Свет мой, зеркало, скажи

Андрей Ломовцев (2024)

Жизнь 27-летней Катерины полна радужных планов, однако приезд бабушки Меликки из Карелии, вносит в реальность мистический диссонанс. И жених не тот за кого себя выдает, и бабушка не погостить заскочила, а обязана передать внучке дар провидицы. Теперь Катерина способна разглядеть будущее, и не только свое. В первые опыты Катерина вовлекает подруг, а заодно перекраивает собственную судьбу.

Глава 4. Мара & Жанна

Ветер усилился, нагнал с залива гроздь пегих облаков. Вода подернулась рябью, швертбот^[3] закачало, стукнуло о край деревянного пирса. Мара переждала волну и, отпустив фал, торопливо шагнула на изъеденные соленой водой доски. Чуть ломило затылок — впрочем, ничего необычного, она привыкла к ноющей боли, списывала на непогоду. Кивнула пробегающему мимо парню в штормовке, лицо показалось знакомым. Проводила взглядом его широкие плечи и поджарую задницу, втянула растворяющуюся в воздухе смесь его пота и аромата «Армани». И облизнулась.

Рядом на узкой, с белым бортами лодке поднимали парус, готовясь выйти в залив. Стас, товарищ по клубу махнул растопыренной пятерней, Мара ответила. Вдали скользили разноцветные паруса, нависали с бортов фигурки, удерживая крен, и сердце Мары пело от радости, завтра и она — в бой. Ее выход. Гонки на «Приз закрытия навигации». А вот потом она позвонит Денису — вроде так зовут того красавца с короткой стрижкой в штормовке.

Мара взглянула в телефон, пролистнула пропущенный от Катерины, открыла вкладку-барометр: только бы завтра не дождь, она не любила гонять в непогоду. Стрелка в приложении медленно падала, и дойдя до 748 мм, остановилась. Черт, не миновать дождя.

Катерина. С утра она редко звонила. Возможно, что-то по проекту салона спросить? Но по деньгам уже все решили, острые моменты обсудили, договор подписан, доли разнесены. Мара ткнула кнопку вызова:

— Але, Катюха, чего случилось? Я на воде, баркас готовлю, гонка с утра. У тебя что-то срочное?

— Привет! Я тут подумала, пятница, может, вечерком соберемся. Я Наде позвоню, она, правда, сейчас недоступна. Может, ты наберешь Жанне? Вы в более близком контакте. Выпьем, как в старые времена, по бокалу, поболтаем, сто лет не виделись. Ну и разговор у меня есть. Реально, на миллион. Что скажешь?

Судя по возбужденному, звенящему голосу, у Катюхи случилось нечто приятно-неординарное. И первое, что пришло Маре в голову: Катюха беременна. Только миллион тут при чем?

— Да ладно, знаю я, чем бокалы и серьезные разговоры заканчиваются, а у меня старт завтра в десять. Хотя… дай подумаю.

Она посмотрела на пирс — лодка готова, Дмитрий Вячеславович как правильный муж заранее предупредил, что заявится в ночь, сегодня пятница, по расписанию обязательная банная процедура у замминистра. Маникюр у нее на три, массаж в пять. Максим укатил в Киев к маме. У Виталика день рождения дочери — вот ведь гад, сказал в последний момент. Получается, трахнуть некого, значит к семи она свободна, как птица.

Мара вернулась к звонку:

— Так, ну смотри, вечер свободный в принципе. Конечно, могу Жанке набрать. А где хочешь посидеть? Предлагаю на Старо-Конюшенном, или на Сенной, там коктейли вкусные и салатики вроде норм.

— Нет-нет Марин, давайте ко мне. Ну правда, это важно чтоб у меня. Потом объясню, почему. Часов в семь, реально? Ну или в восемь. С меня фуршет и вино. Звони Жанне, я — Наде. Целую.

— Алло, Катюх, только вино дешевое не покупай, я тебя умоляю. Или давай я привезу?

— Да не парься, Марин, куплю нормальное, позвони Жанне.

Мара уже работала в юридическом отделе крупной компании, когда неожиданно столкнулась с рыжей Жанной на Чкаловской в фитнесе. Оказалось, Жанна работает неподалеку. Давненько не виделись. Жанна выглядела потрясающе; подтянутая, тонкая, как спагетти, вышагивала на дорожке с гантельками в загорелых руках.

Присели выпить сока. Разговорились. Для Мары некоторые моменты в жизни подруги оказались весьма неожиданными. Помимо помешанности на офтальмологии — что в принципе оправдывалось профессией — Жанна «болела» горами, моталась тренироваться куда-то в сторону Сортавалы, на скалы Ястребиного озера. Похвалилась, как отпраздновала 25-летие на вершине Эльбруса.

История впечатлила Марину — впрочем, как и сама рассказчица: легкий загар, округлые скулы, горящие глаза и тело что надо, стройное и подтянутое. И Мара хотела сделать ей комплимент, но Жанна все изливала подробности жизни:

— На Эверест охота, да опыта маловато, пока готовлюсь на Килиманджаро. Набираюсь навыков на пятитысячниках. Хотя Килиманджаро — практически шеститысячник и входит в проект «Семь вершин и Семь вулканов мира». Хемингуэй еще рассказ написал «Снега Килиманджаро», ты не читала?

Мара мотнула головой:

— Да нет, у него только «Старик и море» листала.

— Да что ты, классная книжка. Ну как-то так, несколько месяцев подготовки и в июне подъем, если с финансами сложится. А потом, Марин, на Эверест.

Жанна мечтательно вскинула глаза к потолку:

— Восьмитысячник.

Слово «восьмитысячник», вызвало у Мары острый приступ изжоги.

«Вот блин, стерва, когда успела-то».

Нет, она, конечно, порадовалась за подругу, криво улыбнулась и заказала низкорослому официанту в белоснежной футболке воды — запить этот чертов Эверест.

«Так и ей есть что сказать, держись рыжая».

Мара сделала безразлично-строгое лицо:

— Круто Жан, правда. И неожиданно. Горы, красотища наверху, облака и дубак, что кости скручивает. Знаю, на лыжах все Альпы искатала, у нас с мужем там домик.

Мара взяла сок, выдерживая паузу и наблюдая реакцию.

«Ничего. Вот стерва, у рыжей даже мускул не дрогнул, а ведь упоминание о домике вызывало у окружающих как минимум округленные глаза. Ну, хорошо».

Сок Мара пить не стала. Отставила стакан в сторону.

— Но, знаешь, горы не мое по-любому, душа к воде прикипела. Я бороздила Атлантику, обогнула Карибы, раза три пересекла Средиземное море, еще Черное, — Мара загибала для наглядности пальцы, — Балтийское, Тирренское, Эгейское, Красное, Мраморное. До хера, короче.

— Пересекла в смысле? Сама плаваешь? Пловчиха ты, не пойму…

Мару порадовала детская наивность рыжей:

— Хожу под парусом, мать, на гоночных яхтах. С ветром по жизни, как говорится.

Она выдержала паузу, поймав изумленный взгляд карих глаз Жанны.

«Ага. Работает метод воздействия».

— С момента замужества, понесло меня по морям. Не могу остановиться. Даже в Питере купила швертбот — прикинь, гоняю в выходные по заливу, рыбаков пугаю.

Жанна отставила свой стакан, и Мара с удовольствием отметила всплеск румянца, проступивший сквозь ровный загар.

— Так ведь Дмитрий твой, он разве плавает? ну, в смысле по морям ходит? Или как там правильно?

— Дмитрий Вячеславович плескается исключительно в теплых водах бассейна, — рассмеялась Мара, представив располневшего не в меру мужа в кокпите, несущегося по ветру швертбота.

«Страшно подумать, властитель городских коммуникаций у румпеля, ха, ха».

Нет, Дмитрий Вячеславович (которого она называла ласково — «Пусик»), стоит у правильного руля, у нужного. Возглавляет департамент, имеет виллу за городом, домик в Альпах, водителя, консьержа, садовника, больные почки и, Мара была уверена, что и любовницу — и вполне вероятно, моложе ее. А возможно, и не одну.

Тут ей стало смешно: она вспомнила его одышку, объемный, как у бегемота, колышущийся живот, под которым неминуемо погибнешь, если вовремя не выберешься.

В мае Дмитрию Вячеславовичу стукнуло шестьдесят.

Она ни единого дня не пожалела о выборе. Замуж вышла целенаправленно, план сложился еще в школе. Тогда уже поняла: в этой жизни просто так взлететь не получится. Тяжко. Проще взобраться на спину взлетевшему — лучше неженатому, обвить ножками, закрепится покрепче.

«А уж мои ножки, — Мара взглянула на бедра соседки, — не хуже, чем у рыжей».

Длинные ноги Жанны обсуждали в школы все пацаны, девочки скрипели зубками от зависти, но только не Мара. Она обозначила цель и двинулась навстречу мечте; счастливой и безмятежной жизни супруги богатого бизнесмена. Ну, или чиновника.

В целом научилась многому; вычислять места тусовок людей от власти и бизнеса, доставать пригласительные, вслушиваться, о чем говорят. Делать вид, что понимает суть разговора. И соглашаться с выводами, естественно. Ну и не только с его. И не раз. А иногда давать и другое согласие — и не всегда кому стоило бы.

Ну неважно. Вспоминать не хотелось, а кое-что лучше вообще забыть, как дурной, страшный сон. Налицо результат. Муж сутками пропадает на совещаниях, планерках и в банях. Мара вписала в паспорт весомую в кругах городской элиты фамилию — «Касаткина», переехала в роскошный дом на Крестовском и купила гоночный швертбот.

Жанна звучно поставила стакан на столик. Мара вздрогнула.

— А что с работой? Марин, ты где сейчас? — вежливо поинтересовалась Жанна.

Маре вопрос понравился, и ответ был приготовлен достойный — даже с визиткой, где вытисненная золотыми буквами аббревиатура всемирно известной компании сбивала на скаку не одного чиновника и бизнесмена средней руки.

— А, это… — Жанна повертела бархатный квадрат с вензелями, бросила небрежно в сумку. — Юристом там крутишься?

Мара едва вслух не выругалась: что за выражение — «крутишься»?

— Крутятся куры на гриле, Жан, а я старший юрист с отдельным кабинетом, что выходит окнами на залив. Хотя знаешь, я не в обиде. Всегда нравилась мысль, не помню кем сказанная: «Только проклятые небом изнуряют себя физическим трудом, а избранные жизнью обязаны наслаждаться и кайфовать». Ну вот, мне до избранных еще полшага.

Жанна задумалась, отпила сока и выдала спич:

— Круто. У меня житуха, извини, по спирали; работа-дом, где тоже работа. И муж, что объелся груш и лежит полдня на диване и ждет с небес «волшебной идеи» для бизнеса. И требует от меня сексуальной работы, которую можно назвать кайфом, если она случается вовремя. Потом, к ночи, еще немного работы для продвижения по основному месту работы — и наконец сон. Достаточный, но недолгий, потому что проснешься, и колесо закрутилось по новой. Думаешь, я проклята? Не. Вот убери основную мою работу: глазные яблоки, катаракты, нейропатии оптического нерва, воспаления слизистой глаза, невриты-блефариты, отслоение сетчатки и прочее — и вот тогда я останусь совсем без кайфа.

Мара улыбнулась и тронула ее за руку:

— Не парься, сестра, просто ты трудоголик, болезнь так называется, андестенд?

Жанна вытерла лоб, промокнула салфеткой подмышки, разбавила сок минералкой. Глотнула. Мара растянула губы в улыбке, видно было, как «трудоголик» и «андестенд» выбесили рыжую Жанну. Мара знала единственный за собой недостаток: выглядеть по-королевски, а разговаривать грубо, чтобы создать диссонанс и сбить собеседника с толку.

Жанна ответила мягко:

— Я поняла тебя и уверена: да, я трудоголик. Хотя знаешь, Марин, у меня еще горы есть. Я когда вгрызаюсь в обледенелую кручу, а на спине рюкзак в семьдесят литров, то есть под сорок кило веса, и ветер лицо сечет, а увернуться возможности нет; и дышишь, как лошадь загнанная; и на веревке за тобой ползет с десяток таких же, измученных снегом: и сквозь заледеневшие стекла очков видишь лишь очертания горных вершин, вот тут, я чувствую кайф. Кто-то спросит, зачем физически себя напрягать? К чему кандидату наук этот риск? Таким я скажу: вы не знаете настоящего кайфа. Ты думаешь, я погоду проклинаю на склоне? Нет, Марин, я никогда не ворчу, потому что знаю: вон за тем выступом, за тем гребнем — вершина. И когда всхожу на нее, чувствую невозможную эйфорию, до дрожи, до головокружения, от одного только вида. Вот ты стоишь наступив на облако, один на один с солнцем, словно властитель мира, — она выдохнула. — Это круче, чем секс, Марин, я тебя уверяю. Это просто чума.

Мара чувствовала, как сполз румянец со щек, хорошо сказано, талантливо. И она готова была уже выстроить мостик дружбы, но неожиданно Жанна сказала:

— Сатаева на днях видела, Игоря. Помнишь его? Привет тебе передавал.

Маре захотелось курить. А может, на свежий воздух и там покурить. От упоминания этой фамилии она неизменно потела. Это был сабантуй перед выпускным в школе. Собрались тогда на баскетбольной площадке, рядом теннисные столы под раскидистой липой, на которых удобно сидеть. Ребята принесли пива, шаманского. Дело к вечеру, все веселые. Игорь Сатаев, задиристый, приблатненный малый, один из немногих пил теплую водку. Запьянел и начал подкатывать к Маре. Она не обращала внимания. И он шепнул ей в ухо нечто гадкое, оскорбительное. Мара презрительно сплюнула и послала его далеко и надолго. А он обозвал ее шмарой. Оскорбил еще раз, теперь уже вслух, при всей честной публике. Мозги у него — три семечки, он забрался на стол, скорчил умную рожу и начал разглагольствовать: мол куда ему, молодому, ведь тетя Мара с престарелыми важными шишками на Невском вальсирует.

И пацаны ржали, как кони. Катерина нахмурилась, помнится, будто грозу почувствовала.

И тогда Мара взяла со стола открывалку — ребята притащили пиво открыть — и всадила металлический крюк полумесяцем Сатаеву в прямую мышцу бедра. И пока он орал и со стола падал, пообещала в следующий раз не промахнуться и попасть в глаз.

Скорую вызвали тут же, только ждать ее Игорь остался с дружками своими, а девочки почапали всей толпой на салют, на набережную. И ведь Сатаев ни словом ментам не обмолвился, бормотал, будто схватился с забулдыгами у палатки.

Маре тот эпизод напоминал об умении сдерживаться, чтобы не совершать грубых ошибок — особенно при свидетелях, о грузинской крови матери, что бурлила в жилах, из-за которой обуздать темперамент было непростым делом.

Жанна выглядела воинственно: видимо ждала продолжения, но Мару уже отпустило, она посчитала, что партия осталась за ней.

— Да шел бы этот Сатаев, сестра. Неудачник и аферист. Не стоит и вспоминать.

Они посмеялись и договорились на ресторан с мужьями.

Мара набрала Жанну. Глядя на прыгающие циферки на экране, вспомнила супруга рыжей. Макс весьма недурен собой — не мачо, не зверобой, как она любила, но боец с подкаченным задом и проворными руками. Очень цепкими. Словно клешни у краба. Страстный — опасный. Она улыбнулась. Синяки после их встреч она замазывала кремом, а разорванные трусы — по сотке евро, к слову, за штуку — выбрасывала в гостиничное мусорное ведро. Странно, что Жанна назвала его «муж объелся груш». По мнению Мары, если тот чего и объелся, то, однозначно, виагры.

Интересно, рыжая знает о тайных желаниях грушевого Максима?

— Маринка, привет!

Голос яркий, радостный, свежий, как дыханье весны, с такими людьми хочется разговаривать, за это окружающие и обожали Жанну. Мара улыбнулась, забралась в купе «Мерседес» цвета глубокой ночи с тонированными стеклами.

— Привет сестра.

Ей хотелось назвать Жанну «Ириской»: так называли в младших классах эту девочку с золотисто-рыжими волосами — но, блин, «Ириска» в двадцать семь звучит слишком двусмысленно, так что просто сестра. Хотя.

Мара улыбнулась и представила подругу голой: это должно быть восхитительно, она бы ее попробовала.

— Как дела, какие планы на вечер? Есть предложение, от которого нельзя отказаться. Ты свободна? Нет, без мужей. Вот и отлично, тогда и тем более, он к маме, мы в гости к Катюхе. Она что-то особенно обещает. Не, Жан, не укладку. Да из нее подробности клещами не вытащишь, на месте узнаем. Ты готова? Подкатывай к семи, адрес-то помнишь? Отлично, тогда до встречи.

Примечания

3

Швертбот — яхта с небольшой осадкой, снабженная швертом (выдвигающимся килем).