Женская доля

Анна Медь (2025)

Сборник рассказов о сильных и хрупких женщинах, которым пришлось бороться за право жить или быть счастливыми

Хоть бы крошечку хлеба

— Матушка, так голодно, живот будто зверь грызет! Хоть бы крошечку хлеба на язык положить, — старший сын заходился в плаче на ледяном полу.

У Аграфены от его крика внутри все переворачивалось, но она молчала, даже не пыталась утешить сыночка. Как тут успокоишь, когда уже пятый день сидят они голодом. Последние угощения от жалостливых соседей съедены, а больше кормить и нечем детей.

Два месяца назад занялся пожар из-за засухи и багровым, огненным языком в один миг слизал их избу, сарай с запасами на зиму, хлев со скотиной. Муж Аграфены попытался спасти хоть какое-то добро из пламени, да там и сгинул, придавило его прогоревшей балкой до смерти.

В ту страшную ночь стала Аграфена вдовой с тремя детишками на руках мала малым меньше и погорелицей без дома и хозяйства. Из всей животины спаслась лишь коза, которая каким-то чудом выскочила наружу через полыхающий огонь.

Правда, и ее кормить тоже было нечем. Теперь коза лишь изводила несчастную женщину безудержным блеянием под плач детей в крошечной, холодной баньке, где ютилась семья после пожара.

Поэтому следующим утром накинула погорелица на шею козочке веревку и повела на базар. Решила она продать свое единственное богатство. Может, хоть так получится купить запасов, чтобы пережить предстоящую зиму.

Страшно ей было идти одной в людное, торговое место, ведь не знала крестьянка ни счета, ни письма. До этого на базаре бывала только с мужем, который и занимался всеми денежными делами.

Но на все она была готова, лишь бы прокормить ребятишек.

***

Базарный шум оглушил ее своим многоголосьем, совсем растерялась Аграфена. Встала как вкопанная, не понимая, как ей найти покупателя на свой товар.

Вдруг кто-то подхватил крестьянку под локоть, потянул в сторону. Смуглая женщина в странной темной одежде засыпала ее торопливой речью, заворожила взмахами быстрых рук.

Аграфена сама не поняла, как веревка с козой перекочевала к незнакомке, ей же в обмен лег в ладонь легонький мешочек, позвякивающий деньгами.

С ним кинулась несчастная женщина к ближайшему прилавку, высыпала монетки в подол торговке:

— Хлеба дай. Крупы и муки припаса побольше!

Та в ответ фыркнула насмешливо, сунула Аграфене два калача:

— Удумала припасов за гроши, вот держи.

Та залепетала в ответ:

— Чего так мало-то? Я же козу продала, мне муки надо два куля на зиму!

Торговка вдруг проворно припрятала монетки и тут же оттолкнула оторопевшую крестьянку от прилавка с силой:

— Иди уже, блаженная. Видела я, как ты козу продала за полкопейки цыганке. Будет тебе наука, не лезь на базар, коли ума к торговле нет.

При виде пышного бока калача у Аграфены закружилась голова. Она и не помнила, когда ела последний раз, все крохи отдавала ребятишкам. Оголодавшая женщина не выдержала и вцепилась в сдобу, откусывая жадно огромные куски.

А когда в три укуса проглотила его, пришла в себя и отчаянно разрыдалась, ей наконец стали понятны слова торговки.

Последнее богатство она сменяла на жалкий калач! Не выжить им всем этой зимой… Будут долго и страшно умирать от голода ее дети, а потом и она сама.

Ужас накатил на несчастную женщину предчувствия, что смерть впилась в нее своими ледяными лапами и теперь уже не отпустит. Завыла Аграфена в голос, как плакала по мужу-покойнику, и поплелась обратно с базара к ледяной баньке и измученным голодом малышам.

Там калач мгновенно исчез в трех ртах, и ручонки потянулись к матери за новым. Но накормить детей Аграфене было нечем.

Ночью, когда наревелись они до устатку, она подскочила, словно от толчка. Надо идти на мельницу к Бирюку! Взять взаймы мешок муки, следующим летом вернет сторицей.

Сразу же кинулась исполнять она задуманное. Однако у здания мельницы, что чернело рядом с плавным потом реки, оробела Аграфена.

Что если прогонит ее мельник, ничего не дав? Недаром же его в деревне прозвали Бирюком за угрюмый безлюдный нрав и пугающую внешность. Ростом он выше любого мужика в деревне, в плечах косая сажень, а лица не рассмотреть из-под шапки волос и густой бороды, вечно припорошенной мучной порошей.

Потопталась Аграфена у двери, но так и не решилась постучать. Робко тронула дверку пристроя и ахнула, там лежало невиданное богатство — под самый потолок высились десятки мешков муки.

Позабыв обо всем на свете, подхватила крестьянка мешок, взвалила на плечи и засеменила неловко, пригибаясь от непосильной тяжести.

— А ну, стой, ворюга, бросай добро мое! Или худо будет!

Окрик хозяина мельницы ударил словно кнутом. В ужасе заметалась Аграфена, стыд-то какой, на воровстве быть пойманной! Сошлют в острог за такое и плетей зададут! Муку отнимут! Ждет ее детей голодная погибель!

Позади тяжело топал Бирюк, выкрикивая ругательства. Уже показалась его высокая фигура с тяжелым батогом в руках — вот-вот нагонит!

В панике не зная, как укрыться от Бирюка, кинулась Аграфена в ледяную осеннюю воду. Уцепилась одной рукой за большую корягу, а второй попыталась отгрести подальше от берега, чтобы в темной воде не приметил ее разгневанный мельник.

Однако не подумала она о мешке на плечах, а он, как тяжелый камень, тут же вдавил женщину в ледяную воду. Добыча соскользнула, и крестьянка вцепилась в него руками и ногами, отчаянно пытаясь удержать груз. Это спасение от голодных тягот!

Но мука, которая должна была спасти ее детей, потащила смертельным камнем женщину на дно. Захлебнувшись под толщей воды, Аграфена задергалась в мучительных попытках выплыть, вот только не хватало сил в истощенном лишениями теле.

Грудь обожгло огнем от нехватки воздуха, а глаза застлала чернота — пришел ей конец! Как вдруг сильная рука подхватила ее и потянула вверх из воды, все выше и выше, пока она не смогла жадно вдохнуть воздух.

Бирюк вытащил Аграфену из воды и поволок обратно к мельнице. У несчастной крестьянки не было сил даже слова против сказать.

Она скулила от ужаса в ожидании расплаты за воровство. Что с ней он сделает сейчас? Пришибет одним ударом или скликает всю деревню, чтобы судить за воровство?

Но все также руками и ногами цепко держала она мешок, хоть после воды мука внутри превратилась в густую жижу. Мельник швырнул ее одним махом на телегу и пробурчал:

— Отдай мешок, отпущу без наказания.

Аграфена едва могла говорить от судорог из-за холода, что прилип мокрым платьем к телу. И все-таки выдавила осиплым голосом, еще теснее прижимая размокший куль:

— Не отдам! Это кровинушкам моим. От голоду умирают они! Грех взяла на себя ради них. Как хочешь бей, наказывай, а мучицу не отдам!

Бирюк принялся запрягать лошадь, зло ворча на упрямую крестьянку:

— Ну тогда в острог свезу тебя за этот мешок! Уж там тебя научат добро чужое брать! Три шкуры спустят плетьми, а потом в кандалы закуют!

От его слов затряслась Аграфена в горьких рыданиях. Что же натворила она! Хотела детишек от голодной смерти спасти, а вместо этого единственную козу за гроши отдала да воровством себя замарала.

Поникла она на дне телеги, сжалась в комочек и смирились со своей страшной судьбой. Все, кончилась жизнь ее пропащая, сама виновата…

Когда телега проезжала мимо черных руин сгоревшей избы, Аграфена взмолилась:

— Дозволь с детками попрощаться!

Лошадь вдруг остановилась у угольных останков ворот, и крестьянка, не веря в происходящее, кинулась в баню. Дети ее не спали, будто собачата ждали покорно у двери возвращения матери. При виде еды они кинулись соскребать ладошками белесые потеки с пухлых боков мешка и есть вволю сытную жижу.

Аграфена же торопливо принялась старшей давать последние наставления:

— Тяни припасы, тюрю пожиже заводи. Сразу много не давай им, чтобы животы не скрутило. А утром к старосте идите за помощью.

— Матушка, а ты куда? Зачем к старосте? Не отдавай нас в приют! — заголосили хором дети.

Аграфена молчала в ответ, только гладила на прощанье их мягкие волосики и худенькие спинки. Вот и все, что она может на прощанье, — подарить последнюю материнскую ласку да накормить ворованным угощением.

Вдруг скрипнула дверь за спиной, и женщина вздрогнула — Бирюк явился за ней! Не терпится ему в острог свезти и посмотреть, как ее плеткой мучать будут.

Неожиданно крошечная банька подпрыгнула от удара. С шумом мельник свалил сухой и цельный мешок с мукой рядом с печкой. На удивленный взгляд Аграфены буркнул:

— Ну что встала, заводи опару. Ребятишки от голода плачут, а ты стоишь!

Кинулась крестьянка к кадке, руки ловко принялись за привычную работу — замесили тугое, сытное тесто. Бирюк тем временем возился с печкой, шевелил что-то, поддувал, пока не заставил огонек превратиться в жаркое пламя.

Когда заснули крепко сытые детки вповалку на лавке, а они с Бирюком сидели рядышком у горячей печки, Аграфена решилась спросить:

— Ты почему меня простил, в острог не свез? Еще и муки подарил.

Из густых прядей блеснул на женщин укоризненный взгляд:

— Не собирался я тебя наказывать. Слышал я о твоей беде, знаю, что трех детишек одна тянешь. То я так, стращал тебя за упрямство. Ни в какую не отпускала мешок этот, еле тебя с ним из реки вытащил. Какой тут острог, не от хорошей жизни красть ты пошла! Вот и довез тебя до дому, муки нормальной дал с запасом, нечего вам с голоду загибаться.

С удивлением Аграфена впервые рассмотрела мельника вблизи. Женщина вдруг поняла, что он нестрашный, под густой шапкой волос скрывались добрые глаза, а в бороде пряталась ласковая улыбка.

И она не удержалась — в ответ улыбнулась. На душе стало наконец покойно, а телу до того тепло и сытно, что не заметила женщина, как склонила голову на крепкое плечо Бирюка и задремала сладко и крепко впервые за много дней.

Через год Бирюк женился на Аграфене, сделав ее из нищей вдовы зажиточной женой мельника. Детей ее он принял как родных и только радовался, что жена оказалась плодовитой, подарила ему еще пятерых наследников.

Больше никогда эта семья не знала нужды и голода. Аграфена стала уважаемой крестьянкой в округе, с тех пор сама ездит на базар, никогда не позволяя больше обманывать себя торговцам и проходимцам.

О своем голодном воровстве женщина не забыла, сколько тогда ей пришлось вынести страданий. Потому всегда помогала нуждающимся, одаривала их мешком муки, не требуя взамен никакой платы.