Меняла

Андрей Снегов, 2001

Какова цена вечности? Насколько скучна жизнь богов? Как становятся вампирами? Может ли Люцифер влюбиться в земную женщину? Легко ли быть императором тысяч миров?Читайте и, возможно, ответы на эти вопросы сформулируют герои моих рассказов!

Меняла

Ежедневная вахта за прилавком с бокалом красного вина в руках — часть моего брачного контракта с вечностью. А символ вечности — это серое небо за стеклянной, от пола до потолка, стеной моей скобяной лавки. Пятьдесят оттенков серого в течение суток и редкие пепельные облака вдали на горизонте — неизменный пейзаж, предстающий перед моим взором уже многие и многие годы. Всю жизнь одно и то же, как будто смотришь не в окно, а на тщательно прорисованные вариации картины, написанные в разных, но одинаково бедных палитрах.

Я вздохнул, прошел в помещение склада и выплеснул в опустевший бокал остатки австралийского шираза. В этот момент над дверью зазвенел серебряный колокольчик.

— Добрый день! — хрипло вымолвил появившийся в лавке странник и снял широкополую шляпу.

Путник был немолод, а поджатые тонкие губы, глубокие морщины и маленькие отекшие глазки за стеклами роговых очков прибавляли его вытянутому лицу угрюмости и старили еще как минимум на десяток лет. Длинное, видавшее виды пальто, висевшее на нем как на вешалке, не скрадывало болезненную худобу, а скорее даже подчеркивало ее.

Гость пригладил свободной рукой обильно тронутые сединой волосы, прижал обрамленную потрепанной бахромой шляпу ко впалой груди и робко направился к прилавку.

Он не представлял для меня ровным счетом никакого интереса, ибо в его маленьких бегающих глазках явственно читались нерешительность и полное отсутствие авантюризма.

— Чего изволите? — нехотя процедил я, неспешно подойдя к прилавку.

Мое лицо с каждым шагом приобретало все более и более кислую мину, выражающую тоску по великим делам, вселенскую скуку и неготовность к общению.

— Я бы хотел получить немного золота, — сказал мужчина прокуренным басом, закашлялся и достал из кармана потертого зеленого пальто стеклянный куб. — У меня есть живой Джулс.

— Живой Джулс? — я без энтузиазма оглядел прозрачный контейнер, в котором застыл ставший от страха фиолетовым жук-хамелеон. — И зачем он мне?

— Говорят, они разумны, — с надеждой произнес странник и, пытаясь скрыть волнение, нервно облизал пересохшие губы.

— Все джулсы, которые побывали в моих руках до этого момента, не выказывали даже намеков на существование мозгов, — уверенно соврал я, взял в руки куб и посмотрел в черные глаза-бусинки.

От моего пристального взгляда жук попятился и стал желто-оранжевым, что означало крайнюю степень обеспокоенности.

— Я дам за него унцию золота, — без всякого интереса произнес я и протянул куб посетителю.

— Унцию золота, всего унцию? — выпалил странник, задыхаясь от удивления и, наконец, сфокусировав взгляд. — Да он стоит в тридцать раз больше!

Я молча пожал плечами и начал внимательно изучать причудливый рисунок многовековых трещин на поверхности каменного прилавка. Горе-энтомолог теребил правый ус и, видимо, что-то подсчитывал в уме, беззвучно шевеля губами. Инспирированная мной театральная пауза грозила стать бесконечной.

— Пять унций, — натужно выдавил посетитель, пригладил свалявшиеся пепельно-серые волосы и надел шляпу, делая вид, что собирается покинуть мою гостеприимную обитель.

— Жук может стоить сколько угодно, но я дам за него унцию, — мой голос и взгляд источали бесконечную усталость и категорическое нежелание торговаться.

— Унцию, всего унцию! — запричитал странник, всплеснув похожими на лапы богомола руками. — В Аркаре ужин с ночлегом стоит вдвое больше!

— Две унции, чтобы вы не умерли от голода, — отрезал я и подвинул куб с теперь уже ярко-красным жуком еще ближе к моему незадачливому визави. — Две унции и точка, при условии, что в следующий раз принесете мне бутылочку аркарского!

— Черт с тобой, забирай! — отчаянно выдохнул терзаемый нуждой путник и с досадой хлопнул правой ладонью о прилавок.

— Получите, — бесстрастно сказал я, нажал клавишу на похожей на древнюю печатную машинку кассе и выложил перед гостем два маленьких мешочка, наполненных золотым песком.

— Ты не меняла, ты — грабитель! — проворчал возмущенный клиент, надел наконец-таки шляпу и, развернувшись ко мне спиной, спешно направился к выходу.

— Рад был помочь! — крикнул я вдогонку и унес джулса в хранилище.

Под кварцевой лампой кожистый панцирь жука приобрел естественный ярко-зеленый цвет, а это говорило о том, что насекомое погрузилось в дремотное спокойствие, которого так остро не хватало мне. Что ж, хотя бы день начался неплохо, подумал я, короед стоит унций двадцать, и нужно успеть его продать, пока не перестанет менять цвета.

Я вернулся в лавку и увидел, что по дороге идет дородный путник, облаченный в пыльные, кое-где проржавевшие рыцарские доспехи. Он брел, что-то бормоча себе под нос и понуро опустив голову. Его разукрашенный золотом меч слишком низко болтался на поясе и со скрежетом волочился по пыли, вычерчивая в ее толще причудливые узоры. Рыцарь остановился, повернул голову в сторону лавки, огладил бороду и, не выходя из сомнамбулического состояния, направился к двери. Когда он вошел, в лавке сразу стало тесно.

— Привет, — буркнул он, окатив меня перегаром и запахом пота. — Не найдется ли у тебя шкуры горного Двалка?

В произнесенной без всякой надежды фразе сплелись отчаяние и безысходность, его вопрос был адресован даже не мне, а самому провидению, ибо лишь оно могло привести к невероятному стечению обстоятельств, позволяющему найти в затрапезной лавке на задворках ойкумены шкуру уже лет сто как вымершего животного.

— Может, и найдется, а что ты предложишь взамен? — я с сомнением оглядел незадачливого вояку и подумал, что тот глуп даже для того, чтобы просто воспринять мои предложения.

— Да все что угодно! — энергично крикнул он и словно ожил: загорелое, в шрамах и боевых отметинах лицо покраснело, и без того широкие ноздри раздулись, а в мутных, как будто выгоревших, зеленых глазах засветился слабый огонек надежды. — Говори!

— Золото! — коротко, с нажимом сказал я. — Много золота!

— Сколько?

— Если учесть, что Двалки в Салликане истреблены, — я медлил, не желая продешевить, — тридцать унций!

— Отлично! — пророкотал рыцарь. — Еще бутылка доброго вина, и договорились! Принцесса выйдет замуж лишь за того, кто убьет для нее Двалка, таково завещание ее сумасшедшего отца. Сумасшедшего, но очень богатого и уже год как покинувшего наш бренный мир!

Рыцарь ухмыльнулся в пыльную бороду, достал из-за пояса увесистый кошель и отсчитал шесть мешочков по пять унций.

Я взял золото, пожал мозолистую руку и пошел за шкурой. Вино для продажи стояло под прилавком, как всегда, наготове. Откровенно говоря, оно было весьма посредственным, но мой клиент явно не причислял себя к когорте ценителей и почитателей прекрасного напитка.

Рыцарь ушел с увесистым свертком в руке, поминутно прикладываясь к подаренной бутылке, а я открыл стеклянную дверь, чтобы проветрить тесное помещение и избавить свое тонкое обоняние от контакта с неприятными запахами.

Стоя на ступеньках крыльца, я с наслаждением вдыхал чистый прохладный воздух и глядел на пыльную дорогу, что вьется вдоль пропасти по узкому перешейку, соединяющему два аспидно-черных горных пика. Оба ее конца пропадали в полукруглых пещерах, похожих на железнодорожные тоннели. Километр пыли и мелких камней между окнами в другие миры. Моя лавка и единственное жилище по совместительству расположилась в том месте, где протоптанная тысячами путников тропа расширяется и образует небольшое плато размером с баскетбольное поле.

Каждый день по дороге проходят несколько человек. Они следуют из одного мира в другой, но почти все заглядывают ко мне в лавку: кто просто поболтать, а кто и провернуть сделку. Я — меняла, торговец, волею судьбы оказавшийся в неказистом пустынном промежутке между мирами. Но я люблю его вечное, пусть и холодное лето, люблю редкие ночные дожди, люблю туманы, в которых тонут островерхие черные пики, люблю вечность, которая всегда будет ассоциироваться именно с этим, похожим на голографический негатив местом.

Я поежился и прошел через лавку в дом, а затем сквозь него на каменный балкон, что хрупким карнизом нависает над бездонной пропастью с противоположной стороны от дороги. Облокотившись на резные каменные перила, я вглядывался в туманную глубину и потягивал терпко-сладкий шираз маленькими глотками. Земное вино здесь стоит целое состояние, но я праздновал день рождения — круглую дату. По земным меркам мне стукнуло три сотни лет. Вечность, оплаченная одиночеством.

Запрокинув голову, я допил кровавые слезы виноградной лозы и выполнил установленный мною самим ритуал: выбросил бокал в пропасть. Вращаясь и разбрасывая сверкающие на солнце рубиновые брызги, он начал стремительно уменьшаться, затем превратился в яркую точку и, наконец, исчез в рваных клочьях серого тумана. Где-то внизу, в бесконечно далекой неизвестности должны лежать осколки двухсот семидесяти трех выброшенных мной сосудов. Именно столько земных лет я живу здесь.

Мои раздумья прервал звон колокольчика над входом, и я вернулся к прилавку. Передо мной стоял пожилой седеющий мужчина в мешковатой брезентовой куртке с кожаным саквояжем в правой руке. Темные очки и широкополая панама цвета хаки делали его похожим на отставного военного, кем он, скорее всего, и являлся, а гладковыбритое загорелое лицо выражало самодостаточность и уверенность в себе. Такие люди редко идут на сомнительные сделки и авантюры.

— Здравствуйте, я частный коммивояжер, предлагаю приобрести экзотические напитки, — заученно и монотонно пробубнил он и поставил потертый саквояж на прилавок.

— Здравствуйте, давайте посмотрим, — ответил я из вежливости, даже не надеясь на сделку.

— Я профессиональный коллекционер пряностей, и вы можете приобрести у меня церст, каммий и даже миакр из Гальперна! — коммивояжер подмигнул и открыл саквояж.

Воздух в тесном помещении лавки наполнился миксом не передаваемых словами ароматов далеких миров. Я закрыл глаза, наклонился над зевом баула и вдохнул полной грудью. Быстрая карусель запахов понесла куда-то, закружила, размазала по хрупким граням реальности, и вдруг все остановилось: в пряном букете присутствовал будоражащий с детства, возбуждающий и манящий аромат. Кофе! Коричневая пачка с красной надписью «Арабика» скромно расположилась среди пакетиков с церстом и пимберрой.

— Сколько стоит вот это? — небрежно, даже не пытаясь скрыть заинтересованность, спросил я и указал на кофе.

— Все по весу, — ответил коммивояжер, правильно оценив мой горящий взгляд, — унция специй за унцию золота.

Я взял кофе, повертел в руках измятый шелестящий пакетик и, обнаружив на нем надпись «100 грамм», отдал три унции. Это было безумно дорого, но могу я позволить себе роскошь выпить чашечку земной арабики в собственный трехвековой юбилей?

— Было приятно иметь дело с коллегой, — заключил пеший купец, дежурно улыбнулся и спрятал мешочки с золотом в одном из десятка карманов своей куртки.

Пожелав хорошей торговли, коммивояжер подмигнул, пожал руку, и, разбудив спящий над дверью колокольчик, вышел прочь.

Закрыв глаза и откинувшись на высокую спинку кресла-качалки, я сидел с чашкой дымящегося кофе в руках и думал о вечности. Она играет в странные игры: за сотни лет в моей памяти стерлись почти все воспоминания о многочисленных путешествиях по разным мирам, остались только Земля, детство, университет в маленьком провинциальном городке, первая девчонка, да бескрайние зеленые леса.

Господи, как я хочу увидеть лес! Хочу побродить по мягкой траве, упасть на теплую землю и глядеть на белые облака в чистом голубом небе, придумывая, на что похожи их очертания. Хочу искупаться в океане. Хочу проснуться в маленьком деревянном домике от пения прилетевших весной птиц. Я хочу домой…

— Хозяин, можно войти?

Я открыл глаза. В дверях стоял молодой симпатичный парень в ярко-зеленой футболке и голубых джинсах, за спиной у него был небольшой черный рюкзак, а на ногах черные же кроссовки.

— Заходи, — ответил я, не сразу осознав, что заговорил по-русски. — Ты с Земли?

— Ага, с нее самой, — ответил парень, бросил рюкзак на пол и привалился спиной к стеклу.

Мое сердце учащенно забилось, интуиция не нашептывала даже, а кричала в полный голос, что у меня появился шанс.

— Ты, как я вижу и слышу, не только землянин, но еще и земляк, — я улыбнулся во все тридцать два зуба и протянул руку. — Меня зовут Андрей, за знакомство выпить не желаешь?

— Антон, — представился парень, крепко пожал мою ладонь, затем расстегнул рюкзак и вытащил глиняный, запечатанный сургучом кувшин. — У тебя штопора не найдется?

— Сейчас отыщется! — с готовностью ответил я, осознавая, что вместо милого сердцу и желудку шираза придется пить инопланетную брагу, которую и вином-то назвать можно лишь с изрядной долей фантазии.

Я закрыл лавку, опустил жалюзи на окнах и провел гостя внутрь моего скромного холостяцкого жилища. В углу на террасе стояли деревянный столик и два стула. Я смахнул накопившуюся за много лет пыль и поставил бокалы на стол.

— Как здесь красиво! — восторженно произнес Антон, стоя у каменной ограды и любуясь черным обсидианом гор на другой стороне пропасти. — По Земле, наверное, не скучаешь?

— Скучал лишь первую сотню лет…

— А сколько же их, сотен, уже миновало? — поинтересовался парень, обернулся ко мне, и облокотившись о каменный парапет, начал внимательно меня рассматривать, надеясь отыскать ответ или явные признаки старения.

— Сегодня мне исполнилось ровно триста лет, — ответил я и грустно посмотрел в его удивленные серые глаза. — Оказался здесь в двадцать семь и с тех пор не покидал лавки.

— Значит, менялы и впрямь бессмертны…

Антон взъерошил копну выгоревших русых волос и подошел к столу. Он сел напротив, взял штопор и начал аккуратно вкручивать его в залитую сургучом пробку.

— Мне двадцать, а я уже три года как перекати-поле по мирам шатаюсь. Устал как собака! — сказал он, кряхтя от напряжения, и вытащил пробку с булькающим звуком.

— Знакомое ощущение, — я усмехнулся и вдохнул запах разливаемого по бокалам вина из Аррукана.

Оно оказалось лучше, чем я ожидал. Мы выпили за знакомство, за родителей, за Землю, потом арруканское закончилось, и я принес бутылочку аркарского, затем еще пару…

— Скажи, а как ты стал менялой, как купил вечную жизнь? — Антон икнул и вопросительно на меня посмотрел.

— Не купил, а обменял, — выпитое вино развязало мне язык, и я говорил то, о чем следовало молчать. — Я покинул Землю в двухтысячном.

— Черт! Я тоже ушел в двухтысячном. И рассказать друг другу нечего, — Антон помолчал. — Парадоксы времени. А учился где?

— В Ростове…

— А я в Москве, — парень хлопнул ладонями по теплому дереву. — Ты здесь торчишь почти три столетия? На что же можно обменять вечную жизнь? Что может быть ценнее бессмертия?

— Свобода! — я с грустью взглянул на мальчишку. — Я отдал свою свободу. Ведь я — раб вечности. Я не могу путешествовать между мирами, не могу даже выйти из лавки, не передав эстафету другому меняле…

— А ты можешь передать эстафету мне? — с робкой надеждой спросил Антон и потер указательными пальцами виски. — Мне не нужна свобода, я устал от блужданий и хочу спокойствия. К тому же я слышал, что у менял припасено немало золотишка…

— Могу, — я не на шутку разволновался и с трудом скрывал предательскую дрожь в пальцах. — Но ты должен знать о самой страшной цене бессмертия — одиночестве.

— А что мне мешает жить с девчонкой, которую я люблю? — Антон непонимающе улыбнулся. — Я оставлю здесь ту первую, что понравится, а потом следующую…

— Есть еще одно «но», — изрек я менторским тоном и заложил ногу за ногу. — Всякий входящий сюда стареет примерно в сто пятьдесят раз быстрее, чем за пределами лавки, и именно этим оплачивается бессмертие менялы. Поэтому посетители не любят задерживаться у нас в гостях.

— Сто пятьдесят, значит, час здесь равен примерно шести суткам снаружи!

Подскочив было, Антон сел и беспечно махнул рукой.

— Неделей больше, неделей меньше! Все равно я не знаю, когда умру! — он задумался. — Значит, тоска и одиночество. А женщины здесь хотя бы иногда появляются?

— Появляются и обычно расплачиваются не золотом! — я грустно рассмеялся. — Только стареют они слишком быстро.

— А я смогу бросить это ремесло и стать простым смертным?

— Сможешь, конечно, если найдешь того, кто согласится стать менялой добровольно, — я криво улыбнулся. — Ты первый за последнюю сотню лет.

— Я согласен! — Антон посмотрел на меня без тени сомнения. — Я согласен потерять свободу, согласен стать узником этого дома, согласен на одиночество. Если получу взамен вечность…

— Ты уверен? — прерывающимся голосом спросил я. — Ты хорошо все обдумал?

— Да! — четко выговорил он. — А ты?

— Не знаю, — пробормотал я и приложился к бокалу.

Меня мучила совесть. Не хотелось обманывать хорошего парня и втягивать его в авантюру, из которой почти невозможно выбраться. Для очистки совести я решил дать ему возможность подумать.

— Когда-то и я зашел в этот дом и сидел за этим самым столом. Я тоже убеждал старика Джейкоба, что хочу его заменить. А он меня отговаривал, как я тебя сейчас. Первые пятьдесят лет пройдут легко. Ты узнаешь много нового, прочтешь тысячи книг, встретишь огромное количество интересных людей, изучишь предметы и знания, накопленные предыдущими менялами. Потом накатит скука, придет пьянство и ощущение, что ты узнал все, сама жизнь станет тягостной обязанностью, ты начнешь грубить посетителям и выжимать из них последние соки. Через сто лет тебе надоест и это. Ты будешь развлекаться, играя на чувствах клиентов. Ты станешь сбивать цену на предлагаемый предмет до унции, а потом отдавать десять только затем, чтобы увидеть в глазах напротив алчный блеск, ты будешь затаскивать в постель всех заходящих в лавку женщин и как можно дольше удерживать в доме, наплевав на их укорачивающуюся с каждой минутой жизнь. Затем ты устанешь и почувствуешь себя ломовой лошадью, которая изо дня в день ходит с завязанными глазами по одному и тому же маршруту, ты начнешь страдать обжорством и тратить огромные деньги на новые и новые деликатесы, ты потеряешь интерес к жизни. На последнем этапе ты превратишься в настоящего, прошедшего все искушения и соблазны менялу. За прилавком появится холодный и расчетливый профессионал. Вот только менялой ты останешься лишь внешне, это станет твоей работой, не более того. Твоим вторым «я» будет другое. Ты станешь торговцем вечностью. Каждого входящего клиента ты начнешь оценивать только по одному признаку: согласится он занять твое место или нет…

Я завершил эмоциональную тираду, подошел к перилам и, опершись на нагретый местным светилом камень, вгляделся в привычный закатный пейзаж. Антон молча встал рядом.

— Ты уже передумал? — то ли с надеждой, то ли с сожалением спросил я.

— Я не меняю принятых решений! — твердо ответил Антон и выбросил опустевший бокал в пропасть.

— Да ты — продолжатель моих традиций! — я рассмеялся и почувствовал себя свободным впервые за сотню лет.

На все про все ушел день и много вина. Я показал Антону лавку, дом и бассейн, сводил в хранилище золота, там было тонн двенадцать, предъявил тысячи томов в подземной библиотеке, провел экскурсию по складу, оставил письменные инструкции по управлению теплицей и геотермальной электростанцией, рассказал, чем кормить кайфующего под кварцем Джулса, и ушел.

Я шагал, не оглядываясь. Черный провал тоннеля манил неизвестностью. Я отправлялся в путешествие, которое больше всего походит на рулетку: погружаясь во тьму, никогда не знаешь, где и когда выйдешь на свет. Но я точно знал другое. Я совершил главную сделку в своей жизни, достиг вершины в карьере менялы — я продал вечность.

А вечность… Зачем она мне? Вечность не стоит ни гроша, вечность — это слишком долго.