Счастье среди лаванды. О сбывшихся мечтах, пылких садовниках и баночках с женским восторгом

Аня Матвеева (2023)

Бывают дни, когда мир рушится, на душе усталость и раздражение, хочется ворчать, бить посуду и крапиву палкой, к черту на море и на ручки к любимым. В такие моменты юмор может стать отличным лекарством. Эта книга — не просто потешные истории о семейке, помешанной на лаванде, это уютная терапия, которая поможет хотя бы на время забыть о неприятностях. Как открыть лавандовую ферму, если у тебя есть только ветхий домик и безумная мечта? Какие болливудские блокбастеры случаются в сонной, на первый взгляд, деревеньке? В чем опасность мужского стриптиза? Что происходит, когда женщина скучает? Существует ли инструкция к людям и почему мужчины как кусты?

26. Не моя еда

Не могу сказать, что у меня слабый желудок. Но на всякий случай я его, как и честь, смолоду берегла. Но семь лет назад на моем жизненном пути появился Садовник и одним махом (иф ю ноу, вот ай мин) разобрался и с честью, и с желудком.

Скажем так, если визуально еда вызывает вопрос: «Какое такое большое зло я вам сделало?» — то я ее не ела. А став девушкой палешука, я отправилась в увлекательное гастрономическое путешествие. Только если ты едешь в Тай или Вьетнам, то морально готов, что тебя может удивить вкус. А тут Виталя меня не предупредил, что с собой за стол нужно брать не только хорошие манеры, но и стойкость духа. К тому же я старательно эксплуатирую образ хорошей невестки, и не пристало мне вскакивать из-за стола с набитым ртом и скрываться из виду. Да и с моей тощей конституцией отмазка: «Ой, я не буду это — я на диете» — сильно очень странная.

У Садовника на родине едят то, с чем я смирилась. Где-то в глубине души и живота оно мне даже понравилось. Да, еда эта рядовая, но не была частой и любимой в моей семье. Оказывается, все семьи с виду такие похожие, пока дело не касается домашних кулинарных традиций. Так вот:

— сало — раньше я его ела раз в десятилетку, но с подачи Садовника холодное и с соленым огурцом залетает отлично;

— тыква — гошпади, эти тянущиеся тыквенные волокна, из которых можно вязать носки и шарфы, меня выбешивают, хотя цвет тыквенной каши получается прикольный и жизнерадостный;

— зеленые соленые помидоры и моченые яблоки — вид у них, как у утопленных грустных малышариков. Я это все так же не ем, но всегда нужна тем, кто за помидором по банке гоняется с вилкой и не может поймать. Я просто подхожу, засовываю свою тощую ручку в горлышко банки и ловко выуживаю это мерзкое соление.

Но есть блюда́, от которых кровь стынет в жилах.

— Вареные бедра куры. Да, не куриные окорочка, а бедра куры, возможно, нужно писать в одно слово «бедракуры». Их варят. Их остужают. А теперь, дети 1990-х, вспомните фильм «Чужой». Вспомнили? Вот, клянусь, у чужого в его пристанище, где он мариновал Сигурни Уивер, и то слизи было меньше, чем в тех бедракурах.

— Кровянка. Нет, ну сожри ты ее тихо сам, лучше сразу на кассе, чтоб даже в дом не нести. Но нет же! Он ее жарит! А как он хищно пускает слюну над сковородкой! Как тот Чужой над сочной Сигурни.

— Серые картофельные комочки. И нечего меня убеждать, что это клецки. Это комочки. Настоящие. И самый отстой, когда перед тобой ставят тарелку с этими комочками, добавляя, что делали специально для тебя, к твоему приезду, весь день терли картошку на этой самой тонкой нанотерке, а потом катали идеальной формы вот эти шарики: «Ешь уже давай! Остынут — невкусные!» А я уже сейчас вижу, что они невкусные. Фиг с ними! Пускай стынут! Хуже это блюдо стать не может. Нет, вру, может. К нему еще могут добавить бедракуры.