-то прошипел в ответ на замечание своих приятелей, и ему тут же отвесили подзатыльник. Ага, понятно. Шестерка компании. Очень желает казаться значительнее, чем есть на самом деле. Ну, иногда это попадает в струю. Но отнюдь не всегда.

Борис невозмутимо докуривал сигарету, когда более удачная жертва для компашки подошла к остановке.

Женщине было около тридцати. Точно сказать Комбат бы не решился. В принципе, выглядела она и моложе, чем на три десятка, но глаза старили свою хозяйку. Очень старили, ничуть не меньше, чем, например, седой парик.

Женщина несла на плече большую спортивную сумку. Видимо, она была не слишком тяжелой — женщина оставалась практически прямой, без привычного в таких случаях крена на противоположную сторону.

Однако она зацепила сумкой как раз того мелкого щегла, который так рвался наехать на Бориса.

— Ты что, слепая? — крикнул подросток.

— Иди к черту, — устало ответила женщина.

Пауза затянулась на несколько секунд. А потом щегол сообщил женщине, что он про нее думает. И обозвал ее мешочницей.

Она махнула рукой, не собираясь продолжать, но кажется, идея сцепиться с женщиной понравилась подросткам-отморозкам куда больше. Ну да, по всему выходило, что она не сумеет оказать надлежащего сопротивления.

А на то, что Борис никуда не делся пацаны, не обращали внимания. Это же обыкновенная Москва, а не приключенческое кино. Почти не бывает, чтобы один человек заступился за второго, попавшего в затруднительное положение. Подростки чувствовали себя комфортно и собирались целеустремленно продолжать свой наезд.

Они стали полукругом вокруг женщины и предложили показать, что в сумке.

— А вам что до того? — презрительно спросила она.

Подростки и сами задумались на секунду. Ну в самом-то деле, что надо им от сумки запоздалой женщины, не выглядящей денежным мешком.

Самый мелкий и шумный оказался еще и достаточно сообразительным. Он подпрыгнул на месте и сказал:

— Да ты, наверное, это украла. Во, блин, разъездилось тут всяких цыган!

Светловолосая женщина, никак не тянущая на роль цыганки, послала его к черту. Конечно, она была права, но в данной ситуации правота мерилась иными критериями. Например, количественным перевесом.

К сумке протянулась чья-то лапа. Женщина покачнулась, когда рывок сдернул ее ношу. Она возмущенно вскрикнула, пацаны довольно гоготнули, и тут вмешался Комбат.

— Э, ну-ка прекратили!

— Да не суйся ты! — ответил возбужденный расправой щегол-шестерка.

— У тебя не спросил, соваться мне или нет! Все, ребята, идите домой!

Подростки несколько стушевались. С одной стороны, их было больше. Но с другой, у современного гопника психология трусливой и мелкой твари. И если им противостоит тот, кто сильнее психологически, кто выглядит человеком, способным принять самые жесткие меры, они пасуют. Компания молодых отморозков запросто затопчет даже такого неслабого мужика, как Комбат. Но кто-то из них получит от него по рогам. Очень может быть, что окажется на больничной койке. Кто? Неизвестно. Потому каждый боится за себя. И никто не лезет.

— Мужик, а чего ты эту воровку покрываешь? — спросил кто-то другой из компашки.

— А с чего это вы решили, что она — воровка? — резко спросил Борис. — Вы что, за руку ее поймали?

— Пусть сумку покажет и проваливает, — уже с ноткой неуверенности в голосе отозвался тот же голос.

— Ну, подойди, посмотри! — ответил Рублев. И по голосу его было совершенно четко понятно, что подходить не следовало ни в коем случае.

Подростки зароптали.

— Мужик, мы тебя завалим! — крикнул щегол. Ему опять отвесили плюху. Видимо, такая позиция шла вразрез с общим настроем. В принципе, будь они попьянее — драки было бы не избежать. Но так — кровь не оказалась сильно нагретой.

— Давай попробуй, — покладисто усмехнулся Борис и сделал небольшой шаг вперед.

— Мужик, все! — поспешно рявкнули ему. — Расходимся. Но ты смотри, мы ж тебя еще и вспомнить можем!

— Я тебе сейчас адрес оставлю, — сказал Комбат. — Только ты перед тем, как в гости прийти, застрахуй жизнь. И с родными попрощайся.

Из-за поворота вырулил троллейбус. Номер был не тот, который нужен был Рублеву. А вот начавшую заводиться компанию он устраивал. С гоготом и визгом подростки полезли внутрь. Не умевший следить за языком щегол сообщил, что он думает относительно Комбата и женщины. Под оглушительное ржание троллейбус укатил.

Женщина подняла сумку, поежилась.

— Вы извините, — сказала она.

— За что извиняться-то? Я как-то не сразу сообразил встрять.

— Ой, вы так себя повели… Они же могли вас избить!

Комбат усмехнулся в усы.

— В принципе, могли. Но не избили же. Да и вообще, эту породу я знаю. Они трусливые и не полезут туда, где им накрутят хвосты. А вот к вам — запросто. Уж очень вы им на роль жертвы подходите!

Женщина засмеялась:

— Да мне уже неоднократно говорили, что я просто специалист по притягиванию неприятностей в этом ненормальном городе. Как ни приеду — обязательно что-то случится!

— Ах, вы еще и немосквичка? — спросил Рублев.

— Я из Тулы, — ответила женщина. — У меня тут сестра. Я в гости к ней приезжала. Сегодня — домой.

Показался троллейбус. На нем Комбат мог доехать домой. А женщина, соответственно, до метро, которое было буквально в двух остановках.

— Давайте сумку подхвачу, — предложил Борис.

— Я не против, — улыбнулась женщина.

Сумка и правда была нетяжелой. Во всяком случае, для Рублева. Он спокойно занес ее в транспорт и поставил у окна.

Короткий разговор ни о чем закончился тем, что Рублев поехал вместе с ней на метро до вокзала. Черт знает почему, но в этот вечер ему не хотелось идти домой вот так сразу.

А впоследствии, если бы Комбат был фаталистом, он мог бы утверждать, что сама судьба развернула его жизнь в совершенно другую, непредсказуемую сторону.

* * *

Женщину звали Татьяной, они с Рублевым обменялись телефонами, договорившись в ближайшее время созвониться. Но Комбат как-то все не мог собраться. В итоге однажды вечером она позвонила ему сама.

— Ну и чего молчим? — насмешливый голос в трубке заставил Бориса покраснеть, чего за ним уже давненько не замечалось!

Он залепетал какие-то невразумительные объяснения, но Татьяна не слишком-то настаивала на них. Она просто перевела разговор в нормальное русло, поинтересовалась, как дела, рассказала о своих. Получасовая беседа закончилась обещанием Комбата непременно от — звониться в ближайшие дни.

Что он и сделал.

После нескольких взаимных звонков Борис был приглашен в гости.

Он приехал в Тулу с каким-то странным чувством, словно бы эта поездка — не просто так. Рациональному пониманию эта уверенность не поддавалась и могла оказаться чем угодно — вплоть до предчувствия собственной гибели.

После Москвы Тула приятно порадовала Рублева тишиной и медлительностью. Казалось, что само время тут течет в несколько раз медленней, чем в столице. Сложнее всего было привыкнуть к отсутствию метро, хотя как раз оно-то точно здесь не нужно! Город при желании проходился насквозь за каких-то полтора часа!

Татьяна организовала Комбату экскурсию, сама объясняла все, что знала, про достопримечательности былого и нынешнего времени. Но Борис как-то слабо смотрел по сторонам. Он скорее прислушивался к себе, пытаясь понять, нравится ему здесь или нет.

Как оказалось — очень даже нравится! И не только город Тула, но и его жительница Татьяна Филиппова.

Так что их роман оказался событием предсказуемым.

Татьяна жила одна, воспитывала двоих детей. Их отец, ее первый муж, погиб полтора года назад. Он работал водителем-дальнобойщиком и зимой, в жуткий гололед, не справился с пошедшей в разнос фурой. Огромный грузовик влетел в лесопосадку, повалил несколько деревьев, опрокинулся на бок и загорелся. Пока приехала помощь, от машины мало что осталось. А мужа Татьяны пришлось хоронить в закрытом гробу. Теперь от него осталась только память и некоторое количество фотографий.

Татьяна уже устала горевать и играть роль безутешной вдовы. Конечно, муж у нее был замечательным, но нельзя вернуть умершего, а возраст еще не тот, чтобы надевать на себя «паранджу». С другой стороны, далеко не каждого претендента на роль второго мужа она была готова терпеть.

Например, был бизнесмен, предложивший ей златые горы и много романтики, путешествия и приключения только при условии, что она избавится от детей. Он так и сказал. А когда медленно закипающая Татьяна уточнила, как именно избавиться — утопить или повесить, он гуманно ответил, что достаточно отдать их в пансион-интернат. И даже подсказал адрес одного такого заведения. Татьяна еще не успела сформулировать вежливый вариант посыла кавалера подальше, а он уже успел предложить еще и оплатить их пребывание там.

Вежливо не получилось. Обиженный бизнесмен, встречая Татьяну на улице, демонстративно не здоровался. А она этим нисколько не напрягалась.

Ну и еще пара человек крутилась рядом. Но тоже публика сомнительная. В том смысле, что зачастую интеллигентный раздолбай намного хуже брутального мужика. Ну и опять-таки, для жизни нужен не только интеллект и способность рассуждать о роли того либо иного писателя в развитии человеческой цивилизации. Именно этим занимался один библиотекарь, отчаянно подбивавший клинья к Татьяне. Этим — и больше ничем. Если говорить цинично, то его полезность для реальной жизни стремилась к абсолютному нулю по шкале Кельвина.

Таким образом, в отношении Комбата Татьяна провела планомерную и целеустремленную матримониальную кампанию, против которой Рублев не особенно и возражал.

Татьяна оказалась человеком, очень близким ему и очень приятным. Она сумела по-настоящему найти ключик к достаточно прочному укреплению, каковым уже давно было сердце Бориса Рублева.

И дети тоже сыграли в этом немалую роль. Борис, не имея своих, всегда с трепетом относился к чужим отпрыскам. И если доводилась возможность спокойно повозиться часок с мелкотой — не упускал такой возможности.

А дети от предыдущих браков в личной жизни могут быть либо помехой, либо подспорьем — только так, без промежуточных стадий. Кто-то воспримет их со злой ревностью, будет по каждому поводу придираться и наказывать. И ничего хорошего в такой семье не получится. А кто-то полюбит детей как своих и станет им не менее родным, чем отец биологический.

К сыну и дочери Татьяны Борис привязался после первой же встречи. Мишка и Ленка, шести и четырех лет, — пара взбалмошных ангелов, крикливых и шумных, способных в несколько минут поставить квартиру на уши без приложения к тому заметных усилий.

В Тулу Борис переехал как раз через три месяца после того, как они с Татьяной начали отношения. Первым делом стал искать работу. На сей раз он всерьез рассчитывал на мирную профессию. И согласен был, если понадобится, хоть грузчиком устроиться на первое время.

Ну, грузчиком не пришлось. На самой окраине Тулы, на въезде из Москвы, открывалось кафе. Туда требовался кельнер, а хозяином был школьный знакомый Татьяны. Так Борис оказался за стойкой этого небольшого уютного заведения. И немедленно стал в каком-то смысле визитной карточкой заведения.

Казалось — что от него толку? Никаких особых талантов в сфере общепита Комбат не имел. Но выяснилось, что работа кельнером — это не так и сложно. Надо только принимать и выдавать заказы, ну а еще — время от времени запускать в работу роскошную итальянскую кофеварку, на которую раскошелился хозяин.

К слову, хоть работа и казалась тихой, все равно хозяин радовался приобретению такого внушительного кельнера, как Борис. Кафе на трассе — это не только заведение, приносящее прибыль. Это еще и мощнейший источник головной боли. Потому что дорога — это дорога и ездят по ней самые разные люди. И плохие, и хорошие — всякое случается.

Комбат не успел приступить к выполнению обязанностей, а уже пришлось вешать по соплям бомжеватому дядьке, который возмутился, что его не пустили в туалет. Хотя и было ему внятно объяснено, что после того, как он в свой прошлый приход навалил кучу в писсуар, нечего ему делать в кафе и в туалете.

Мужик был пьяный, что и стало причиной всех проблем. Он опрокинул один стол, разбив вазу с искусственными цветами. Второй опрокинуть не успел — Борис оказался рядом с ним и просто, без прелюдий, двинул дядьке в челюсть. А потом подхватил бесчувственную тушу и выволок вон. Милицию вызывать не стал — пусть на первый раз просто очухается и исчезнет. А вот если повторится подобный спектакль — можно будет дяденьку сплавить на пятнадцать суток.

Хозяин кафе, молодой и веселый Антон, сказал по этому поводу, что он с радостью приплатит Рублеву как минимум половину его заработной платы, если тот и впредь будет столь же эффективно разбираться с проблемами заведения. Борис пожал плечами и ответил, что это запросто, потому что невозможно работать там, где находится придурок, готовый портить настроение направо и налево.

Антон смущенно потер переносицу.

— Как-то оно не очень хорошо получается. Я тебя не в вышибалы беру, а сам…

— Да ладно, я бы и не пошел вышибалой. Ну и сам посуди — не того у тебя уровня заведение, чтобы специального человека на эту роль заводить.

— Это да… Ну, в общем, спасибо тебе.

— Постараюсь, — усмехнулся Рублев в ответ.

После того бомжа, решившего устроить веселье с разбрасыванием мебели, не прошло и трех дней, а новые приключения не замедлили объявиться в кафе «Семь ветров». Они приехали на минивэне «ситроен», обшарпанном и красующемся помятой дверцей. Номера на вэне были тульскими.

Машина лихо затормозила перед дверью кафе, из нее вытряхнулись четверо. Молодые, явно под шафе… На детей богатеньких родителей не тянувшие никак. И шмотки не того качества, и вид какой-то обтерханный.

Комбат озабоченно хмыкнул, разглядев их сквозь витрину. Остановил официантку Анечку, бегущую с подносом, ткнул пальцем в четверку новых гостей.

— Поаккуратней возле них.

Анечка нахмурилась, быстренько отнесла заказ, а возвращаясь на кухню, прошептала Борису на ухо:

— Это местные придурки. Смотри, они крутые.

— Правда? — неподдельно удивился Комбат. По его меркам крутые должны были выглядеть иначе. Ну что же, придется списать все на непривычный антураж. Кто их разберет, что по тульским меркам считается крутизной? Вот в Смоленске до сих пор двухсотый «мерин» — роскошь. Их там можно по пальцам пересчитать.

Ребята зашли в кафе. Дверь, конечно, открыли ногой — створка качнулась, ударилась в стену. Стекло в ней грустно задребезжало.

— Привет этому дому! — гнусаво выкрикнул головной пацан.

Комбат наметанным глазом засек, что это не главный. Как раз наоборот. Шестерка, которого будет не жалко отдать на растерзание, случись стычка с тем, кто сильнее.

Впрочем, никто из четверых добрых молодцев не видел тут, в кафе, серьезных противников. И вообще, никакой угрозы. Потому и вход был обставлен настолько помпезно.

Кафе погрузилось в молчание. В смысле — от прежнего звукового фона остался только телевизор. Разговоры умолкли — даже самые негромкие. Люди уткнулись носами в тарелки, старательно делая вид, что кроме еды их ничего не волнует. Комбат заметил, что в сторону дверей были посланы несколько взглядов, — люди очень хотели уйти.

Пацаны прошли через зал. Все четверо держались гоголем. Но главный замечался сразу, и был он, прямо скажем, не самого презентабельного вида. Не очень-то понятно, на чем строился авторитет этого типа. Грузноватый, с отвислым животом и щеками, он должен был бы в такой компашке быть, максимум, на побегушках. А нет, идет важно, как американский миллиардер, смотрит свысока, как будто глаза его существуют отдельно от тела и парят где-то в полумиле сверху.

Проходя мимо одного из столиков, толстый явно умышленно задел плечом сидящего там человека. Повернулся и сказал:

— Чего ты расселся, козел? Подвинься, когда люди идут!

Посетитель втянул голову в плечи и подвинулся, хотя для этого ему понадобилось чуть ли не влезть под стол. Толстяк довольно гыкнул.

Комбат мысленно выругался — ясно было, что без неприятностей не обойтись. С этой братии станется. Он прикинул, что было бы неплохо не выпускать в зал Анечку. Девчонку эти уроды наверняка зацепят.

Он только успел об этом подумать, а официантка уже выскочила из кухни, неся на подносе заказанную еду.

Ее появление заставило отморозков прервать свое дефиле по залу. В Анютку уставились четыре пары глаз. Эти глаза моментально оценили, что девчонка симпатичная, видная, молодая. Идеальный объект для того, чтобы продемонстрировать собственную крутизну.

И не успела она поставить на стол тарелку с едой для клиента, как один из приятелей толстого подскочил к ней и спросил:

— А не желает ли девушка к нам присесть?

Девушка не желала, о чем и сказала.

— Да ладно, мы нормальные пацаны!

— Я на работе, — ответила Анечка.

Пацан махнул рукой, как бы говоря, что это-то как раз не проблема.

— Так сейчас поговорим, чтоб тебя отпустили!

Анечка молча улизнула. Комбат понял, что теперь проблемы гарантированы. Девочка правильно сделала, что убежала. А уж он-то как-нибудь разберется с этими мутантами. И плевать, насколько они круты. Он и не таких обламывал. А на всякую «крутизну» оглядываться — получится, что об тебя каждая сволочь сможет запросто вытирать ноги.

Пацаны подошли к стойке. Самый главный не лез. Ниже его достоинства было разбираться с кем бы то ни было из обслуги. Разговаривать с Комбатом начал тот же пацан, что при — ставал к Анечке.

— Ну как, нормально работается? — спросил пацан.

— Не жалуюсь, — пожал плечами Рублев. Он не пытался притворяться доброжелательным. Ясно, что любые его слова будут истолкованы как непозволительная дерзость. Спрашивается — надо ли кривляться и терять лицо?

— Еще бы ты жаловался. Вон какие тут девчонки работают. Слушай, а ты что, самый главный здесь?

— Я здесь работаю.

— Ну, будешь главным. Я разрешаю. Слушай, босс, отпусти девчонку с нами посидеть? Мы ее не обидим!

— Девочка с вами сидеть не хочет. И не может — она на работе, ей за это деньги платят.

— Да я тебе сейчас неустойку оформлю! — взвизгнул пацан, полез было в карман, но, видимо, содержимое его не было таким уж впечатляющим. Так что рука застыла.

— Мужик, — приблизился второй. — Не отсвечивай. Мы отдыхаем.

— Так отдыхайте, — пожал плечами Рублев.

Пацаны как-то слегка стушевались. Этот кельнер сильно отличался от тех, кто сидел в зале. Он не дергался, не волновался. Он был спокоен, как слон. И именно это спокойствие напрягало, вносило какое-то смятение в души раздухарившихся пацанов.

— Налей пива, — сказал первый.

Комбат молча взял бокал, стал цедить в него из крана янтарную жидкость.

— Мужик, ну что ты выделываешься? Ну пусти девчонку к нам! Блин, ты что, не в курсе?

— А в курсе чего я должен быть? — удивился Рублев.

— Да блин… Короче, мужик, смотри! Вот этот чувак — это серьезный чел! У него не хилые подвязки в Москве. Он из этой твоей мокрощелки артистку сделает. Натурально — будет на сцене прыгать, всякие муси-пуси петь. А ты мешаешь.

— Да чего ты с этим халдеем базаришь? — удивился толстый. — Я завтра с папкой поговорю — его отсюда уволят.

Комбат удивился. Это еще что за новости? Что за папа такой, что может взять и приказать Антону? Ладно, пусть папа. Плевать. Посмотрим, чьи подвязки круче!

Налив пиво, он поставил бокал на стойку перед пацаном. Тот посмотрел на него и как бы невзначай смахнул посудину на пол. Громко зазвенело разбившееся стекло.

Кто-то из посетителей все-таки не выдержал. Он быстро встал из-за столика, бросил на него смятую купюру и буквально выбежал вон под гогот четырех глоток.

— Вытереть за собой придется, — сказал Комбат.

— А рот не порвется? — взъерепенился пацан. Его немедленная и бурная реакция была вызвана не столько злостью и чувством вседозволенности, сколько радостью, что Комбат не попытался угодничать. Значит, можно с чистой совестью наказывать его за наглость.

— Вытрешь, — кивнул Комбат. Вышел из-за стойки, взял швабру. И тут к нему подошли все четверо, встали полукругом. Главарь стоял на вершине. То есть дальше всех от Рублева.

— Халдей! — сказал он. — Ты вообще много про себя думаешь. Мне такие не нравятся!

— А меня ты совершенно не радуешь, — в тон ему отозвался Комбат.

Крайний слева кадр попытался ударить его по лицу. Рублев спокойно блокировал удар. Блок был особенный — как бы в противоход удару. Конечность, попавшая в такой блок, страдает очень неслабо. Вот и сейчас — пацан ойкнул и сел на корточки. Этот эффект был хорошо знаком Борису. У противника ушиблен бицепс. Несколько дней ему будет очень затруднительно шевелить правой рукой. Если есть страсть к онанизму — придется переучиваться на левую руку.

Секунда замешательства, потом двое помощников толстого вдвоем бросились на Бориса. А главный на всякий случай отодвинулся еще дальше.

Рублев с пацанами не церемонился. Но и не зверствовал. Они не представляли, что такое рукопашный бой, было бы лишним укладывать их в травматологию.

Первый получил резкий секущий удар по колену сбоку. Потеряв почву под ногами, он грохнулся на пол. А второй отлетел в угол кафе после прямого удара открытой ладонью в лоб. Толстяк попытался сорваться с места и броситься в дверь. Рублев зацепил его ногу своей. Бедолага шлепнулся на пузо и даже подпрыгнул на нем, как на мячике.

— А убирать кто будет? — ласково спросил Комбат.

Под ошалелыми взглядами посетителей пунцовый и жалкий толстяк тщательно убрал с пола осколки пивного бокала и вытер разлитое. Потом квартет трусцой выбежал из «Семи ветров». Комбат проводил их до выхода.

И только усевшись в машину, они снова отва — жились проявить наглость. Толстый заорал что-то насчет того, что с Рублевым теперь обязательно разберутся. А с заднего сиденья кто-то показал оттопыренный средний палец.

Рублев возвратился в кафе и спросил у Анечки:

— А это кто?

Оказалось, что толстый — сынок одного местного бизнесмена. Тот — дядька достаточно серьезный, в городе у него магазинов как собак нерезаных, да и по области полно. Папенька — тот еще кадр, хамло редкостное. Так что проблемы могут и быть.

Папенька примчался буквально через полчаса после сынка. Налетел на Рублева коршуном, грозя всеми мыслимыми наказаниями и карами. Борис просто уложил бизнесмена мордой на стойку и прочитал ему недлинную лекцию по этикету. И посоветовал, прежде чем вот так дергаться, узнать, на кого именно возникло желание рыпнуться.

Папенька, судя по всему, не поленился навести справки. Потому что — как отрезало. Никакого продолжения у истории не было, как будто вся эта драма — просто выдумка и бред. Комбата такой расклад устраивал.

* * *

Татьяна поражалась способности Комбата ввязываться в неприятности и выходить из них с честью.

— Ты вот думаешь, что у меня все не как у людей, — засмеялся Борис. — А на самом деле как раз наоборот. Просто вокруг меня пространство закручивается в правильную сторону, и получается вот такая ерунда, как с сынком вашего торгаша.

— Да уж. Ты просто звезда теперь. В городе только и говорят, что впервые за все время Сережу-ненормального кто-то поставил на место!

Рублев засмеялся.

— Вот уж воистину ненормальный этот Сережка.

— А ты думал! — махнула рукой Татьяна, — У него еще со школы эта кличка.

— Да… Неправильно у нас нынче школа детей воспитывает.

Жена пренебрежительно фыркнула.

— Да что ты! Директриса школы на задних лапках ходила перед папенькой Сережи. Он же мало того, что школу подогревал, постоянно деньги на ремонт отстегивал, так еще и ей лично устроил неплохую прибавку к жалованью.

— Это еще с какого счастья? Она что, ему уроки какие-то давала?

Татьяна захохотала.

— Она страшная, как торпеда! Просто он ей деньги давал, а она делала так, чтобы у Сереженьки хорошие оценки в дневнике были. Если он где-то отставал по предмету — вызывала учителя на приватную беседу. И после нее все налаживалось, а Сережа становился гордостью класса.

Комбат вздохнул. Ему, разумеется, не в новинку было слышать такие рассказы. Образование в стране все больше напоминало базар, где продавалось и покупалось все необходимое. И от ступени образования это не зависело вообще никак. Комбат нипочем бы не сообразил, что за какую-то несчастную контрольную в седьмом классе можно брать взятку. Но оказывается, очень даже можно.

— Ничего себе гордость класса.

— И не говори. Но ты можешь собой гордиться — Сережа мало того, что получил по соплям от папеньки за то, что нарвался на тебя, так еще и сам впал в депрессию — он непривычный к тому, чтоб его мордой в грязь тыкали.

— Ага, и дружки его теперь небось меньше уважают, — иронично заметил Рублев.

Татьяна улыбнулась.

— Да никто его не уважал и не уважает, о чем ты говоришь? Все, кто с ним якшается, делают это только потому, что он сын богатея и всегда найдет денег на пиво и сигареты. Так что будь уверен, его кореша и теперь готовы ему задницу вылизать.

Ты поосторожнее будь. А то знаешь, взбредет им в голову тебя втихомолку достать…

Рублев кивнул.

— Не бойся, это я всегда помню. Не хотелось бы, чтоб кто ни попадя меня из-за угла зачморил.

Татьяна села возле Бориса, обняла его.

— Представляешь, Мишка сегодня в школе показал характер! Его за беготню воспитательница в группе продленного дня в угол поставила, так он все время грозился, что школу взорвет. Насмотрелся он чего-то не того!

— Известно, чего он насмотрелся, — проворчал Комбат. — У нас этот дебильный канал не выключается!

Он имел в виду телеканал «Hallmark», специализирующийся на показе зарубежной мультипликации. Комбат был не большим ее любителем. Мультфильмы с этого канала казались ему глупыми и злыми, они ни в какое сравнение не шли со старыми советскими. Но дети от них просто балдели, так что Рублев вынужден был смириться.

— А что им еще смотреть?

— Тоже правильно, — вздохнул Рублев.

— Так вот, он теперь возится в комнате, что-то из конструктора собирает. Наверное, бомбу.

— Ага, очень даже может быть, — весело подтвердил Комбат.

— Боря, а тебе не кажется, что с твоим появлением дети стали напоминать бойцов спецназа? — поддела Татьяна.

— Не знаю. Но вот когда школа взорвется — поверю. Или выгони меня, раз боишься за детскую психику.

Татьяна крепче прижалась к Борису.

— Ох, ты так не шути! Я даже не представляю, как буду жить, если ты вдруг исчезнешь.

— Не исчезну, — ответил Рублев и поцеловал Татьяну в лоб.