Комбат. Краткий миг покоя

Андрей Воронин, 2006

В жизни Бориса Рублева наконец-то наступают счастливые перемены – он женится. Однако судьба не дает Комбату насладиться уютом семейного очага. Он по-прежнему верен своему кодексу чести. Но происходит непоправимое…

Глава 3

Юрию Романову доложили о смерти Горчакова буквально через полчаса после того, как бизнесмена изрешетили пулями в собственном подъезде. Авторитет — большой, грузный, напоминающий комплекцией и лицом советского артиста Вячеслава Невинного, шумно выдохнул и достал из коробки большую кубинскую сигару. Впрочем, в его толстых пальцах она большой не выглядела вовсе.

— Никаких идей по поводу того, кто это мог сделать? — спросил Романов. И, не дожидаясь ответа, покачал головой.

— Ну, в принципе, есть некоторые соображения, — сказал его помощник и личный советник Иван Болеславский.

— Ну? — повернулся к нему Романов.

Болеславский развел руками:

— На Горчакова уже давно Вербицкий заглядывается. Да и воры что-то опять зашевелились.

— Воры? Они-то чего?

— Да пес знает! Такое чувство, что опять вспомнили, что на свете есть их так называемые «понятия». Говорят, смотрящим по Москве стал такой старый бандюга, что надо ожидать возврата ретро.

— Ретро, говоришь. Это плохо. Нам старые бандиты не нужны.

Болеславский улыбнулся.

— Они никому не нужны. Раньше воры жили как попало и платили за свой авторитет очень многим. Теперь разнежились, привыкли вместо татуировок на пальцах настоящие золотые перстни носить, жить не в абы-каких конурах, а в коттеджах. И ездить не на «москвичах» разбитых.

Романов выпустил жирный клубок дыма.

— А этот смотрящий, значит, поборник аскетизма?

— Угу. Он собирает большой сходняк. Собирается говорить об утрате понятий и о том, что фраера стали слишком много о себе думать.

— Фраера — это мы, я так понимаю?

— Фраера — это все, кто не отсидел срок. А лучше не один. Кто не короновался воровскими советами… Так вот, прогнозы на этот сходняк у всех одинаковые. Насчет того, чтобы вернуться к старому образу жизни, воры даже не задумаются. А вот насчет того, что их влияние стало поменьше нашего, — это точно. И им это не нравится.

Романов стряхнул пепел в хрустальную пепельницу в форме кленового листа — подарок от друзей из Канады. Пожевал губами, выплюнул табачную крошку. В маленьких глазках отразилась озадаченность.

— Ясно. И ты думаешь, Горчакова могли порешить воры?

— Ну, в принципе — легко. Насколько мне известно, они уже очень давно подкатывают к нему с предложением перейти под их опеку. Дескать, мы тебя лучше отстоим, если понадобится. Но покойник все время отвечал им, что это все к вам…

— Да, а ко мне ни одна сволочь не подошла, — рассмеялся Романов. Потому что знают: со мной разобраться так просто не получится!

— Примерно так.

— Но пристрелить Горчакова они могли, тут и думать нечего. Слушай, Ваня, прикажи нашим ребятам, из тех, кто специалисты, пусть пощупают в воровской среде. Если что-то появится, хоть какой-то намек, — мы им покажем, что такое «фраер»! Улавливаешь, о чем я?

— Конечно.

— Хорошо. Кто у нас там сейчас вместо Горчакова будет его делом заниматься?

Болеславский пожал плечами.

— Наверное, пока заместитель — Умецкий. А потом не знаю. Но я позабочусь, чтобы фирма перешла к надежному человеку.

— Да, это правильно. И еще вот что — прямо сейчас отправь человека к Умецкому, пусть ему корректно объяснят, что гибель его босса — не повод разрывать отношения с нами. Это может оказаться вредно для здоровья. Особенно сейчас. А вот к жене Горчакова я наведаюсь сам. Она теперь наследница его бизнеса. И на нее тоже могут надавить.

— Или вообще убить, — заметил Болеславский.

— Тоже возможно. Давай-ка вот что: немедленно взять ее под охрану. Только под негласную, чтоб ни она, ни менты и близко не заметили. Вечером я с ней пообщаюсь.

— Захочет ли? Как-никак горе у нее.

Романов решительно отмахнулся. При этом пепел с сигары упал на бумагу с какой-то распечаткой и прожег в ней дырку. Романов выругался. И потом уже спокойно, обращаясь к Болеславскому, спросил:

— А то, что ее тоже могут взять и завалить, — это не горе? Да если она хоть немножко с головой в дружбе — сама должна была позвонить и попросить, чтоб я приехал на разговор.

— Может, и так… — Болеславский не слишком-то разделял позиции босса. Но с другой стороны, Романов прав. Дело идет о разделе довольно преуспевающего бизнеса, в придачу — с «черным» привеском. Антиквариат и ювелирные изделия, бывшие основной статьей дохода Горчакова, всегда были благодатной почвой.

— Так или иначе, но за ней надо присматривать по-настоящему. Если что — приедут к ней. Будут просить передать управление магазинами или остаться, но в роли «свадебного генерала».

— Она не заявит в милицию на таких?

— Может. А может и не заявить — тут все зависит от того, что ей скажут. И как.

Болеславский задумался.

— Значит, нам еще и потенциальные переговоры жены с претендентами надо пресечь… Юрий Павлович, а как насчет того, чтобы и ее саму аккуратно проверить? Может, она сама и устроила своему благоверному безвременную кончину? Нет, я понимаю, что вряд ли…

Романов оживился.

— А я бы не стал отметать такой вариант. Я его жену толком не знаю, не общался. Но думаю так: когда речь заходит о больших деньгах — крышу может снести у кого угодно. Проверьте обязательно. Но аккуратно. Вот как раз из-за нашего подозрения она может потом отказаться от любых контактов. Значит — крутитесь как хотите, но чтоб вся подноготная их отношений была у нас.

Болеславский кивнул:

— У меня на примете есть отличное частное сыскное агентство. Они как раз специализируются на делах личного характера…

Романов презрительно поморщился:

— Копание в чужом белье… нанимай своих сыщиков. Пусть ищут. Предупреди: наследят — денег не получат ни копейки. А начнут возбухать — просто дай мою визитку и попроси позвонить. Я сумею им наглядно объяснить права и обязанности…

Болеславский невольно усмехнулся. Фирмочка, о которой он говорил, была маленькой и невзрачной. И персонал там был специфический — никто из них просто не был способен на работу с чем-то еще, кроме адюльтеров и разводов. Случись Романову с ними поговорить так, как он умеет, — ребята вообще бесплатно работать будут.

— Хорошо. Тогда отправляюсь к Умецкому.

— Сам поедешь?

— Да, пожалуй. Для большей представительности.

Романов понимающе махнул рукой.

— Ага. Как это говорится: «Базарить людей в уровень посылают!» Так? Ну, тогда вы, в принципе, где-то в уровень получаетесь: он заместитель, и ты тоже… Да не кривись так. Я понимаю, что его вшивая компания нашей структуре в подметки не годится. Но можно и потешить самолюбие вассалов.

Подчиненный — это как лабораторная мышь. Она живет в строго ограниченном пространстве, целиком и полностью принадлежит человеку, который с ней работает, и в конечном итоге эта мышь — расходный материал. Но все-таки, чтобы заставить ее делать то, что нужно исследователю, используются не только удары током. Мышка подкармливается, ее могут и погладить, и по рукам потаскать, как любимую игрушку… А в результате лабораторную мышку приделают к вивисекционному столику и порежут на кусочки без малейшего зазрения совести.

Вот и получается, что выезд Болеславского непосредственно к Умецкому — не что иное, как кусочек сахара для глупой мышки.

Иван попрощался с Романовым за руку, прошел к себе в кабинет и набрал номер телефона Дмитрия Умецкого.

— Здравствуйте. Это Иван Болеславский. Я от Юрия Павловича.

— Я понял. Что вы хотите?

Голос заместителя убитого Горчакова был бесцветным и напряженным.

— Встретиться и обсудить происшедшее.

— Хорошо. Только давайте часа через три. Ко мне поднимается следователь, я сейчас должен его отшить. В общем, я позвоню вам, когда можно будет приехать.

— Договорились, — согласился Болеславский.

Умецкий позвонил, Болеславский немедленно выехал к нему.

Дмитрий Петрович выглядел, мягко говоря, не очень хорошо. Удивительно ли, если учесть, что гибель начальника фирмы автоматически выдвигала его под потенциальный следующий удар. И не только — должность заместителя погибшего немедленно вызывала у правоохранительных органов приступ служебной паранойи. Умецкий уже успел испытать ее на себе в полной мере.

— Они мне тут всю плешь проели, — признался заместитель. — Прямо, конечно, ничего не говорят, но между строк так и читается, что они ждут признания: дескать, вот я — убийца. Забирайте, сажайте! Ощущение — хуже некуда.

— Понимаю. Но ведь они ни в чем не уверены.

— Были бы уверены — мы бы с вами не разговаривали, — мрачно ответил Умецкий. — Я бы сейчас давал показания их отмороженному следователю.

— Кто ведет дело? — на всякий случай спросил Болеславский.

— Следователь Юровский. Он из РУБОПа.

— Я знаю, — кивнул Болеславский. — Ну да, своеобразный мужик. Но насколько нам известна его метода работы, он не будет прессовать человека только ради того, чтобы получить признание в несуществующем преступлении. Ему нужнее истинный виновник. Редкая нынче порода, если честно. И это нам на руку.

Умецкий, если судить по его виду, не слишком-то обрадовался таким словам. Ну да, менты — это одно. А как насчет всех прочих? В первую очередь — как насчет тех, кто теперь приступит к борьбе за фирму?

— Я надеюсь, хоть вы-то не считаете, что я виноват…

— Этого мы не знаем. Но раз вы до сих пор живы, то, значит, все не так плохо. Не так ли? — подмигнул Болеславский.

Умецкий еще сильнее изменился в лице. Видимо, он не считал, что все настолько уж замечательно. И ясно, что милиция, РУБОП и все прочие — это только бледное подобие настоящей угрозы и проблемы, а проблему эту олицетворяет этот вот довольно молодой человек.

— Хорошо, — сказал Болеславский. — Давайте перейдем к деловому разговору. Начнем с очевидного: какие есть идеи относительно происшедшего у вас?

— Убрали, чтобы фирму оттяпать, — пожал плечами Умецкий.

— Это я и сам понимаю. Не хотите предположить, кто мог зайти настолько далеко?

Умецкий задумался. Болеславский терпеливо смотрел на него, моргая своими светлыми глазами.

— Я не уверен, но недели две назад приходил человек от Кремера. И что-то нехорошее там произошло, в кабинете. Тот, кто от Кремера, натурально выбежал, а наш так орал, что на другом конце фирмы было слышно.

Русский германского происхождения Кремер был человеком, стремящимся подмять под себя как можно больше фирм и магазинов, занимающихся торговлей ювелирными изделиями. У него были налаженные каналы связи с Европой и США. А там, несмотря на общую утрату рыночного интереса к искусству России, вспыхнувшего в начале девяностых годов, все равно оставалось достаточное количество увлеченных коллекционеров. И они готовы были платить неплохие суммы за то, что привезено из России. Конечно, речь ни с какого бока не идет о малоинтересных поделках. Нет, Запад требовал качества. Даже здесь он оставался педантичным и внимательным, больше слушаясь разума, нежели сердца.

Итак, значит, был какой-то разговор с Кремером. Неизвестно, зацепка ли, но надо пощупать этого парня. Он давно напрашивается. Опять-таки, интересно, откуда такая наглость? Вся Москва знает, кто за Горчаковым. Соответственно, желающих наехать немного. Кремер тут как-то не производит впечатления человека, готового к активному воздействию. У него просто нет полномочий и сил.

Значит, либо разговор с Кремером был не про то, либо немец на кого-то работает. То и другое надо обязательно проверить. Ну вот, есть направление деятельности.

— Вы рассказали о Кремере следователю?

— Да, рассказал. А что вы предлагаете? Его вопли небось даже на улице были слышны!

Болеславский понял, что теперь у них появились конкуренты. И надолго — менты не умеют разбираться с вопросами в нормальном темпе. Решение «по горячим следам» — это для них исключение, а не правило. Правда, медлительность стражей порядка можно развернуть себе на пользу.

— Ничего, что рассказали. Вы совершенно правы, что так сделали. Но теперь сделайте и другое: по мере сил следите за тем, что становится известно расследованию, и сообщайте нам об этом. Хорошо?

— Конечно-конечно! — торопливо заверил Умецкий.

Болеславский спросил:

— Вы все-таки скажите: был ли случай с Кремером единственным, что может нас навести на мысли о виновниках смерти вашего босса?

— Я больше не припомню ничего. Я вообще не сказал бы, что и ссора с Кремером что-то изменила в поведении Горчакова. Он не казался человеком, на которого идет охота. Даже на того, кто может мимолетно подозревать об этом. Понимаете?

— Понимаю. Только вот так обычно и получается: человек до последнего момента уверен в том, что уж как раз он-то может избежать большинства подводных камней, на которые напоролись ему подобные. Уверенность в такой особенности и уникальности — она губительна. Горчаков, ругаясь с конкурентами и расширяя свой бизнес, должен был бы позаботиться о своей охране.

— Об охране?

— Конечно!

Умецкий вдруг неприязненно посмотрел на Болеславского.

— А вы тогда зачем? Назвали себя нашей «крышей», пообещали защиту. А теперь говорите, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих? Это вам не кажется странным?

— Ни на секунду. Давайте продолжим ваши рассуждения. Мы не ОСВОД, а скорее диспетчерская, которая следит, чтобы на вашу лодочку не наехал большой корабль. Ну и заодно флот, защищающий от пиратов. Мы способны предотвратить их нападение. Но если ваш капитан не способен научиться плавать или не желает носить спасательный жилет, то извините — тут мы как-то не компетентны. Почему не найти нормального телохранителя? Это не так дорого, как может показаться!

Умецкий смутился. Он понял, что не доставил Болеславскому большого удовольствия своим замечанием. Смущение диктовалось также и тем, что едва не сорвались с языка слова куда более неприятные. Дмитрий Петрович чуть не уточнил: а не Болеславский ли с Романовым решили, что антикварные и ювелирные магазины Горчакова могут работать и без хозяина? Ох, не привел бы такой вопрос к хорошему! Потому что это слова такие, за которые приходится отвечать не только в воровской среде, но вообще в принципе. Если обвиняешь — имей основания. Не имеешь? Тогда молчи! Или получай наказание. Может, конечно, и не убьют, но и Москва тесной станет!

— Вы сами-то о себе позаботитесь? — спросил Болеславский.

— Ну, смотря что понимать под заботой! Охранника уже нанял. Хорошее агентство, проверенное. «Пектораль» называется. Оно давно работает.

Болеславский вспомнил, что такое агентство и правда есть. И вроде бы не замечено в каких-то чрезмерных махинациях и аморальных поступках. Солидная, респектабельная фирма, занимается очень важным и нужным по нашему времени бизнесом — защищает людей от людей же.

— Хорошо, — одобрил Болеславский, — надеюсь, вы сможете благополучно разрешить возникшую проблему.

— Самому бы хотелось.

— Я должен попросить вас помнить кое о чем. Надеюсь, вы сумеете воздержаться от соблазна найти себе в качестве прикрытия кого-то еще. Собственно, в глазах Юрия Павловича подобный расклад будет означать доказательство вашей причастности к гибели начальника. Ну, или, по крайней мере, оскорбительного неуважения к его памяти. Его ведь убили как раз потому, что он был с нами. Мы непременно отыщем виновника. И сумеем его наказать.

Умецкий посмотрел исподлобья на Болеславского. Этот худощавый бледный человек с некрасивым тонким лицом вызывал у Дмитрия Петровича отчаянное желание немедленно уволиться, оставить фирму на кого-нибудь еще. И даже не потому, что ему страшно. Ему противно. Мало того что вот эти негодяи, качая из них ежемесячно пятнадцать процентов чистой прибыли, прохлопали задуманное убийство, так еще теперь они приходят и фактически угрожают расправой. Черт знает что! Будто живешь в самый темный и мрачный период Средневековья, а не в двадцать первом веке.

Болеславский спросил:

— Кабинет Горчакова опечатан?

— Нет, его только осмотрели. Даже не обыскивали. А потом я закрыл его на ключ.

— Ключ у вас?

— Да, у меня. Я же теперь, получается, исполняю обязанности главы фирмы, пока не произойдет передачи прав наследования и супруга Горчакова не примет решения, кому рулить фирмой дальше.

— А что, есть какие-то альтернативы? Она станет владелицей? Но если я ничего не путаю, то к бизнесу Людмила Горчакова имеет очень слабое отношение. И понимает она его разве что с рассказов мужа.

— Это так, — кивнул Умецкий. — Но кто помешает ей сесть в директорское кресло? Вы ведь понимаете, что наша фирма — это не большая корпорация, где есть управляющий орган, способный пресечь подобные эксцессы. Мы — это маленькая, но все-таки абсолютная монархия.

Болеславский согласно промычал и ответил:

— Ну, будем надеяться, что она — женщина здравомыслящая и не склонная к играм в универсальность.

— Надеюсь, — согласился Умецкий, которого как раз очень волновало, есть ли в будущем какое-то место для него.

А Болеславский взял себе на заметку, что надо довести до сведения Романова угрозу возникновения в директорах некомпетентной супруги Горчакова. Ну, то есть, чтобы Юрий Павлович смог это предотвратить каким-нибудь джентльменским способом.

На том они и расстались. Во всяком случае, никакого больше положительного наполнения их беседа не получила. Болеславский уехал, оставив Дмитрия Петровича в тяжелых раздумьях.

Романова в офисе уже не оказалось. Он успел уехать на встречу с Людмилой. Болеславский решил, что поговорит с ним немедленно по возвращении.

* * *

Людмила Горчакова, к удивлению Романова, согласилась его принять легко и без возражений. Только голос ее по телефону был бесконечно глухим и бесцветным, как будто женщину терзала хроническая усталость.

— Да, приезжайте вечером, — сказала она. — Все равно Витю только завтра из морга привезут…

Романов вздрогнул, сообразив, что собирался ехать на разговор в квартиру, где еще мечется в ужасе потерянный дух покойного Горчакова… Живо представив себе это, Романов выругался шепотом и заставил себя прекратить эти мистические фантазии. Нет ничего хуже, чем задумываться о вечном. Немедленно теряешься, начинают всплывать какие-то комплексы. А спустя недолгое время ты уже и не целеустремленный, сильный человек, а просто такой же, как все.

— Хорошо. Я приеду. Вам что-нибудь нужно?

— Ох, едва ли. Сейчас мне скорее ничего не надо. Даже из того, что у меня есть…

Романов корректно попрощался и повесил трубку.

Вечером, уже успев переговорить с Болеславским, он поехал к ней.

Людмила, несмотря на горе, выглядела именно так, как должна выглядеть необычайно красивая женщина. Только очень грустная. Ох, нет. Даже слово «грусть» не очень-то отражает эмоции, затаившиеся в больших карих глазах Людмилы.

— Здравствуйте, Юрий Павлович, — сказала Людмила. Она знала Романова лично — доводилось как-то пересекаться.

— Здравствуйте.

— Пойдемте в кабинет Виктора. Вы ведь приехали, чтобы поговорить о его фирме?

Романов мысленно чертыхнулся. Ну вот, про его намерения не знает только полный идиот! С другой стороны, это не так и плохо — не надо прикидывать, каким образом подвести разговор к интересующей теме.

— Да, именно об этом.

Они прошли в кабинет, Людмила включила стоящий на столике у стены электрический чайник.

— И чего вы хотите?

— Мы хотим разобраться, кому было выгодно убивать вашего мужа. Это ведь наверняка завязано на его бизнес. Нужно предпринять ответные действия, сделать так, чтобы виновные получили по заслугам.

— Вите от этого не легче, — грустно улыбнулась Людмила. — Вы могли бы раньше подумать, что его могут убить.

— Нет, не могли, — резко ответил Романов. — Мы ведь пока не волшебники! Мы знаем, что на ювелирные магазины вашего мужа точат зубы очень многие. И мы старались отслеживать все посягательства. Вспомните прошлогодних гастролеров из Смоленска, решивших, что у нас тут можно оттяпать удел силой оружия. Они ведь не успели осуществить задуманное и пополнить кассу своей группировки за счет золота из магазинов вашего мужа. Но скажите, Людмила, как мы можем справиться с внезапным приказом, отданным достаточно влиятельным человеком? Мы не всесильны. Сейчас будем разбираться. И постараемся, чтобы никто из виновных не остался безнаказанным.

— Да, — тихо ответила Людмила, — чисто по-человечески мне очень хочется, чтобы виновные получили по заслугам.

— Вот и замечательно!

Она кивнула. И спросила:

— А все-таки: чего вы от меня хотите?

— От вас? Во-первых, нам нужно, чтобы вы не принимали никаких предложений о покровительстве со стороны. И во-вторых, чтобы о подобных предложениях немедленно сооб — щали нам.

— Хорошо. Но ведь может так получиться, что со мной вовсе не станут разговаривать. И просто расправятся, как с Виктором.

— Нет, тут уж мы постараемся. Уже сейчас мной отдана команда создать вокруг вас максимально плотное прикрытие.

— Я становлюсь важной птицей, — усмехнулась Людмила.

— Выходит, так. Во всяком случае, вы нам нужны живой. Именно благодаря вам мы сможем найти виновных.

— Хотелось бы. Значит, мне нужно отвергать любые предложения о сотрудничестве и информировать вас о том, кто это мне предлагает?

— Да. Вы совершенно правы.

— Я чувствую себя чем-то сродни живцу для ловли рыбы. Неприятно как-то. Крючок-то заточен не для меня, но кишки разорвет, и тогда уже будет совершенно все равно, что и почему. Знаете, Юрий Павлович, мне ведь сейчас на самом деле хочется только одного: чтобы мир оставил меня в покое, а мой муж вернулся с работы живым. И все.

— Хорошее желание… К слову, а кто будет руководителем фирмы теперь?

Людмила поморщилась — этот циничный вопрос резанул слух.

— Ну, наверное, я. Пока не знаю — останусь только владельцем или сама попробую руководить… Я пока не готова к принятию таких решений.

— Ну, я думаю, что лучше бы делом занялись именно вы, — сказал Романов.

— А вот меня, изволите ли знать, совершенно не волнует, что вы на сей счет думаете! — едко ответила Горчакова.

Романов решил, что он и вправду перегнул палку.

— Извините, но я серьезно беспокоюсь за вас…

Горчакова перебила его самым непочтительным образом:

— Не обо мне, не надо обманывать. Вы беспокоитесь только о тех деньгах, которые мы вам приносим. И все. Так что не надо благородных жестов!

— Хорошо, — сказал Романов, предполагающий, что сейчас все равно нет смысла в переубеждениях. Женщина не хочет слышать противоположного мнения. Но хорошо все-таки, что она хотя бы согласилась разговаривать.

— Я пока не знаю, что предприму, — устало потерла она виски. — И тут уж можете со мной делать все что угодно — не знаю! Эта фирма для меня сейчас как гиря чугунная на сердце. Просто воспоминание о муже. Понимаете?

— Понимаю.

Людмила хотела снова сказать что-то язвительное. Но сдержалась, так как уже и на сарказм сил не оставалось. А что толку подкалывать Юрия Павловича, если он прибыл сюда только как деловое лицо и эмоциям подвержен настолько же сильно, насколько скульптура из гранита?

— В общем, вы подумайте, — сказал Романов. — Мы в состоянии оказать вам всяческую помощь и поддержку.

— Я все сказала, — потерла Людмила виски. И Романов понял, что разговор закончен. Она не будет больше ничем полезна ему этим вечером. Ну, спасибо хотя бы на том, что поговорила.

Юрий Павлович попрощался. Горчакова протянула ему на прощание руку и попросила:

— Но вы все-таки постарайтесь найти убийц. Я не очень-то надеюсь на милицию.

Тут, если говорить по чести, Романов поддерживал ее на все сто. Как ни крути, но статистика раскрываемости заказных убийств — одна из самых мрачных тем для правоохранительных органов. Практически все, что раскапывается на этой ниве, — совершенно непрофессиональные заказы, сделанные идиотами.

У преступных структур свои пути расследования и свои возможности. В силу отсутствия сдерживающих факторов (читать — «писаных законов») одни преступники проще находят других, прибегая к таким методам, от которых у простого человека волосы встают дыбом.

— Их уже ищут, — сказал Юрий Павлович.

На том и распрощались.

Сев в машину и приказав водителю двигаться, Романов задумался над тем, как относиться к вероятности того, что сама Горчакова стала виновницей смерти мужа. Вот взяла да и заказала благоверного, чтобы наложить свою холеную лапу на его немалые деньги.

В принципе, не похоже. Уж очень поведение натурально. Чтобы сыграть так, требуется некая природная страсть к актерству. Или даже не так. Актерство тут совершенно ни при чем. Это скорее способность поверить в любое свое слово как в истинную правду. Только так и можно соврать, чтоб тебе поверили другие.

Горчакова, конечно, выглядит убитой горем женщиной. Правда, не настолько, чтобы превратиться в безвольную тряпку. Но одновременно — не сумевшей притвориться беззаботной и безразличной, как можно было бы для поддержания имиджа супруги бизнесмена, этакой скалы-женщины, которую нельзя сломить ничем.

А если врет? Тогда черт его знает что делать. Наверное, надо ждать и ничего более. Рано или поздно она проявит себя. Косвенные признаки при грамотном обращении могут сказать намного больше, нежели прямые.

Тогда и меры можно будет принять.

Ну а пока следует исходить в большей степени из того, что виной всему — криминальные авторитеты старой закалки, решившие блеснуть своей крутизной и напомнить «фраерам» их место.

Романов почувствовал, как при этой мысли его лицо сложилось в хищную гримасу. О нет, он не таков, чтобы дать превратить себя в боксерскую грушу. Если кто-то решил бросить ему вызов — пусть будет готов, что за этот вызов придется ответить по полной программе.

Водитель осторожно спросил:

— Вас домой?

Романов обжег ни в чем не повинного работника пронзительным и жестким взглядом, но затем разум взял верх, и он спокойно ответил:

— Да. Домой. Устал очень.

Водитель промолчал. Ясно, что замечание не подразумевало какого бы то ни было диалога с его участием.

Тяжелый лакированный «мерседес» Романова выехал на улицу и влился в поток транспорта, идущего в сторону центра. Юрий Павлович не так давно раскошелился и купил себе квартиру на Котельнической набережной. Ближе только в Кремле. К чему ближе? Да к некоему центру, сердцу Москвы, к ее трансцендентальной сути. Чем полнее у человека ощущение этой сути, тем в большей степени он москвич. Даже если на самом деле приезжий.

Это ощущение или даже понимание того, что у столицы есть особое биополе, превращающее гнусный и грязный мегаполис в главный город великого государства, появилось у Романова давно. И было предметом его тайной, а порой явной гордости. Еще бы. Он не просто человек. Он — житель Москвы, клетка грандиозного организма, живущего много лет, познавшего болезни и смуты, пожары и войны… Нет, это вам не просто так! И его, москвича, за понюшку табака не возьмешь!

Романов впал в эту странную философию, чтобы уже через минуту насторожиться. Можно верить, можно нет, но была у него личная примета: если тянет на какие-то высокие материи — тушите свет! Значит, где-то совсем рядом, буквально за спиной или сбоку, вне досягаемости периферического зрения, есть опасность для жизни.

Романов стал осматриваться. Вроде все было нормально — двенадцатиэтажные дома за окном автомобиля, люди на тротуарах, небо и асфальт… И поток транспорта, точнее — целых два. Один — почти неподвижный, плавный, текущий в одном направлении с машиной Юрия Павловича. И второй — безумный, размазанный в непонятные штрихи, встречный. Кажется, в нем такие же машины, но смертельную опасность встречной полосы нельзя недооценивать.

Водитель прервал новый каскад размышлений Романова осторожным заявлением:

— За нами уже километра полтора «хвост».

Юрий Павлович понял, что его интуиция в очередной раз не подвела.

— Где? — спросил он.

— Вон, смотрите, — водитель ткнул пальцем в зеркало заднего вида, висевшее на лобовом стекле. Оно было широким, панорамным, так что идущие сзади машины были видны Романову ничуть не хуже, чем водителю. — Фиолетовая «ауди».

Интересно это — вот вроде ничего не замечалось, не говорило о том, что происходит неприятное. И автомобиль, в котором наметанный глаз водителя — бывшего оперативника из уголовного розыска — узнал преследование, не казался особенным. Но прошла только секунда, мозг обработал информацию — и все. Что-то сдвинулось, изменилось, сломалось. И уже понятно — «ауди» не просто едет по улице, а превращается в лоснящегося самодовольного хищника, преследующего добычу.

— Что думаешь делать? — ровным голосом спросил Романов.

— А что делать? Надо отрываться, — отозвался водитель, глядя в зеркало. — Вы бы, Юрий Павлович, позвонили начальнику охраны, попросили помощи. А то я ведь не знаю, что у них на уме. Если они просто следят — ладно. Ну а если решили с нами разобраться, то мне одному вас не отстоять. Полоснут из автомата — и пишите письма! Машина не бронированная.

Романов позвонил. Начальник не удивился, приказал покрутиться по самым оживленным улицам, чтобы не вводить преследователей в искушение той самой автоматной очереди из окна, которую так часто показывают в криминальных фильмах и которая еще более страшна в жизни. В кино герои еще отстреливаются, пули чудесным образом минуют их и неприятель оказывается поверженным. А в жизни машина превращается в мышеловку, в гроб на четырех резиновых колесах. Железо кузова и пластмасса внутренней обивки — это не препятствие для очереди из АК-74, к примеру.

Началась выматывающая, напряженная езда по проспектам. Начальник охраны, пожалуй, был совершенно прав, говоря, что там стрелять не будут. На дворе, слава богу, не начало девяностых, когда вся жизнь проходила под знаком беспредела, и сейчас даже у полного отморозка не достанет наглости устраивать пальбу в центре города, чтоб потом собственные союзники не закопали в удобной лесополосе.

Они постоянно созванивались с подкреплением, которое уже двигалось по лабиринтам московских улиц. Для того чтобы все было совсем наглядно, не хватало только карты, на которой надо было бы двигать разноцветные флажки.

Но вот все закончилось. Водитель поднял трубку на звонок, выслушал то, что ему сказали, и улыбнулся:

— Наши его засекли. Теперь они сидят у него на хвосте. Просят, чтоб мы двинулись к выезду на Смоленск. Там наши приготовили местечко, где этих ребят можно прищучить. Или мы их отпустим?

— Наверное, не стоит, — ответил Романов. — По крайней мере, выспросим у них, зачем ехали следом. Хорошо, поехали, куда сказано.

Странное дело, он совершенно не чувствовал себя уязвленным или униженным, превращаясь в живца. Наоборот, сам факт, что сейчас он участвует в событиях непосредственно, очень льстил самолюбию и вызывал чувство легкой эйфории. Может быть, сыграл свою роль фактор экзотики? Этого Романов не знал и знать не хотел. Какая разница? Ему интересно — вот что главное!

Начался спальный район, за окном потянулись ряды скучных серых многоэтажек. Скоро была граница города.

«Ауди» нахально ехала следом. Теперь, пожалуй, даже законченный придурок понял бы: она действительно преследует.

— К мосту через железную дорогу? — спросил водитель в трубку. И очевидно, получив утвердительный ответ, крутнул руль. «Мерседес» свернул с главной дороги. Впереди, на самом краю видимости, виднелась арка того самого моста, куда им сказали приехать.

Романов напрягся и сосредоточился… Хотя понятно, что ему-то повоевать и не дадут. Но надо же прочувствовать значительность момента…

Мост приближался.