И опять Пожарский

Андрей Шопперт, 2021

Генерал-лейтенант в отставке Афанасий Иванович Афанасьев погибает от случайного выстрела охотника в 2017 году, и его сознание переносится в тело тринадцатилетнего сына князя Пожарского Петра в 1617 год. Доживал. А тут молодость. Гормоны. Юношеский максимализм. Огромная неизведанная страна. Первые Романовы, сидящие на краешке трона. Ещё бурлит страна. Надо воевать. Надо развивать экономику. Одному? Нужно искать соратников и помощников. Бог ему в помощь.

Событие одиннадцатое

Янек Заброжский словно во сне находился. Когда он после дуэли с племянником Ходкевича сбежал к московитам, жизнь его почти что и не поменялась. Он так же учил молодёжь сабельному бою, бражничал, только вино из винограда, ароматное и чуть кисловатое, заменилось на вино хлебное, вонючее и бьющее в голову гораздо сильнее, да девок тискал, только весёлые паненки заменились гулящими русскими кабацкими девками, потасканными и вечно пьяными.

Поменялась жизнь десять минут назад. Янек не жалел, что поддался сиюминутному желанию научиться новому, очень эффективному виду боя под названием «казачьи ухватки». Поездка в Нижний Новгород — что ж, оно того стоит, да и от Ходкевича подальше: тот, по слухам, опять подступил к Москве. На привале, когда княжич предложил устроить засаду на татей, пан Заброжский сильно удивился. Он бы пустил впереди повозок все два десятка стрельцов, его, Янека, и слугу Марека, да ещё несколько возчиков переодел бы в стрелецкое платье и смешал со стрельцами. Получился бы отряд в двадцать пять хорошо вооружённых царёвых стрельцов, и разбойники вряд ли напали бы на такой кусачий обоз.

Так нет, боярич решил всё сделать строго наоборот: стрельцов пустить чуть позади обоза, чтобы их и видно не было, а в первые телеги спрятать засаду с мушкетами и самострелами. Хитро, ничего не скажешь. А вот потом пан Заброжский и увидел небывалое. Святой Георгий решил, видно, сам поучаствовать в стычке с татями. Он предстал в образе отрока, сына ненавистного всем полякам князя Пожарского. Янек лежал рядом с ним, скрываясь за бортом возка. Отгремели выстрелы, щёлкнули арбалеты, и вот тут Георгий показал себя во всей красе. Лях был уверен, что княжич оба выстрела из мушкетов и один из арбалета использовал с пользой.

Янек выскочил к набегающим казакам лишь на мгновение позже Петра и видел, как тот легко положил троих. Потом на самого Заброжского насели трое разбойников, и это были не вооружённые смерды. Это были бойцы, волчары, всю жизнь использующие саблю по назначению, а не для того, чтобы курям головы рубить. Янек пал бы в той схватке, ну, в лучшем случае, прихватив с собой двоих. Но вездесущий малец влез в схватку и играючи прикончил ещё двоих. Получалось, что за сто ударов сердца этот хлопец отправил в преисподнюю восемь хорошо подготовленных бойцов. Избави нас, дева Мария, от таких противников. Он бы и ещё десяток положил, но враги кончились.

Враги-то кончились, но началось совсем небывалое. Вместо того чтобы встать на колени и вознести молитву Деве Марии за избавление от татей, отрок стал перебегать, осматривая раненых, и добивать тех, кто, по его мнению, уже не жилец. Пан Заброжский и сам бы так поступил, ведь избавить умирающего от мук — дело праведное, но гораздо позже, и при наличии тех, кому можно это кровавое дело поручить — им и поручил бы. Боярич между тем добил троих тяжелораненых и приступил к лечению тех, кто был ранен легко.

Шляхтич сначала подумал, что он их пытать взялся. Всем известно: для того, чтобы рана не загноилась, её нужно прижечь раскалённым на огне железом и легко перемотать тряпицей. Что же делал княжич? Он долго, не обращая внимания на крики раненого, промывал рану хлебным вином, затем срывал какую-то траву, жевал её и, наложив эту кашицу на рану, туго перематывал заготовленными вчера кусками материи, пропитанными тем же хлебным вином.

Поразмышляв, пан Янек решил, что это, наверное, древний способ лечения ран, известный только князьям Пожарским. Известно, что род этот очень старый и ведёт своё начало от самого легендарного Рюрика, а тот, судя по былинам, знался с волхвами. Любивший узнавать всё новое лях не поленился, подошёл к Петру и стал помогать тому перевязывать раны, а заодно поинтересовался, что за траву прикладывает княжич к ране. Оказалось, обычный подорожник — трава, известная в Польше как бабка. Таких раненых, которым княжич решил оказать помощь, было четверо. Помогая отроку, Янек решил, что выбраны они правильно: раны хоть и глубокие, крови много натекло, но все поверхностные, внутренние органы не задеты, могут и выздороветь.

Закончив с ранеными, пан Заброжский отправился ловить коней, надеясь найти что-нибудь интересное в седельных сумках. А Пожарский теперь уже по-настоящему пошёл пытать пленных. Матка Бозка, что за отроки подрастают в Московии!

Потом был военный совет. Отрок опять собрал всех стрельцов в круг (странная манера!) и рассказал, что узнал от татей при пытке. В десяти верстах на полночь лежит село Мстёра, в нём сейчас тринадцать казаков, четверо из них — в дозорах. Сам атаман Иван Сокол и двое его подручных, скорее всего, бражничают. Ещё пять десятков казаков выступили в поход: тати решили покуситься на святое и разграбить женский монастырь в двух днях пути на восход. Отбыли они два дня назад и вернутся, наверное, не раньше, чем дня через три (день — на разграбление да дня два-три — на обратную дорогу, чай гружёные пойдут).

Пожарский предлагал, как стемнеет, напасть на село, по дороге вырезав дозоры. Пленные покажут, где стоят секреты и где в селе гулеванит атаман с ближниками. Их спящими повязать, убивать нельзя: те под пытками должны показать, где зарыли казну. Потом уже пройтись по селу и прибить оставшихся шестерых станичников, ну или, если повезёт, взять и повязать спящими. С военной точки зрения план был неплох. С другой стороны, он был просто чудовищный: не честная рыцарская схватка, а тихое подкрадывание в ночи, аки тати, и вырезание спящих. Нет, эти русские ни разу не рыцари. С ними нельзя воевать. Никаких законов чести не блюдут.

Оказывается, думал так не только он, пан Янек, но и ещё несколько стрельцов.

— То есть вы хотите помереть, сражаясь не с врагами отечества ляхами и шведами, а глупо погибнуть в стычке с татями, аки пьяницы в кабаке? — зыркнул на них отрок, и возражающие потупились.

Вопрос покоробил пана Заброжского: живя больше года среди московитов в спокойном Владимире, он уже стал забывать, что война идёт вовсю, поляки зорят пограничные городки, несколько раз уже королевич Владислав подходил к самой Москве, и сейчас он пробивается к ней снова. Он ещё не считал русских своими. Если вот этот отрок с сотней стрельцов попроворнее вмешается в затянувшуюся на десятилетие свару, поляки быстро закончатся. Спаси их, Матка Бозка.

Через полчаса обоз уже сворачивал на дорогу, ведущую к селу Мстёра. Пленных связали (вездесущий княжонок сам всех проверил и двоих перевязал понадёжнее), положили на телеги, раненых тоже связали, а ведь могли бы и заставить поклясться честью, что не убегут. Он бы, как шляхтич, так и поступил.

За обозом теперь шёл целый табун коней: два десятка пристяжных стрельцов и девять казацких. Пан Янек видел, как княжичу передавали монеты, найденные у татей, целый мешочек получился, не меньше двухсот рублёв. Вот это добыча! Как только Пожарский её делить будет? Пока тот молчал.

Рядом с княжичем на своём коньке ехал один из татей со связанными руками, он должен будет за версту до секрета предупредить отрока. Смотрелся казак на мелкой степной кобылке рядом с бояричем, восседавшем на дестриэ, откровенно смешно. Шляхтич почувствовал гордость за польских великанов, будто сам их выращивал.