Поющие камни

Андрей Посняков, 2017

Его звали Странник. Бывший раб, ставший вождем норманнов в далеких южных морях, добрался до Англии, примкнув к могучему флоту Железнобокого Бьорна, сына знаменитого Рагнара Кожаные Штаны. Властители мелких английских королевств – Нортумбрии, Мерсии, Уэссекса – борются за власть над всем островом, наперебой приглашая «данов» – так в Англии называли суровых северных разбойников-скандинавов. Странник и его ватага получили такое приглашение от короля Мерсии… Однако вовсе не ради денег и славы поступил на королевскую службу молодой вождь, окунаясь в пучину интриг. Есть задача и поважней – спасти, вырвать из гнусного рабства юную красавицу Эдну, дочь далекого вепсского конунга Эйрика Железная Рука. Спасти, доставить обратно на родину… и побороться за власть, ибо уже и до Англии дошла весть о загадочной смерти славного властелина земли древней веси. И снова поход, и злые ветра рвут полосатые паруса драккаров! Звон мечей, свист стрел, стоны и крики сливаются в вечную музыку битвы… И никто, кроме Эдны, не знает, что Гендальф Странник на самом деле – Геннадий Иванов, наш современник, очутившийся в далеком прошлом по злой прихоти судьбы… и по собственной воле.

© Андрей Посняков, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

* * *

Глава 1

Девчонка бежала так быстро, как только могла. Пробиралась сквозь заросли можжевельника, перепрыгивала через поваленные ветром деревья. Обутые в кожаные полусапожки ноги скользили, вязли в грязи. Когтистые лапы елей царапали щеки. Больно, до крови! Беглянка не обращала внимания, продолжала свой нелегкий путь и остановилась лишь на берегу лесного озера с черной болотной водой. Отдышаться, оглядеться, прийти в себя.

Нагнувшись, девушка зачерпнула воду ладонью, напилась и застыла, к чему-то напряженно прислушиваясь. Красивая — изящная, с небольшой грудью и милым личиком, обрамленным дивным златом волос, словно напоенных солнцем. Красивая и юная, лет шестнадцать, может, чуть больше. Трепетные загнутые ресницы, черные брови, напряженно сжатые губы… Чувствовалось, как пошла бы этому личику, этим синим, как озера, очам веселая озорная улыбка! Увы, красавице нынче было не до смеха. Грудь ее тяжело вздымалась, капали со лба крупные капли пота. Устала, что и сказать.

Странная девушка. Странная одежда — синий, вышитый бисером сарафан из плотной ткани, тонкие лямки заколоты сверкающими овальными застежками — фибулами. Из-под сарафана виднелось платье или рубашка — желтая, с короткими плиссированными рукавами, открывающими до локтей изящные девичьи руки, исцарапанные в кровь.

Браслеты — похоже, из золота! — наборный поясок с висевшим на нем ножом с костяной, украшенной витиеватой вязью рукоятью.

Услышав позади шум, красавица схватилась за нож, и, затравленно озираясь, бросилась к большому серому камню, что виднелся невдалеке, за вековыми соснами.

Далеко за озером вставало солнце. Желтые лучи его уже окрасили высокие вершины деревьев, пробежали по черной воде золотистой дорожкой. Выбитый на валуне рисунок — спираль — словно бы вспыхнул под воздействием животворящего света!

Прятавшаяся за камнем девчонка что-то шептала, как видно — молилась, испрашивая удачи. На шее ее сверкало ожерелье из красновато-оранжевого, с белыми восковыми прожилками, сердолика. Каждая бусина была тщательно отшлифована… и украшена все тем же знаком — спиралью. Змеей, свернувшейся в клубок.

Позади в лесу послышались крики. На берег озера выбежали какие-то люди с топорами и короткими копьями. У одного — с узким злым лицом и редковатой бородкой — сверкнул в руках меч. Не очень длинный, почти без перекрестья, с закругленным концом. Таким хорошо рубить, но вот колоть и парировать удары — проблемно.

— Искать! — распорядился узколицый, поправив накинутый на плечи плащ. Роскошный, из ярко-зеленой ткани с желтым подбоем. — Она не могла далеко уйти. Чувствую, прячется где-то здесь.

— Господин… А если найдем? — несмело осведомился коренастый парень в бобровой шапке, с луком в руках.

— Убить! — тут же последовал конкретный приказ. — Если не сможете догнать. Если сможете — тащите ко мне. Да что вы встали? А ну, живо обыскать все вокруг, иначе я прикажу содрать с вас живьем шкуры!

Испуганно попятившись, преследователи — человек десять — рассредоточились по всему берегу, тщательно проверяя каждый кустик, каждый овраг, не пропуская ни папоротников, ни можжевельника, ни бурелома. Кто-то уже подошел к валуну…

Девчонка не стала ждать. Выскочила, оттолкнув бросившихся за ней парней, и с разбегу прыгнула в воду.

Вздыбились в небо черные брызги, сверкнули на солнце…

Вместо того чтобы нырнуть следом, парни в страхе застыли и попятились.

Кто-то растерянно обернулся:

— Господин…

— Эта тварь осквернила священное озеро, — гневно прошептал предводитель. — Что ж… тем хуже для нее. Гордайл! Дай сюда лук.

— Вот, господин… Но…

— Я помню заклятье! Однако она сама разгневала богиню. Я же должен лишь покарать. Просто придется…

— Надеюсь, богиня не будет в обиде…

— Не будет! Ага-а…

Ловко наложив стрелу, узколицый прищурился, терпеливо дожидаясь цели…

Как видно, беглянка умела хорошо плавать. Еще бы — в обуви, в тяжелом сарафане проплыла под водой почти все озеро — длинное и глубокое. Проплыла и, наконец, вынырнула, оглянулась…

Тотчас пропела стрела! Пущенная меткой рукой, угодила девчонке в шею!

Черная вода вмиг окрасилась кровью, юная красавица захрипела, схватилась за рану рукою… И словно кто-то схватил ее за ноги, потащил вниз, глубоко-глубоко. Толщи воды сдавили грудь, и невозможно стало вздохнуть, да и воздуха вокруг не было. Ни воздуха, ни света…

* * *

— Тьфу ты, черт!

Гена проснулся в холодном поту. Выругался, выбрался из спальника и, откинув полог палатки, высунул голову, жадно хватая ртом прохладный ночной воздух. Как будто это его самого чуть было не утопили! Да утопили почти…

Проклятый сон! Все тот же. Геннадий видел его уже не раз и не два. Невероятно красивая девчонка с золотыми волосами, погоня… И — непроходимые леса кругом, и озеро. Муст-озеро, или, по-местному — Муст-ярв. Черное озеро. Муст — черный, по-вепсски. Вепсы — остаток древнего народа, некогда могущественного племени весь, нынче проживающий в здешних местах. Вепсы — угро-финны, потому и все названия здесь — полурусские, полуфинские. Харагеничи, Корбеничи, Озровичи — Харагл, Корб, Озоргл…

Гена давно хотел сходить сюда. Вот так вот — байдарками, с палатками и всем прочим.

Нет, ну к чему такой сон-то, а?

Молодой человек уже собрался забраться обратно в спальник, да вдруг увидел маячившую у догорающего костра тень. Присмотрелся, накинул на плечи рубаху с длинными рукавами — от комаров — и выбрался:

— Что, Лентя, не спишь?

— А, Геннадий Викторович, не спится.

Лентя — Ленка Ревякина из девятого «А». Хорошая, добрая девчонка. Правда, с учителями — не ах, зато в походах — надежна. Работает, как вол, надо грести — гребет, да и на берегу без дела не сидит, даже если и не дежурит.

— Ты, Лентя, физику-то сдала?

— Да так, — Ленка отмахнулась. Худенькая, с веснушками, она выглядела немного младше своих лет, чего, откровенно говоря, стеснялась… но никому стеснения своего не показывала. Но Гена-то это видел! Не зря Лесгафта закончил. Преподавал вот уже третий год физкультуру в райцентре, да еще пару секций вел. На жизнь хватало, да и то, что делал — нравилось, что вообще-то значит по нынешним временам немало.

Вот и сейчас, в конце июня, повел ребят в очередной поход по вепсским речкам-озерам. Паше, Капше и прочим. Десять человек взял, хотя просились многие. И еще двое взрослых — напарников. Хорошо шли, весело, хотя и трудно. Трудно, потому как дни стояли жаркие — воды в реке маловато, больше все перекаты, камни. Тащить лодочки приходилось, а часто — и обносить, перетаскивать по заросшему берегу вместе с вещами, потом сушить, дырки заклеивать.

— Рыбу доедать будете, Геннадий Викторович?

Рыбу… Рыбу можно и доесть. Только не с Лентей, напарника растолкать, Леху, Иваныча, инструктора из Дома творчества юных. С ним рыбу и съесть. Под водочку, точнее — под самогон. Пара бутылок оставалось еще. И самим — с устатку, и детям — вечером половину столовой ложки в чай, для профилактики. Чтоб не заболели. Хуже нет, когда кто-то в дальнем походе болеть начинает. Вот в позапрошлом году, помнится…

— Так рыбу-то…

— Нет, Лена, не буду. Сама кушай.

— А я не хочу. А выкинуть — жалко. В чью-нибудь миску переложу, ладно. Котел-то мне мыть.

— А чего тебе? — удивился Гена. — Не твоя ж лодка нынче дежурит.

— В карты проигралась, — девчонка улыбнулась и шмыгнула носом. — В «верю — не верю».

— А, помню… играли вечером. У тебя там семь тузов в колоде было?

— Было. Да не повелись, черти.

Ночи, как всегда в ту пору, стояли белые, светлые. Костер давно уже не горел, а так, мерцал углями, или, как говорят — шаял. На лесной опушке, одна подле другой, стояли палатки-двухместки и одна однушка, продуктовая. Чуть ниже, ближе к реке, пузырились горбами перевернутые, вытащенные на ночь на берег лодки.

— Геннадий Викторович, а Башня с Максом, знаете, как свою байду назвали?

— Знаю. «Титаником».

— Вот дураки-то! А у Тимыча еще хлеще — «Беда». Это из мультика все, из старого. И у нас — «Черная каракатица»… Геннадий Викторович… а вы меня весной в Хибины возьмете?

— Возьму, сама ж знаешь.

— Да знаю, — Лентя хитровато улыбнулась. — А Машку, подругу? Машка, знаете, какая сильная!

— Это Ивантеева-то, — прищурился Гена. — Она хоть на лыжах-то стоять умеет? Не-е… не возьму. Пока все зачеты мне не сдаст, не возьму, пусть и не просится.

— Она сдаст. Она очень с нами хочет. И сейчас бы пошла, да родители в отпуск уехали — все хозяйство на ней.

Ишь ты, оказывается, вечная прогульщица Ивантеева-то какая хозяйственная! Геннадий про себя хмыкнул, но вслух ничего не сказал — там видно будет. Нечего заранее обещать, тем более — детям.

— Геннадий Викторович, — выкладывая из котла остатки ухи, не отставала Ленка. — А вы что-то интересное под вечер рассказывали. Про какие-то камни.

— А ты что, не слышала?

— Не-е. Мы рыбу чистили, а потом — купались.

— Легенда такая есть, местная… — Гена прикрыл глаза. — Даже не легенда — быль или сказ. Кто как понимает. Местные вепсы с древних лет особым камням поклонялись. Большим серым булыжникам, что вокруг озер да в урочищах. Иногда и часовни в тех местах ставили, в священных своих рощах. Язычество — чего уж. А камни украшали рисунками, приносили жертвы…

— И людей?!

— Про людей — не слыхал, а вот петухов да лесную дичь — запросто. Непростые то камни, Лена. Говорят, по утрам они петь начинают.

— Как это петь?

— Не знаю. Не слышал никогда. Но вот есть шанс услышать. Мы ведь туда, к поющим камням, и идем — к Черному озеру.

Задумчиво посмотрев в небо, Геннадий помешал палкой тлеющие угли и продолжил, уловив заинтересованный взгляд девчонки:

— Говорят, когда камни поют, открываются иные миры. Местные зовут их — колну паллишт — «мертвые поляны».

— А почему мертвые?

— Наверное, потому что — иные. Иной сказочный мир и там же — красавица леса… или фея леса, лесная нимфа. Красавица с глазами-озерами и волосами, как солнце.

Позабыв про рыбу, Лентя вдруг сверкнула глазами: зеленовато-серыми, дерзкими, большими. Все ж красивая была девчонка, правда, сама свою красоту еще не осознавала. Веснушек вот почему-то стеснялась.

— Вот бы эти поляны увидеть, Геннадий Викторович! Прямо фантастика какая-то. Я много фантастики читала — и Стругацких, и Лема, и Гаррисона… У меня папа увлекается… Геннадий Викторовичи, а про летающих змей вы ничего такого не слышали? Они ведь тоже здесь водятся. Говорят, на грибников нападают… ужас какой!

— Ну, на нас-то не нападут, — посмеялся Гена.

Ленка тотчас же согласилась, закивала:

— Конечно, не нападут, мы же такие шумные. Любой змей испугается, даже трехголовый! Ох, была б только вода в речке… А то не Капша-река, а какая-то Каменная Тунгуска!

— Подкаменная, — машинально поправил Геннадий и вдруг замер, прислушиваясь. Почудился какой-то странный шорох со стороны леса. Может, зверь какой, а скорее — собака. Прибежала из какой-нибудь деревни, объедки доедать да брошенные где попало миски вылизывать — так частенько случалось. Кстати, миски-то брошенные неплохо было б собрать да в кусты выкинуть — пущай с утра ищут. Заодно посмотреть — кто это такой ленивый? Провести профбеседу да вечером отправить заготовлять дрова.

Точно!

Какой-то шорох. Даже нет — шаги.

Молодой человек не успел и голову повернуть, как Ленка уже глаза вскинула:

— Здравствуйте!

Есть у туристов (впрочем, не только у них) такая шутка — посмотреть человеку в глаза, а затем перевести взгляд вбок и громко поздороваться. Собеседник обернется… а там и нет никого. Юмор такой. Шутка.

Вот и тут подумалось — пошутила Ленка. Однако нет…

— И вам да пошлют боги здоровья, — глуховато откликнулся вышедший из леса старик. Высокий, худой, в длинном темном балахоне и с клюкой, точнее сказать — с посохом, он чем-то напоминал странствующего монаха, какие ходили по городам и весям в седую старину. Правда, нынче времена-то стояли не те, вовсе не монашеские. Да и креста на груди незнакомца не было, а было какое-то ожерелье… из черепов мелких птиц!

Всклокоченные седые волосы, лучше сказать — космы, длинная, такая же седая, борода, большой хрящеватый нос — клювом, как у хищной птицы. И — затаившиеся, глубоко посаженные глаза. Внимательные, цепкие. Странный старик. Наверное, из местных.

— Садитесь, дедушка, к костру, — гостеприимно предложила Лентя. — Рыбки не хотите? Или вот чай?

— Ничего не хочу, благодарствуйте, — незнакомец с достоинством отказался и пригладил бороду. — Пойду я по своим делам — поспешаю. У вас же лишь спросить хочу — не видели ли вы здесь златовласую деву? Властную и красивую, как смерть.

В груди Геннадия что-то екнуло. Златовласая дева! Красивая… Не та ли? Из снов…

— Одну видели, — между тем отвечала школьница. — Но это еще днем было, у деревни. Да, и еще одну — почтальоншу. А ваша как одета была?

— В платье варяжском, с фибулами о двух зверях, — сверкнув глазами, туманно пояснил старик.

Ленка махнула рукой:

— Не, та в шортиках была. И в майке.

— А что конкретно за дева-то? — наконец, поинтересовался Геннадий. — Откуда, с какой целью здесь, по лесам бродит? Как имя-фамилия?

— Узнаете, ежели вдруг к становищу вашему выйдет, — старик нахмурил кустистые брови и пристукнул посохом оземь. — Говорю же — властна, красива. Беда ей грозит большая. Пусть вернется! Она знает, куда.

Не прощаясь, незнакомец повернулся и быстро зашагал к лесу.

— Эй, эй, дедушка, — чуть подумав, Гена бросился следом. — А что за беда-то? Что за…

Странный старик исчез. Растворился в лесу, как и не было. Даже следов на мокрой тропке — не осталось и тех.

— Странный дед, — хмыкнула у костра девчонка. — Я про таких слышала. Как это… Хиппи — во!

* * *

На следующий день плыли с утра и почти что до вечера, пользовались хорошей погодой. Ближе к вечеру присмотрели по левому берегу местечко для стоянки. Совсем недалеко от Черного озера. Лесом — три километра всего.

К озеру Геннадий отправился еще до рассвета — благо белая ночь позволяла. Очень хотелось сначала осмотреть Муст-ярв самому, а уж потом взять ребят. Глянуть на тропу — достаточно ли безопасно, заранее присмотреть место для перекуса, даже для купания, может быть.

Еще с детства Гена любил бродить по лесу один, наслаждаясь пением птиц и вековым покоем. Вот как сейчас. Шел не спеша, принюхивался к пряному запаху деревьев и трав, прислушивался: вот задолбил где-то совсем рядом неутомимый трудяга-дятел, вот закуковала кукушка… начала, да бросила, не успел и спросить: «кукушка, кукушка, сколько мне лет?».

Где-то вдалеке, на болоте, пронзительно закричала выпь. Словно в ответ ей на бору, средь сосен и елей, гулко заухала сова, а в перелеске — хорошо видно было — проскочил стремительной серой тенью заяц.

Путник вышел к цели с рассветом. Вода в озере и в самом деле оказалось темной, а на ощупь — холодной, студеной даже. В такой уж точно в свое удовольствие не покупаешься. Разве только после бани нырнуть — освежиться. Да где ж тут найдешь баню-то? Хотя заброшенных деревень по здешним лесам хватало. Когда-то — лет пятьдесят и больше назад — вокруг располагались колхозы, совхозы, прочие леспромхозы. Фермы, пастбища, покосы. Даже в самых дальних деревнях — клубы с кино и танцами. Нынче ушло всё. Исчезло. Вот уж поистине — иной мир. Зазеркалье, или, как местные вепсы говорили — «мертвые поляны» — колну паллишт.

За дальними соснами показался желтый краешек солнца. Теплые утренние лучи прогнали небольшой туман, клубившийся над водою, в черной воде отразилось небо, прозрачное и пронзительно синее… как глаза у той девушки из снов.

Оп!

Присмотревшись, Гена увидел на том берегу камень. Большой серый валун размерами примерно два на три метра. Округлый, осанистый… с хорошо видимым рисунком, выбитым в незапамятные времена. Спираль!

Верно, тот самый камень… поющий… А вот неподалеку еще один! И еще… Правда, эти — без всяких рисунков, просто камни… Переправиться бы, поближе взглянуть. Или обойти… Нет, судя по карте, Муст-ярв — озеро длинное, четырнадцать с половиной километров. А он, Геннадий Викторович Иванов, преподаватель физкультуры и ОБЖ с первым разрядом ЕТС — как раз посередине. Семь верст туда, семь верст туда… Нет уж, лучше вернуться, да потом с детьми к камням этим добраться. Хотя не так уж эти камни и далеко — напрямик если, по озеру. Метров пятьдесят… да, пожалуй, и меньше. Переплыть? Или — не заморачиваться?

Хмыкнув, Гена прищурился, глядя, как исчезают, тают прямо на глазах последние остатки тумана, и без того не очень-то плотного, словно редкие перистые облачка. Восходящее солнце отразилось в воде, пробежало золотою дорожкой… И тотчас же послышался какой-то звук, словно бы затрещали, затянули свою серенаду кузнечики или цикады. Поначалу тихий, едва заметный, звук нарастал, становился все громче, пока не превратился в ровное гудение, вовсе не гулкое, басовое, а чуть тоньше, похожее на затянувшуюся ноту соло-гитары.

Нет, это, конечно, были не кузнечики и уж тем более никакие не цикады… Молодой человек только сейчас сообразил — именно так пели камни! Именно эти — со спиралями и без. Поющие… Нет, не пение, скорее — какой-то звон. Длинный, растянутый звук колокола… гитарное соло…

Геннадий стоял, словно на концерте, даже прикрыл глаза… покачивался… Пока не услышал на противоположном берегу, у камней, какой-то шум! Чьи-то грубые голоса, окрики, топот. Словно охотники загоняли дичь… или кто-то кого-то ловил, преследовал.

Шум быстро приближался… и вдруг из-за деревьев к озеру выбежала светловолосая красавица дева! Та самая, из снов. Выбежала и с разбега нырнула в черную студеную воду. Точно так же, как и во сне. И точно так же — на берегу появились лучники во главе с узколицым мужчиной в ярко-зеленом плаще. Подбежав к самому берегу, он поднимает лук с наложенной стрелою…

То, что сейчас произойдет, Геннадий хорошо понимал — не раз видел все это во сне. Сейчас этот вот хмырь ту девчонку — стрелой… Эх, ей бы не по центру вынырнуть. Влево бы уйти… или вправо. Глотнуть воздуха, и снова — нырнуть — а там уж…

Хищно улыбаясь, узколицый выцеливал девчонку… Та вот-вот вынырнет… и получит стрелу в шею!

Геннадий не выдержал. Скинув кроссовки и куртку, бросился в воду! Нырнул, поплыл навстречу девушке…

Вот она, выныривает, плывет наверх, вдохнуть воздуха… Влево, влево давай! Девчонка уже почти вынырнула. Гена едва успел. В самый последний момент дотянулся, схватил озерную нимфу за ногу, потянул… Лишь бы не попали, не попали бы…

Не попали! Но лицо у девчонки было такое… вот-вот захлебнется… Геннадий показал жестом — левей! Красавица поняла, взяла левее… вынырнула, а следом за ней — и Гена… Отдышались, да снова под воду… подальше от стрел.

Теперь — плыть, плыть под водой из последних сил, покуда хватает дыхания!

Они вынырнули вместе, у самого берега. Выбрались из воды. Гена оглянулся — на том берегу уже никого не было, одни «поющие» камни. Куда же делись преследователи во главе с узколицым? Решили рвануть в обход? Или бросились в воду и уже плывут, вот-вот вынырнут…

Нет. Не бросились.

— Они не доберутся сюда, славный витязь, — взяв своего спасителя за руку, златовласая дева улыбнулась. Словно солнышко одарило лучом! А в глазах — синь бездонная… Пожалуй, только во сне такую красоту и встретишь.

— Камни уже кончили петь… а они не прошли, не успели…

— Кто — они? — молодой человек очумело помотал головой.

— В свое время узнаешь, — загадочно отозвалась синеглазая. — Если то будет угодно судьбе. Ой…

Висевшее на шее девушки ожерелье вдруг порвалось, и камешки слетели в траву. Красотка тут же бросилась на колени, принялась подбирать… и Гена решил ей в этом помочь. Что и сделал.

— Возьми, славный воин, — усевшись в траву, златовласка протянула на ладони камешек… один из ожерелья. Тщательно отшлифованный сердолик красновато-оранжевого цвета, теплый… горячий даже! На бусине тщательно нанесен рисунок — спираль. Такой же, как и на «поющих камнях».

— Это мой камень, — улыбнулась дева. — Он живет там, где я. Я далеко — он холодный. Я рядом — теплый. Сейчас какой?

— Г-горячий… — молодой человек нервно сглотнул слюну и попытался перекреститься — может, это наваждение все же исчезнет?

Геннадий Иванов вовсе не был робок с девушками, скорее — наоборот, да и они его любили. Да и как такого пропустить, высокого светлоглазого красавца с темно-русыми волосами и модной щетиной-бородкой? Хорош собой, тем более — спортсмен… Потому, верно, Гена до сих пор и не женился — все из-за девушек…

Никогда с ними он не чувствовал себя скованно, но тут вот… Может, все дело в некой необычности встречи… или — во снах?

— Ты вообще кто? — наконец, спросил Иванов. — И откуда здесь взялась?

— Меня зовут Эдна, — опустив пушистые ресницы, девчонка провела ладонью по мокрой одежде. — Вымокла. Ничего, нынче солнышко — высохнем.

Она так и сказала — «высохнем», а не «высохну». Что ж, собралась… А ведь и собралась! Встала, да вмиг сбросила с себя сарафан, отцепив лямки. И осталась в одном платьишке — тоненьком, мокром, ничуть не скрывающем всех прелестей обворожительно стройной фигурки. Похоже, Эдна сбросила бы и платье, да не успела…

Из кустов вдруг появился старик! Тот самый, косматый, что разговаривал с Геннадием еще ночью… Так вот он кого искал, оказывается…

— Вот ты где, моя дорогая, — покивав головой, старик пристукнул посохом. — Слава Великой Корвале, наконец-то я тебя нашел!

— Здравствуй, Хирб, — голос девушки вовсе не показался Гене веселым. — Опять ты следишь за мной.

— Я лишь выполняю приказ.

Эдна вдруг сверкнула глазами с упреком и гневом:

— А знаешь, меня сейчас едва не убили! Подлый ярл кюльфингов Торкель Кю и его слуги преследовали меня и, если бы не этот мужественный юноша… не знаю, разговаривала бы я сейчас в тобой или нет.

— Торкель Кю в здешних местах? — удивленно переспросил старик Хирб. — Он что же, осмелился сунуться в воды священного озера?

— Не осмелился. Но лихо бил стрелами. Едва не попал…

Что было дальше, Геннадий уже не помнил. Вновь запели камни. Черные воды озера заволок странный зеленоватый туман. Именно туда, в этот туман, прямо в озеро — шагнули разом старик Хирб и златовласая красавица Эдна. Сделали пару шагов и исчезли, словно растворились в тумане среди поющих камней.

Гена проснулся часа через два. Солнце уже сверкало вовсю, слепило очи. Никакой девушки, конечно же, не было. Как и старика. Всё привиделось. Опять тот же сон, только — в другой вариации. Однако… старика же видел не только сам Геннадий, но еще и Лентя, девчонка из девятого «А». Точно видела? Вернуться — спросить… не быть бы…

Да-а-а… однако, и привидится же!

Широко зевнув, молодой человек прикрыл рот рукою. Что-то упало в траву. Выпало из ладони… Геннадий принялся шарить вокруг себя руками, до тех пор, пока не обнаружил камешек. Тщательно отшлифованный камешек — ярко-оранжевый сердолик! Бусина с изображением спирали. Тот самый камень! С ожерелья. Холодный, как лед.

* * *

Город назывался — Таррагона. Не большой, но и не маленький, около полутораста тысяч человек населения. В древнее римское время — центр так называемой Тарраконской Испании, затем — вестготы, арабы, Реконкиста. Как и положено, памятники старины: римский амфитеатр, готический собор и прочее. Прогулочный бульвар — Рамбла, почти такой же, что и в расположенной километрах в ста к северу Барселоне. Там, кстати, тоже — Рамбла.

Ныне был базарный день, и весь бульвар заполонили торговцы. Торговали рубашками, джинсами, мужским и женским бельем, пляжными полотенцами, шлепанцами… да чем только ни торговали. Среди сувениров Геннадий вдруг увидел бусы — ярко-оранжевые, с белыми рунами… почти такие же, как и тот камешек со спиралью, что висел у него на шее. Только тот-то был — настоящий сердолик, а эти… Скорее всего — пластмасса, подделка дешевая. И все равно — забавно, да и просили недорого, вот Гена взял да и купил.

Сунул в рюкзачок да поспешно догнал ушедших далеко вперед приятелей. Те уже уселись возле забавного памятника строителям «живых башен» — кастельерс. Чугунные люди, отлитые практически в натуральный рост, поддерживая другу друга, образовывали пирамиду, чем-то напоминавшую парады физкультурников в СССР 1930-х годов.

Приятели — высокий чернявый парень — компьютерщик Серега, и две девушки — тут же предложили «заглянуть во-он в тот симпатичный кабачок», попить вина-пива да заказать паэлью. Да, паэлья была бы кстати — проголодались, да и пиво-вино. Вроде бы здесь, на побережье, даже сейчас, в августе, не так уж и знойно — термометр редко забирается выше тридцати, когда во всей остальной Испании — где-то под сорок. Не знойно, но все ж таки жарковато, однако.

— Гена, вы о чем задумались?

Она упорно называла его на «вы», светлоглазая девушка с косой и странным именем Розалинда. Учительница начальных классов. Высокая, сильная — раньше занималась академической греблей. Большая упругая грудь, лицо — вполне приятное, длинная русая коса. Казалось бы — вот оно счастье-то! Ан нет, Геннадий почему-то все равно вспоминал другую… ту самую синеглазку из снов.

Из снов, конечно же, из снов, ведь все, что с ним случилось тогда, на Черном озере Муст-ярв, явно не могло происходить на самом деле. Какие-то люди в старинных одеждах, погоня за девушкой, пущенные стрелы… Нет, не может такого быть! Оно понятно — закемарил с устатку, вот и приснилось, привиделось.

Привиделось. Однако так четко, правдоподобно… Эти синие глаза, золотые волосы… «Благодарю тебя, славный воин»… Ах!

Приятели между тем уже заказывали. Для начала — три пива «Эстрелла» и бокал сухого вина. Розалинда — Розалинда Михайловна — вино не жаловала, предпочитая напитки покрепче или вот пиво. А вот ее подружка Наденька, зам главбуха из роно, пила только вино. Правда, лошадиными дозами, за вечер запросто могла усидеть три бутылки какой-нибудь «Риохи», причем не особо пьянея. Бухгалтерская закалка, чего уж!

— Гена, давай две паэльи закажем. Одной мало будет. Она хоть и большая, но…

— Две так две. Заказывайте.

— Экий ты сегодня немногословный.

Официантка принесла пиво с вином, пока ждали паэлью — выпили.

— Мальчики, а давайте завтра в Барселону съездим! — тряхнув высветленной челкой, предложила Наденька. Маленькая, сухая, заводная, она не давала покоя никому. Какой там пляж! Часа два в день — не больше. А как же — ведь надо все посмотреть, и, самое главное, пробежаться по лавкам!

Кстати, тут Геннадий был с ней полностью согласен. Не насчет лавок, конечно, насчет «посмотреть». На пляже-то и дома можно належаться, озер с реками полно, да и лето нынче выдалось жаркое. Здесь, в Каталонии, посмотреть было что, хоть и не первый раз сюда уже летали, правда, не в точности такой вот компанией. В прошлый раз, года три назад, вместо Розалинды другая девчонка была, Вера. Худенькая такая, навроде вот Наденьки. Впрочем, какая разница? Все равно — не та, не синеглазая… Да, а ведь старик-то был настоящий! Не мог же он сразу обоим привидеться — ему, Гене, и девятикласснице Ленке. Раз старик — настоящий (местный сумасшедший, наверное), то, может быть…

— Ген, ты за Барсу или как? Все же недавно ездили.

— Ездили, а в Испанскую деревню не заходили. Вот и зайдем, посмотрим. Там красиво, я на сайте видела. А билет — тринадцать евро всего.

— Ого — тринадцать евро! Да еще электричка по восемь — и это в одну только сторону.

— Ну, поехали, мальчики, а? Чего тут делать-то? Всё ведь излазили уже.

Всё — да не всё. Еще вчера, стоя на смотровой площадке обрывистого утеса, пышно именуемого «Балкон Средиземноморья», Геннадий заметил кое-что интересное. Внизу, сразу за железной дорогой, начинался пляж, точнее целая береговая линия пляжей — Коста Дорада, плавно переходившая в Коста дель Гарраф и тянувшаяся до самой Барселоны и дальше — Коста дель Маресм, Коста Брава…

Далеко слева Гена разглядел скалы — целую груду светло-серых камней, напоминавших те самые, «поющие» валуны, что стояли по болотистым берегам Черного озера. Может, и эти — поют? Висевшая у него на шее сердоликовая бусинка, между прочим, все время была теплой! «Это — мой камень. Он там — где я. Я далеко — он холодный. Я рядом — теплый». Так говорила златовласая красавица Эдна. Фея лесных снов…

— Э-эй, Гена. Ты где? Давай-ка — за все хорошее! Чин-чин.

Утром Геннадий проснулся рано, намного раньше других. Он и дома поднимался точно так же — с первыми лучами солнца, а часто — еще и до них. Часов в шесть утра. Зарядка, пробежка километров семь, легкий завтрак и к восьми — как огурчик, на работе. Вот и здесь, на отдыхе, Гена режим не менял — к чему? Чтоб потом опять привыкать?

Проснулся, вышел на балкон снятой на недельку квартиры. Апартаменты — как здесь было принято говорить. Большая с двумя диванами гостиная с кухней, плюс спальня, которую сразу же заняли Серега с Наденькой. Гостиная с диванами осталась Геннадию и Розалинде. Нет, они пока еще вместе не спали, но все к тому шло. Завтра уж точно переспят или послезавтра — вопрос времени.

Стараясь не шуметь, молодой человек прикрыл за собой дверь и, спустившись по лестнице вниз, на улицу, зашагал к морю. Еще было прохладно, еще не выкатилось на небо жаркое южное солнце, но город уже не спал. Просыпался, гремя мусорными бачками, шуршал автомобильными шинами, звенел голосами дворников, поливающих мостовые водой из длинных разноцветных шлангов. Хорошо было кругом, не жарко, бодренько! Уже запели ранние птицы, а где-то внизу с грохотом пронеслась в Барселону первая электричка.

Миновав железную дорогу, Геннадий снял кроссовки и зашагал по кромке прибоя. Его вязкие следы, оставленные на желтом крупнозернистом песке, тут же слизывали волны. Здесь всегда были волны. Иногда — большие, иногда — не очень. Потому что — море, потому что — ветер. Он здесь дул всегда.

Камни оказались вполне обычными. Скалы как скалы. Светло-серые, вылизанные волнами и ветром…и, конечно, с рисунками! И с граффити, и с надписями. Названия каких-то маленьких, не известных никому, кроме самих жителей, городков… имена — Ваня, Лена, Фернандо: музыкальные группы — «Саратога», «Тьера Санта», «Слэйер», «Барон Рохо», ну и — «Футбольный клуб «Барселона» — как же без этого?

Геннадий усмехнулся: написать, что ли — «Зенит» — чемпион»? Как раз бы в тему, да нечем. Если только обломком каким… Вот там, внизу, как раз подходящий. Вроде…

Не поленясь, молодой человек спустился по камням вниз, почти к самому прибою, невзначай оглянулся… и вздрогнул! На самой нижней, ближе всех к морю, скале белела спираль! Такая же, как и на поющих камнях озера Муст-ярв!

Совпадение? Или какой-то общий неолитический символ? А черт его… И все же — значит, не зря пришел, да и бусина… Бусина — теплая… Хотя, верно, просто нагрелась.

Сфотографировав спираль на мобильник, Геннадий выкупался и, растянувшись прямо на песке, рядом с камнями, закрыл глаза, представив рядом с собой — Эдну. Не в сарафане, а в чем-то более пляжном… в шортиках или лучше в бикини… Загадочная красавица синеглазка оставила в душе Иванова глубокий след. А еще — надежду. Надежду на новую встречу. Ведь бусина же, сердолик этот — не зря.

Златовласая дева пришла! Явилась! Такая же красивая, как и всегда. Вышла прямо из волн, улыбнулась, стянула через голову сарафан, оставшись в одном ярко-красном купальнике…

— Вот мы и встретились, мой славный витязь. Рада, что ты не забыл меня…

— Я тоже рад…

Юная красавица села рядом с Геной на песок, обняла парня за шею… и с жаром поцеловала в губы… Ах…

Что-то зазвенело в воздухе, так гулко, что молодой человек тут же проснулся и, распахнув глаза, недоуменно закрутил головой. Потом вскочил на ноги, осмотрелся, прислушался… и улыбнулся, поняв — это пели камни! Вот эти самые скалы, неуютно серые, раскрашенные неумелыми граффити, камни, пели, звенели, исходили радостью, встреча в первые лучи восходящего солнца. По морю, среди бирюзовых волн, пробежала дрожащая золотисто-солнечная дорожка, сверкающая так, что стало больно смотреть. Геннадий прикрыл глаза… и вдруг услышал шаги.

Обернулся. К нему подходили трое. Трое мускулистых парней в шароварах и наброшенных на голое тело жилетках. Двое — совсем молодые, бритоголовые, с серьгами. Один — постарше — в тюрбане. Кто это, местные гопники? И чего их тут носит, с ранья? Ну, ведь сейчас огребут, мало не покажется. Зря, что ли, Гена борьбой занимался и немного боксом? Огребут, огребут, тут уж без вариантов. Ну, подходите, чего тянете-то?

Парни между тем вели себя вполне дружелюбно. Подойдя ближе, заулыбались, бросили пару слов — как видно, поздоровались.

— Ола! — улыбнулся в ответ Гена. Привет, мол, как дела?

Парни неожиданно поклонились, тот, что в тюрбане, снял заплечный мешок и, присев на корточки, принялся доставать из него какие-то вещи, выкладывая их рядом с собой на песке. Блестящие стеклянные бусы, разноцветные флакончики, резные шкатулки, простенькие браслетики, перстеньки и прочая бижутерия.

Продавцы сувениров, ага. Только вот торговались они как-то странно: выложили все на песок и отошли: мол, смотри, выбирай, никто на тебя не давит.

Можно, конечно, было и послать этих торговцев куда подальше, да не хотелось зря обижать людей, тем более с утра. Работа у них такая, бизнес, что поделаешь? Бусы, кстати, неплохо бы Розалинде презентовать… или лучше духи? Да, духи — лучше.

Пожав плечами, Геннадий наклонился, взял в руки флакончик. Изящный, сделанный из толстого матово-голубого стекла под средиземноморскую древность. В горлышко вставлен не пластик, а пробка…

Открыв, Гена понюхал сначала один… потом другой… а на третий уже не хватило сил. Все вокруг поплыло, зашаталось, и песок вдруг рванул к глазам… и белый свет превратился в черный… как воды далекого озера Муст-ярв.

* * *

Иванов пришел в себя в каком-то сарае, среди таких же, как и он сам. Из одежды — одни купальные шорты, ни мобильника… ни сердоликовой бусины. Все сперли, черти! Голова, конечно, болела, но все же не настолько сильно, чтоб совсем нельзя было соображать. Что с ним произошло, Гене, в общих чертах, было совершенно ясно. Чертовы гопники подсунули отравленный аэрозоль, вырубили, обобрали… да и самого прибрали, похитили. В заложники, что ли, взяли? Судя по всему — так. Как и всех этих людей…

— Э-эй, — привалившись спиной к стенке, молодой человек дотронулся до локтя ближайшего соседа — курчавого смуглолицего парня. — Спик инглиш? Парле франсэ? Эспаньоль?

Испуганно отпрянув, парень что-то буркнул в ответ. Гена повел плечом. Совершенно непонятный язык. Наверное, каталонский.

Народу в сарае оказалось немало, с дюжину человек, парни да молодые мужчины. В основном смуглолицые брюнеты, но встречались и светловолосые бородачи, впрочем, ни по-русски, ни по-английски они не говорили, а немецкий, тем более испанский, Иванов не знал. Сарай был заперт, сквозь щели меж толстыми досками проникали внутрь полоски яркого солнечного света, отчего и все узники казались какими-то полосатыми, будто в лагерных куртках-пижамах.

Всех держали взаперти, и пока было непонятно — кто и зачем. Исламисты, игиловцы — очень может быть, потому как кроме них больше, пожалуй, и некому. Разве что — торговцы человеческими органами. Нет уж, тьфу-тьфу… лучше уж исламисты… А вообще, непонятно, что лучше… или уж — что хуже. Смотаться бы отсюда как можно быстрей, используя подходящий случай.

Понемногу приходя в себя, молодой человек еще раз внимательно осмотрел помещение. Осанистое, надежное, грубое. Крепкие, вкопанные в землю столбы, толстые не струганые доски. Что это — бук или граб? Какое-то южное твердое дерево. Голыми руками не возьмешь, нечего и пытаться. Что же тогда остается? Подкоп? Опять незадача — почва-то твердая, почти как камень. Лопатой, и той не возьмешь, только киркою. М-да-а-а, угодил, однако…

Некоторые узники негромко переговаривались все на том же непонятном языке, большинство же сидело молча. Кто-то дремал, а кто-то просто тупо пялился прямо перед собой, устремив взгляд в одну точку. Их можно было понять — стресс, однако.

Сколько они все тут уже сидели? День, два… а может, и больше? Геннадий покривился — из дальнего угла остро пахнуло мочой. А в туалет тут, похоже, не водят. Чертовы мрази!

Приглушенные голоса узников вдруг резко замолкли. Снаружи послышались шаги, что-то скрипнуло… и дверь, точнее говоря — тяжелые двустворчатые ворота узилища распахнулись настежь.

Все те же гопники, правда — их уже стало намного больше, человек десять. Одеты также в рубища, зато с короткими копьями и кинжалами, а тот, что в тюрбане — с мечом в потрепанных ножнах!

Ну, надо же — мечи, копья… Средневековье какое-то. Варварство. Правда, игиловцы (запрещенные в РФ) как раз его и возрождают. Отсюда, верно, весь этот псевдосредневековый антураж. Сейчас, поди, головы рубить начнут, сволочуги!

Нет, не начали. Тот, что в тюрбане, похоже, признавался всеми за старшего. Невысокого роста, но коренастый, крепкий, он чем-то напоминал крепко сбитого колхозного битюга или старого быка с мутным взором. Широкие штаны, расшитые (такое впечатление — стразами) туфли, короткая туника, распахнутая на волосатой груди. Круглое, обрамленное небольшой черной бородкой, лицо, вовсе не жестокое, а, скорее, усталое. Обычное, ничем не примечательное лицо, разве что загорелое.… у Петровича, трудовика, такое с похмелья бывает. Щегольской зеленый тюрбан, толстая шея. На кожаной перевязи, на поясе — меч с затейливой рукоятью и почти без перекрестья. Металлические браслеты на руках, круглая серьга в ухе. Наверное, медь, хотя, может, и золото. На шее — ожерелье из серебряных монет, какие когда-то любили носить цыгане… И среди монет — мобильник и та самая сердоликовая бусинка, Гена ее сразу узнал! Вот ведь гад… ладно — мобила, но бусина-то тебе на кой хрен сдалась?

— Файрутдин… — отчетливо прошептали позади, рядом. — Файрутдин-гази.

Файрутдин-гази. Значит, так зовут предводителя исламистов. Впрочем, это имя ничего Иванову не говорило.

Выйдя вперед, Файрутдин-гази подбоченился и что-то властно сказал. Все узники торопливо встали и стали выходить из сарая по одному — экстремисты сразу же связывали им руки за спиною. Вышел в свою очередь и Геннадий, покорно подставил руки. А что было делать-то? Нарываться на верную смерть? Удобного для побега направления покуда нигде не просматривалось. Сарай располагался на неширокой улочке, с обоих сторон перекрытой крепкими парнями с копьями и кинжалами. Проверять их на готовность применить оружие что-то не очень хотелось. Лучше уж обождать, выбрать более подходящий момент.

Узников быстро выстроили в колонну. Кто-то из гопников щелкнул бичом, опустив его на спину первого попавшегося парня. Несчастный дернулся и вскрикнул от боли. Никто не обратил на него никакого внимания. Пошли.

Это точно была Таррагона! Только какая-то непонятная, чужая. Был пляж, были знакомые камни — но не было железной дороги, и не маячили на рейде дожидающиеся разгрузки корабли. Хотя корабли-то в гавани были — но только парусные. Убогие рыбацкие фелюки. А где же фешенебельные яхты гнусных мошенников и ворюг? Где сухогрузы, где танкеры? Где, наконец, портовые краны, где? И железнодорожный вокзал куда-то делся… и «Балкон Средиземноморья». Нет, собственно, утес-то был, только смотровой площадки — не было. Зато римский амфитеатр — вот он, пожалуйста, на своем месте. Все те же развалины, никуда не делись. Какие-то изможденные люди таскали оттуда камни, бесстыдно разворовывая археологические древности. Куда только полиция смотрит… Вот уж действительно — куда?

Экстремисты вели себя чрезвычайно нагло — шагали себе спокойно, ни от кого не прячась, вели пленников, и никого это не интересовало. Разве что пара полуголых мальчишек, любопытствуя, увязались следом, да и те тут же отстали, едва только увидели гневный взгляд Файрутдина-гази.

Не доходя до того места, где должна была находиться железнодорожная станция Ренфе, колонну узников резко завернули направо, в город. Вместо просторного бульвара Рамбла карабкалась на холм какая-то грязная немощеная улица, сворачивая меж хижинами к крепостной стене, прямо к распахнутым воротам! Ну, точно — средневековье. Прямо хоть фильм снимай.

Никаких признаков цивилизации вокруг видно не было: ни автомобилей, ни мотоциклов, одни только гужевые повозки, запряженные медлительными волами. У ворот, как и положено, находилась стража — воины в панцирях с нашитыми металлическими бляшками. В руках — короткие копья, длинные кинжалы у пояса, сферические блестящие шлемы на головах. Кино, да и только!

Стражники, как видно, хорошо знали предводителя гопников. Подойдя к ним, Файрутдин-гази приветливо поздоровался и сразу же протянул каждому по большой серебряной монете — надо полагать, взятку сунул, стервец. Благосклонно кивнув, стражи заулыбались, и караван узников спокойно прошел сквозь ворота в город… представлявший собой некую смесь из древних римских развалин и архитектурного антуража «Тысячи и одной ночи». Угрюмые серые башни крепостных стен и мрачные строения времен раннего Средневековья соседствовали с изящными башенками минаретов и шумным восточным базаром, на который и вошла вся процессия буквально через пару минут.

Узкую площадь закрывали от солнца шесты с натянутой тканью, дующий с моря ветер приносил приятную прохладу, вообще, по всему чувствовалось, что здесь любят жизнь… и по возможности — комфортную, пусть без кондиционеров, зато — с навесами, тенью и ветерком. Геннадий вдруг ощутил жажду и заводил глазами по рынку. Торговали тут всем — и тканями, и антикварной посудой, и еще какой-то непонятной хренью, и, кроме всего прочего, фруктами, овощами, мясом. Вот только воды вокруг видно не было. Ни одного киоска. Ни намека на прозрачные холодильные шкафчики с «Фантой», «Колой», «Аквой»… Не было! Гена все глаза просмотрел, да так и не высмотрел. Правда, как оказалось, воду все ж таки продавали. Смачно зевнув, Файрутдин-гази подозвал мальчишку-разносчика с чем-то вроде самовара за спиною. Кинул парню монетку, и тот налил ему стаканчик воды… или чего-то подобного, от чего и сам Иванов не отказался бы.

Базарный шум вдруг прорезал истошный, пронзительный крик, донесшийся откуда-то сверху:

— Алла-а-а-а и-и-и… бисмилла-а-а-а….

С ближайшего минарета кричал муэдзин, созывая народ на молитву. Ну, правильно — у мусульман как раз сейчас время намаза.

Многие принялись расстилать коврики, ориентируясь по крику. Упал на колени и Файрутдин-гази. Примеру хозяина последовала и вся его кодла, и многие торговцы, правда, далеко не все.

— Алла-а-а бисмилала-а-а-а… илляху-у-у алл-а-а-а…

Бежать! Вот теперь наконец-то самое время!

Узник рванул, не думая, куда глядели глаза. Свернув за угол, помчался, не разбирая дороги, лишь бы подальше от фанатиков, от всего этого средневекового анклава. Заявить в полицию? Несомненно. И как можно быстрей. Может, еще удастся спасти остальных заложников. Хотя бы попытаться, успеть.

На него уже глазели, показывали пальцами, и беглец, сдерживая себя, перешел на быстрый шаг, а, когда закончился намаз, свернул в первую попавшуюся таверну. Заспанный хозяин — добродушный светлобородый толстяк — что-то спросил, как показалось Геннадию, по-немецки. Верно, принял за немца.

— Нихт шиссен, — виновато улыбнулся молодой человек. — Гитлер капут, ага. Не шпрехаю я по-немецки, понимаешь, не шпрехаю!

Толстяк между тем продолжал что-то говорить, почти силой усадил гостя за столик, даже принес кувшинчик вина и кружку. Понятно, мусульмане-то к нему не заходили — грех, а до аншлага, до вечера еще было рановато.

— Не, не, не надо мне вина, платить нечем, — замахал руками беглец. — Лучше воды принесите, понимаете, воды. Дринк… Тринкен…

Хозяин заулыбался, пододвинул Гене кружку… что-то сказал, на этот раз, похоже, что по-испански или по-каталонски. Как ни странно, Иванов почти все понял — мол, пей, платить не надо, угощаю, мол.

Что ж, раз угощают…

— Спасибо. Грасьяс. Мне бы в полицию позвонить. Понимает? Полис. Срочно.

— Но, но, — округлил глаза кабатчик. Похоже, с полицией он дела иметь не хотел. Что ж, бывает.

Геннадий улыбнулся: что ж, этот не хочет, найдем другого. Главное ведь — свалил! Получилось-таки. А этот Файрутдин-гази, похоже, опаснейший террорист. Вон, сколько заложников захватил, собака.

— Ну, я пойду. Грасьяс за вино, грасьяс. Не, не, не, вина больше не буду. Мне полицию бы. Полис!

— Полис, полис, — неожиданно закивал толстяк.

Все так же улыбаясь, он мягко усадил гостя обратно за стол и, приложив палец к губам, направился к выходу. На пороге кабатчик чуть задержался, обернулся, успокаивающе кивнув:

— Полис, полис… Полис.

Наверное, участкового позовет — расслабленно подумал Гена. Или как он тут у них называется — инспектор? Да какая разница, как бы ни назывался. Хоть какая-то официальная власть. Сообщить, да возвращаться поскорее к друзьям — они уж его, верно, обыскались.

Хозяин таверны отсутствовал недолго. Не прошло и минуты, как он уже вернулся, и не один… а в компании все тех же экстремистов! Войдя, Файдруддин-гази что-то довольно бросил кабатчику и, взглянув на беглеца, торжествующе ухмыльнулся. Потом что-то сказал и, не дождавшись ответа, махнул рукой своим подручным.

Гопники не заставили хозяина повторять приказ дважды, быстренько окружили Геннадия, поигрывая копьями и плетьми. Похоже, убивать беглеца они вовсе не собирались, иначе бы пристрелили сразу — что мешало-то? Пистолетов ни у кого в руках не было, даже у главного. Ну… раз так…

Швырнув тяжелую табуретку в того гопника, что оказался слева, молодой человек рванул вправо, ударив копьеносца в челюсть — снизу, кривым. Хороший вышел удар — парняга отлетел к стенке и, ударившись затылком, «поплыл», медленно оседая на пол. Брошенная табуретка вывела из строя и того, что слева… однако остальные, быстро сориентировавшись, выставили вперед наконечники копий. Ловко так, попробуй, прорвись!

Ну, так на то еще и стол имеется! Правда, тяжелый оказался, гад, не свернуть. Да и главный экстремист неожиданно заменил копейщиков на амбалов, здоровяков с бычьими загривками. Таким что табуреткой по башке, что лбом об стол — один хрен, ни черта не почувствуют. Оглоблины, что и сказать.

Однако делать нечего. Одного Гена ударил с ноги, второго достал апперкотом, третьему уж хотел было залудить кривым ударом в печень… да не успел. Зарядили самому! Зазевался слегка — вот и прилетело кулачищем в ухо! А поди, не зазевайся тут, когда трое на одного.

Снова все поплыло перед глазами. Ну, тут уж было ясно, от чего. Не нокаут, так нокдаун, однозначно. Победа гопников по очкам.

К упавшему тут же подскочили, пнули пару раз под ребра… но на том и закончили, повинуясь строгому окрику старшего. Едва беглец немного оклемался, как его тут же вздернули на ноги, да, связав за спиной руки, поволокли вон из таверны. Как оказалось — обратно на рынок, где у невысокого деревянного помоста покорно дожидались остальные узники. Правда, их уже осталось меньше полвины. Остальных что же — убили?

Да вот, оказывается, нет… Не веря глазам своим, Иванов увидел, как одного из заложников возвели на помост, окруженный какими-то людьми в балахонистых одеждах. Встав рядом с узником, Файрутдин-гази улыбнулся, что-то сказал… словно бы прокомментировал…

Один из «балахонщиков» показал ему три пальца. Второй — угрюмого вида старик — четыре. Четыре. Ровно четыре монеты и легло в подставленную ладонь Файрутдина. Старик махнул рукой каким-то парням, по виду слугам — и те проворно свели с помоста покупку.

Вот именно — покупку! То, что сейчас происходило пред глазами изумленного до глубины души Геннадия, было не чем иным, как куплей-продажей невольников, никаких не заложников, а самых обыкновенных рабов!

Что же… на органы продали? Тогда уж лучше бы сразу убили. Гена дернулся и сплюнул, правда, выругаться матом не успел — подошла его очередь выставляться на продажу. Оставшиеся покупатели угрюмого, с синяком под левым глазом невольника откровенно побаивались — кому нужен такой строптивый раб? Однако хитрый Файрутдин-гази рассчитывал вовсе не на них, а на кое-кого другого… не замедлившего появиться, как в хорошем спектакле — под занавес.

Это был статный, хорошо сложенный мужчина лет сорока, явно европеец, с красивым вполне интеллигентным лицом, обрамленным щегольскою «шкиперской» бородкой, одетый в узкие, заправленные в сапоги брюки и просторную темную тунику, подпоясанную богатым наборным поясом, на котором висели меч в коричневых ножнах и плеть.

— О, Али-Акбар, — завидев нового покупателя, радостно воскликнул Файрутдин-гази.

Он еще что-то добавил по-своему, кивая на Иванова, а потом принялся что-то быстро рассказывать, кивая и помогая себе жестами. Надо сказать, в искусстве мимики хозяин гопников не одну собаку съел: момент удара табуреткой изобразил, как вживую, так, что и Али-Акбар не выдержал, засмеялся, поглядев на Геннадия с явным одобрением. Похоже, неудавшийся побег невольно прибавил беглецу очки.

Выслушав рекламную речь Файрутдина, Али-Акбар поднялся на помост и лично пощупал мускулы Иванова, и даже не поленился заглянуть в рот. Что и говорить — классика! Работорговец и раб.

Черт побери! Да что ж тут такое делается-то? И, главное, похоже — на полном серьезе всё.

После осмотра принялись торговаться. Долго, со вкусом и смаком. Али-Акбар несколько раз уходил… потом возвращался снова и снова уходил… и так несколько раз. Геннадий даже усмехнулся: ну словно дети малые, совсем уж больше заняться нечем.

Порешили на паре десятков золотых монет! Золотых явно — сверкнули. Геннадий волей-неволей возгордился, приосанился — отнюдь не за каждого такую цену дают, отнюдь. Приосанился и тут же сплюнул — еще не известно, чем вся эта гнусная бодяга закончится.

Расплатившись, вальяжный покупатель не спешил откланяться, а еще о чем-то долго говорил, периодически повторяя «Мухаммад» и поднимая глаза к небу. То ли пророка упоминал, то ли какого-нибудь султана-халифа-эмира. Ну да — эмира. Испанией ведь когда-то владели арабы. Неплохо, кстати, владели — искусства всякие расцвели, ремесла, художества. Так это что же, получается — реконструкторы? Тогда какого хрена посторонних в своих играх используют, да еще — иностранцев? А ну-ка, те возмутятся? Как в том фильме — «Это роль ругательная, прошу ее ко мне не применять». Нет, у самих башка сбрендила, так и играйтесь, радуйтесь, чего на других-то переходить? Может, кому-то не очень хочется, чтоб его копьем по башке били… даже и тупым концом.

Наговорившись, сладкая парочка — Файрутдин и Али — чуть и не в обнимку потащились в ближайшую таверну. Ту самую. Не забыли прихватить с собой и часть прихлебателей, и даже купленного раба — Иванова. В кабаке уже стало довольно-таки многолюдно, однако выбежавший навстречу хозяин — у-у-у, гадина! — усадил почетных гостей на террасу в прохладной глубине внутреннего двора. Туда же потащились и прихлебатели с невольником Геной.

Что продавец, что покупатель наверняка считали себя правоверными мусульманами, тут и думать нечего. Однако же мусульмане-то они мусульмане, а винище жрали ничуть не хуже всех прочих — в три горла! Кстати, великий Омар Хайам тоже ведь мусульманин, а как вино любил! Какие стихи ему посвящал! Даже не стихи — вирши. Вот, помнится…

Подходящие строчки из богатого наследия Омара Хайама Иванов так и не вспомнил, да не очень-то и старался. Ему тоже поднесли вино, правда, руки благоразумно не развязали. Пришлось пить так, по-собачьи прихлебывая из принесенной предателем-кабатчиком чаши.

Странно, но Геннадий уже больше ничему не удивлялся. Вот — совершеннейше! Наверное, привык, или просто интересно стало — а что дальше-то будет? Вроде никто его больше не бил, наоборот, вином вот угостили… кстати, весьма неплохим.

Али-Акбара и Файрутдина в таверне явно знали — заглядывая во дворик, завсегдатаи уважительно раскланивались. Высокие гости тоже не чинились, кивали в ответ, а кое-кого и приглашали к себе на террасу, выпить. Средь этих последних, кстати, было как-то не особенно много мусульман, все больше добрые христиане католики, судя по четкам да крестам. Ну, понятно — в одной игре участвовали… в каких-то отвратительных, явно запрещенных игрищах!

Снова подошел хозяин. Гнусная рожа! Улыбался, улыбался, поддакивал — а потом сдал. Видать, Али-Акбар с Файрутдином-гази тут вместо полиции. По крайней мере, влиятельней — уж точно.

Что-то казалось странным в этой таверне, словно бы чего-то такого недоставало. Табачный дым, льющаяся из динамиков музыка (рок, попса или джаз), болтовня по мобильникам, светившаяся над рядами бутылок «плазма» — ничего этого не было! Ни-че-го. Так и не могло быть, если уж тут реконструкция — так все по-настоящему, как в старину было. Именно так, по-настоящему и поступали с пленниками, обычными, ничего не подозревающими людьми. Били, истязали, продавали в рабство. Или пленники тоже были в игре, в деле? И он, Геннадий Викторович Иванов, оказался средь них просто по воля случая. Так надо объяснить! Хорошо бы… только ни английского, ни уж тем более русского, здесь, похоже, не знали. Или притворялись, что не знали, такое ведь тоже могло быть.

Али-Акбар назвал хозяина Адальбертом. Вот уж точно — не арабское имечко. Да и большая часть собравшихся в таверне людей ничуть не походила на восточных людей. Обычные европеоидные рожи — белобрысые, рыжие, русые… Кто-то сидел за обычными столами, а кто-то — на террасе, поджав под себя ноги и беря еду руками из расставленной на расстеленном ковре посуды. Да, вот еще — девок не видно! Хотя вот проскочила парочка — в национальных, как тут принято, одежках. Грубые башмаки, широкие юбки, вышитые сорочки.

Да! И никто почему-то селфи не делал! Это в таком-то антураже? Вот уж поистине странно.

Между тем почетные гости закончили трапезу и, сойдя с террасы, направились к выходу. Присевшего в уголке двора Геннадия тут же ткнули в бок палкой… вернее — тупым концом копья. Даже не покормили, сволочи! Ла-адно…

Уже начинало смеркаться, и в темно-голубом небе вспыхнули желтые звезды. Густо-оранжевая луна отражалась в море медной колыхающейся тарелкой. Тянул легкий ветерок, стало куда прохладнее. Вокруг сильно пахло водорослями, гнилой рыбой и йодом.

Ну, конечно — распрощавшись с Файрутдином-гази, вся процессия направилась в гавань, в порт, освещая дорогу факелами! Да и порт-то оказался вполне соответствующим мрачному укладу средних веков: темный, грязный, загадочный — без вязких там кранов, терминалов, прожекторов. В призрачном свете луны покачивались у причалов многочисленные фелюки и прочие парусники, меж которыми виднелись и узкие гребные суда — галеры.

На одну из таких галер и взошел Али-Акбар со всей своей свитою. Кто-то из корабельных тотчас же бросился с докладом, вытянулся, поедая возвратившегося хозяина преданным, как у собаки, взглядом. Часть воинов прошли по узенькой палубе на корму, туда же повели и Геннадия, надо сказать — довольно грубо. Насколько успел рассмотреть пленник, освещенный факелами и луной корабль выглядел на редкость изящно, примерно так же, как гребные суда древности — какие-нибудь биремы, триеры… Узкий корпус, шириной метра четыре, имел в длину метров сорок или чуть больше… уж в этом Иванов не ошибался, примерно на такое расстояние обычно кидали теннисный мяч шестиклассники, сдавая зачет. Высокий форштевень, массивный, заглубленный в воду таран, обитый металлом, высокая мачта с висевшим на косой рее зарифленным парусом — чтоб построить такой кораблик, надо о-очень много денег! Да уж, денег в этой мерзкой игре, судя по всему, хватало. И наверняка были несчастные случаи. Очень даже запросто. Правда, все они наверняка заминались — в игрищах, судя по всему антуражу, участвовали люди далеко не бедные. Интересно, где они место такое нашли? У моря, но без железной дороги, и очень похожее на Таррагону. Хотя рельеф здесь примерно везде одинаковый, от Коста Дорады до Коста Бравы. На Коста Браве, правда, камней побольше.

Вдоль высоких бортов галеры располагались скамеечки для гребцов, на которых в живописных позах спали прикованные (!) к тяжелым веслам гребцы. Одна из скамеечек оказалась свободной… туда и усадили пленника.

— Э-эй, — завидев кузнеца с наковальней, Гена откровенно запротестовал. — Не надо меня приковывать! Я не согласен!

В шею тут же ткнулся кинжал, расцарапав кожу до крови. Уроды! Фанатики! Твари! Ладно… коль уж такое дело…

Кузнец — широкоплечий верзила в кожаном фартуке — знал свое дело нехудо. Пара минут, несколько ударов — и вот уже руки нового раба стянули кандалы да цепи, приковавшие незадачливого парня к тяжелому веслу. Вот незадача-то! Теперь уж не убежишь, не прыгнешь! А как же… как же естественные надобности справлять? Ага… верно в ту дыру, в которую с палубы стекала вода.

Сделав свое дело, кузнец ушел, ушли и прихвостни Али-Акбара, оставив прикованного пленника наедине со своими не очень-то веселыми мыслями. Впрочем, долго побыть одному не удалось — через какое-то время Гену негромко окликнули сзади.

Молодой человек тотчас же обернулся. С ним пытался заговорить какой-то белобрысый парень, полуголый и обвитый мускулами, как культурист. Чуть вытянутое, вполне приятное лицо с курносым носом, светлая свалявшаяся борода — все это Геннадий сумел хорошо рассмотреть, луна. Слава богу, светило ярко. Так же были хорошо заметны многочисленные шрамы, покрывавшие все тело атлета… Это где ж его так угораздило? В цирке, что ли?

Сотоварищ по несчастью что-то спрашивал… похоже, что по-немецки… или на каком-то похожем языке — шведском, норвежском, голландском…

Иванов отозвался по-английски и, увидев, что его не поняли, выругался:

— Вот же, блин, чучелы безъязыкие.

— Ты — рус, друг? — внезапно переспросил культурист. — Из какого племени? Кто твой конунг… князь?

— Ого! Да мы по-русски умеем, — хмыкнув, Иванов усмехнулся и облегченно вздохнул. Ну, наконец-то хоть что-то удастся узнать! Хоть что-то… Правда, насколько сосед по веслам осведомлен о всей той чертовщине, что здесь творится?

— Из России я, да… Из Петербурга… почти… — торопливо поведал узник. — А ты кто? И что вообще здесь такое?

— Мое имя — Рольф! — атлет с гордостью выпятил грудь, насколько это было вообще возможно в данных условиях. — Рольф, сын Сигурда Черное Весло, сына Гнорра Беспалого. Я прошел все моря и все земли, от Иберии до Гардарики, откуда ты родом, друг. Бывал в Альдейгъюборге, и в Миклагарде, у ромеев, чей конунг сидит на золотом троне.

Конунги, значит… ага…. А парень-то явно — того! Да пускай себе мелет, может, что-то и прояснится…

— Нынче мой вождь — Железнобокий Бьорн, пенитель морей, сын знаменитого конунга Рагнара Лодброга — «Мохнатые Штаны», чьи ватаги потрясают ныне всю Англию!

— Ах, вон оно что, — подыграл Гена. — Слыхал, слыхал.

Половину того, что говорил сошедший с ума бедолага, Иванов не очень-то понял, но основной смысл разобрал вполне.

— Так кто же твой конунг, друг?

— Хм… Мой конунг… Владимир, наверное… Получается так.

— Вальдмар-конунг? — собеседник неожиданно оживился, даже на скамье подскочил. — Из данов?

— Да нет, вроде русский.

— Из руссов… ага… Так ты должен бы звать Фарлафа сына Торольва Синий Зуб и… и еще Эймунда Гадарссона и… и… и много кого еще!

— Да знаю, — скривившись, отмахнулся пленник. — Тебя, значит, Рольфом зовут?

— Рольф — Кривая Секира, друг, — бедолага глухо звякнул цепью.

— И давно ты здесь?

— Если говорить словами ромеев — второй месяц. С тех пор, как подлые мавры заманили в ловушку нашего ярла, славного Сигурда по прозвищу Ледяной Меч, сына великого…

Второй месяц… Ну, ничего себе! Однако как проверишь-то? Может, Рольф этот врет.

— Все эти люди — они кто? — быстро перебил Иванов. — И вообще — где мы? Можно ли отсюда бежать?

— Вот именно — бежать! — Рольф довольно ахнул. — Клянусь молотом Тора, я знал, что найду себе напарника даже здесь! Сами боги послали тебя, э-э…

— Гена. Геннадий, — запоздало представился молодой человек. — Если точнее — Геннадий Викторович Иванов.

— Гендальф, — собеседник качнул головой. — Гендальф сын Вингульда из Гардарик… Нет, не слышал. Но это не умаляет твоей славы, друг!

— Хрен с тобой. Пусть будет — Гендальф, — махнул рукой Геннадий. — Так эти-то все кто? Этот… как его… Али-Акбар и прочие.

— Али-Акбар — славный ярл мавров…

— Кто бы сомневался!

— Этот ромейский дромон он захватил в битве, собрал викингов… их здесь зовут — гази.

— Гази… — задумчиво протянул Гена. — Так дружка его так и зовут — Файрутдин-гази, кажется.

— Файрутдин — тварь! Нидинг! — Рольф неожиданно разволновался. — Подлая собака, не воин, нет. Ворует людей, продает… Так вот кто тебя продал. Теперь знаю, ага.

Эта странная беседа уже стала надоедать Иванову. Еще бы, сколько слов уже сказано, а ситуация не прояснилась ничуть. Вот и поговори с сумасшедшим. Какие-то конунги, ярлы, мавры — бред сивой кобылы!

— Мы вообще где? Город, город какой?

— Таррагона, — атлет повел могучим плечом. — Бывший город готов… нынче принадлежит маврам, Магомаду-конунгу.

— Тьфу ты, опять двадцать пять! — рассердился Геннадий. — А Барселоной тоже конунги правят?

— Нет, там наместник. Некий Гумфрид, граф Барселоны, Руссильона и Нарбонны. Маркиз бургундов и готов.

— Еще лучше — наместник! Аж целый граф.

Иванов раздраженно стукнул ладонью о скамью и выругался.

— С Гумфридом воюет Али-Акбар, — между тем продолжал собеседник. — Нападет на его земли, жжет, угоняет жителей в рабство.

— Ну, понятно, понятно, в рабство. Как же без этого-то?

Дальше разговор не продвинулся — славный Рольф Кривая Секира внезапно уронил голову на грудь и тут же уснул, как ребенок. Через пару минут тяжелый сон сморил и Геннадия, или, как его тут прозвали — Гендальфа. Пленник вдруг провалился в черную дыру и очнулся лишь утром… и проснулся не сам.

В глаза ударило солнце. Послышалась громкая ругань, просвистела над головой плеть, хлестко опустилась на плечи, ударила, обожгла резкой болью…. Ах ты ж сволочь бородатая!

Надсмотрщик — яростный, голый по пояс бородач в сером тюрбане — быстро подскочил к следующему гребцу, все так же размахивая плетью…

— Выходим в море, — крикнул сзади Рольф. — Крепче держи весло и греби в такт барабану.

И в самом деле тотчас же ударил барабан. Потом забил чаще, задавая темп гребле. Геннадий поспешно ухватил весло за ручку, погреб, приноравливаясь к остальным. Спасали прежние навыки — Гена не только на байдарке работал веслами, но и когда-то, еще студентом, участвовал в соревнованиях по академической гребле. Правда, в университетскую сборную не вошел, да и вообще они тогда позорно продули, однако навык сохранился, чего уж.

— Ты — человек драккара! — улучив момент, одобрительно крикнул Рольф. — Мавры — дураки, сажают на весла невольников. Все равно, что подставлять к своей заднице кол.

Может, викинг-культурист и не так в точности выразился, но смысл был именно такой.

Геннадий повернул голову:

— Куда мы идем, Рольф?

— В Барсу! Али-Акбар задумал потрепать графское побережье. Там живут поклонники распятого бога. Бога же мавров называют — Аллах.

Левый борт поднял весла — табанил, корабль сильно качнуло, как видно, капитан выполнял поворот и налетел на высокую волну. Затем, повинуясь приказу, затабанил правый борт, судно выпрямилось и, покачиваясь, поплыло под мерные удары большого корабельного барабана. Рядом, на палубе, расположились вооруженные копьями и мечами люди. Кто-то из них сидел, привалившись спиной к мачте, кто-то спал, подложив под голову щит. Гена насчитал человек шестьдесят, однако, возможно, воинов было и больше — на корму гребец не заглядывал — неудобно для шеи.

Что там творилось вокруг, Геннадий не видел из-за высокого борта. Весельный порт был зашит кожей, а отверстие для стока воды располагалось слишком низко — невозможно было заглянуть.

Нынче повезло с ветром — совсем немного приходилось грести, лишь подправляя курс. Гена активно учился, посматривал, как гребут другие, как держат весла, как дышат… впрочем, он и так прекрасно знал, как ставить дыхание, ворочая тяжелым веслом. Профессионал все же.

Галера (или как ее обозвал Рольф — дромон) шла довольно ходко, делая, по прикидкам Иванова, узлов десять в час. Судя по солнцу, и впрямь двигались на север, в сторону Барселоны, где с такими темпами должны были быть уже вечером… ближе к ночи.

К вечеру, однако же, причалили к берегу. Пока опустили парус, подошли к причалу, пришвартовались — уже и стемнело, быстро и несколько неожиданно, как и всегда на юге. Где-то рядом, на берегу, запели цикады, донесся горьковатый запах костра и жареной рыбы. Покормили, наконец, и гребцов — вкуснейшей печеной треской, которую все уписывали за обе щеки. Вкусно, очень даже, жаль только — почти что без соли.

Высокий борт скрывал берег, и Гена постоянно прислушивался. По всем прикидкам, где-то здесь, совсем недалеко, находился Эль-Прат — международный аэропорт Барселоны. Какой-то из терминалов, первый или, скорее, второй. По всей округе гул должен был стоять от взлетающих и садящихся самолетов. Должен был, однако же не стоял. Тихо было кругом, лишь пели цикады, слышались обрывки голосов да доносился откуда-то из предгорий отдаленный собачий лай.

Напоив гребцов безвкусной тепловатой водой из большого кожаного мешка — меха, — надсмотрщики приказали ложиться спать, что все и сделали, хоть и не особо устали. Хороший выдался денек, чего уж, и не гребли-то почти, не употели, не умаялись.

Вот, только где ж самолеты, черт побери? Почему не летают-то?

На все эти вопросы не дал ответа никто. Да и некому было — единственный собеседник, больной на голову бедолага Рольф уже давно крепко спал, навалившись на валик весла могучей, покрытой шрамами грудью.

Всех разбудили засветло, и галера тронулась в путь, едва рассвело. Судя по разноцветным вымпелам, время от времени вздымавшимся на мачте, судно капитана Али-Акбара шло к Барселоне не одно, а в составе целой эскадры. Сколько там было кораблей, никто из гребцов не видел — мешали борта.

На этот раз парус не поднимали, шли под веслами. Пришлось попотеть, поработать, не раз и не два словив плечами беспощадную плеть надсмотрщика. Правда, Геннадий быстро приноровился к ритму, а вот сидевшим впереди смуглым парням приходилось несладко.

— Хорошо гребешь, Гендальф! — хмыкнул позади Рольф. — Клянусь конем Одина, мы с тобой еще походим под парусом пенителей волн!

— Так уже идем, — буркнув в ответ, Иванов половчее перехватил весло, не такое уж и тяжелое, как показалось поначалу.

Барабан ухал все чаще, и все чаще опускались в воду весла: раз-два, раз-два, раз… На корме вдруг резко запела труба! Левый борт затабанил. Корабль резко повернул. До того сидевшие на палубе воины резво вскочили, похватав щиты, мечи и короткие копья. Вооружение, впрочем, отличалось полным разнообразием, частенько встречались и боевые топоры, и различного вида палицы, и луки.

Снова послышался звук трубы. Воины дружно заорали, замахали над головами оружием. Корабль резко дернулся. Огромный камень, брошенный с берега какой-то метательной машиной, просвистев над палубой, ухнул в воду рядом с кормой, окатив всех солеными брызгами.

Ругаясь, забегали надсмотрщики. Левый борт поднял весла… галера взяла левее… И тут огромный булыжник с воем угодил в середину палубы, сея вокруг смерть и кровь! Трое воинов были просто раздавлены, как тараканы, на глазах у всех, в том числе — и у Гены. С треском переломилась мачта, упала на головы несчастных гребцов, круша черепа и кости. Самая настоящая смерть! Множество смертей… Кровь, ужас и гибель.

Не-ет… Никакая это не игра! Все на самом деле. Все всерьез. Все — взаправду.