Рассказики-2. Разные истории

Андрей Сатирский

Веселые картинки про отношения людей друг с другом и их действия в разных обстоятельствах: от суровой военной службы до безудержной пьянки. Жизнь кипит, фантазия бурлит, вдохновение переливается через край. Книга содержит нецензурную брань.

ПОХОЖДЕНИЯ БРАВОГО СОЛДАТА СИДОРОВА

Жил да был (начало, словно в сказке) обычный паренек в маленьком провинциальном городке да еще и с фамилией самой типичной русской — Сидоров, а по имени Иван. Подходяще? Вполне, поэтому он и не грустил. До 18 лет. Но затем ему стали приходить по почте официальные бумажки с приглашением в армию. Надо, мол. Да настойчиво так, даже с угрозами. И деваться некуда.

Расстроился Ваня: — Мне в детстве мама часто говорила, чтобы я кашу кушал, иначе в армию не возьмут. Зачем же я ел?!

Но старшие товарищи, соседи по коммуналке, за бутылкой уговорили послужить. Прошел Ваня медкомиссию, военкомовский смотр, канцелярский учет и сбор со шмотками перед отправкой. А далее ждала его платформа с теплушками военного эшелона.

Провожать Ваню пришли бабушка и девушка-подружка. Соседи не смогли даже голов оторвать от стола после проводов.

— Оставь мне хотя бы фото, чтобы не забывала, — попросила девушка.

Порылся парень в карманах, нашел только одну фотографию, где друзья сфотографировали его голым, оторвал верхнюю половину да отдал девушке.

Но бабушка тоже захотела фото на память, и Ваня отдал ей нижнюю половину, мол, слепая, не разглядит. Всмотрелась бабушка и расплакалась: — Ты вылитый дед! Как всегда, небрит и галстук набок!

Тут поезд тронулся, платформа поехала назад, и вся веселая гражданская жизнь осталась позади, открывая не менее смешную — военную.

От поезда новобранцы доехали до части на трамвае в сопровождении старшины. А за окнами такой же точно городок, что и Ванин родной, будто не уезжал никуда за тридевять земель. Такие же домишки, кривоватые улочки, бедные ассортиментом магазины, пропыленные собаки, сгорбленные старики да озабоченные безысходностью девушки. Типичная Российская картинка. Только этот городишко стоит неподалеку от моря, которого не видно и даже в воздухе не чувствуется. А между городом и морем расположилась воинская часть неизвестно какого назначения. Туда и направлялся Ваня.

Сидел он, в окошко глядел на чужой, но вроде и свой городишко, но тут его за плечо тронул мужичок: — Молодой человек, неужели вас не учили уступать место женщине?

Вскочил Ваня: — Ой, простите, я подумал, что вы — мужчина!

Тут старшина перед остановкой решил пересчитать подопечных: — Один, два… пять…

Бля-а-а!!! Нас должно быть шестеро! Где шестой, вашу мать?! Я вас спрашиваю! — и выдал секунд на 30 ненормативную лексику.

Осмотрелся Ваня и подсказал: — Так это ведь вы шестой-то.

— Точно, блин! Ну, тогда выходим! — скомандовал старшина. И прибыл Ваня в родную на два года часть.

Едва успели переодеться в чужую еще военную форму, раздалась команда: — Становись! — то есть позвали на построение.

— Сидоров встал в строй последним, три наряда вне очереди! — рявкнул старшина.

— Где же логика, товарищ старшина? Ведь кто-то же должен встать в строй последним!

— А логика, Сидоров, в том, что кто-то должен чистить картошку!

И отправился Ваня на кухню. Хорошо, что с детства умел чистить картошку. Вот как-то не пошла сначала служба у солдата, не сработался с начальством.

Поставили его дневальным по роте. Сел Ваня у тумбочки да раскрыл кем-то позабытый детектив. А что еще делать? Личный состав убыл на занятия, нет никого. Сидел, читал. Вошел от нечего делать командир полка. Постоял — никаких команд не слышно. Огляделся, увидал сидящего с книжкой воина: — Ты дневальный?

— Ну, я, — буркнул Ваня, не отрываясь от чтения.

— Хорошо устроился! — хлопнул себя по ляжкам полковник: — А я — командир полка!

— Тоже хорошо устроился, — согласился Ваня, продолжая читать.

Еще наполучал нарядов, опять на кухню. Считай, она стала уже любимым местом. И к нему в нагрузку присоединился солдатик-осетин с такой фамилией, что и по пьяни не произнести, а от имени можно совсем с ума сойти. Поэтому все звали его просто Иванов. Он, когда впервые заступил дневальным, так и представился командиру роты.

— Почему Иванов? — не понял командир: — У вас же другая фамилия.

— Так записано в Уставе! — доложил дневальный. Тем и стал в дальнейшем.

У него служба тоже шла тяжко, вот и встретились две судьбы на кухне. Для начала Ваня стал учить товарища правильно чистить картошку, иначе придет повар и засунет плохо почищенное туда, куда не следует. Но учеба давалась Иванову плохо. Осерчавший Ваня кричал: — Идиот! Иди в подвал! Там стоит тормоз, так ты его обними — это твой папа!

Однако потихоньку Иванов кое-чему научился, и они на пару сноровисто работали ножами да переговаривались. Однажды, когда Иванов чистил лук, он вдруг надолго задумался, а потом сообщил: — После армии женюсь только на русской бабе, она белая-белая, как лук, — Фрейд отдыхает.

Пришел старшина проверить работу, а они вели разговор о том, как праздновали их рождение. Иванов сообщил: — Когда я родился, отец зарезал барашка!

— Когда я родился, — доложил старшина: — Отец зарезал кабана!

— А когда родился я, — признался Сидоров: — Мой отец зарезал соседа.

Все загрустили. Но тут пришел повар, порадовался на работу и выделил приз — буханку хлеба и шмат свиного сала. Старшина тотчас нарезал бутербродов, а Ваня принес чайник сладкого чая с кружками. Дружно принялись есть.

— Вах! — вздохнул Иванов: — Когда приду домой, старший брат узнает, что я свинью ел, и зарежет, — но жевать не перестал.

— А твой старший брат служил в армии? — поинтересовался Сидоров.

Иванов кивнул.

— Тогда не печалься, — подхватил старшина: — Значит, он тоже свинину кушал.

— Вах, теперь точно зарежет! За то, что я такое про него узнал!

Еле успокоили солдатика. Старшина забрал всю еду и убыл, а Сидоров попытался развеселить товарища: — Я тебе басню расскажу, слушай. Сидит на ветке один черный вот с таким носом…

— Я что ли?

— Нет, не ты. А внизу бежит такой рыжий с хвостом…

— Я что ли?

— Да не ты! И тот, который рыжий, говорит тому, который с носом…

— Мне что ли?

— Ну, тебе, тебе!

— А что говорит?

— Пошел на хрен, говорит! Затрахал, говорит!!!

Некоторое время чистили картошку молча, Иванов с некоторым недоумением, а Сидоров, подавляя гнев. Наконец, слегка отойдя, Ваня высказался: — Вот смотрю я на тебя, и про себя думаю — чурка!

— Напрасно ты так про себя думаешь, — посочувствовал Иванов.

Вот отбрил так отбрил! И более Ваня с такими приколами не подходил.

Знаете, какую специальность получил Сидоров на службе? Ни за что не догадаетесь. Построил командир роты новобранцев: — Кто имел на гражданке отношение к медицине?

Несмело поднялись две руки. Командир ткнул пальцем в грудь добровольцев: — Ты будешь первым, а ты — вторым! Так, нужен еще третий.

Командир прошел вдоль строя, остановился напротив Сидорова: — Я вижу, ты имел отношение к медицине.

— Ну, да, спал с медсестрой.

— Отлично! Будешь третьим санитаром в санчасти!

Хорошая профессия санитар: в тепле, в чистоте, в койке. Но со старшиной отношения никак не налаживались. Тот еще зверь. Бывало, строит солдат для осмотра и изгаляется:

— Иванов!

— Я!

— Ты говно, Иванов! Посмотри на себя — волосы взъерошены, немытый, вонючий. Фу, как неприлично! А далее кто? Сидоров?

— Я!

— Ты, Сидоров, самое настоящее говно! Сапоги нечищенные, носки драные, на брюках дырка. Смотреть противно! А гляньте на Петрова.

— Я!

— Это же образцово-показательный солдат! Сапоги чистые, выбритый, причесанный, форма без дырок… Но все равно говно! — старшина удрученно качает головой: — Да все вы говно, — командует: — В одну шеренгу становись! Проверка состояния обуви. У солдата не должна быть сношенная обувь. Сношать обувь — извращение! Понятно? Правую ногу вверх!

Все задирают правую ногу, но Иванов, по ошибке, левую. Старшина замечает непорядок: — Кто это там поднял обе ноги?!

Такой вот достался старшина молодым воинам. Он и вечернюю поверку проводил по своему, по-особенному: — Рядовой Иванов!

— Я!

— Головка от… сам знаешь от чего! Рядовой Петров!

— Есть!

— На жопе шерсть! Рядовой Сидоров!

— Так точно!

— У-у, сука… Три наряда вне очереди!

— За что, товарищ старшина?

— За то, что испортил мне вечер поэзии!

Ох, и настоялся Ваня у тумбочки в качестве дневального! Вроде бы почти образцово службу нес, ан нет — старшина все недоволен. Зашел как-то старшина в ротное помещение, которое Сидоров сторожил, осмотрелся — не к чему придраться: дневальный четко отрапортовал, что положено, везде чистота, порядок. Но он не старшина будет, если замечания не сделает: — Дневальный, почему при виде меня нет радости на лице? Чтобы в следующий раз от радости уши прилипали к заднице! Понял?

— Так точно, понял, товарищ старшина! — ответил Сидоров, хотя какая радость, если скулы сводит от ненависти.

Старшина вышел и снова зашел. Сидоров опять четко отрапортовал, но потом кинул на пол шапку, сотворил улыбку до ушей, раскрыл объятия и заорал: — Старшина, твою мать! Как я рад тебя, блин, видеть!

И что? Снова получил по полной. Думаете, старшина нарочно ни за что придирался к солдатику? Просто невзлюбил? Нет, была, была подоплека. Оказывается, фамилия у старшины была Мудрак. А Ваня придумал ему прозвище, которым и называл за глаза. Не тем, что сразу приходит на ум по ассоциации, а более тонким — Хруй. Обидно, да?

Службу старшина начинал в группе советских войск в Германии, но потом его оттуда выперли после интервью с приезжим журналистом. Хватило пары перлов. Сначала Мудрак доверительно сообщил: — Все, вроде, в Германии хорошо, но вот утром проснешься, а в городе немцы!

Потом журналист впрямую спросил: — Правда, что армия делает человека глупым, безразличным, несамостоятельным и агрессивным?

— Не знаю да и знать не хочу! Пойду, спрошу у прапорщика… Или тебе по шее дам.

И очутился старшина в захолустном городке без всяких перспектив в службе. Конечно, тут будешь ко всем придираться. Но даже собственное самолюбие не потешишь — с таким прозвищем. Да еще прикалываются подчиненные.

— Товарищ старшина, — обратился как-то к нему Сидоров: — Сколько вы сможете съесть булочек натощак?

— Булочек пять.

— А вот и неправильно! Натощак вы сможете съесть только одну булочку. Для остальных желудок уже не будет пустым.

— «Какая интересная загадка!», — подумал старшина: — «Пойду, загадаю ее капитану».

Пришел к ротному: — Товарищ капитан, сколько вы сможете съесть булочек натощак?

Подумал капитан, сообщил: — Булочек восемь…

— Эх, жаль! Вот сказали бы «пять», я бы вас так подколол…

Кстати, Сидоров и с командиром роты сталкивался, обретая неприятные последствия.

Брел он как-то с кухни — грязный, мятый, в масляных пятнах. Навстречу попался капитан.

Увидав такого подчиненного, заорал: — Ты что, солдат, своего капитана в хер не ставишь!?

Сидоров, испугавшись, заорал в ответ: — Ставлю, товарищ капитан, ставлю!

И долго не видел своего начальника, пропадая в нарядах да на работах. А встретил на полигоне в ходе учений. Построил командир свою роту, стал вальяжно расхаживать взад вперед и толкать речь на тему — «Я из вас, раздолбаев, сделаю то, что положено», разбавляя крепкими словосочетаниями. Спросил в конце: — Какие есть жалобы?

— Меня вчера комар за член укусил, — подал из строя голос Сидоров: — Три раза кончил, пока чесался!

Солдатикам-то посмеяться хорошо, а у командира роты чуть глаза из орбит не выпали. Пошлепал он губами и еле смог вымолвить: — Рота, бегом на три километра марш…

Немудрено, что тяжело шла служба у Вани. Потому написал он домой — «Нас тут учат убирать снег да чистить картошку. Так что, если враг нападет, мы ему дорогу расчистим и жрать приготовим». И это, кстати, недалеко от истины.

Но что делать, надо служить. Вот Ваня и служил, бурча: — Солдат спит — служба идет; солдат идет — служба идет; но обидно, что солдат бежит, а служба идет; а самое обидное — у солдата стоит, а служба идет!

Последнее состояние действительно требует какого-то разрешения. И вопрос поднялся во время принятия Присяги, когда старшина заявил: — Воин имеет право целовать две вещи: отца-мать во время посещения и Боевое Знамя части!

— А как же девушку в увольнении? — поинтересовался Сидоров.

— Прояви воинскую смекалку. Заверни девушку в знамя и целуй, сколько хочешь!

Да-а, смекалка бы пригодилась, ибо получил Ваня письмо из дома от бывшей любимой девушки, что, мол, встретила другого, а ты верни мою фотографию. Опечалился солдат, но на письмо ответил — собрал все ненужные девичьи фотографии в роте и отослал с припиской — «Дорогая, к сожалению, уже не могу припомнить, кто из них ты. Пожалуйста, забери свое фото, а остальные верни».

После принятия Присяги стали воины готовиться к первому увольнению в город. Ведь выйти из части хотя бы на три часа равносильно получасовой прогулки узника. Кто служил, тот знает. По разному готовились. Иванов мечтал: — Пойду девочек соблазнять. У меня член аж 26 сантиметров!

— Ты лучше говори, что чуть больше четверти метра! — посоветовал ему Сидоров.

— Так это же одно и то же!

— Зато звучит гораздо длиннее!

Подошедший Петров поделился новостью: — Говорят, в городок приехали японочки для обмена опытом. Можно будет поклеиться!

Сидоров отмахнулся: — Не люблю японок — страсти в глазах не видно…

— Вот ты какой сноб? — удивился Иванов: — Пойдем-ка в баню, помоемся на всякий случай.

Старшина как раз построил роту для похода на помывку. И не очень задумываясь скомандовал: — Проверить наличие личного состава, тапок, мыла, мочалок и прочих хуялок!

Конечно, получил в ответ доклад: — Личный состав полностью, тапки, мыло, мочалки в наличии! Хуялок нет!

— Как?! — взвился старшина: — Почему не получили хуялки?! — он бы и на склад побежал ссориться с интендантом, но вовремя одумался, повел роту в баню.

А там один армяшка из старослужащих решил проверить Иванова: — Эй, ты мне нужен для проведения опыта!

— Что за опыт?

— Сейчас проверим, есть ли у тебя сквозной проход между задницей и членом. Тащи стакан с водой. Опустишь туда член, а я вставлю тебе в зад свой. Если пузыри пойдут, значит, есть сквозной проход. Понял? Давай, тащи!

Но Иванов принес не стакан, а тазик с водой. Армянин удивился: — Это зачем?

— Мы поставим опыт немного по-другому, — пояснил Иванов: — Я сейчас сяду в тазик, а ты дунешь мне в член. Если пузыри пойдут, значит, есть проход!

Хотел было армянин поучить молодого кулаками по-стариковски, но появился старшина, а при нем ни к чему затевать свару. Тем более, что рядом с Ивановым недвусмысленно встали Сидоров с Петровым. Одному на троих налезать не захотелось.

Помыться-то помылись, но для выхода в увольнение надо было еще одно препятствие преодолеть — командир роты потребовал, чтобы в личных тумбочках был полный порядок. А для него это значит наличие Устава, разных патриотических брошюр и наклеенного на дверцу герба СССР. У всех так и было приготовлено, но в тумбочке Сидорова хранился разный хлам — грязные носки, майки, кружки, миски, журналы с фотографиями полуодетых женщин, и, как венец, на дверце наклеена картинка совсем голой девицы. Что делать?

Если не будет порядка во всех тумбочках, рота в увольнение не пойдет. Но Сидоров заявил, будто ему некуда идти, и поэтому навести у себя порядок он не желает. Вот сука!

Всем пропадать из-за одного чудака на букву «М»? Не бывать тому! Для чего же дана солдату смекалка?

В общем, отвлекли Сидорова, увели из казармы, а сами навели в его тумбочке полный порядок, как того требует отец-командир, даже красный флажок положили для пущей солидности. Пришел капитан с проверкой, заглянул в тумбочки, остался доволен. И подошел к последнему объекту — заведованию Сидорова. Спросил: — Ну, что у вас в тумбочке?

А Сидоров-то не знал об изменениях, доложил: — Да дерьмо всякое!

Заглянул капитан в тумбочку… Короче, все пошли в увольнение, кроме Сидорова. На что рвался, на то и попался.

Раз не пошел в увольнение, два, но природа-то требует. Как сказал сам Сидоров: — Никогда я не видел таких красивых женщин, как через полгода службы в армии! — и отправился в самовольную отлучку. Да, да, прыгнул через забор!

Добрался до местной дискотеки, но не вошел: во-первых, там свои ребятки могли увидеть, а, во-вторых, внутри был патруль. Познакомился с девушкой при входе, она подышать воздухом вышла. Разговорились, нашли общие интересы. Она оказалась романтичной: — Какие звезды! Какой вечер! Ты слышишь, как трещат цикады?

Он же проявил больше реализма: — Какие цикады, детка? Это ширинка на брюках!

Тут и в ней проснулись реалии: — Ой! Тогда скорее пойдем ко мне.

Только зашли к ней в квартиру, у Вани скрутило живот. Вот беда так беда! И неудобно попроситься в туалет, ведь вроде не за этим приперся. Она пригласила его пройти в спальню, а сама отправилась в ванную. Зашел Ваня в спальню, сил уже нет терпеть, а там на ковре лежала огромная собака, старая, видать, потому что никак на гостя не среагировала, дремала себе тихонько. Он и решил свалить все грехи на животное. Сел, сделал дело да отправился на кухню, где устроился с умным видом.

Пришла девушка в халатике: — Ты чего здесь сидишь? Почему не в спальне?

— Да там большая собака лежит, я ее боюсь.

— А чего ее бояться? Она же плюшевая!

Пришлось разыграть бурную страсть прямо на кухонном столе да побыстрее ретироваться. Вот как иногда подводит казенная пища!

Но дорожку через забор к дискотеке Ваня протоптал и побед одержал немало. Назло длинночленистому Иванову, который недоумевал, откуда у русского парня такой интерес к сексу. На что Сидоров пояснил: — Жили мы бедно, потому что мои родители пили да не работали. Даже еды дома не всегда хватало. С таким трудным детством, если бы я не был мальчиком, у меня бы не было ни одной игрушки!

Конечно, при многочисленных победах были и поражения. Познакомился Ваня с одной красоткой, долго ее уламывал, пока она не сообщила, будто ее родители уехали к родственникам. Вызвался проводить до дома, поднялся в квартиру испить чайку. Она пошла в душ, он отправился в спальню, свет включать не стал, разделся. И тут после чаю сильно забурлило в животе. Прислушался Ваня — вода в душе шумит. Значит, самое время выпустить газы, чтобы не в постели при интиме. Ну, он так и сделал — громко да долго. В общем, победы гром! А потом стал помахивать трусами, чтобы разогнать вонь. Тут вошла девица и включила свет. Вот была картинка! Посреди спальни размахивал трусами голый Ваня, а в кровати сидели бледные от ужаса родители…

К его чести, Ваня учел особенности своего желудка и далее старался встречаться на улице, даже зимой. Освоился. Как и приноровился к службе.

Однажды командир роты купил себе телевизор, поставил коробку в казарме до окончания служебного дня, а стеречь приказал дневальному Сидорову. Тот и стерег. Однако, более коробки никто никогда не видал. Ухватил капитан дневального за грудки, а тот залепетал: — Глаз не смыкал, глядел на коробку! Ничего более не видел, только ее! Один лишь разок моргнул, и — как корова языком слизнула!

Так и не нашли телевизор. Колдовство, наверное? Так же и с яйцами дело было. Стали они со склада пропадать, понемногу, но зато каждую ночь. Никто ничего понять не мог.

И решил полковник поставить в складе пост на ночь. А утром дежуривший рядовой Сидоров доложил невероятную историю: прибежали две крысы; одна легла на спину, другая навалила ей на живот четыре яйца; первая их бережно обхватила лапами, и вторая потащила подругу за хвост в угол склада, в норку. Вот же умные твари!

Вообще, животные — не солдаты, с ними работать труднее. В полк вместо мясной туши прислали живого быка, мол, сами справитесь, если захотите есть. Что делать? Старшина, как истинный сын колхоза, вызвался быка завалить ударом топора в лоб. Тут внес поправку рядовой Петров, выходец из села Кукуева, сообщив капитану, что, если бык не кастрированный, мясо будет плохо пахнуть. Никто не хотел вонючей говядины, но и операцию произвести не представлялось возможным. Сели думать. Долго думали, пока не внес предложение рядовой Сидоров: — Пусть в момент, когда старшина заедет быку топором в лоб, Петров отрежет ему яйца.

Предложение приняли, и поглазеть на зрелище собрался весь полк. Привязали быка, приготовились… Старшина размахнулся, топор слетел с топорища, и бык получил удар по голове палкой. Петров, услышав удар, быстро отрезал то, что полагалось. Бык сначала ничего не понял, затем посмотрел между ног, не обнаружил своего достоинства, яростно заревел, вырвался из пут и бросился на обидчиков. Каждый спасался, как мог!

Пока открыли оружейный склад, пока зарядили автомат, пока охотились за быком, чтоб его застрелить, воинская часть оказалась полностью разгромленной. К счастью, все закончилось без жертв, хотя и с многочисленными взысканиями.

Потом, естественно, приехала комиссия сверху. Повел командир полка кучу генералов на обед, а навстречу попался Сидоров. Топал себе без дела, паразит, непорядок. Полковник подозвал его: — Эй, ты, замудонец, подойди ко мне!

Сидоров четко подошел, вытянулся в струнку, честь отдал, как положено, и прокричал:

— Товарищ полковник, рядовой Замудонец по вашему приказанию прибыл!

Удивились генералы: — Солдатик, у тебя и вправду такая фамилия?

— Никак нет! Но ведь у Чапаева все чапаевцами были…

Еле сдерживаясь от хохота, отправили генералы солдатика восвояси. А тот направился куда шел, прибирать Ленинскую комнату. Туда же старшина привел Иванова с Петровым.

Занялась троица делом, но больно скучное оно, надо как-то развлечься. И поспорил Сидоров с товарищами, будто он так спрячется, что они за 20 минут его не найдут. Отвернулись воины, а когда повернулись, дружка не обнаружили. Но ведь в Ленинской комнате спрятаться негде! Одни стеллажи, картины да маленькая тумбочка, на которой лежит запыленная книга почетных посетителей. И дверь не хлопала, не выходил Сидоров. Однако же нет его! Минут 10 воины обнюхивала углы да заглядывала под картины, но без толку. Затем явился замполит с проверкой хода работ и сразу заорал: — Почему пол не подмели?

Почему на столах мусор?! Почему стены не помыли?!

— Так ведь мыла нет, товарищ майор, — попытался оправдаться Иванов.

— Какого хрена?! Я лично вчера мыло принес! — и сгоряча хряснул ногой по тумбочке.

Дверца открылась. Изнутри на майора смотрел ошалевшими глазами Сидоров, втиснутый в совершенно немыслимой позе. Как он туда забрался, сам потом не смог объяснить.

У майора отвалилась челюсть, в глазах высветилась мысль: — «Парень не выдержал тягот военной службы!», — он еле прошептал: — Вы что там делаете, рядовой?

И Сидоров шепотом ответил: — Я ищу мыло, товарищ майор…

Вот тут у замполита сработала система защиты от нарушений психики. Все же их тренируют в Академиях. Майор аккуратно прикрыл дверцу тумбочки, кивнул солдатикам:

— Работайте, — и убыл.

Но проверка помогла Сидорову наладить отношения с начальством. Срочно понадобилось что-то приварить, чтобы, как говорится, к утру было. Но сварочного аппарата в полку не водилось! Где взять? Полковник приказал командирам рот найти любой ценой. Как?

И вспомнил Сидоров, где он видел в ходе последней самовольной отлучки сварочный аппарат, сокращенно САК. У строителей! Сообщил командиру роты, прихватил верных помощников, Иванова с Петровым, да и увел со стройки искомую технику, благо она на колесах. Привезли САК в часть, за ночь привели в порядок: почистили, покрасили, смазали, перебили номера, поменяли шильдики, натерли обшарпанные колеса смолой, диски замазали серебрянкой, заменили проводку. И к утру запустили агрегат, приварив все, что надо. Командир полка остался доволен, комиссия тоже, а командир роты от радости чуть не на крыльях летал.

Но к обеду в часть прибыла милиция вместе со строителями. Предъявили претензии, мол, ваши люди украли на стройке САК. Командование сразу начало привычно отпираться, но следователь указал, что колесные следы ведут в часть. Командование понурилось, комиссия посуровела, а капитан опустил крылья, поскольку на мелочах прогорели, забыли следы замести в горячке! Пошли смотреть САК. Долго строители его рассматривали да ощупывали, но, наконец, признались, что этот аппарат не их. С тем и убыли. А командование вновь воспряло, и его хорошее настроение добром отразилось на подчиненных. Вот такого бы консенсуса да во всех частях!

Быстро потекли денечки, вот и на второй год служба перевалила. Заматерел Сидоров, сам стал «дедом». У начальства в почете за былые заслуги. Но иногда, в память о шальной молодости, похаживал в самовольные отлучки. Однажды даже попался патрулю. Прапорщик, начальник патруля, раскрыл свою записную книжку: — Кто вы такой?

— Рядовой Сидоров!

— Нет, нет! Со мной такие штучки не пройдут. Как ваши настоящие имя и фамилия?

— Но я действительно Иван Сидоров!

— Вам меня не одурачить! Если назовете себя, отпущу в часть. Итак?

Почесал Ваня затылок и доверительно сообщил: — На самом деле я Федор Михайлович Достоевский.

— Вот это похоже на правду! Почему было сразу не сказать? Я вас записал, отправляйтесь в часть!

И отправился Ваня в часть. Откуда еще не раз ходил в законное увольнение. Однажды пристал к нему Иванов: — Давай в воскресенье съездим к морю! Говорят, там стоят подводные лодки. Очень хочу на них посмотреть. А у тебя вроде земляк там служит? Может, на на лодку пустит? Очень хочу! Знаешь, как дома про это буду рассказывать?

Что ж, разок пропустить дискотеку ради счастья товарища — дело святое. Уволились, попутками добрались до моря, вышли к расположению подводников, проникли через забор на пирсы, нашли нужную лодку, где вахтенным стоял земляк. Ведь и не учат их, но любой советский солдат, как настоящий диверсант, проходит везде, если ему надо туда пройти. В крови у него завет Суворова преодолевать самые непреодолимые Альпы.

Ладно, подошли к черному крутому борту. Сидоров свистнул, земляк показался на рубке, пригласил подняться. Ух, ты! Забрались на рубку, заглянули в люк, что ведет в нутро лодки. Там, внизу, будто тяжело дышит огромное чудище и веет наружу смрадом.

— Если хотите вниз спуститься и по лодке пройтись, — предупредил вахтенный: — Надо разрешение запросить у центрального поста по переговорной трубе.

Надо заметить, что сия труба находилась как раз за спиной матроса, а вот другая труба, похожая, но более толстая и предназначенная для исполнения нужды вахтенными, расположилась на самом видном месте. Иванов подошел, сунул лицо в сей писсуар и запросил:

— Центральный, ответьте!

Вахтенный глянул на солдатика, как на идиота, и, прикалываясь, ответил: — Слушаю.

— Разрешите войти? — попросился Иванов.

Не выдержал вахтенный, рассмеялся: — Снимай штаны и входи!

Вот тут-то и поняли гости, что над ними издеваются. Хорошо, успел тренированный подводник нырнуть в люк. А гости преследовали его по всему кораблю, такая получилась экскурсия. Зато, уже уйдя из армии, друзья могли с чистой совестью рассказывать родным, как они однажды служили на подводной лодке. Вах!

В ходе экскурсии Сидоров как бы пропитался бесстрашием подводников, и стал девок приводить прямо в казарму. Заводил, шептал: — Тихо! Аккуратно проходи, все спят. Да точно все спят! Что я, свою роту не знаю, что ли?

Даже впал в романтизм — начал сочинять стихи для полковой газеты «На страже». Один стишок посвятил военной форме. А как она выглядела в тогда? Гимнастерка с фальшивыми нагрудными карманами да галифе с карманом на заднице. По задумке стиха в этом заднем кармане солдат хранит самое дорогое — комсомольский билет и письма от любимой.

Но получилось несколько иначе: — «Есть в штанах у солдата заветное место, что дороже на свете всего. И когда вспоминает солдат о невесте, он горячую руку кладет на него».

За творческую активность хвалил Сидорова сам замполит. Даже ставил в пример его ответы на политзанятиях. Однажды он попросил Ваню объяснить молодым солдатам, что такое нейтралитет. Тот и выдал: — Нейтралитет — это когда Иванов, Петров и я лежим в одной кровати под одним одеялом. Я лежу в середине, Иванов справа, Петров слева. Оба тянут одеяло каждый на себя, тянут, ругаются. А я молчу, я — нейтралитет.

Даже сам полковник, прослышавший о сексуальных подвигах Сидорова, как-то подозвал его и спросил: — Скажи, сексом заниматься — это удовольствие или работа?

— Это смотря с кем, — ответил воин: — Например, с вашей женой — безусловно работа, а с вашей дочкой — сплошное удовольствие!

И нечего было сказать полковнику. А если нечего сказать, то и спрашивать нечего!

Плохо, что некоторые солдатики из молодых начали брать пример с Сидорова — в самовольную отлучку бегать, только не к девкам, а крепкие напитки попивать. И наглеть при этом! Слишком часто стал обращаться старшина к дежурному по полку: — Только что позвонил рядовой и потребовал продлить ему самовольную отлучку!

А падение дисциплины губительно для любой воинской части. Дошло до того, что в день ВМФ солдатики затеяли потасовку с матросиками! Ясен член, подводники накостыляли «сапогам», и прибыли вояки в родную часть с сильно подпорченными фасадами. Но утром-то построение, осмотр личного состава. Извечно русский вопрос — что делать?

Опытный «дедок» Сидоров посоветовал замазать синяки тональным кремом. Так все дружно и сделали. Только слегка переборщили. Что же увидал похмельный командир роты на утреннем построении? Смутно знакомый старшина с арабской физиономией доложил, будто все в порядке, враг не пройдет, и танки наши быстры, а в строю стояли одни коричневые ребятки, но с типично рязанскими мордами, да еще и ухмылялись. Ужас!

Однако настал день «разбора полетов». Построил полковник родной полк, чтобы зачитать перечень происшествий за декаду. При этом не только голые факты излагал, но и приводил дословные объяснения нарушителей, чем вызывал всеобщий хохот.

— Рядовой Гулько получил перелом челюсти. Объяснил тем, что поскользнулся на куске мыла в бане, — читал полковник.

— Хе-хе-хе, — слышались язвительные смешки из строя: — Знаем мы этот кусок — вон он стоит, в носу ковыряет…

— Ефрейтор Петров получил сотрясение мозга, — продолжал полковник: — Объяснил, что проснулся и потянулся в кабине машины, слегка ударившись головой.

— Ха-ха-ха! — откликнулся строй: — Знаем мы, что это за кабина…

В таком ключе продолжалась развлекуха минут десять. Потом полковник протер очки и выдал: — Девочка пятнадцати лет специально приходила к части для заражения солдат гонореей. Количество пострадавших пока не выявлено.

Стон ужаса пронесся над строем, а полковник, видимо желая добить подчиненных, неумолимо продолжил: — Трое обнаруженных с заболеванием пояснили, что они сначала сомневались, но девочка угостила их самогоном, и они решили, будто она не заразная…

От таких новостей количество нарушений сразу уменьшилось, как и число желающих ходить на дискотеку. Только Сидоров продолжал постоянно посещать сие злачное место. И однажды, возвратившись из увольнения, сказал Иванову: — Ты помнишь ту блондинку, с которой я в баре познакомился?

— Ага, шикарная телка!

— Так вот, она от тебя беременная.

— Как это!?

— А вот так! Ты же сам просил хоть разок ее за тебя поиметь! Получи…

Такой вот стал солдат Сидоров. Мог и за себя постоять и за друга полежать. Но, если на старуху бывает проруха, то и «деды» попадают в беды.

Заступил Ваня в караул, склад с просроченными консервами охранять. Вокруг колючая проволока, прожекторы светят, на плече автомат, к автомату штык прилажен. Еще бы — стратегический запас оберегал! Вот и гулял вокруг склада согласно Уставу. Но до поры. Потому что заранее уговорился с девицей о свидании. И в назначенный час она явилась.

После короткого приветствия парочка решила приступить к действию, ради которого встретилась. Но как? Часовой покинуть пост не может, а девице лезть через проволоку явно не с руки, вернее, не с ноги. Только воина родной советской армии, решившего совокупиться и имеющего такую возможность, даже атомная война не остановит! Ваня поставил девицу в согбенном виде нижней частью к колючке, а сам, благо расстояние между проволоками позволяло, пристроился со своей стороны. И процесс пошел на загляденье!

Но в самый разгар процесса на пост прибыл проверять командир роты с разводящим.

Преодолев вызванное увиденной картинкой изумление, капитан рявкнул нечто матерное. Девица сорвалась с рабочего органа и ударилась в бега, на ходу поправляя одежонку. А Ваня, выдергивая сей орган из глубин женского тела, напоролся на шип. Ох, какая ужасная картина: часовой орет, кровь хлещет, проверяющие в прострации, вдали девка визжит!

Однако пришли в себя, медиков вызвали. И ничего страшного не случилось: кровь остановили, орган заштопали. Хотя у хирурга руки от смеха дрожали, и косметического шва не получилось. Слегка искривилось достоинство. Ну, да не помеха в деле…

Когда через месяц Ваню выписали из лазарета со славой лубочного героя, он прямиком отправился на гауптвахту. Сначала возражал, утверждая, будто Устав не нарушил — не ел, не пил, не курил, не читал и ничего, противоречащего Уставу, не делал. На это командир полка заявил, что Устав категорически запрещает часовому отправлять естественные надобности. И тут нечего было ответить, надобность и впрямь вполне естественная.

Об одном попросил Ваня: — Разрешите взять в камеру гитару.

— Ты, Сидоров, случаем не сбрендил? — удивился полковник.

— Я читал, что Лермонтов на гауптвахте писал стихи и играл на гитаре.

— А мне плевать, что там зэкам в других зонах позволяют! Шагом марш!

Но и под арестом Сидоров начудил. Пришел на гауптвахту дежурный по полку с проверкой, а ему навстречу выбежал часовой.

— Ты куда? — поймал его за рукав дежурный: — Что с тобой?

— Да Сидоров, сука, спросил из камеры: — «Хочешь, такой анекдот расскажу, что обделаешься?», — попытался вырваться часовой.

— И что? — удержал его дежурный.

— И не обманул, сука!

Поэтому начальник гауптвахты выпустил Сидорова раньше срока по амнистии. А куда пристроить старослужащего? Точно не в караул. И усадил командир роты «дедов» за бумажную работу — корректировать личные карточки военнослужащих. Это такой листок, на который записываются все поощрения и взыскания. Обычно начальникам лень заполнять карточки, но нужно. Вот и усадил командир воинов, чтобы хоть что-то записали. А они дали волю фантазии! Себе Сидоров записал «Строгий выговор за невосторженный образ мыслей», «Замечание за плохую погоду во время хозработ» и «Благодарность за просто так». Вот порадуются проверяющие, если когда-нибудь будут эти бумажки читать!

Но завял Сидоров от канцелярщины, загрустил, забыл про дискотеку. И стал полковник замечать, что повел себя Ваня весьма странно: бродил хмурый по части, поднимал каждую бумажку, читал и выбрасывал, бормоча: — Не то.

Через неделю отправили Ваню к психиатру. Тот долго не думал и выписал справку об освобождении от службы. Взял солдат справку, улыбнулся и заявил: — Вот то! — да отправился домой. Кстати, на три месяца раньше срока.

Ехал он в поезде, дремал на верхней полке, а в купе еще находились две женщины и сынок одной из них, акселерат семнадцати лет. Парень постоянно щебетал, как купит себе воинские атрибуты — пилотку, ремень, ботинки, галифе, да каким красавцем станет. Надоело Ване и он свесился с полки: — Не парься! Скоро тебе все это выдадут, и будешь красивым солдатиком. А сейчас не мешай дембелю спать!

Ехал, ехал поезд и остановился на станции, где военный комендант любил задерживать военнослужащих за малейшее нарушение формы одежды. Особо обожал дембелей, которые традиционно украшают одежду разными излишествами. Задерживал, доставлял в комендатуру, а там изгалялся, заставляя выполнять различные невыполнимые работы и требуя привести форму в надлежащий вид. Как следствие, испорченная одежда, опоздание на поезд и отравленная радость от увольнения со службы. Вот такой был комендант.

Ничего не подозревающий Сидоров вышел из вагона подышать воздухом и тут же был задержан комендантом, естественно, за нарушение формы одежды. Но коменданту было скучно измываться над одним солдатиком, ведь время массового увольнения со службы еще не наступило, а он привык иметь дело с большим количеством задержанных. До отправления поезда оставалось минут 40, от комендатуры до станции бегом 10 минут, и решил комендант дать простое задание, хотя тоже невыполнимое. Предложил он Сидорову двумя ведрами наполнить 200-литровую пожарную бочку. Колонка, где можно было взять воду, расположилась в 5 минутах ходьбы, плюс время на заполнение ведер. Короче, никак не успевал солдатик выполнить задание. Но комендант дал слово офицера, что отпустит Ваню, если бочка наполнится.

Взял Сидоров ведра, комендант спокойно сел попить чайку, но через 20 минут солдатик прибыл с докладом о выполнении задания. Отставил комендант недопитый чай, выглянул с недоверием в окно, а там и впрямь вода аж выливалась из бочки, отражая солнечные лучи. Пришлось выполнить слово офицера, отдать документы. С тем Сидоров отправился далее в сторону дома.

А комендант, забыв про чай, уставился на бочку, гадая, как смог солдат ее наполнить, пока не увидал голубя, который перешел бочку вброд, лишь чуть замочив ножки. Такого мата давно не слышали сотрудники комендатуры! Оказалось, находчивый солдат просто перевернул бочку и налил воды на днище. Но из окна сей фокус было невозможно распознать. Дернулся комендант, но вдали послышался гудок отправляющегося поезда.

С той поры бочку врыли в землю, и комендант лично контролировал процесс ее наполнения. Но я верю, что еще найдутся хитрецы, которые опозорят мизантропа.

А Сидоров благополучно доехал до дома и заявил встречающим соседям: — Сходил я в армию, отдал долг Родине и решил более в такие долги не влезать!

И потекла его спокойная гражданская жизнь. Вернулись другие дембеля с разных концов страны. Отпили, отъели их возвращение, все успокоилось. Но иногда вспоминалась им служба. Тогда бабушки на скамеечке делились наблюдениями за внуками.

— Мой служил в ВДВ, — сообщает одна: — Пришел здоровый, мускулистый, выпьет бутылку, разобьет ее об голову — все ему нипочем.

— А мой в спецназе служил, — делится вторая: — Утром с 6 часов пробегает 3 километра, потом 300 раз отжимается и начинает кирпичи руками крушить.

Третья плечами пожимает: — Я даже не знаю, где мой служил… Утром встанет, какую-то тряпку на крыше поднимет, подержит руку у виска, покурит и опять ложится спать. Вечером тряпку снимает…