Глава 3
Тянск, Озерск и окрестности. Июнь 1967 г.
— Озерск, третья кабина! — привстав за стойкой, выкрикнула сотрудница главпочтамта — дебелая голосистая тетка с модным шиньоном на голове.
— Да-да… Спасибо!
Сорвавшись с обитой дерматином скамейки, вертлявый любвеобильный Игорь — любовник некой бухгалтерши Ираиды Федоровны, вошел в кабинку и, плотно прикрыв за собой дверь, снял трубку с телефонного аппарата:
— Ну, здорово. Наконец-то! Чего хотел? Да как всегда… Не, Караюшко, не спешу — тут надобно срочно! Есть на примете один антиквар… так вот, на выходных его не будет — хата пустая. Смекай! Зашли и — арриведерчи! Ладно-ладно, не болтаю я зря… Короче, все как обычно — жду.
* * *
— Пожалуйста, скажит-те, когда отправляется ближайший автобус до Лерничи? — Модный молодой парень с узким интеллигентным лицом, в светлых узеньких брючках и остроносых штиблетах говорил с явным акцентом, да и вообще производил впечатление иностранца: как по одежде, так и прической — светлые волосы, пожалуй, были слишком длинными для провинции, а обращение — слишком уж вежливым. Впрочем, кассирша — крашеная блондинка лет тридцати, с начесом и в модной нейлоновой блузке — все поняла сразу:
— Эстонцы, что ли? Опять к нам, в экспедицию?
— Да, эстонцы, — закивал парнишка. — Опять-опять!
— В старой школе жить будете? — полюбопытничала кассирша.
— Не-ет, на этот раз сразу по деревням.
— Понятно. Фольклор искать будете. Смотрите, чтоб не как Шурик!
— Какой Шурик? А, из кино-о…
Студенты из Тарту приезжали в Озерск далеко не впервые. Начиная с конца пятидесятых, Тартуский университет почти каждый год организовывал летние фольклорно-этнографические экспедиции в места компактного проживания вепсов — загадочного для многих народа финно-угорской языковой группы, родственного финнам, эстонцам, венграм.
Под руководством преподавателей студенты собирали фольклор: записывали предания, легенды и сказки, зарисовывали и фотографировали жальники и священные камни, если отдавали старые вещи — корыта, плетеные из бересты фляги и прочее, — брали и их, для музея.
Приезжали почти каждое лето. Потому и за чужих их тут почти не считали — привыкли. Фольклор так фольклор.
— В три пятнадцать ближайший. Там до парома только.
— Мы знаем. Три билета, пожалуйста.
Взяв билеты, молодой человек вышел на улицу и помахал рукой. На скамеечке у посадочной платформы его дожидались двое — кудрявый полноватый брюнет в рубашке и черных трениках и высокая худая девушка — этакая шпала с длинными светлыми локонами и милым, вполне симпатичным, лицом. Девушка была одета по-летнему: кеды, с короткими рукавами рубашечка в черно-желтую клетку и зеленые короткие штаны — шорты, явно смущавшие проходивших мимо местных. Такие штанишки в провинции носили только дети, а уж никак не взрослые, это считалось неприличным. Впрочем, девушке, похоже, было все равно.
От соседней платформы только что отправился автобус на Тянск — длинный «шестьсот девяносто пятый» «ЛАЗ» с бордовыми полосами и большой буквой «Л» на округлой «морде». Мигнув подфарником, завернул, вырулил на Советскую и, зарычав двигателем, покатил, быстро набирая скорость.
— Эй, эй! — из автостанции на платформу проворно выбежал осанистый и, видимо, сильный, мужчина лет сорока с лишним, с небольшой седой бородкой. Одет он был как лесоруб или артельщик: серо-зеленая роба, засаленная кепка и кирзовые сапоги с отвернутыми голенищами, и это несмотря на установившуюся с прошлой недели жару!
— Эй, эй… где автобус?
— Вам на Тянск? — подняв голову, улыбнулась девушка.
— Тянск, Тянск! Куда же еще-то… — Мужчина отозвался неожиданно зло, словно в его опоздании были виноваты сидевшие на скамейке студенты. — Ишь, сидит, курвища голоногая, смеется… Весело, да? А-а…
Обозвав ни за что ни про что девчонку, хамоватый лесоруб — или кто он там был — вдруг увидал притормозивший напротив, у Дома колхозника, лесовоз — «ЗИЛ 157-й» (также именуемый «колун») с «хлыстами» и, перебросив на плече котомку, побежал к машине.
— Эй, командир! До Тянска не кинешь? Я же не за так… Чего? Ага, залезаю… Вот спасибо, брат!
— Кур-рад! — беззлобно запоздало выругалась девчонка.
Кудрявый тоже поддержал:
— Хам трамвайный, да… О! Смотри — Тынис. Ну как? Билеты купил?
— Купил! — улыбнулся светловолосый модник. — Но автобус только в три пятнадцать… Как Лиина и говорила.
— Ну, я же знаю. — Девушка повела плечом и, вскочив на ноги, подхватила рюкзак. — Пошли тогда в парк, что ли… Иван, купи, пожалуйста, ситро. И еще мороженое, если будет. А мы пока… Вон — промтоварный… А там, на пригорке, винный — «Заря». Там тоже ситро бывает.
— Вижу, ты тут и впрямь все знаешь.
— Так и Тынис… Мы же тут не в первый раз, да. Вот тебе деньги. Не хватит — потом сочтемся.
«Парком» местные жители именовали стадион с затоптанным футбольным полем и беговой дорожкой. На окружавших стадион холмиках, поросших елкой и редкими соснами, кроме скамеечек, располагались летняя эстрада, танцплощадка и — рядом с ней — клуб, построенный еще пленными немцами. Напротив клуба, на самой вершине холма, была устроена беседка, из которой открывался великолепнейший вид на весь Озерск, до самого Большого озера. Именно в этой беседке обычно и коротали время дожидавшиеся автобус пассажиры.
Правда, студенты в беседку не пошли, расположились невдалеке на пригорке, в тени высоких елок. В беседке — побрезговали: многие пассажиры особой опрятностью не отличались — где ели, там и мусорили и, так сказать, естественные надобности отправляли.
— Так. — Опустив наземь рюкзак, Лиина уселась рядом, скрестив по-турецки ноги. — Тынис! Пока время есть, нам так это надобно все еще раз проверить. Не забыли ли чего?
— Так если и забыли — поздно уже, — опускаясь на траву, резонно возразил молодой человек.
Лиина упрямо поджала губы:
— Ничего не поздно! Здесь есть магазины, они работают и, если что, можно все купить.
— Итак. Диктофон, пленки… Фотоаппарат…
— Пленки… две штуки на шестьдесят четыре и четыре — на тридцать две… Хватит, как думаешь?
— Ну, если вы с ребятами фоткаться часто не будете, то вполне.
— А мы, может, будем! — от души расхохоталась Лиина.
А чего бы и не посмеяться? С погодой повезло, впереди — скорая встреча с друзьями и самое интереснейшее дело! Ну, подумаешь, «курвой голоногой» обозвали… Эксцесс! Лесоруб просто зло сорвал.
Между собой студенты говорили по-эстонски, тут же переходили на русский, что не составляло им никакого труда. Правда, русские слова они выговаривали чересчур чисто, растягивали, иногда оглушали согласные — «хват-тит вполне-е».
— Vaata, Ivan tuleb! Купил ситро?
— Ostsin limonaadi! Вкусный! Ja jaatis.
— Мороженое? Вот же здорово!
— Фруктовое, по семь копеек.
Побыстрее скушав мороженое — чтоб не растаяло, — студенты растянулись на старом покрывале, извлеченном из объемистого рюкзака Ивана.
Так, болтая и попивая лимонад, и провалялись почти до автобуса, еще успев перекусить купленной в магазине чайной колбаской по рубль семьдесят, вкуснейшим, испеченным в местной пекарне ржаным хлебушком и плавлеными сырками.
В это же самое время какой-то сутулый коротко стриженный парень с вытянутым угрюмым лицом пил в беседке вино прямо из бутылки.
Под посадку в Лерничи подали новый бело-зеленый «ЗИЛ-158». Ехал он довольно быстро, без особых проблем обгоняя попутные грузовики и даже легковые машины. Правда, последних оказалось всего две — старый «четырехсотый» «Москвич» с большими колесами и светло-голубой «горбатый» «Запорожец».
Примостив рюкзаки, студенты устроились на сиденьях, благо сейчас, в середине рабочего дня, народу в автобусе оказалось немного — упарившиеся на жаре деревенские тетки с котомками, лысоватый мужчина в серых чесучевых брюках и белой, с закатанными рукавами рубашке, седобородый дед с мальчиком, как видно, внуком, три хохотушки-девчонки лет десяти-одиннадцати и тот самый сутулый парень, что пил вино в беседке. Парень уселся на заднем сиденье, а, проходя мимо Лиины, покосился на ее шортики и что-то недобро буркнул. Она и ухом не повела — привыкла, а скорее, просто не обратила внимания.
Уже через час автобус остановился у парома.
— Смотри, как быстро, деда! — захлопал в ладоши мальчишка. — А ты говорил, часа два тащиться!
— Просто хорошая машина, — похвалил автобус старик. — И шофер неплохой. Да и народу мало — у каждого столба не выскакивали.
Покачиваясь на поднятых волнах, подошел паром. Пассажиров пригласили на посадку.
— О! Здорово, Серега! — Паромщик, здоровый мужик в расстегнутой до пупа рубахе, оторвался от лебедки и громко поздоровался с тем самым сутулым. — А я гляжу ты — не ты? Откинулся уже? Поздравляю. Гляжу, и отметить успел.
— Так отметился, а потом… У «хозяина»-то не особо погуляешь, — хмыкнул сутулый. — Здоров будь, Картавый. Что, комнатенка-то моя цела?
— Да что ей сделается? Барак стоит, как стоял. А ценных вещей у тебя и не было.
— Это уж точно…
— Да, теперь сосед у тебя — Гольцов Трофимка.
— Голец? Да таких соседей…
Парень грязно выругался, не особо стесняясь…
Паром причалил через пару-тройку минут. Все вышли.
— Ну? — негромко спросил Иван. — Теперь куда? Может, поищем какой-нибудь попутный транспорт?
Тынис подтянул рюкзак и засмеялся:
— Ну, разве что лесовоз. Так мы втроем не поместимся.
— А далеко до этого… Рябого Порога?
— Километров семь-восемь… с гаком, — шмыгнула носом Лиина. — Ну-у, к вечеру будем. И ночи сейчас светлые. Там, правда, болото — гать.
— Может быть, все-таки… Надо было спросить у кого-то.
Между тем все пассажиры уже ушли, кроме того неприятного сутулого пьяницы — тот все болтал с паромщиком. Потом, правда, распрощался:
— Ну, пока, Картавый, не кашляй. Что, вино-то в лавке есть?
— У Салтычихи — самогон. Вчера гнала. Правда, могли раскупить. Тогда — бражка.
— Сойдет и бражка. Ладно…
Со стороны кладбища вдруг показался всадник — самый настоящий всадник, верхом на коне!
— Ой, смотрите, смотрите! — восхищенно встрепенулся Иван. — Вот вам и транспорт!
Сутулый тоже глянул на всадника. А потом вдруг резко повернулся к ребятам и уперся глазами в Лиину.
— И не стыдно тебе народ смущать? — зло промолвил парень. — А еще взрослая девка! Штанишки-то надела — срам один! Не стыдно?
Вытянутое неприятное лицо его с ввалившимися щеками и давно небритым подбородком перекосило от непонятной ненависти и злобы.
— Ты зачем… Зачем пристаешь? — Иван и Тынис тут же встали на защиту подруги. — Иди своей дорогой!
— Это вы у меня щас пойдете! — пьяно возбудился сутулый. — Ишь, понаехали… Да я вам щас…
Пьяница схватил подвернувшуюся под руку палку, набычился.
— Эй, Серый, ты че? — попытался вмешаться паромщик. — Охолонись, говорю, Сиплый!
— Отвали! Я им сейчас устрою…
Совсем рядом застучали копыта.
— А ну-ка, дрын положил! — жестко приказал всадник — мужчина с седоватой щетиной, в пиджаке, накинутом поверх старой застиранной гимнастерки. — Положил, я кому сказал!
Странно, но сутулый послушался. Неохотно выбросив палку, сверкнул глазами…
— А теперь — ступай себе. Ступай! Веня, доведешь? Пьяный же… в озеро еще шальнется…
— Доведу, Ян Викорович, не беспокойтесь… — Накрепко привязав паром к пристани, паромщик догнал пьяного своего приятеля, подхватил под руку.
— Спасибо! — за всех искренне поблагодарила Лиина. — Скажите, а в Рябой Порог никто сегодня не едет? Ну, может, это… какой грузовик или подвода?
— Трактор леспромхозный к вечеру будет, — неожиданно обнадежил спаситель. — Гусеничный, с пеной — это сани такие. Солярку повезет на делянку. Попроситесь, тракторист — парень хороший, возьмет. А то с поклажей-то будете до ночи телепаться! Да и комары… — Тут всадник посмотрел на шортики Лиины и хмыкнул: — Не закусали еще?
— А у меня мазь!
— Ну, ежели ма-азь… А вы, вообще, откуда?
— Студенты мы. Этнографическая экспедиция!
— А! На старый кордон! Знаю. Я лесник местный — Эрвель, Ян Викторович. Ладно, увидимся еще, думаю. А трактора все же дождитесь! Вам там потом еще через гать… А в овсах, у леса — медведи.
— Медведи?!
— На всякий случай предупреждаю. Так что лучше на тракторе…
— Спасибо!
* * *
Дом располагался в старом районе Тянска, на улице Московской, неподалеку от площади Советов (бывшей Соборной). Окруженный тополями и липами, красивый, недавно оштукатуренный, он был выстроен еще до революции — с колоннами, эркерами и прочими «буржуазными излишествами». Позади виднелся общий для всех сарай — немногочисленные жильцы держали там ненужные вещи. Рядом с сараем прилепился кирпичный гараж, видно было, что пристроили его недавно. Два подъезда — «парадные» — располагались во дворе, напротив сарая, на улицу же смотрел лишь фасад с эркерами.
Было уже довольно поздно… или рано — два часа ночи — как посмотреть! В окнах верхнего этажа, дом был двухэтажный, отражались рыжие отблески фонарей, впрочем, особой темноты не было — ночи в июне стояли светлые.
Пройдя по пустынной улице, к сараю свернули двое мужчин — плечистый здоровяк и вертлявый. Одеты — как рыбаки: брезентовые плащи, сапоги, в руках удочки. У вертлявого даже ведро! Объемистые котомки на плечах, надвинутые на глаза кепки…
— О! «Козлик»!
Напарники чуток выждали, поспешно укрывшись за кустом сирени, пропустили проехавший мимо милицейский «газик».
— Маршрут… — Осанистый глянул на часы. — Почти точно… Ну, что, Игорек? Говоришь, нет никого?
— Вечером лично проверил! Часиков в шесть уехал голубой «Москвич» — новый, «четыреста восьмой». Пять двести стоит! Антиквара машинка. Летом он почти каждый вечер на даче, с семьей.
— Ладно, посмотрим. Пошли, коли так. Надеюсь, на соседушек не нарвемся.
— Да спят все уже, Караюшко! Десятый сон видят.
Юркнув в парадное, лиходеи поднялись на второй этаж. Надев перчатки, плечистый Карай звякнул отмычкой, вставил в замок. Повозился. И, уважительно хмыкнув, достал еще одну отмычку:
— Однако замки солидные…
— Говорю же — антиквар!
И все же, минут через десять замки поддались. Довольный Карай спрятал отмычки в карман и с усмешкой толкнул дверь.
Оба осторожно вошли, тщательно затворив за собой дверь. Прислонили к стене удочки. Узкий луч фонаря мазнул по стенам…
— Три комнаты и кухня. — Поставив ведро, вертлявый Игорек пояснял свистящим шепотом. — Посередине — гостиная, с эркером… в конце коридора — спальня.
В просторной гостиной стоял сервант, старинный резной секретер, широкий диван и два кресла, обитые матово-коричневой кожей. Кроме того, еще имелся торшер, массивная радиола «Беларусь» и новенький телевизор «Рубин-106» — красавец на тонких ножках.
— «Рубин»! — осматриваясь, с завистью протянул Игорь. — Между прочим, четыреста двадцать целковых!
Бывают такие люди, которые все меряют на деньги. И не люди вовсе, а так… Вот и вертлявый, похоже, был из таких.
— С собой не унесем. — Карай шмыгнул носом и подошел к секретеру. — Однако поглядим…
Снова звякнула отмычка. Послышался скрежет.
Напарник между тем тщательно осматривал сервант.
— Ага! — Уже через пару минут он с торжествующим возгласом извлек из хрустальной вазы три золотые цепочки, пару изящных сережек и перстень с массивным синим камнем.
— Сапфир, однако!
Карай тоже не тратил время зря — выгребал из секретера толстые пачки денег и перевязанные бечевками облигации.
— Однако, тут уже тысяч на двадцать!
— Да это для него так… тьфу! — расхохотался Игорь. — Думаю, главное он на даче держит, в тайнике.
— Ничего. Бог даст — пощупаем и тайник…
Игорь вдруг громко чихнул:
— Ну и пылища!
— Тихо! Услышат! — вздрогнул напарник.
— Да никто не услышит. Тут такие стены — хоть оперы пой — арриведерчи! Ага… — Луч фонарика уткнулся в висевшую на стене картину в узенькой золоченой раме.
— Мазня какая-то, — презрительно выдавил Карай.
Игорек усмехнулся:
Конец ознакомительного фрагмента.
