Тени над Эрдеросом. Рука со шрамом

Андрей Рейман, 2017

Когда-то Эрдерос принадлежал драконам. Но с приходом в мир эльфов, их процветанию пришел конец. Кровавые усобицы с младшими расами поставили под угрозу существование драконов, и рассеяли последних представителей некогда великой расы по самым отдаленным закоулкам мира. Но на переломе эпох в мир пришел дракон, обладавший невиданными прежде силами и одаренный внешностью человека, дабы иметь шанс жить вдали от грызни с расами мира. А между тем на юге подняло голову новое зло, у которого свои виды на юного дракона. Сумеет ли он обуздать свою сущность и избегнуть коварных ловушек таинственных сил?

Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора Черноивановой Ксении.

Глава I

Все началось заурядным осенним утром. Свежий утренний ветерок гонял красно-желтые ковры душистых листьев. В селении Холрен еще царила полная тишина и гармония. Кузнец Торвальд сонной походкой выкатился на крыльцо своей кузницы. Легкий порыв утреннего ветра всколыхнул его русые волосы, чуть тронутые сединой. В руках он сжимал кузнечный молот и несколько полос кожи. Это был грозный на вид человек преклонных лет, тяжелая работа оставила на его теле шрамы и ссадины. Он был настоящий мастер своего дела, и местные поговаривали, что сам Дьявол помогает ему. Но слетит подкова с коня, или петли на двери в сарай сломаются — все бегут к Торвальду, ибо всему Митриумскому графству известно, что Торвальд делает раз и на века, и не сыщется кузнеца лучше его.

Торвальд жил в своей избе-кузнице на отшибе — на вершине холма, откуда был прекрасный вид на все селение и окаймляющие его леса. Уже десять зим Торвальд был вдовцом. Его жена, Зарин скончалась от лихорадки, и Торвальд, прибитый этой утратой, дичал год от года. Он перестал общаться с соседями, потом здороваться, а затем и вовсе построил себе кузницу на холме, куда позднее и переселился. И жил бы он так себе поживал до самой кончины, если бы однажды к нему не пожаловал странный гость.

Ранним утром, когда воздух еще по ночному прохладный, а птички в лесу заливаются заутренней трелью, Торвальд, подергиваясь от холода, шел к верстаку, держа в руке толстую кожаную пластину и несколько полос кожи. Днем ранее, охотник из соседнего селения попросил подлатать его кирасу, но Торвальд решил, что данный предмет охотничьей экипировки настолько изодран и заношен, что взялся мастерить новую. Охотник было воспротивился, ведь новая кираса по его разумению выйдет подороже, чем просто починка старой, но Торвальд возразил, да и вообще спорить с мастером такого уровня было невозможно.

И только было Торвальд собрался вернуться за инструментом, как краем глаза заметил, что около дома бегает кто-то еще. «Что за чертовщина?» — подумалось ему. Он подошел к тому месту, где, как ему показалось, кто-то стоял. К его величайшему удивлению, на земле и правда были следы маленьких пятипалых ступней. Брови кузнеца взметнулись чуть ли не до затылка, а взгляд бросился к калитке. Трудно описать выражение лица Торвальда, когда он увидел, что калитка была распахнута настежь. «Что за..? Какого черта, я же помню, что запирал?» — думал он.

Чуть ли не бегом обойдя дом, Торвальд налетел на мальчишку лет восьми-десяти и чуть не свалил его наземь. Мальчик был наг и худ, но ничуть не испугался, когда Торвальд зарычал: «Чтоб меня черти побрали!» Наоборот — мальчик хихикнул и скрылся в доме. Кузнец поспешил за ним и застал его греющим ладони и коленки около печи.

— Ты кто? — спросил кузнец. Мальчик повернулся и посмотрел на Торвальда пустыми, непонимающими глазами. — Ты чей, малой? — снова спросил он. Мальчик не ответил и снова повернулся лицом к огню. Торвальд обошел мальчика вокруг и внимательно осмотрел. Мальчик, как мальчик. Черные волосы, голубые глаза, красивое ясное лицо. Самый обыкновенный, за исключением одного. Огромный отпечаток, как будто от какого-то острого раскаленного инструмента пересекал его правую руку от плеча и чуть ли не до самой ладони. Отпечаток был фигурный и напоминал какую-то руну на неизвестном языке. Торвальд не мог и представить, что могло так изуродовать ребенка, но знал точно, что ни одному человеку такое не под силу.

— Ты не разговариваешь на всеобщем? — спросил Торвальд. Мальчик ожидаемо не ответил, только слегка улыбнулся старому кузнецу. Затем взял кочергу и стал умело шебуршить поленья. Проворный уголек выскочил из печи, но мальчик ловко поймал его и бросил обратно, в огонь.

— Ишь ты! — изумился кузнец. — Смелый. По крайней мере с огнем управляешься умело. Из тебя бы вышел хороший кузнец. Как же тебя звать-то?

— Jorim, — сказал мальчик и Торвальд засмеялся.

— Йорвин? — переспросил он. — Ну Йорвин, так Йорвин. Хорошее имя. Королевское. Не хочешь погостить у меня пока твои родители не отыщутся? В кузнице попомогать не хочешь? Я тебя паре штук научу. — Мальчик в ответ только улыбнулся.

Но родителей не сыскалось ни через день, ни через два. Даже месяц спустя поиски и расспросы Торвальда ни к чему его не привели, и мальчик так и остался жить у кузнеца, а откликаться стал на имя Йорвин. Всякий раз, когда Торвальд шел работать, Йорвин шел за ним и наблюдал за трудом мастера. Он проявлял необыкновенный интерес к кузнечному делу, и у Торвальда вновь зажглась, угасшая было надежда на преемника. К тому же Йорвин очень быстро осваивал всеобщий. Шли годы, родители мальчика не появлялись. Торвальд не расспрашивал Йорвина о его таинственном шраме, тем более, что сам Йорвин ничего о нем не знал. Парнишка рос и креп. Он всегда старался помочь кузнецу, которого он, любя, называл «старик». В четырнадцать лет Йорвин без труда управлялся с тяжеленными мехами, колол дрова и таскал мешки с углем. Два — три раза в неделю упражнялся с Торвальдом в фехтовании и кулачных боях. Его необыкновенный талант к кузнечному делу радовал Торвальда, который стал ему отцом и учителем.

Йорвин креп и рос как на дрожжах. К своим восемнадцати годам он стал ростом больше семи футов и изрядно широк в плечах. Он возвышался над другими людьми в среднем на две головы, и над Торвальдом на голову. Он стал силен как дикий медведь, мог одной рукой раздувать здоровые мехи, а другой уплетать закуску, мог одной рукой поднять человека за шею над землей и выдавить из него дух. Но, несмотря на это, у Йорвина было чуткое и доброе сердце. В селении все быстро его полюбили, и даже одна деревенская девочка по имени Делайла относилась к нему с особенной теплотой и любовью. Йорвин очень дорожил этими отношениями, хотя относился к ней больше как к родной сестре, что иногда ее огорчало. И тогда родители заставали ее плачущей по ночам в подушку.

Но дни благоденствия не могут длиться вечно. Суровая жизнь вносит свои жесткие коррективы тогда, когда ты меньше всего этого ждешь