Субмарины уходят в вечность

Богдан Сушинский, 2015

Новый военно-приключенческий роман-версия «Субмарины уходят в вечность» известного писателя, лауреата Международной литературной премии имени Александра Дюма (1993) Богдана Сушинского посвящен событиям 1944–1945 годов. Роман является логическим продолжением романа «Антарктида: Четвертый рейх». В основу сюжета положены исторические факты, связанные с версией о формировании специального подводного флота – «Фюрер-конвоя», таинственно исчезнувшего в конце войны. Вместе с ним исчезли несколько десятков ведущих ученых и инженеров, создававших «оружие возмездия».

14

Конец января 1945 года. Германия. Баварские Альпы. Охотничий замок Вальхкофен на берегу озера Вальхензее.

Прощание с Альбиной Крайдер было недолгим и происходило без особых сантиментов. Взглянув на его озабоченное лицо, Фюрер-Ева сразу же поняла, что Скорцени нужно улетать, поэтому не стала ни сокрушаться, ни выяснять у него, какими он представляет себе их дальнейшие отношения.

Затолкав, без всяких лишних слов, мужчину в постель, женщина раздела его ровно настолько, насколько следовало его раздеть, чтобы испытать радость обладания своим «диверсионным Скорцени». И даже когда сексуальный экстаз развеялся, она, опустившись у кровати на колени, еще какое-то время благоговейно обнимала его тело, словно рабыня — тело своего уставшего от любовных утех повелителя.

Это была искренняя, воистину рабская преданность своему мужчине, своему повелителю. И Скорцени впервые подумал о том, что ведь, в сущности, в Альбине Крайдер умирает почти идеальная жена: чувственная, сексуальная, отзывчивая, преданная.

«Так, может быть, именно такой женщины и не хватает сейчас фюреру? — задался вопросом Скорцени. — Причем именно сейчас, когда он уже не на вершине славы и успеха, когда и начатое им дело, и военные успехи, здоровье, сама жизнь — все летит под откос.

А что, если взять и предложить Гитлеру Альбину Крайдер? Не как лже-Еву, а просто как женщину, достаточно подготовленную для того, чтобы полноценно заменить Еву Браун, к которой он уже давно и явно охладел. Впрочем, тебе и самому не помешало бы привести в свой дом такую женщину. Вот только где он теперь, твой дом, и время ли задумываться над этим?»

— Вы еще не остыли ко мне, мой диверсионный Скорцени? — ворвалась в его размышления Альбина Крайдер.

— Хотелось бы остыть, но пока что не получается, — решил подразнить ее Отто.

— И даже не пытайтесь. Вообще, в чувственных делах лучше не провоцировать ни себя, ни друг друга. Тут все само собой скажется.

Скорцени не ответил, и в комнате воцарилось странное, какое-то неестественное молчание. Альбина вновь попыталась возбудить Скорцени ласками, однако мужчина воспротивился этому, причем воспротивился не потому, что обессилел физически, а потому, что психологически не готов был к продолжению какой-либо любовной игры.

Уловив его настроение, Альбина покорно отказалась от дальнейших попыток разжечь любовный костер и, убрав голову с его живота, улеглась рядышком. Какое-то время они оба так и лежали, свесив ноги на пол и глядя в украшенный огромной хрустальной люстрой потолок. Это были минуты вселенской умиротворенности и сладостной усталости.

Тем временем сквозь морозные узоры на окнах в комнату пробились несмелые лучи красноватого зимнего солнца, которое словно бы стремилось — как только что к этому стремилась женщина — воспламенить в мужчине веру в свое полузабытое тепло, в свою нерастраченную нежность. И появление его обрадовало Скорцени, поскольку начальник аэродрома очень опасался, что самолет не сможет вылететь из-за непогоды.

— А ведь если бы это солнце не появилось, пилот мог бы отказаться взлетать, разве не так? — мечтательно молвила Крайдер.

— В таком случае мне пришлось бы уезжать на машине до Штайнгадена, а оттуда добираться железной дорогой или проклинать войну и разбомбленные дороги, пересаживаясь с машины на машину. Так что природа на моей стороне.

— Она, как всегда, на стороне сильных, мой диверсионный Скорцени.

— Послушайте, Крайдер, а может быть, действительно, уже сейчас предложить вас фюреру?

— Предварительно изгнав из его супружеского ложа Еву Браун? Или же изгнанием должна была бы заняться я? — на удивление спокойно уточнила Альбина, хотя Скорцени прекрасно понимал, что любая другая женщина восприняла бы это его предложение — да к тому же сделанного в таких интимных обстоятельствах — с чувством оскорбленной гордыни.

— Это уже несущественно.

— Именно это как раз и существенно, мой диверсионный Скорцени, — постепенно становился тверже и жестче ее голос. — По-настоящему женщина может войти в сердце мужчины только тогда, когда заставит его изгнать свою предшественницу не только из постели, но и из сердца. Так что, прежде чем затевать подобную авантюру, хорошенько подумайте, готовы ли вы к ней, а также готовы ли я и фюрер.

— Не заставляйте меня вникать в ваши с фюрером любовные таинства, Крайдер.

— Нет уж, извините. Уводить от фюрера его Еву — это вам, мой диверсионный Скорцени, не Муссолини уводить из-под носа у пьяных итальянских карабинеров!

— Лихо вы меня… — признал Скорцени. — Но, кажется, справедливо, — едва слышно добавил он и вдруг, по-детски посапывая, уснул. Альбине и самой хотелось уснуть, но она почему-то не решилась сделать это и продолжала лежать с открытыми глазами, превозмогая сонливость, как часовой, которого утром забыли сменить на посту.

* * *

Пока длилось это трогательное прощание, гауптштурмфюрер Родль, вместе с капитаном-связистом, долго и упорно налаживал связь с замком Фриденталь. Он обязан был передать только что прилетевшему из Аргентины барону фон Штуберу, оставшемуся на специальных курсах особого назначения вместо Скорцени, приказ трубить сбор всех истребительных батальонов, точнее их остатков, и быть готовым к выдвижению в район Шведта-на-Одере.

«Сидеть бы Штуберу на своей базе “Латинос”, комендантом которой его назначили, — сочувствовал при этом Родль давнишнему другу Скорцени, — и отказываться от прилета сюда под любым предлогом. Ведь под Шведтом все может случиться». Как ни странно, это свое суеверное «все может случиться» он почему-то относил только к Штуберу. Скорцени шведтские риски и опасности как бы и не касались — настолько он уверовал в бессмертие своего патрона.

Связаться, в конце концов, все же удалось, однако после разговора со оберштурмбаннфюрером Штубером у Родля сложилось твердое убеждение, что идти на Шведт будет не с кем. Услышав приказ Гиммлера, барон лишь по-великосветски снисходительно рассмеялся.

— Во Фридентале пока что есть только батальон «Центр», — объяснил он адъютанту Скорцени. — По численности чуть больше штатной роты. Да и то основательно деморализованной.

— Тем не менее, — посоветовал Родль, — поднимайте его боевой дух и попутно выясняйте судьбу остальных батальонов; часа три в запасе у вас еще есть.

— Но ведь Скорцени прекрасно известно, что наших парней благоразумнее было бы использовать здесь, на территории Берлинского оборонительного района.

— В роли вешателей дезертиров, — саркастически поддержал его адъютант. — Мне, барон, известна гениальная антипартизанская тактика, выработанная вами еще на Украине, когда вы окопались в Подольской крепости: «Не надо искать русских, они нас сами найдут!»

Они оба знали, что скрывается за этой фронтовой шуткой. Во время пребывания специального отряда «Рыцари Черного леса» в старинной крепости где-то на Днестре, Штубера обвинили в бездеятельности и странных, подозрительных связях с командиром местного партизанского отряда лейтенантом Беркутом^[18], так что дело чуть было не дошло до военного трибунала.

— Тактика действительно была гениальной, — спокойно парировал барон.

— В штабе партизан в этом не сомневались, — позволил себе подшучивать над ним Родль на правах адъютанта Скорцени. — Чего не скажешь о штабистах из группы войск «Центр».

— И заключалась она в том, что мы не устраивали карательные экспедиции по истреблению партизанских отрядов, мы эти партизанские отряды сами… создавали из преданных нам людей. Так что должен вам доложить, Родль, — не терял барон присутствия духа, — что действовал этот метод в тылу у русских безотказно.

— Понятно, теперь вы пытаетесь использовать свой русский опыт в «тылу у фрицев», — не отказал себе Родль в удовольствии съязвить еще раз.

В замок, отказавшись от штабной машины, Родль возвращался пешком. Это был километр горной дороги, по одну сторону от которой пролегал хвойный лес, а по другую — невысокая горная гряда со скалами, пещерами и крутыми распадками, в глубинах которых дремали под покровом льда и снега какие-то безымянные речушки.

«А ведь партизанские отряды германцев здесь, очевидно, так и не появятся, — подумалось Родлю, когда он осматривал огромный пологий склон, уводивший своими сосновыми кронами к горе Цугшпитце, восстававшей на пограничье между отрогами Баварских и Лехтальских Альп, между Баварией и австрийским Тиролем. — И не только потому, что никто не заботится о создании их баз и подпольных лесных групп партизан — основателей отрядов, а потому, что многие германцы, а тем более австрийцы, воспримут появление здесь англо-американцев или даже русских как избавление от Гитлера и гитлеризма.

Не тот дух сейчас у германского народа, чтобы он способен был годами сражаться в тылу врага, как это происходило на Украине, в России, в Белоруссии, даже в Польше. Не тот дух, не та психология, не тот патриотический настрой. А ведь Скорцени и тот же Вилли Штубер вполне способны создать здесь отряды альпийских стрелков-партизан. Так, может, предложить обер-диверсанту не идти на Шведт, а готовить базовые партизанские лагеря в горах?» — грустно улыбнулся своим мыслям адъютант «самого страшного человека рейха».

* * *

— Я вынуждена буду остаться здесь? — спросила Альбина Крайдер, когда, как и утром, за дверью неожиданно послышался голос адъютанта Родля, сообщавшего о том, что самолет основательно подремонтирован и готов к вылету.

— Здесь вам будет неплохо, Фюрер-Ева, — заверил ее Скорцени уже из ванной, где он приходил в себя и облачался в форму. — Вашим опекуном становится унтерштурмфюрер Кройт, начальник местного гестапо.

— Этот юный, хотя и не очень симпатичный, гренадер с прыщеватым лицом и гусиной шеей?

— Не знаю, насколько он кажется привлекательным для женщин, но, когда мы прогуливались в окрестностях замка, он смотрел на вас влюбленными глазами.

— В том-то и дело, что влюбленными глазами он смотрел на вас, мой диверсионный Скорцени.

— Издеваетесь…

— При чем здесь издевательство? Лейтенант узнал вас, вы — его армейско-диверсионный кумир; он несколько раз просмотрел фильм о том, как вы освобождали из-под ареста великого дуче.

— То есть надобности поближе знакомить вас с Кройтом уже нет, — подытожил Скорцени. — Остается лишь уточнить, что именно этому лейтенанту войск СС поручено отвечать передо мной за вашу личную безопасность. За безопасность моего личного секретного агента.

— Я так понимаю, что отныне этот гренадер-гестаповец будет моим личным телохранителем, — произнесла она это слово, четко акцентируя внимание на двух его составных: «тело» и «хранитель».

— И мне остается лишь позавидовать, ибо в данном случае ему действительно есть что хранить.

— Еще бы: тело самой Евы Браун!

— Стоп! — возмутился Скорцени. — Больше это имя всуе не произносить! Особенно во время разговоров и постельных утех с Кройтом. При этом предупреждаю, что ни о каких играх со лже-Евой этот гестаповец все еще не догадывается.

— Хорошо, что вы сообщили об этом. В любом случае общение с этим гренадером я сведу к минимуму.

— Почему же? Главное, не позволяйте ему устраивать вам допросы. Занимайте его ум любыми иными увлечениями, у вас это прекрасно получается. И учтите, что ваши личные отношения с унтерштурмфюрером меня не интересуют, к ревнивцам я не принадлежу.

— Это-то меня и огорчает, — проворковала про себя Крайдер. — «Во время разговоров и постельных утех»! Нет, чтобы смертоносным ядом источать неуемную ревность к каждому мужчине, который посмеет приблизиться к такой, а главное, твоей — вот именно, ТАКОЙ и ТВОЕЙ — женщине!

— Но вести себя с ним вам все же следует высокомерно. Это вы — старше по чину, по крайней мере до тех пор, пока его официально не повысят до оберштурмфюрера, и положению; вы — владелица этих апартаментов, вы — личный секретный агент Скорцени, не говоря уже о том, что и по возрасту… Впрочем, это уже не столь важно, — вовремя остановился он.

Провожать его до ворот замка Альбина не стала. Но когда Скорцени оставлял скромно уставленную комнату их любви о двух каминах, вновь уперлась теменем ему в грудь и какое-то время стояла в этой, уже ставшей ритуальной в их отношениях, позе.

— С этой минуты, унтерштурмфюрер Кройт, эта женщина пребывает под вашим покровительством, — молвил Скорцени, когда начальник гестапо провел его за ворота замка. Он все еще пребывал под впечатлением от разговора оберштурмбаннфюрера со Шлипером и мучительно соображал, как бы поэффектнее отблагодарить своего защитника.

— Я предприму все усилия.

— Об этом я и хотел сказать: усилия вам понадобятся немалые, — ухмыльнулся Скорцени, даже не пытаясь скрывать двусмысленности своей фразы. — Но на всякий случай запомните: я сказал не «в ваших руках», а «под вашим покровительством». Если в следующий раз я увижу развешанные по обе стороны от ворот замка головы ее обидчиков, вам эта жестокость простится.

— Я признателен вам, господин Скорцени.

— Еще бы: я оставляю вам лучшую из своих женщин!

— Я не о женщинах — о гауптштурмфюрере Шлипере.

— В вашем возрасте я не позволял себе осквернять женщин упоминанием подобных имен, Кройт. Но замечу, что вы мне еще рано или поздно понадобитесь. Возможно, даже в ипостаси моего особого агента.

Отделение разведчиков полка альпийских стрелков во главе с обер-ефрейтором Гроссером уже было построено у трапа самолета. Скорцени медленно прошелся мимо строя этой десятки, придирчиво присматриваясь к фигуре, обмундированию и вооружению каждого из этих людей. Особого впечатления они не производили, почти все как один — приземистые, худощавые, украшенные заостренными скулами и мясистыми тирольскими носами. Но все же теперь он прибывал во Фриденталь, имея под своим командованием хоть какую-то горсть более или менее подготовленных людей, которые должны были стать костяком формирующегося полка. То есть это была сугубо психологическая поддержка.

— На Восточном фронте кто-то из вас побывать уже успел?

Таковых оказалось всего двое. Скорцени задержался возле них дольше, чем возле остальных, что было своеобразной данью их опыту.

— Как только прибудем в замок Фриденталь^[19], — обратился Отто к своему адъютанту, — карабины заменить автоматами и каждому выдать по ножу, пистолету и по три гранаты. В замке провести занятие, определив степень подготовки этих альпийских стрелков.

— Мы подготовим их самым надлежащим образом, — угрожающе заверил Родль, скептически осматривая каждого из бойцов.

— С этой минуты, — объявил Скорцени, останавливаясь напротив обер-ефрейтора, — подчиняетесь только мне, выполняете только мои приказы, даже если они переданы через моего адъютанта гауптштурмфюрера Родля. Отныне вы — моя отборная королевская гвардия.

Как и обещал начальник запасного аэродрома, в районе Ингольштадта их встретили два истребителя прикрытия. Это оказалось дальновидным решением, поскольку на подлете к Галле на них неожиданно наткнулось звено русских бомбардировщиков. Русские пилоты поначалу решили, что на их пути попался одиночный самолет, однако пилот транспортника заметил их первым и связался с командиром истребителей, которые из-за быстроходности своей оказались далеко впереди.

Отстав от своей тройки, один из советских пилотов решил, что с транспортным самолетом он справится в одиночку, и слишком поздно заметил, как из туманной серости поднебесья наперехват ему вышли два «мессершмита».

Скорцени видел, как загорелся нападавший самолет и как германские пилоты встревали в схватку с двумя оставшимися русскими коллегами, однако исход этого сражения его уже не интересовал. На подлете к Бранденбургу они оказались под прикрытием звена германских истребителей, сопровождавших их до посадки на берлинском аэродроме. А еще через час он со своими альпийскими стрелками уже подъезжал к воротам Фриденталя.

Примечания

18

Подробнее об этих событиях — в романах из эпопеи «Война империй»: «Река убиенных», «Живым приказано сражаться», «Жребий вечности» и других. — Автор.

19

В замке Фриденталь под Берлином располагались руководимые Скорцени диверсионные специальные курсы особого назначения «Ораниенбург», которые в Берлине порой называли просто — «Фридентальские курсы».