Я помню музыку Прованса

Анн-Гаэль Юон (2019)

Молодая писательница Джулия приезжает в Прованс к своей бабушке Жанине, с которой случилась беда. Она находит адресованный ей дневник — Жанина начала вести его, понимая, что теряет память. Жанина представляет себе свою память как утес, который хотят повалить ветра. Как скалу, которую подтачивает каждая набегающая волна. И вот уже месяц каждое утро, помыв посуду и застелив кровать, Жанина пишет. Усевшись перед портретом обожаемой внучки Джулии. Пишет, чтобы внучка знала, откуда родом. А главное, чтобы пролить свет на тайны, которые терзают саму Жанину. Засвидетельствовать, рассказать, а может, и простить — насколько это вообще возможно. Когда умираешь, больше всего жалко тех, кто остается, ведь часть их жизни уходит вместе с тобой. Душевное, теплое и полное искренности повествование переносит нас в солнечный Прованс, наполненный тонкими ароматами лаванды и черных трюфелей, музыкой любви и атмосферой полузабытых тайн. Одна за другой страницы дневника открывают Джулии историю ее семьи, полную драм и надежд, любви и коварства. Знаем ли мы тех, кого любим? Сидя в этой комнате, она вдруг начинает сомневаться во всем. Немного поколебавшись, не в силах противостоять искушению, она лихорадочно переворачивает страницу. Погружение в прошлое самым неожиданным образом отражается на жизни самой Джулии, в корне меняет ее и дарит прощение, вдохновение и надежду. Этот роман написан Анн-Гаэль с особой теплотой в память о ее любимой бабушке. Она подстраивается под его ритм, ее грудь расслабляется. Она парит где-то между небом и землей, в самом сердце доброжелательной природы, которая ласкает ее, словно мать. Джулия могла бы остаться здесь на целые столетия.

3

Джулия не в состоянии читать дальше и закрывает дневник. От этого признания загорелось лицо, перехватило горло, она задохнулась. Почему бабушка ничего ей не говорила? Ошеломленная Джулия кладет дневник обратно в коробку и садится на кровать.

Я храню свой секрет уже больше семидесяти лет.

Какой секрет? Джулия обводит глазами знакомую обстановку, словно ответ прячется где-то между туалетным столиком и шкафом. Дрожь выводит ее из ступора. Она вновь берет толстый дневник и нежно проводит по нему рукой. Между страницами что-то заложено. Несколько фотографий, вырванный из блокнота листок, конверт, рецепт и даже список покупок. На то, чтобы все это прочитать, уйдет много часов. И что такого нового она узнает?

Смущенная — словно в неподходящий момент подглядывала в замочную скважину — Джулия натягивает рукава свитера на кисти рук и усаживается на замерзшие ступни. Дневник не дает ей покоя. Положить его на место как ни в чем не бывало? Но на коробке написано ее имя. Джулия медленно перечитывает первую страницу. Впитывает каждое слово, растроганная знакомым до боли почерком. Она будто слышит бабушкин голос.

Глаза наполняются слезами, живот сжимается. С горечью, тревогой и чувством вины она пытается вспомнить, на что могла не обратить внимания. Вдруг бабушка скрыла от нее самое главное?

Джулия подходит к комоду с фотографиями. На одной из них — пятнадцатилетняя Жанина с ослепительной улыбкой. Джулия проводит пальцем по ее лицу. Конечно же она знает о бабушке все! Ее страхи, радости, слабости, ее жизнелюбие, разбитые мечты. Знает каждую морщинку на лице, как каждый браслет на своих запястьях. Джулия могла бы слово в слово рассказать все бабушкины истории, слышанные по сто раз. Имена, приключения и даже секреты! Те маленькие тайны, которыми делятся только в женском кругу и которые делают мужчин такими уязвимыми. Жанина часто ей что-то рассказывала, вспоминала прошлое, глядя на деревья в саду. Казалось, будто бабушка видела, как там играет ее сын, слышала, как муж рубит дрова и как одним июльским вечером скорая увозит его тело.

Джулия еле сдерживает рыдания. Знаем ли мы тех, кого любим? Сидя в этой комнате, она вдруг начинает сомневаться во всем. Немного поколебавшись, не в силах противостоять искушению, она лихорадочно переворачивает страницу.

Я появилась на свет в 1929 году в Провансе в узком домике, зажатом между прачечной^[4] и церковью. Моя мать Генриетта была скромной и набожной женщиной. Мой отец Жозеф — гордым и честолюбивым корсиканцем. На главной площади Сент-Амура он держал скобяную лавку — похожий на кунсткамеру лабиринт, в который мне позволялось входить, держа руки за спиной. Чтобы скоротать время, я гуляла вдоль полок, вполголоса называя по именам все эти чудные вещицы. Кофейник. Дуршлаг. Масляная лампа. Кастрюля. Бриолин. Терка для сыра. Там были даже деревянные санки, каждую зиму вселявшие в меня напрасную надежду. Как я мечтала увидеть покрытые снегом кустарники!

Отец любил свое дело, и в его лавку приходили даже издалека. С клиентками он был галантен, к их детям — внимателен. С его лица не сходила улыбка, даже когда неуклюжие малыши опрокидывали коробки с шурупами и переворачивали все вверх дном на полках. «Хорошего дня, мадам!» — и его губы слегка касаются руки покупательницы. «Милая шляпка!» — и конфетка опускается в карман ребенка.

Поглаживая усы, он окидывал взглядом магазин, как любуется своей империей маршал, объезжая ее с инспекцией. «Каждая вещь на своем месте, каждое место — для определенной вещи», — бормотал он, выравнивая по линейке коробочки с гуталином. Под Рождество он проводил инвентаризацию, склонив лысеющую голову над гроссбухом и цокая языком. А я сидела в углу, затаив дыхание, и молилась, чтобы ему не попалась сломанная кукла, или облезлый оловянный солдатик, или плюшевый мишка с разошедшимся на животе швом. Зря старалась! Каждый год отец клал под елку непроданные испорченные игрушки, из-за них моя комната была похожа на средневековый Двор чудес^[5].

Отец ругал меня: «Было бы на что жаловаться! Деревенские дети и апельсину радуются!»

Я скрепя сердце молчу. Апельсин гораздо лучше одноглазого медведя.

Примечания

4

Здесь: общественное место в прованских городках и деревнях для стирки белья, с большим резервуаром для воды.

5

Квартал, населенный нищими, которые на улицах города изображали калек, а вернувшись домой, чудесным образом «исцелялись».