Последнее дело Холмса

Артуро Перес-Реверте (2023)

Июнь 1960 года. Тринадцать человек, отель на маленьком греческом острове, внезапно обнаруженный труп одной из постоялиц. Пока вокруг бушует шторм, никто не уплывет с острова и никто на остров не приплывет, в том числе полиция. Однако волею судьбы среди тех, кто застрял на острове, оказывается Хопалонг Бэзил — кинозвезда золотого века Голливуда, сыгравший Шерлока Холмса в пятнадцати фильмах. А если ты годами играл знаменитого лондонского сыщика на большом экране и знаешь все рассказы Конан Дойла о нем наизусть, не так важно, что ты уже немолод, твой расцвет уже, пожалуй, миновал, на смену тебе пришли новые звезды, а на смену Шерлоку Холмсу — прожженные антигерои нуаров. Если случится убийство, кому его расследовать, как не тебе? Артуро Перес-Реверте — бывший военный журналист, прославленный автор блестящих исторических, военных, приключенческих и детективных романов, переведенных на сорок языков, создатель цикла о капитане Диего Алатристе, обладатель престижнейших литературных наград. «Последнее дело Холмса» — его поклон (будем надеяться, не последний) жанру классического детектива, где расследование требует холодного ума, фантазии и таланта к дедукции, а не эффектной стрельбы из револьвера, драк в темных переулках, мигающих неоновых вывесок за окном и непременного бурбона в ящике стола. Здесь происходит битва умов. Здесь будут Холмс, Ватсон, профессор Мориарти — не исключено, что и Ирэн Адлер. И любовь к книгам здесь тоже, конечно, будет, потому что чтение остается одним из немногих — быть может, самым главным — нашим оружием против зла, смерти и хаоса. Впервые на русском!

3

Тайна порванной веревки

— Я не вижу ничего.

— Напротив, Ватсон, вы видите все. Но у вас не получается осмыслить увиденное.

Артур Конан Дойл. Голубой карбункул^[29]

Перед ужином я побеседовал с официантом Спиросом. По удачному выражению Пако Фокса, перед тем как продолжать расследование, надо было связать концы с концами. И потому, с разрешения мадам Ауслендер и в присутствии ее и Жерара, мы сошлись в кабинете хозяйки отеля.

Спирос бегло говорил по-английски. У этого смуглого, стройного красавчика были руки крестьянина и спокойные глаза. Внешне он напоминал тех нагловатых средиземноморских юношей, что бродят по отелям и ресторанам в поисках иностранных дам, готовых принанять их для определенного рода услуг на несколько дней или на весь сезон, — но я-то видел, как Спирос работает, и мог оценить его деловитость и серьезность. Судя по всему, отдавали ему должное и мадам Ауслендер, и Жерар. Хозяйка сидела за своим письменным столом, заваленным бумагами и заставленным ящичками с документами, рядом высился огромный деревянный картотечный шкаф и стоял другой столик, поменьше и на колесиках, с пишущей машинкой. Жерар оставался на ногах, а мы с Пако устроились в креслах возле радиоприемника «Хаммарлунд», с помощью которого, за неимением телефонной связи, можно было сноситься с Корфу.

Наша следственная бригада, напоминавшая трибунал, не произвела особенного впечатления на юношу, который стоял, заложив руки за спину, почти как по команде вольно. И был безмятежно спокоен.

— Спасибо, Спирос, что нашли для нас время.

— К вашим услугам.

Он отвечал естественно и непринужденно на те вопросы, которые я самым любезным тоном задал ему: какое впечатление произвела на него Эдит Мендер, как она вела себя в дни, предшествовавшие смерти, и прочее. Он обслуживал их с подругой точно так же, как и остальных постояльцев, и не заметил ничего странного. Эти дамы держались самым обычным образом — английские туристки, каких множество.

— Разве что привлекательней прочих, — заметил я без нажима.

Спирос взглянул на хозяйку и метрдотеля. И на краткий миг напомнил мне молодого лиса, почуявшего ловушку.

— Ничего особенного, — ответил он спокойно. — Дамы, каких много.

Я постарался, чтоб этот вопрос прозвучал невинно. Обычно люди отвечают не на то, о чем их спрашивают, а на то, что, по их мнению, спрашивающий имел в виду.

— Много?

Он пожал плечами:

— Я с четырнадцати лет работаю в отелях и ресторанах.

— А сейчас вам сколько?

— Двадцать пять.

— Понимаю… Повидали всякое.

— Кое-что видел, сэр.

Теперь я рассматривал его внимательно, с подобающей случаю улыбкой:

— Замечали ли вы, что симпатичны мисс Эдит Мендер?

— Может быть.

— И чем конкретно, по-вашему, вы ей приглянулись?

— Вам, сэр, лучше было бы ее саму об этом спросить.

Хозяйка сочла, что ей самое время вмешаться.

— Этот юноша, — сказала она, — умеет вызвать к себе симпатию у барышень и дам. Потому — в том числе потому — он здесь и работает. Но он знает свое место… Не так ли, Спирос?

— Знаю, мадам Ауслендер.

Приняв самый рассеянный вид — так, словно думал о чем-то совсем ином, — я спросил:

— Скажи-ка, Спирос… Покойная Эдит Мендер никогда не обращалась к тебе частным образом?

Официант сморщил лоб. Он явно не знал, что ответить.

— Не понимаю, про что вы спрашиваете?

— Вы с ней никогда не разговаривали за стенами ресторана или бара?

— Не, никогда, сэр.

— И никогда не виделись наедине?

Спиро мгновение помедлил с ответом:

— Кажется, нет.

— Что-то мне не нравится ваш разговор, — заметила мадам Ауслендер.

Я откинулся в кресле, скрестил руки на груди. Реплика хозяйки спугнула какую-то мысль, смутно замаячившую у меня в голове.

— Понимаю вас, — сказал я. — Однако есть аспекты, которые следует прояснить полностью. Не допуская уверток и околичностей.

— Быть может, я смогу в этом помочь? — вмешался Жерар.

До этой минуты ни он, ни Фокса не проронили ни звука, и я обернулся к метрдотелю. Он был, по обыкновению, в своей рабочей одежде — безупречном смокинге. Волнистая седая шевелюра, усики и золотая коронка в углу рта придавали ему сходство с жуликом былых времен — из эпохи немого кино. Нечто вроде Джорджа Рафта, вышедшего из моды, осмотрительного и элегантного.

— В круг моих обязанностей входит приглядывать за персоналом, — заговорил он с сильным французским акцентом. — Как Спирос, так и Эвангелия — поведения безупречного. Что же касается покойной, то… я замечал… э-э… — Он замялся, подыскивая подходящее слово. — Ну, скажем, проявления с ее стороны известной симпатии к Спиросу.

— Симпатии… — задумчиво повторил я.

— Не истолкуйте мои слова в дурную сторону, сэр. — Под усами вспыхнула золотая искорка. — Это не первая наша клиентка, с которой происходит нечто подобное. Но, как и в предшествующих случаях, юноша вел себя абсолютно корректно. Я ни разу не заметил ничего такого, что можно было бы поставить ему в упрек. — Он мельком глянул на официанта, который внимал ему с безмятежным спокойствием. — И не только потому, что он славный молодой человек. Но и потому, что знает: при малейшем нарушении правил его уволят.

— В ту же минуту, — подала голос хозяйка.

Я переключил все внимание на Жерара. И после краткой паузы спросил:

— А вы? Вы не замечали каких-нибудь особенностей поведения мисс Мендер?

Метрдотель потеребил узел своей черной бабочки.

— Нет, сэр.

— Общалась ли она или миссис Дандас с кем-либо из постояльцев?

— Нет, насколько я могу судить. Обе лишь здоровались, и не более того. В беседы не вступали.

— В самом деле, вы никого не запомнили? Это важно.

— Я же сказал, сэр.

— А супруги Клеммер? — предположил Фокса. — Может быть, доктор Карабин?

— Боюсь, что нет.

— Расскажите нам, пожалуйста, как бы вы охарактеризовали отношения этих женщин?

— Я бы назвал их превосходными. Отношения единомышленников, если здесь уместно употребить это слово. Быть может, мисс Эдит Мендер была непосредственней и веселей, чем ее более сдержанная спутница. С прислугой и со мной обе они были холодно-корректны.

— В английском стиле, — улыбнулся я.

— Именно так.

— Не припомните ли какой-нибудь подробности, которая могла бы нам пригодиться?

— Да вроде бы нет… За прошедшие дни все было именно так, как я сказал. — Он помолчал, вспоминая. — Разве что однажды…

Я взглянул на него со вновь пробужденным интересом:

— Да?

Он замялся:

— Едва ли это будет…

— Вы расскажите, а мы решим.

Он раздумывал еще мгновенье и наконец вымолвил:

— Ну, как вы знаете, вечером я играю на рояле в баре…

— И?

— Однажды, когда после ужина там собрались наши постояльцы — и вы в том числе, — одна из этих дам попросила меня сыграть некую определенную мелодию…

— А раньше никогда этого не было?

— В том-то и дело, что это произошло впервые. Потому я и запомнил. Я немного удивился тогда… Дама была оживлена, весела, улыбалась…

— Навеселе? — решил уточнить Фокса.

— Веселая, как я сказал.

— А которая из двух заказала вам?..

— Точно не помню, то ли одна, то ли другая. — Он склонил голову, припоминая. — Впрочем, кажется, это была мисс Эдит Мендер.

— И что же она попросила сыграть?

— «Очарование» Карлоса Риверы. Я сыграл. Дослушав до конца, обе поднялись и удалились.

— А кто, кроме них, был в баре?

— Доктор Карабин… И вот этот господин. — Он показал на Фокса. — Кажется, еще и супруги Клеммер… А еще вы, мадам Фарджалла и синьор Малерба.

Я откинулся в кресле и кивнул, подтверждая. Жерар вновь потеребил узел бабочки.

— Как раз тогда вы все и вышли из ресторана. «Очарование», как я сказал. Потом постепенно начали расходиться, и я перестал играть.

— Вы помните, в каком порядке мы выходили?

— Кажется… — начал вспоминать Жерар. — Кажется, сначала вы и чета Клеммеров, а потом доктор. Возможно, сеньор Фокса покинул салон после них, но раньше синьора Малербы и синьоры Фарджалла.

— Но вы сыграли эту мелодию дважды, — припомнил я.

— Нет, — вмешался, удивившись, Фокса. — Один раз.

— Мистер Бэзил прав, — поправил его Жерар. — Дважды. Синьора Фарджалла попросила исполнить на бис. Но к этому времени в салоне оставалась только она и синьор итальянец.

— Я слышал ее из своего номера. — Я взглянул на Фокса. — А вы нет? Ведь ваш номер напротив моего.

— Не помню. — Он закурил. — Скорее всего, я уже спал.

Ужин вышел печальный и проходил в молчании. Веспер Дандас оставалась в своем номере, куда время от времени к ней наведывалась мадам Ауслендер. «Спит», — докладывала она по возвращении, и все на этом. Обстановка в зале заметно изменилась, потому что у каждого было время поразмыслить. Мы сидели, уткнувшись в тарелки, боясь, что, если бросим взгляд на сотрапезников, это будет выглядеть беспардонно. Никто, разумеется, не переоделся к ужину, потому что это был не фильм Грегори Ла Кавы. Только Жерар блистал своим смокингом, Спирос — белой курткой, а Эвангелия — голубым форменным платьицем с передником. Все остальные предпочли вольный стиль, при галстуке был один я. К светскому общению мы были непригодны. Царило ощущение нереальности всего происходящего, витал дух взаимной подозрительности, так что неуместная шутка Малербы атмосферу не разрядила:

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

29

Здесь и далее перев. Л. Бриловой.