Безликие

Ася Хоутен (2024)

Обычную жизнь начинающей актрисы Элинор меняет неприятность: человек в чёрном начинает следить за ней, не отступая ни на шаг. Он объясняет это любовью, но не у каждой истории любви конец в стиле «долго и счастливо».

Часть 2. Подготовка

Любовь. Я слышу о ней так часто в сказках, которые принято рассказывать детям, чтобы создать для них пластиковую картину мира. У меня три сестры, и нежные истории о прекрасных принцессах и их принцах не прерываются всю юность.

«Любовь — это настоящая магия добра, которая способна принести свет, счастье даже в худшие моменты жизни», «любовь — самая могущественная сила в мире, она может свернуть горы и залечить даже страшные раны», «любовь способна исправить что угодно». Вот что они говорят мне день за днём. Кажется, все окружающие в это верят, лишь я смотрю на всё иначе. Только я вижу истинную сущность сложности грёбаного мира.

Я смеюсь, вспоминая, как сëстры лепетали об этом, когда каждая из них влюблялась в очередного придурка, такое уж у девчонок странное хобби. Только Мими успела избежать этой участи: умерла в семь лет. И тоже из-за любви какого-то придурка, которого даже не смогли найти.

О, дьявол их побери, это всë такой бред! Любовь ничего не исправляет и никого не спасает. Она похожа на вязкую чëрную жижу, которая бурлит внутри, заполняет вены дюйм за дюймом, разрывает их и растекается по всему телу. Эта дрянь быстро сохнет, прилипает к коже, как грязь. Чувство похоже на то, когда погружаешься в грязевую ванну в Аризоне. Снова смеюсь — еë ведь тоже считают целебной, в этом совпадении есть что-то цепляющее.

Любовь — не сладкий и нежный нектар, это медленный яд, который убивает день за днëм. Она отравляет мозг — один участок за другим отмирает — и превращает тебя в настоящего тупицу. Я знаю это наверняка, чувствую после мимолëтной влюблëнности, каждый раз, когда приходится наблюдать за одноклассницами с желчной горечью во рту. Они не понимают, смеются над попытками подойти — кому сдался тощий очкарик в свитере с застиранными рукавами? Им такое не нравится, им по душе крутые парни из спортивных команд. Каждый раз всë заканчивается этим.

Мозг подсовывает старую картинку: Карли, одна из моих младших сестëр, прижимает к себе толстую книгу с простеньким изображением рыжей принцессы на обложке. Улыбается, обнажая широкую щербину между передними зубами, и с всепоглощающей детской наивностью заверяет, что любовь — это магия. Даже ногой топает, маленькая кракозябра. Сколько ей тогда было? Девять или десять, ещë будет время разочароваться, поэтому я пожал плечами и выдавил улыбку. Да, конечно…

Я уверен, любовь — переоценëнная херня. Нет от неë никаких «бабочек», лëгкости и всего того, о чëм обожают говорить сëстры и другие ванильные подростки. От неë только тяжелее: горечь зарождается тошнотой в желудке, ползëт вверх по пищеводу, сжимает горло и стягивает язык. Мерзкое ощущение. Но если все верят в целительные свойства, может, проблема во мне? Я просто делаю что-то не так?

Мысль о том, что не они ошибаются, а я неправильный царапает изнутри, будто приходится проглотить манула целиком. Отстой. Но та девушка… Мы живëм в одном доме в Нью-Йорке уже несколько месяцев, и она не выходит из головы с самой первой встречи.

В тот день она обронила студенческое удостоверение и так улыбнулась, когда я сказал об этом, что внутри всë замерло. Это похоже на влюблённость, но не горькую, как раньше, а сладковатую и светлую. Может, теперь всё будет иначе? Я больной и ненормальный, а она то самое лекарство? Лучше любых таблеток. Но от понимания, что я тоже могу быть инфицирован, как грëбаный зомби, стискиваю зубы и швыряю старомодный костюм в коробку «мусор».

Я оглядываюсь. Хочется чихнуть, но успеваю зажать нос между средним и указательным пальцами. Старый тëмный чердак настолько пыльный, что всë здесь кажется серым: от пола до древних ученических документов сестëр. Карли в этом году поступает в колледж, Элизабет — ей чуть за тридцать — сколотила небольшой торговый бизнес и сейчас вовсю готовится к свадьбе. А выцветшие бумажки до сих пор хранят их детство. Так странно.

Это дедово владение. Он был старым ворчливым сексистом, поэтому построенный кровью и потом дом завещает не моей матери и не сëстрам, а мне. Странно. Средний ребëнок — не старший счастливчик и не младший любимчик. Обычно я просто оставался в тени, а тут вдруг такой подарок… Не скажу, что меня радует старая двухэтажная развалюха, в которую придëтся вбухать больше денег, чем я зарабатываю на создании сайтов за год, но всё-таки внимание.

Когда я вхожу в дом в первый раз, за тяжеленной скрипучей дверью вижу только пожелтевшие отошедшие от стен обои. Этот узор в точку считается старым, наверное, уже в молодости деда. Ветер бьëт по лицу наотмашь — неприятно. Вместе с ним доносится кислая вонь кошачей мочи, желудок болезненно сжимается в желании избавиться от завтрака. Сдерживаюсь, прохожу дальше по скрипучему полу. Стекло на задней двери разбито: несколько раз сюда пытаются забраться бездомные. Ветхий дом лучше открытого неба. На всякий случай засовываю руку в карман и иду дальше, нащупав нож.

Внизу повреждена труба, подвал превращается в склизкое болото. Приходится перекрыть воду через вентиль под лестницей, но соваться в топь, где грязь достаëт до колена, желания нет. Пусть сначала высохнет. Делаю всë, что могу: выхожу из дома и открываю подвальное полуокно. На воздухе вода испаряется быстрее.

После этого я и поднимаюсь на чердак. Ненавижу слякоть и дожди. Тут пыльно, но хотя бы тепло, полосы света вытягиваются на ровном полу. Тяну руку, грею сморщенные от воды подушечки пальцев, пока они не приобретают нормальный розоватый оттенок.

Я не чувствую себя человеком ещë с детских лет, когда ко мне стали относиться как к мусору и няньке, которая могла бы присматривать за малышками Мими и Карли. «Нам тяжело, мы не справляемся сами, ты же хочешь быть хорошим мальчиком?» — звучит в воспоминаниях елейный голос отца. Я хочу только спросить, зачем они наделали четверых детей, если не могут уследить даже за двумя, но киваю.

Проклятье! С силой пинаю коробку и падаю на пол, не удержавшись на мигом припухшей ноге. Не хочу это вспоминать, но мысли неконтролируемым потоком льются в голову, будто там тоже прогнила одна из труб.

Сжимаю виски ладонями, закрываю уши и пытаюсь сделать всë, чтоб не слышать. Но как заглушить голос, звенящий изнутри?

Глубокий вдох. Я не чувствую себя живым уже давно, но надо хотя бы делать вид, что вписываюсь в ëбщество.

Чтобы немного отвлечься от болота, в которое обычно толкают собственные мысли, снова возвращаюсь домой, к той девушке. Она беспечная, время от времени выходит на балкон в одном белье. В такие моменты я стараюсь спрятаться так, чтоб видеть самому, но лишить обзора еë. Мысленно благодарю тех, кто решил превратить старые викторианские дома в типичную многоквартирку за красивым фасадом.

Она учится в актëрской школе и живëт красивой жизнью в хорошем окружении. Я не вписываюсь туда, могу напугать еë своей неказистостью и потускневшей рубашкой. Не хочу. Остаëтся держаться подальше, придурочно шарахаясь и наблюдая издали. Вспоминаю, как лямки чëрного вгрызаются в покатые плечи, а чашки лифчика плотно обхватывают грудь. Легче не становится, наоборот, от тяжести в паху хочется выть. Тогда люди вокруг наверняка скажут, что это дом с привидениями и будут лезть сюда. Не надо. У меня другие планы на это древнее местечко.

Не знаю, инфицирован ли я, прямо как куча зомби, твердящих о любви, но мне нужна она. Хочу еë. Хочу, чтобы она была рядом, постоянно видеть еë, чувствовать дыхание и прикосновения к коже. Хочу раздвинуть ноги и смотреть, как она обхватывает губами член — всë сильнее, мне даже не надо двигать бëдрами или давить ей на затылок… Фантазия рассеивается с ударом головы о стену. Чëрт. Еë здесь нет. Нет и не будет, если ничего не делать. Но пока я не могу продолжать, засовываю руку в штаны и заставляю себя кончить. Хорошо, что здесь полно тряпок, которые не жалко выбросить. Однажды мои фантазии перестанут быть просто глупыми сценами в голове, но для этого предстоит как следует поработать.

Скидываю в коробку все документы и потрёпанные платья. Шелест старой бумаги наполняет чердак шумом, похожим на скрипучий шëпот деда, холодок пробегает по спине. Замираю, на секунду кажется, что он торчит прямо за мной, лезет внутрь, знает наверняка о тех мыслях, что крутятся у меня в голове и отравляют сознание. Но я вдруг понимаю: даже если так, он был бы не против… Дед и сам немного чокнутый. Оборачиваюсь, но не вижу никого. Здесь только я, коробки и пыль.

Я обдираю старые обои и вывожу за пределы городка весь хлам, чтобы избавиться раз и навсегда. Мне не нужны напоминания о прошлых жильцах, скоро здесь появится новая хозяйка. Это место должно соответствовать ей. Приходится нанять бригаду рабочих и вернуться в Нью-Йорк раньше запланированного. Всë начнëтся совсем скоро, но пока я могу понаблюдать ещë немного.