Царь муравьев

Андрей Плеханов

Они называют себя фрагрантами. Они способны управлять поведением других людей. Их раны зарастают на глазах. Кто они – члены тайной секты или новый биологический вид, пришедший на смену роду человеческому? Почему на них охотятся и жестоко убивают без суда и следствия члены таинственной организации чистильщиков? Влюбившись в девушку Женю, обладающую сверхъестественными способностями, хирург Дмитрий Бешенцев попадает в сообщество фрагрантов, живущее по странным, нечеловеческим законам, и оказывается вовлечен в кровопролитную невидимую войну, отголоски которой слышны и в мире обычных людей.

Глава 9

Домой в тот день я вернулся рано, с мечтой немедленно завалиться в постель и заснуть — напомню, что ночь была бессонной. Женя никак не отреагировала на мой приход — уткнулась в монитор, даже головы не повернула.

— Привет, Жень! — приветствовал я ее бодрым голосом. — Как дела?

В ответ — молчание. Похоже, на меня обиделись. За что, интересно?

— Что случилось? — спросил я. — Что-то не так?

Молчит.

Я подошел к Женьке, положил руки на хрупкие ее плечики, поцеловал в макушку.

— Ну, в чем я виноват, милая? Признавайся, не мучай меня.

— Зачем ты обнимаешься с этой гадиной? — сипло произнесла Женя, продолжая смотреть в экран.

— Какой гадиной? — опешил я. — Давно не обнимался ни с кем, кроме тебя. Надеюсь, ты не себя имеешь в виду?

— Житник! Гадина! Ты сегодня с ним обнимался. Я смотрела новости, все видела!

Вот уж не подозревал, что Женя смотрит местные новости и интересуется политикой.

— Не обнимался я с ним! — заявил я. — Что я, баба что ли, чтобы с ним обниматься? Просто разговор шел о нашей аппаратуре, для больницы, понимаешь? Он обещал помочь, я толкнул правильную речь. Да что говорить, ты сама видела…

— Ты прогнулся под него! — Женя резким жестом сбросила мои руки, повернулась на кресле, окатила меня злым взглядом, как ведром ледяной воды. — Ты вел себя как последняя шестерка! Ты мужик или кто? От тебя до сих пор воняет потом Житника! Иди в ванную!

Упс… Моя Женя, оказывается, не только терпеть не может мэра, но и знает, как от него пахнет. Откуда, интересно?

Меня немедленно переклинило от ревности, и реакция последовала соответствующая.

— А по-моему, мэр у нас — неплохой человек, — заявил я. — Говорит и действует грамотно. Мы друг дружке явно понравились. Кстати, он зовет меня в доверенные лица и обещает отвалить за это кучу бабок, а дальше — блестящая служебная карьера…

Что тут случилось… Холодная, сдержанная в эмоциях Женька раскочегарилась в долю секунды — такой я ее никогда еще не видел. Она вскочила на ноги, цапнула меня за футболку и тряхнула с неожиданной силой — так, что зубы клацнули.

— Держись от этой сволочи подальше! — крикнула она. — Не вздумай помогать ему, ни за какие деньги! Он дрянь, дерьмо, самый гнусный человек в этом городе, понял?

— Что с тобой, милая? — спросил я. — Какая муха тебя укусила? Выпей холодной водички, успокойся…

Она не ответила. Толкнула меня так, что я едва не свалился с ног, и опрометью выскочила из комнаты. Колено ее, похоже, действовало совсем исправно.

Что тут делать? Я поплелся в ванную смывать с себя запах мэра. Дурдом, правда? Стоял под горячими струями, меланхолично намыливался и обдумывал, что эта шизня могла означать. Ничего, кроме того, что Женька когда-то переспала с Житником, в голову мне не приходило.

Стук в дверь, женин голос с той стороны:

— Открой!

Я открыл. Женя, все еще сердитая, откинула занавеску, осмотрела меня скептически, недовольно шмыгнула носом. Потом стянула маечку, сняла трусики и кинула в корзину для белья. И полезла под душ.

Она смыла с меня мыльную пену — сама, ладошками. Потом позволила мне намылить ее мочалкой. И все это молча, без единого слова. Наконец, я обнял ее, прижался всем телом, закрыл глаза. Мы стояли, безмолвно стискивая друг друга, вода стекала по нашей коже.

Наша кожа, ее и моя, общая. Я не мог не быть общим с Женей, уже не мог. Она еще могла, сопротивлялась, но ее тянуло ко мне неудержимо. Я чувствовал это, видел. Я не угодил сегодня моей богине, неделю назад она послала бы меня за такое преступление подальше безоговорочно, и я бегал бы за ней, и вымаливал прощение. Сегодня она пришла мириться сама.

— Прости, — шепнула она, спустя небольшую вечность.

— За что?

— Я накричала на тебя.

— Я не сержусь.

— Врешь, сердишься.

— Вру, сержусь.

— Ты милый, Дим, ты хороший. Не сердись.

Она поцеловала меня в губы — нежно, тихо, едва прикоснулась, но разряд тока прошил меня с головы до пяток.

— Объясни, что случилось, — шепнул я.

— Кого ты больше любишь — меня или мэра?

Вопрос стоило занести в книгу рекордов Гиннеса в качестве рекордсмена по степени идиотизма.

— Тебя, белочка, только тебя. Куда больше, чем мэра. Клянусь.

— Извини, я была не права. Но ты же ничего не знаешь.

— Это ты тонко заметила.

— Ты не будешь его доверенным лицом?

— Не буду. Я и сам не горел желанием, а уж при такой твоей реакции… Почему ты так ненавидишь Житника? Ты что с ним… это? Ну, сама понимаешь…

— Спала с ним — ты это имеешь в виду?! — Женька захохотала громко и искренне. — С этим старым гиппопотамом? Как тебе такое в голову пришло? Ты ненормальный, Димка, да?

— Откуда ты знаешь его запах? Я понимаю, что ты подлиза, человек-собака, и все такое. Но как ты могла уловить, что запах именно Житника?

— Приходилось с ним сталкиваться, — Женя брезгливо пожала плечами. — А запахи людей я помню так же, как ты их лица.

— А издавать запахи можешь? — я тут же зацепился за секретную тему.

— Все люди могут издавать запахи.

— Я имею в виду специальные запахи.

— Феромоны? — Женя отстранилась, посмотрела на меня внимательно, прикусив белыми зубками нижнюю губу. — По-моему, так ты их называешь?

— Они самые.

— Да, умею, — сказала Женя. Сказала жестко, воткнув в меня серьезный взгляд. — И все подлизы умеют. Только это вовсе не запахи. Человек не может уловить феромон как запах. И все равно феромоны действуют — подсознательно, но очень сильно.

— Это ваша тайна.

— Одна из наших тайн. — Женя коротко кивнула.

— А на меня феромоны совсем не действуют?

— Совсем. Я выяснила это сразу же, как только… Ну в общем, еще там, в больнице.

— Тебе это непривычно?

— Очень. — Женька прижалась ко мне гладкой щекой, руки ее заскользили по моему телу. — Зато я знаю, что нравлюсь тебе по-настоящему, без всяких уловок.

— «Нравишься» — не то слово! Я люблю тебя, белочка! Очень люблю!

— Я вижу, — улыбнулась она. — Заметно невооруженным глазом.

Я поднял ее на руки понес в постель — такой, как была, мокрой, из под душа. Потому что времени вытираться у меня не было. Просто ни минутки.

***

— Белочка, моя любимая белочка! — произнес я, ласково гладя Женю по спине. Она лежала на животе, отдыхала после любовного цунами.

— Белочка? — переспросила она. — Почему ты так меня называешь?

— Ты вся такая беленькая… Кстати, почему? Лето, все ходят коричневые как негры, а ты словно снегурочка. Не любишь загорать?

— Терпеть не могу, — Женька передернула плечами.

— Что, все подлизы не загорают?

— Ну, не все… Но многие.

— Вам это нельзя? Как алкоголь?

— Почему, можно. Только вредно загорать. Рак кожи можно заработать.

— Что, боишься рака, трусишка? — спросил я шутливо. — По-моему, тебе это не грозит — молода ты слишком.

Женя резко посерьезнела, помрачнела лицом.

— Дети тоже болеют раком, — заявила она. — Уж ты-то, врач, об этом знаешь.

— Но ты не ребенок.

— Дим, у меня был рак, — сказала вдруг Женя. — Когда мне было одиннадцать, я заболела. Нефробластома, рак почки. Я лечилась целый год.

Я разинул рот от удивления. Женечка не уставала поражать меня подробностями своей биографии.

— А потом? — спросил я.

— А потом выздоровела.

— Тебе делали операцию?

— Нет. Была неоперабельная форма, третья стадия. С метастазами.

— И что, только химиотерапия? — спросил я, изумленно качая головой.

— И лучевая еще. Я была лысая, представляешь? И вся в вот таких фиолетовых пятнах, — она показала пальцами нечто размером с пятак. — И ездила в инвалидном кресле, сама ходить не могла.

Ничего себе! Признаюсь, то, что она рассказала, звучало правдоподобно. Но какой смысл было ей врать, — тем более мне, врачу?

— Нефробластома третьей стадии — очень тяжелая болезнь, — заметил я. — Такое плохо лечится. Во всяком случае, шансов дожить без операции до теперешнего твоего возраста у тебя практически не было.

— Ладно, давай не будем об этом, — она, как всегда, резко свернула разговор. — Не хочется вспоминать.

— Вот почему ты боишься больниц?

— И поэтому тоже.

— Тебя лечили за границей?

— Почему ты так решил?

— Неоперабельная нефробластома. И ты выздоровела всего за год. У нас так не умеют. Во всяком случае, не умели в то время, когда тебе было одиннадцать.

— Значит, умели.

— В Москве?

— Нет, здесь, в нашем городе.

— В нашем? За год? Кто тебя лечил?

— Не скажу!

— Кто?!

— Дим, что ты опять прицепился? — промурлыкала Женя, переворачиваясь на спину и соблазнительно вытягиваясь на простыне. — Ну не хочется мне об этом сейчас говорить.

— А чего тебе сейчас хочется?

— Угадай с трех раз.

Я угадал с первого. И то, что случилось после угадывания, понравилось нам обоим.