Крылья над Кальдорой

Анна Флин (2024)

Элин Нордергард, дочь казнённых диверсантов, живёт в Империи, где её народ считается низшим. После десяти лет в лагере перевоспитания она возвращается в мрачный город Кальдора, чтобы начать новую жизнь. Но судьба втягивает её в борьбу: подполье, диверсии, допросы Чёрных Стражей… И встреча с командиром Адрианом Эрлингом — человеком, который либо станет её концом, либо изменит всё. «Крылья над Кальдорой» — история о том, как из пепла поднимаются крылья.

Глава 2: На грани

Гудок разрывает тишину едва зарождающегося утра. Он не позволяет спать дольше, чем разрешает Империя. Гудок всегда громче и резче, чем мне бы хотелось, и каждый раз я ненавижу его ещё чуть больше.

Сажусь на кровати, пытаясь сосредоточиться. Воздух в комнате холодный, окна покрыты тонким слоем инея, несмотря на то, что отопление должно было работать. Мои ноги касаются холодного пола, и я вздрагиваю.

Ощущение тяжёлого, неприятного сна всё ещё висит в голове, но времени нет. Гетто просыпается рано — иначе рискуешь быть поздно на смене.

На столе лежит кусок лепёшки, которую я оставила со вчерашнего вечера. Она чёрствая, но другого выбора нет. Сгрызаю её, запивая несколькими глотками холодной воды из жестяной кружки.

Мои движения механические, как у машины. Натянуть куртку, приколоть серую нашивку пустышки на рукав, зашнуровать грубые ботинки. Всё это давно стало частью ритуала, который я выполняю, не задумываясь.

Когда выхожу из комнаты, на лестнице уже слышен топот десятков ног. Кайра открывает дверь своей комнаты почти одновременно со мной. Она выглядит более собранной: волосы завязаны в тугой пучок, на куртке нашивка виталиса.

— Доброе утро, — говорит она.

Я киваю в ответ. Мы обе знаем, что утро не доброе.

— Сегодня у меня первая смена, — продолжает Кайра. — Интересно, как это — работать с солдатами, которые тебя ненавидят.

Слова звучат почти насмешливо, но я вижу в её глазах беспокойство.

— Будь осторожна, — тихо говорю я.

Она кивает и слегка улыбается.

Мы спускаемся вместе, выходя на серые улицы. Гетто оживает: из дверей выходят мужчины и женщины с нашивками на одежде, лица их угрюмы и измождены. Мы все двигаемся в одном направлении, словно стадо, которое знают по именам только надсмотрщики.

На углу у стены кто-то кричит. Поворачиваю голову и вижу молодого парня, которого один из Инквизитов тянет за шиворот. Парень слишком юн, чтобы выглядеть угрожающим, но этого недостаточно, чтобы спасти его.

— Забыл приколоть свою нашивку, — зло шипит Инквизит, поднимая его так, будто тот ничего не весит.

Я отворачиваюсь, сжимая кулаки. Ты не можешь остановиться. Ты не можешь помочь.

— Пошли, — говорит Кайра, хватая меня за локоть.

Киваю, и мы продолжаем идти, стараясь не привлекать внимания.

Когда я подхожу к заводским воротам, всё кажется точной копией вчерашнего дня. Очередь, ленивый взгляд охранника, короткий кивок, позволяющий пройти.

Моя смена начинается с того же конвейера. Магические ядра, корпуса двигателей, запах гари и масла. Вчерашняя боль в руках возвращается с первой минуты.

Но сегодня я замечаю кое-что новое. Надсмотрщик на платформе смотрит на меня дольше, чем обычно. Его глаза узкие, пристальные. Делаю вид, что не замечаю, но внутри всё холодеет.

Почему он смотрит на меня?

Через пару часов, когда моя усталость достигает пика, слышится громкий стук металла. Это происходит где-то в другом конце цеха.

Надсмотрщики вскрикивают, и я замечаю, как они спешат туда. Один из них кричит:

— Кто это сделал?

Словно по сигналу, головы дартлогийцев опускаются ниже. Никто не двигается. Никто не отвечает.

— Говорите, или я остановлю весь конвейер! — кричит другой.

Я чувствую, как вокруг воздух становится напряжённым. Мы все знаем, что это значит: если никто не признается, они накажут всех.

— Вы все — животные! — орёт один из надсмотрщиков, шагнув в толпу. — И мы будем вас дрессировать!

Кайра была права. Они боятся нас. Боятся, потому что мы умеем молчать.

Поднимаю голову, смотрю на своих «коллег» и вижу, как кто-то дрожит от страха. Я закрываю глаза, сжимая губы. Гул машин стихает, словно весь цех затаил дыхание. Шаги надсмотрщиков эхом отдаются в металлическом пространстве, приближаясь к источнику шума.

— Кто это сделал? — голос звучит холодно, будто наледь, покрывающая зимой улицы гетто.

Я смотрю на конвейер перед собой, стараясь сосредоточиться на своих движениях. Поворачиваю корпус двигателя, вставляю магическое ядро, защёлкиваю. Руки слегка дрожат, но я продолжаю, делая вид, что ничего не происходит.

Надсмотрщики перемещаются дальше, выкрикивая угрозы.

— Кто это сделал? — повторяет один из них, его голос режет воздух, как лезвие.

Я сжимаю губы, стараясь не поднимать глаз. Внутри всё холодеет, но руки продолжают работать. Поворачиваю корпус двигателя, вставляю магическое ядро, защёлкиваю. Повторяю снова и снова, будто это поможет спрятаться.

Надсмотрщики медленно обходят ряды рабочих. Их взгляды ищут жертву, и каждый из нас знает, что будет, если никто не признается.

— Вы думаете, мы будем ждать? — говорит другой, молодой, с резким акцентом Империи. Его сапоги громко стучат по металлическому полу. — Мы можем остановить весь конвейер и наказать каждого из вас.

Тишина становится почти осязаемой.

И вдруг кто-то делает шаг вперёд. Это молодой парень, худой, с глубокими синяками под глазами. Я не знаю его имени, но вижу, как его плечи слегка дрожат.

— Это я, — тихо говорит он.

Его голос звучит настолько глухо, что на секунду я думаю, услышали ли его надсмотрщики. Но они услышали.

— Что ты сказал? — надсмотрщик резко оборачивается.

Парень смотрит прямо на него, и в его глазах нет ничего, кроме обречённости.

— Это я, — повторяет он громче. — Я случайно задел корпус, и он упал.

На лице надсмотрщика появляется жестокая улыбка.

— Случайно? — его голос полон яда. Он поворачивается к остальным. — Вы слышали? Случайно.

Никто не отвечает. Мы все замираем, словно каменные статуи.

— Ты думаешь, мы поверим? — надсмотрщик шагает ближе к парню, его дубинка блестит в свете ламп. — Думаешь, мы настолько глупы?

Он бьёт парня дубинкой в живот, и тот падает на колени, хватая воздух.

— Случайно! — кричит надсмотрщик, ударяя его снова, на этот раз по спине.

Парень падает лицом вниз, но его руки цепляются за пол, пытаясь подняться.

— Встань! — орёт другой надсмотрщик. — Ты думал, что это закончится словами?

Они начинают бить его на глазах у всех. Каждый удар эхом отдаётся в моих ушах. Дубинки опускаются на его тело снова и снова. Кровь появляется на полу, пропитывая грязь.

Сжимаю зубы, руки сжаты в кулаки, но я ничего не могу сделать.

Когда надсмотрщики, наконец, останавливаются, парень лежит без движения. Его тело дёргается, как сломанная кукла.

— Отправьте его в изолятор, — приказывает старший надсмотрщик. — Пусть гниёт там, пока не научится работать.

Двое рабочих подходят, чтобы поднять его. Я вижу, как их руки дрожат, пока они тянут его прочь, оставляя кровавый след на полу.

Надсмотрщик поворачивается к нам.

— Это будет с каждым из вас, если вы решите играть с нами. Вы не забыли, кто здесь хозяева?

Его взгляд скользит по нашим лицам, задерживается на мне на долю секунды, и я быстро опускаю глаза.

Машины снова запускаются, шум конвейеров заполняет цех, но в этот раз он кажется ещё громче.

***

Смена закончилась. Гудок вновь прокричал, и машины остановились. Но в этот раз облегчения не было.

Каждый шаг даётся с трудом. Ноги будто налиты свинцом, руки дрожат, а воздуха не хватает, словно его стало меньше. Я выхожу за ворота завода вместе с другими, но даже идти прямо кажется невозможным.

Мир вокруг расплывается. Серые улицы гетто дрожат перед глазами, и я чувствую, как тяжесть смены опускается на мои плечи.

Я не помню, как оказываюсь на углу, опираясь на стену. Касаюсь её рукой, пытаясь удержать равновесие. Холод кирпичей ощущается сквозь кожу.

Кто-то рядом шепчет:

— Ты в порядке?

Не отвечаю. Наклоняюсь, упираясь руками в колени, пытаюсь выровнять дыхание. Живот сводит от голода, ноги подкашиваются.

Голос становится ближе:

— Эй, держись. Тут нельзя падать.

Медленно поднимаю голову и вижу женщину. Лицо мне знакомо — она работала на другом конце этажа. Её тёмные волосы убраны в хвост, под глазами тени, но она выглядит чуть более живой, чем я сейчас.

— Имя? — спрашивает она.

— Элин.

Она помогает мне выпрямиться. Мы начинаем идти вместе, медленно, будто две тени. Вокруг другие дартлогийцы молча идут домой, их шаги сливаются в общий шорох.

Женщина идёт рядом, её шаги размеренные, но напряжённые. Замечаю, как она быстро оглядывается, будто проверяет, не слушает ли нас кто-то.

— Это была Селена, — тихо говорит она.

Поворачиваю к ней голову, не сразу понимая, о чём она.

— Кто?

— Селена. Она сломала один из генераторов. Специально.

Мои брови поднимаются. В голове пульсирует от усталости, но слова заставляют встрепенуться.

— Специально? — повторяю я.

Она кивает. Её лицо остаётся спокойным, но я вижу, как уголки её губ дрожат.

— Это первый шаг, — шепчет она. — Они говорят, что если мы будем действовать изнутри, то начнём ослаблять их систему.

Замедляю шаги, смотрю на неё внимательнее.

— Они? — спрашиваю, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Женщина бросает быстрый взгляд на улицу, затем на меня, будто взвешивая, стоит ли продолжать.

— Подполье, — говорит она наконец, её голос едва слышен.

У меня перехватывает дыхание. Слово звучит громко даже в шёпоте.

Подполье.

— Они есть? — спрашиваю я, не в силах скрыть удивление.

— Были всегда, — отвечает она, на этот раз немного увереннее. — Просто теперь они становятся сильнее.

Мысли начинают путаться. Всё, что я знала о жизни в гетто, о страхе и подчинении, вдруг начинает трещать по швам.

Мы останавливаемся.

— Почему ты говоришь мне это? — спрашиваю я.

Она смотрит на меня. Её взгляд глубокий, усталый, но в нём есть искра.

— Потому что я вижу, что ты ещё не сломалась.

Мы прощаемся у следующего поворота. Её фигура растворяется в толпе, а я остаюсь стоять, опираясь на стену.

В голове всё ещё гудит от усталости, но слова женщины звучат громче, чем звон в ушах. Подполье. Те, кто сражается. Те, кто не согнулся.

Впервые за долгое время чувствую нечто, напоминающее надежду.

Но вместе с этим приходит и страх.

Улицы гетто встречают меня своим привычным запахом. Смесь гари, магического топлива, сырости и пота висит в воздухе, словно это часть этого места. Узкие дороги покрыты слоем грязи, который никогда не исчезает, даже после дождя.

Иду медленно, ноги подкашиваются от усталости. Стены домов, покрытые трещинами и грязью, тянутся вдоль улиц. Мимо проходят другие дартлогийцы, молчаливые, с угрюмыми лицами, как тени.

Каждый шаг отдаётся болью в ногах. Я чувствую, как лёгкие горят, будто вдыхаю огонь, а не воздух. Внутри всё ещё звучат слова женщины, с которой я говорила.

Подполье.

Эти мысли подгоняют меня вперёд, даже когда тело умоляет остановиться. Как их найти? Как выйти на тех, кто сражается?

Когда я наконец подхожу к нашему дому, его вид кажется ещё более жалким, чем утром. Тёмные окна напоминают пустые глазницы, облупившаяся краска на стенах свернулась, словно обугленная кожа.

Я вхожу в здание и начинаю подниматься по лестнице. Деревянные ступени скрипят под моим весом, а воздух в коридоре тяжёлый, пропитанный запахом плесени и сырости.

Комната номер 12 встречает меня холодом. Захлопываю за собой дверь и почти падаю на кровать. Лежу, глядя в потолок. Свеча на столе дрожит слабым огоньком, тёплый свет отбрасывает танцующие тени на стены.

Как их найти?

Подполье. Женщина сказала, что они существуют. Что они борются. Но как выйти на них? В гетто каждый день идёт борьба за выживание, но никто не говорит о сопротивлении. Слишком опасно. Одного слова может быть достаточно, чтобы исчезнуть.

Я чувствую, как в груди разгорается огонь. Желание быть частью этой борьбы перекрывает усталость, заменяя её тревожным возбуждением.

Но как?

Тяжёлые шаги в коридоре вырывают из мыслей. Они звучат иначе, чем обычно: резкие, неуверенные, будто человек волочит ноги.

Подхожу к двери и открываю её.

Кайра стоит в коридоре, опираясь на стену. Её лицо скрыто тенью, но я вижу, как она дышит прерывисто, словно только что поднялась на сотый этаж.

— Кайра? — зову я.

Она поворачивается, и тусклый свет лампы в коридоре освещает её лицо.

Замираю.

Под левым глазом расползается огромный кровоподтёк, губа разбита, из уголка рта медленно стекает капля крови. Её волосы растрёпаны, а на щеке видны следы грязи, будто кто-то ударил её, заставив упасть.

— Что с тобой случилось? — спрашиваю, подбегая к ней.

Она не отвечает, только мотает головой. Обхватываю её плечо и помогаю дойти до комнаты.

Её комната такая же, как моя: голые стены, узкая кровать, стол с парой свечей. Но в отличие от моей, здесь на столе лежат бинты и маленькие бутылочки с зелёной жидкостью, которыми Кайра пользуется для лечения.

Усаживаю подругу на кровать, потом достаю со стола бинты и мокрую тряпку.

— Кто это сделал? — спрашиваю, осторожно протирая её лицо.

Кайра морщится, но терпит. Глаза пустые, уставшие.

— Солдаты, — шепчет она наконец.

Мои пальцы замирают.

— Им не понравилось, что я дартлогийка, — продолжает она, с трудом подбирая слова. — Один из них сказал, что предпочёл бы умереть, чем позволить «грязной дикарке» его лечить.

Гнев вспыхивает внутри меня.

— Они… Они просто избили тебя?

Кайра горько усмехается.

— Сначала просто кричали. Потом один из них ударил. Другие решили, что это хорошая идея.

Смотрю на её лицо, и сердце сжимается.

— Ты должна была сказать кому-то… пожаловаться…

Она качает головой.

— Элин, кому? — её голос звучит горько. — Империи наплевать. Им всё равно, умрём ли мы на их работе или от их рук.

Опускаю тряпку и кладу на стол. Мои пальцы липкие от крови, а на бинтах уже проступили первые пятна.

— Империи наплевать, — повторяет Кайра. Её голос дрожит, но не от страха, а от усталости. Она смотрит куда-то сквозь меня, словно пытается отгородиться от всего, что произошло.

Её одежда мокрая и грязная. На рукаве куртки нашивка виталиса, потемневшая от грязи и крови. Швы на куртке разошлись, а на локтях виднеются дыры, которые Кайра пыталась зашить нитками.

— Сними это, — говорю я, кивая на её куртку. — Я посмотрю, что с плечом.

Кайра медленно расстёгивает пуговицы. Руки девушки дрожат, и я помогаю ей снять куртку. Под ней простая серая рубашка с выцветшими пятнами пота на воротнике. На плече вижу кровоподтёк, который уже начал расползаться, переходя в багрово-синий оттенок.

— Больно? — спрашиваю, касаясь его пальцами.

Кайра морщится, но кивает.

— Ничего, привыкну.

Молча перевязываю её плечо. Воздух вокруг кажется густым, тяжёлым от запаха крови, сырости и слабого аромата зелёной жидкости, которой она лечит других.

Когда я заканчиваю, Кайра прислоняется к стене. Её лицо всё ещё напряжено, но она выглядит немного спокойнее.

— Это не просто ненависть, Элин, — тихо говорит она, глядя на свечу. — Они боятся нас.

Смотрю на неё, не понимая.

— Боятся? Ты серьёзно? Они сильнее нас. У них всё: оружие, магия, власть.

Кайра качает головой.

— Боятся, потому что знают, что мы ненавидим их. Каждый из нас. Мы живём, как тени, но они знают: если дать нам шанс, мы сделаем всё, чтобы его использовать.

Её слова звучат как истина, но вместо надежды я чувствую только ярость. Смотрю на лицо Кайры, на синяк, который она получила за то, что просто выполняла свою работу.

— Это несправедливо, — говорю я, чувствуя, как горло сжимается.

Кайра усмехается, но в её улыбке нет радости.

— Конечно, нет. Но это наш мир.

Когда Кайра засыпает, я убираю бинты обратно на её стол. Комната тихая, если не считать прерывистого дыхания девушки.

Возвращаюсь к себе, закрываю дверь и прислоняюсь к ней спиной.

Моя комната пахнет не лучше: смесь плесени и старого пота. Свеча на столе уже почти догорела, бросая короткие вспышки света на стены.

Я снова думаю о словах женщины с завода. Подполье.

Если оно существует, то зачем мы всё ещё терпим это?

Мой взгляд падает на серую нашивку пустышки на куртке. Они думают, что я пустышка. Они думают, что я не представляю угрозы.

Но это ложь.

Поднимаю куртку и прижимаю к лицу, вдыхая затхлый запах. Внутри всё кипит, и я знаю, что не могу просто лечь спать, забыв обо всём.

Я найду их. Даже если это убьёт меня.