Графиня поневоле

Аскольд Де Герсо

Лизавета Бахметьева, возвращаясь с привычных посиделок, даже представить не могла, что окажется вовлечённой в омут приключений, коварства и интриг, коими был полон императорский двор Санкт-Петербурга.

Глава 3

Случилось же это на осенней ярмарке, куда стекался торговый люд со всех окрестных деревень и сёл, городов и поселений, каждый со своим товаром и целыми днями на площади стоял людской гвалт из криков, призывающих обратить внимание на товары, и, облапошенных покупателей или обокраденных крестьян и крестьянок. Какого чёрта принесло графа на площадь в тот день, Ефремушка, даже повзрослев, не выпытывал, как не понимал, вообще, зачем он сам там оказался, если с вечера собирались на рыбалку.

Наверняка, возможность что-то да украсть в толчее и толкотне, чем особенно славятся торговые ряды, где в другой раз бывает и не протиснуться, а уж кошель вытащить у зазевавшегося покупателя, даже заморачиваться нет надобности, достаточно понаблюдать за ним. И ещё хорошо, что они только подошли к площади, иначе его с небольшим ростом, может и задавили бы какие-нибудь особо резвые ездоки или народ, что шёл сплошным лесом. В такие дни всегда так: или пан, или пропал. Повезёт им, так дня три можно не думать о хлебе насущном, калачами будут отъедаться. Нет — никто и не вспомнит, кому интересна судьба оборванцев.

— Куда под ноги лезешь, пострел! — услышал он грузный голос прямо над своей головой, увлечённо наблюдающий за людьми и не заметивший карету, что едва не наехала на него. Прямо над головой Ефремушка увидел ноздри и крупные жёлтые зубы лошади. Господи, спаси!

— Что там за шум? — последовал следом вопрос из кареты.

— Да, тут пострел тут под колёса лезет, барин, — ответил кучер на вопрос.

В этот миг из кареты показалась голова в напудренном парике и с удивлением и заинтересованностью оглядела площадь. В этот момент граф и заприметил Ефремушку.

— Малец, подойди, — сказал он, обращаясь к нему.

— А что ты мне за это дашь? — нагло посмотрел Ефремушка на графа, никаким манером, не представлявшим, с кем разговаривает. Уже проживая при дворе графа, он научился красноречивому выражению своей мысли, о чём тогда и подозревавший.

— Чего бы ты сам желал? — в ответ спросил граф. Кучер на козлах с вытаращенными от удивления глазами наблюдал за этой сценой, ожидая, чем же это закончится. Слыханое ли дело, что шпана нагло разговаривает с барином и тот не гневается. Откуда было знать недавно нанятому кучеру о своеобразных причудах Апраксина, каковых у него в запасе было немало.

— В карете прокатиться, — сам не ожидая от себя подобной прыти, выпалил он. Ефремушка, зная повадки и привычки богачей, разумеется, рассчитывал, что сейчас человек в карете засмеётся и гаркнет ему во всю глотку: а ну, пошёл, отсюда, мелюзга. Да только ему не привыкать слышать подобные речи, за день не раз кто-нибудь да покрикивал из торговцев. Иной и подзатыльником дополнял свои крики. Но произошло совсем неожиданное, что скорее можно назвать свершившимся чудом, чего не просто не ожидаешь, даже представить сложно, вогнавшее в ступор даже кучера на козлах, граф, открыв дверцу кареты, произнёс:

— Милости прошу, — это выглядело странным, и не умещающимся ни в какие рамки, поступком со стороны графа, любившего эпатировать публику неординарными выходками.

Ефремушка растерялся. Он ожидал в ответ чего угодно и готов был ко всему, но только не такому ответу. «Что же такого задумал барин?» — пронеслось у него в голове с молниеносной быстротой, не оставлявшей времени на размышления.

— Так чего же ты испугался? — подначивая, спросил граф Апраксин. — Или ты не такой уж и смелый на деле?

Оставалось одно: решиться влезть в карету, но и пугало, а что если это ловушка? Ребятня, стоявшая чуть поодаль от него, также подглядывала за ним. Им также не терпелось увидеть, чем закончится всё. И он решился: если не сядет в карету, житья не дадут, засмеют. И плевать они хотели с какой целью заманивают друга.

Отбросив все сомнения, он подошёл ближе к двери кареты и граф протянул ему ухоженную руку, под кружевной манжетой и массивным перстнем на указательном пальце, в камне которого отражались солнечные лучи, переливаясь всеми цветами радуги.

В карете стоял терпкий аромат духов и благовоний, к которым примешивался запах дыма дорогих сигар, от которых у Ефремушки закружилась голова и он уже готов был выпрыгнуть обратно, но дверца захлопнулась и граф приказал кучеру:

— Поехали

Лошади повели ушами в ожидании крика кучера и уже после зацокали копытами по уложенной булыжником мостовой, отстукивая секунды до начала новой жизни Ефремушки. Уже в самом скором времени он позабудет, что значит воровать булку хлеба, чтобы не умереть с голоду где-нибудь под мостом или искать место для ночёвки. Но всё это произойдёт после, а пока он ехал рядом с графом, ничуть не понимая, что для него начинается новая жизнь полная самых невообразимых перипетий судьбы и только опыт, приобретённый на улочках и переулках, позволит ему избежать краеугольных камней при дворе, что подстерегали едва ли не на каждом шагу.