Ты будешь моей

Арина Сноу (2024)

— Пожалуйста, помоги! — шепчу я, по щекам опять текут слезы, меня сотрясает крупная дрожь. — Защити меня от них, слышишь! Я согласна! Согласна стать твоей… игрушкой… Смотрю в его глаза, но вижу в них холод. Неужели он не поможет? Я опоздала. Теперь я ему не интересна. — Игрушкой… — он усмехается, растягивая это слово. — Я хочу, чтобы ты стала моей игрушкой. А готова ли ты к этому? Дать то, что я хочу… Он — богатый мажор, которого я ненавижу с детства. И он единственный, кто может помочь мне…

Глава 2

— Чтобы сегодня не смела попадаться мне на глаза!

Больше она ничего не говорит, оставляя меня в коридоре, а сама возвращается на концерт. Чувствую, что у меня опять начинается озноб. Иду к Алевтине. Я знаю, она поможет, она добрая.

Захожу в ее кабинет и вижу, что она плачет, склонившись над столом. Не понимаю почему, ведь ей никто не сделал больно.

— Что случилось? — спрашиваю осипшим голосом.

Противная жидкость мне и правда помогла, но, увы, ненадолго, так как я опять чувствую, как начинает болеть горло и голова. Молоточки опять начинают бить по ней.

— Все хорошо, Вероника, не обращай внимания, — говорит она, быстро вытирая глаза и с улыбкой смотря на меня. — Как ты себя чувствуешь? Ты смогла спеть?

Отрицательно качаю головой, опустив взгляд, ведь я провинилась.

— Нет, я забыла слова, — и это правда, хотя я всегда их помнила, а тут словно музыка мне знакома, а вот слова — нет.

Она подходит ко мне и опять трогает лоб своими мягкими руками. У нее нежная кожа, прохладная, только у нее такая. А у Лины Петровны более грубая и шершавая.

— У тебя опять начинается жар! — говорит врач, проводя рукой по моей шее. — Ты сможешь дойти до своей комнаты? Я пока подготовлю тебе место в лазарете. Тебя нужно лечить, будет не очень приятно, но тебе станет легче.

Киваю. Да, я хочу оказаться там, там тепло, а Алевтина будет ласково говорить со мной и гладить мои волосы.

— Хорошо, тогда иди и принеси всё, что тебе надо, — улыбается она мне, подталкивая меня к выходу, а сама направляясь в соседнюю комнату.

Иду вдоль коридора, почти никого нет, даже мальчиков-хулиганов постарше, которые забирают у нас сладости и кладут наши ботинки в труднодоступные места, и потом приходится просить воспитателей, чтобы они достали их. А они ругают нас, думая, что это сделали мы, что нам так веселее. Но это неправда. Бывает, приходится даже ничего не говорить, ведь иногда воспитательницы наказывают нас за это.

Я так задумалась, что даже не увидела мальчика, который появился из-за угла. Пугаюсь, отшатываясь, чуть не падая на холодный пол.

— Ты че, слепая, что ли?! — слышу незнакомый голос.

Вскидываю голову и сталкиваюсь с холодными серыми глазами. Это сын нашего гостя, который почти смеялся, когда я выступала.

— Ты че, язык проглотила?! — уже более грубо спрашивает он, подходя ближе. — Я спрашиваю, ты слепая?!

— Н-нет, — тихо отвечаю, заикаясь.

— А что тогда не видела, что я шел?! — наступает на меня.

Не понимаю, что я ему сделала, зачем он вообще остановил меня? Потому что я не уступила?

— Нет, — хриплю я, отчего-то мне становится страшно. Может, потому, что от ребят постарше ты знаешь, чего ожидать, а от этого — нет. Сын богатых родителей, ему ничего не будет.

— Хм, — усмехается он, все так же тесня меня к стене, так что я уже упираюсь в нее лопатками. — Но мне это не понравилось, поэтому ты должна мне теперь.

Смотрю по сторонам, в надежде, что кто-то из взрослых увидит нас. Моя паника возрастает, когда его рука упирается в стену около моей головы.

— Хочешь конфетку? — он что-то достает из кармана брюк.

Смотрю на его руку, это и правда конфета, очень вкусная, я пробовала ее только один раз, но вкус помню даже сейчас. Кокосовая стружка, нежный крем и орешек внутри. Я знаю, что это дорогие конфеты, ими угощала нас воспитательница в свой день рождения. И я хочу еще раз почувствовать этот вкус.

Незнакомец держит сладость перед моим лицом, и я могу просто протянуть руку, чтобы взять ее. Что я и делаю, вставая на цыпочки, но тут он смещает руку еще выше, так что я чуть не падаю на него.

— Но конфетку надо заслужить, — улыбается он, и теперь я понимаю, что это не добрая улыбка.

Злюсь, сжимая кулаки. Что он хочет, зачем вообще пришел сюда, тут только наши комнаты!

— Если хочешь сладкое, то спой для меня, — скрещивает руки на груди, смотря на меня с усмешкой.

Уже не боюсь, а злюсь на него. Я не буду для него петь. Поворачиваюсь и хочу уйти, но нахал оказывается быстрее, ловя меня за руку и притягивая обратно.

— Ты никуда не пойдешь, пока не споешь для меня! — угрожающе говорит он.

Теперь он не отпускает меня, упираясь обеими руками в стену, с двух сторон от моей головы. Я в ловушке, чувствую, как на глаза наворачиваются слёзы. Я не марионетка! Кто он такой, чтобы приказывать и не выпускать меня! Мне плевать, кто его отец.

— Отпусти меня, — хриплю я. Возможно, он поймет, что у меня больное горло.

Но он словно не слышит этого, медленно качает головой.

— Споешь и получишь сладкое, ну и я тебя отпущу, побежишь в свой клоповник, — насмехается надо мной.

Клоповник — вот чем он считает наши комнаты. Скорее всего, и о нас не лучшего мнения. Золотой мальчик, которому повезло родиться в богатой семье, а не у матери-наркоманки. Он не знает, что такое выживать, каждый день страдать от холода, есть только кашу, иногда холодную, носить застиранную до дыр одежду… Куда ему, ведь он ест эти дорогие конфеты каждый день, носит их в кармане и иногда угощает таких бедняжек, как мы, чтобы мы его развеселили.

Я начинаю дрожать. То ли от холода, то ли от повысившейся температуры, а может, от подступающих к глазам слез.

Я не буду плакать! Я сильная!

Больше ничего не говорю и правда начинаю петь, вспоминая колыбельную, которую пела мне мама, когда-то давно, когда она еще не была страшной женщиной с пустым взглядом.

Я превозмогаю боль в горле, пою, пусть хрипло и фальшиво, но с душой. Не смотрю на него, боюсь расплакаться, лучше так, не видя.

Как только заканчиваю, поднимаю глаза. Он становится серьезным, а его холодный взгляд немного теплеет.

— Мне понравилось, поэтому ты получишь конфетку, — через несколько секунд говорит он, а потом достает лакомство и машет им около моего лица. — Возьми…

И я беру, но не для того, чтобы съесть, а для того, чтобы бросить в его лицо.

— Подавись! — громко хриплю я.

Он смотрит на меня шокированно, немного отходит, чем я и пользуюсь. Не оборачиваясь, бегу в свою комнату; я знаю, там есть шкаф, где можно спрятаться, он не найдет, и даже не достанет.

Забегаю в комнату и прячусь между шкафом и стеной, тут есть узкое пространство. Помещаются в него не все девочки, но я могу протиснуться. А вот мальчик не сможет меня достать, так как он большой. Слышу свое дыхание и стук сердца. Мне кажется, что он в комнате, я слышу шаги, но в один момент они пропадают, а в другой опять появляются. Возможно, от температуры у меня начались галлюцинации. Я слышала, что такое бывает у человека, читала в энциклопедии. Зажмуриваю глаза и считаю до ста, ничего не происходит, только музыка звучит где-то на первом этаже.

Осторожно выбираюсь из своего укрытия, то и дело смотря по сторонам, словно мой преследователь вот-вот выберется откуда-то из-за угла. Быстро подхожу к своей кровати.

У меня мало что есть своего, только некоторые вещи: расческа, резинка и книга, которую я нашла дома. Там была черно-белая фотография мамы с какими-то людьми, которых я не знаю. Но рядом с ней стоит очень похожий на моего брата мужчина.

Мы не знаем, кто наш отец, мама никогда не говорила нам об этом, пару раз я показывала брату эту фотографию и этого мужчину, но он только отмахивался, говоря, что это бред.

Беру фотографию и еще кое-что по мелочи. Выхожу, озираясь по сторонам, боясь, что могу столкнуться с тем незнакомцем и он сделает мне что-то плохое. Но мне везет: его нет ни в коридоре, ни на лестничной клетке. Дохожу до нужной комнаты и вижу Алевтину, заправляющую кровать. Тут тоже пахнет лекарствами, как и в ее кабинете. На противоположной койке лежит Матвей, мальчик немного младше меня. По мерному дыханию и закрытым глазам понимаю, что он спит.

— Проходи, Вероника, вот это пока будет твое место, — указывает мне на кровать рядом с собой. — Тут есть ширма. Если что, сможешь там переодеться.

В углу и правда стоит белая складная перегородка.

— Пока твоим соседом будет Матвей, у него тоже простуда, но только насморк.

Киваю, мне без разницы, и один Матвей лучше, чем десять девочек в комнате.

— Тогда располагайся, сейчас я принесу лекарства.

Алевтина уходит, а я складываю свои немногочисленные вещи в тумбочку. Пользуюсь ширмой и наконец-то избавляюсь от колючего платья и тянущего волосы банта. Распускаю их и переодеваюсь в свою тонкую пижаму, она намного удобнее. Не дожидаясь Алевтины, сразу же ложусь в кровать, обнимая себя руками, чтобы согреться. Меня опять начинает знобить, перед глазами всплывает лицо того мальчика, его холодные глаза и злой взгляд. Надеюсь, он уже ушел и я больше не увижусь с ним.

Алевтина возвращается и опять заставляет меня выпить горькую жидкость, а после я проваливаюсь в какое-то забытье. Мне ничего не снится, всё словно серая картинка. Иногда я будто слышу громкий голос Лины Петровны. Она стоит передо мной, возвышаясь, загораживая свет ламп.

— Как ты посмела обидеть сына нашего спонсора?! Ты знаешь, что будет?!

А потом опять серый экран, и вот воспитательница уже в другом платье, тоже хмурится, уперев руки в бока.

— Будешь наказана у меня…