Спроси призрака

Ари Хёственн, 2019

Сквозь ночной сад ведьма пробирается к горящим окнам уютного английского особняка. Движимая жаждой мести, она взывает к тёмным силам в мольбе покарать женщину. Она и не предполагает, что её главным препятствием на пути станет 14-летняя девочка, увлекающаяся психологией, – Элли.Сумеет ли её цепкий ум разобраться в хитросплетениях прошлого до того, как темнота заберёт кого-то из близких, или же в одиночку это окажется ей не под силу?..Мари, ощущающая призраков, Анна, давно впавшая в глухую депрессию, и остальные герои могут утаивать от других, или даже от самих себя, далеко не один роковой секрет, грозящий трещинами тонкой грани между детским и взрослым миром.А может, вы сами ухитритесь разгадать причины бед этой семьи?

Глава 2

Нежаркое, запоздалое, зачем-то вернувшееся ненадолго лето, теперь обязанное зваться бабьим, было прекрасным, но Элли видела его только через окно. Вот и учитель уже приближался к двери — его можно было запросто узнать по шаркающей походке — неторопливой, разжёванной. Но то, что он всегда останавливался, прежде чем войти, наводило на мысль о серьёзности подхода к обучению. Будто он полностью окунался в некий творческий порыв, чтобы поскорее разделить с учеником упоение музыкой, чувствовать её каждым позвонком, испить до ноты на фортепьяно, а не просто суровостью погрузить в мёртвость теории.

Научение взяло старт. Вокализы не были близки сердцу Элли, но она стойко их переносила, пытаясь найти удовольствие в руладах учителя, когда он правил её. Время делилось на половины: пение и собственно музыка. Первые полтора часа так истощали девочку, словно она опять брала уроки верховой езды, от которой отказались ещё год назад, когда лошадь понесла. Другие же, мелькая, проскакивали, как томики исторических романов перед сном. Но сегодня вечером наступал час, когда собирались в зале с моргающими подсвечниками, как любила Анна. И дата эта случалась далеко не каждый день — чтоб не наскучить, — а в праздники или при особой тоске миссис Пёрк, дабы той хоть как-то можно было отвлечься. Там Элли и собиралась гордо отрекомендовать новую сонату, которая за постоянными повторами чуть ли не казалась сочинённой ею самой.

Убедившись в ритме и эмоциональности произведения и прослушав правки учителя, на сегодня она распрощалась с ним и тут же помчалась в сад навстречу бабьему лету и последним цветам.

Времени до так называемого «званого вечера» членов семьи оставалось немного, минут двадцать — три-четыре сонаты (как мерила она в голове). Поэтому Элли сразу поспешила в свой уединённый любимый уголок, запрятанный в середине небольшого лабиринта из кустов гортензии. Там было всё, нужное для наслаждения мыслью и природой-вдохновительницей: главное — скамья, при относительно открытой взгляду территории увидеть сидящего на ней не представлялось возможным, кроме его зонтика от солнца при наличии такового; подлокотники для маленьких альбомов с секретиками и блокнотов, наподобие того, которым пользовалась Бетти для хранения списков будущих блюд и домашних хлопот; чудный вид на садовые деревья и, если приподняться, на прячущийся вдалеке за большими ивами пруд. Была также мягкая трава для босых ног и, конечно же, пышные ароматные бутоны, вечно чем-нибудь жужжащие и стрекочущие.

Это место разлеглось с торца здания, куда выходило только одно окно. Оно находилось в комнате Мари. Об этой девушке не принято было говорить с тех пор, как Анна привезла её и поселила в дальнем крыле дома, чтоб никто не беспокоил её хрупкий покой. Элли была тогда совсем мала и ничего о том не помнила, да и ребёнка никто не хотел травмировать. От Филиппы она знала только о каких-то двух трагедиях и о том, что Анна спасла девочку от самоубийства.

Окно было, как всегда, задёрнуто. То ли из-за странностей самой Мари, то ли фасадное окно комнаты, которое тоже имелось в её каморке, прельщало бóльшими просторами и глубокими видами.

В любом случае, у Элли сложилось к ней довольно тёплое отношение, несмотря на необычную замкнутость. Она взглянула наверх — вдруг на сей раз и Мари любуется цветущими зарослями разноцветных шапок?

Нет, никого.

Девушка поторопилась вперёд и у самого поворота к любимой скамейке вскрикнула, хотя всегда была довольно собранной (даже при неожиданных бесшумных появлениях Бетти не более чем замирала на мгновение, но не выдав и звука).

Сидевшая там Мари и бровью не повела. Всё будто смотрела в пустоту, прислушиваясь к чему-то неведомому для других, но по напряжённым скулам и уголкам глаз Элли поняла: не очень успешно.

— Я словно чувствовала, что ты придёшь, — отстранённо и еле слышно проговорила девушка.

Сначала показалось, что она обращалась к невидимому гостю, но потом села вполоборота и устало улыбнулась.

Птичка удивилась довольно светлому, а не пасмурному, как обычно, выражению лица. А сторонний наблюдатель и вовсе бы влюбился, пусть и на несколько минут: солнце выгодно скользило вверх-вниз по белокурым волосам отражающимися волнами при набегах ловкого ветерка; осунувшиеся щёки не могли скрыть её естественной красоты — скорее подчёркивали тонкость натуры и скромность. Лет на взгляд казалось около двадцати, а в глазах, в которых будто не по годам очень давно поселились без спроса секреты, отливало то ли сиренево-зелёным, то ли синевой нависшего неба — на свету было не понять. Тонкие руки с такими же пальцами плавностью подчёркивали извивы нежных доверчивых бровей. Голубое матовое платьице вкупе с разноцветным окружением сада заиграло по-новому, а для Элли будто заиграло «ля» второй октавы, что так успокаивало её изнутри.

Поздоровавшись, угнездившись рядышком, девушки принялись молча рассматривать знакомую, но всегда неповторимую красоту дышавшей рощицы.

Элли боковым зрением заметила, что её молчаливая подружка водила пальцами по какому-то изображению, напоминавшему фигурную карту.

— Это валет или король? — Птичка испугалась, что её голос прозвучал слишком громко в тишине безбрежных раздумий Мари, но та ответила.

— Это паж. Это другое… из других колод. Здесь таких не найти.

— А что за колоды есть такие, каких у нас не достать? Мы же не в глуши дикой живём?

Но Мари будто и не слышала вопросов.

— Этот, например, трефовый с тобой у меня в голове сочетается. Ты полна огня, не можешь положения вещей принять как есть — всё норовишь открыть, переменить, переставить в свой порядок. Он-то мне и подсказал, что ты придёшь, — вот я тебя и ждала. Ты приятный собеседник: любишь молчать, как я. Но иногда молчать невыносимо и хочется говорить. Вот я и говорила с пчелой у цветка. Всё спрашивала, что она знает о лепестках. А потом вдруг сама ошеломилась: а я-то что знаю?! Теперь грустно мне — ведь ничего я не знаю.

Она выбросила из другой ладони смятые лепестки.

— А кто что вообще знает о…

Дальше Элли не вслушивалась, а пыталась понять суть собеседницы, и попробовала испытать судьбу снова.

— А что под этим самым пажом? Там ещё уголки карт выглядывают.

Элли заметила также красивую рубашку карт: красный щит с двумя белыми полумесяцами.

— Здесь остальные. — Она раздвинула всех. — Но один исчез. Нет одного. Просто нет, и всё.

— Где же он мог остаться?

— А мне он не нужен. Я его потеряла и не искала больше. А может, и не было его вовсе. Мне всего три карты нужны — вот я их и ношу всегда с собой в особом шёлковом кошельке.

Она аккуратно подняла его левой рукой из-за колена, подержала дольше обычной паузы в воздухе, не изменяя его положения, и тем же движением положила обратно.

— А чем же он такой особенный, твой мешочек, Мари?

— Он мне дорог. Лучше сказать — моему сердцу, чем мне. И не он сам по себе, а три пажа — они мне дороги, — подытожила она.

— Расскажи мне об остальных: с кем они идут у тебя в голове… или в сердце?

— О, если б я могла помнить… — Здесь она вздохнула. — Я помню их только, когда с ними говорю. Но это так редко, поэтому я просто люблю смотреть на их карточки, гладить и чувствовать, что они рядом. И как-то сразу с настроением дышу.

— Кто же есть червонный паж?

— Я думаю, моя сестричка. — Тут губы у Мари задрожали. — Моя мама, Мэгги, потеряла её: она родилась мёртвой или умерла сразу при рождении — я не помню, я была очень маленькой. А потом и мама умерла. Они с тётей Анной были такими близкими подругами. Я помню её с самого детства, и она меня. Я не могла без мамы… я как будто всё ещё жду её письма… Может, хоть во сне весточка какая подвернётся…

Мне было лет пять, или около того, когда я видела её в последний раз. Я и так часто бывала у вас дома, а после трагедии Анна забрала меня насовсем в знак дружбы к неразлучной подруге. Я помогала как могла Филиппе с тобой — ведь множество сил уходило на уход за Лили.

— А кто третий, Мари, на карте с мечами?

— Я не знаю… он просто приходит и молчит.

— Куда приходит?

— Ко мне.

— Я никого не видела ни в доме, ни рядом.

— Я тоже не вижу — лишь чувствую.

Элли решила закончить непонятную беседу, а Мари продолжила:

— Не знаю, сколько ей сейчас лет, но, наверное, она уже повзрослела, хоть призраки вроде так не могут.

— Кто? — Элли подумала, что теряет не только нить разговора, но и свой бедный разум.

— Моя сестра. Я же говорила: я её иногда слышу.

Элли показалось, что девушка сейчас заплачет, и она потянулась взять Мари за руку, но, увидев, что лицо той напряглось, сделала вид, что гладила цветы, и отпрянула.

Но Мари внезапно, в ужасе, вытягивая дрожащие руки, посмотрела пронзительно в глаза Элли, доставая до самых глубин… неожиданно сама бросилась навстречу и крепко-крепко прижалась к плечу.

— Элли! Ты не понимаешь… Я здесь чужая! Чужая! — трясясь всем телом, сдавленно закричала Мари.

Девушки обнялись ещё сильнее и просидели беззвучно несколько минут.

Элли боялась отпускать Мари, и неизвестно, сколько бы ещё прошло времени, если бы не пронзительный голос Филиппы, зовущий Птичку помочь в кухне.