Искусственные ужасы

Борис Хантаев (2024)

Режиссер находит таинственную пьесу без названия, поставив которую он разрушит привычный мир. В это время Аня соглашается нарисовать портрет по старой черно-белой фотографии. Простая девушка, которая недавно потеряла родителей и у которой не складываются отношения с парнем… Аня и не подозревает, что ее втянули в смертельную игру. Скоро Ане и ее друзьям придется спасать не только себя, но и весь мир, ведь зловещий некто только и ждет, когда его портрет нарисуют, а пьеса без названия соберет зрителей. Грядет возрождение древнего Зла, и лишь обычным смертным по силам его остановить… если они осмелятся взглянуть в лицо истинному ужасу.

© Хантаев Б., Кочешева О., текст, 2024

© Зимина О., иллюстрация на переплете, 2024

© ООО «Издательство АСТ», оформление, 2024

* * *

Посвящается нашим родителям, которые поверили в наше безумие.

Часть 1. Портрет

Глава 1

Тем субботним утром Ане не суждено было выспаться. Её разбудила весёлая музыка, доносившаяся из-за стены. Как бы она ни пыталась закрыть голову подушкой, тише не становилось. Блаженный сон покинул её, пришлось нехотя выбираться из постели.

Заглянув в соседнюю комнату, Аня застала свою тётушку за непривычным занятием: та энергично размахивала руками и пританцовывала под вопли из телевизора — виновника раннего подъёма девушки. Если бы Аня спала на полу, то ощутила бы вибрацию, вызываемую телодвижениями женщины. Тётка была особой нехрупкой, и Аня посочувствовала соседям снизу.

— Ты уже проснулась? Какая умница! Кто рано встаёт, тому бог завтрак в микроволновку кладёт, — с одышкой прохрипела женщина.

— Спасибо, тёть Свет, я не голодна. А чем вы тут занимаетесь? — в недоумении спросила Аня.

— А на что это похоже? — Света не останавливалась, прыгала из стороны в сторону, будто уклоняясь от вражеских атак.

Аня решила тактично промолчать, продолжая наблюдать за пыхтящей тёткой.

— Я занимаюсь аэробикой — хочу сбросить пару кило, привести себя в форму. Твоя тётушка вступает в игру, пришло время найти мужика. Ты же помнишь, что сегодня фотографируешь меня на свой дорогущий новый телефон? Мне нужны самые лучшие снимки для сайта знакомств! Ты же разбираешься в фотошопе?

Аня, сосредоточенная на собственных планах, совсем забыла об этой съёмке. Но говорить такое тёте, конечно, не стоило. Если она хочет фотосессию, то получит её, но немного позже.

— Я всё помню. Но сейчас у меня много дел. Устроим съёмку вечером, — бросила Аня и быстро ретировалась из зала.

* * *

Над Москвой медленно проплывали кучевые облака, а июльское солнце припекало так, что большинство гуляющих в местном парке расположилось на скамейках под кронами раскидистых деревьев. Игривый ветер поднимал лёгкую рябь на зеркальной поверхности пруда, по которому, словно маленькие баржи, проплывали утки и селезни.

Дети носились и кричали, а разморённые жарой взрослые не обращали на них внимания. Впрочем, всё как обычно. И только сидящая под большим тополем Аня, окружённая расставленными картинами на продажу, погрузилась в свои мысли.

Сколько она себя помнила, рисование было её призванием. Аня изображала всё, что видела. Под рукой постоянно были простой карандаш и уголь.

Каждые выходные, если была хорошая погода, она приходила в этот парк. Её картины покупали, пусть и нечасто, но особенно хорошо удавалось зарабатывать на этом деле летом. В тёплое время года люди подходили к ней, чтобы не только купить, но и порадовать себя портретом. Ведь, когда нужен небанальный подарок, это отличный вариант, а у Ани превосходно получались портреты. Уделяя особое внимание деталям, в особенности глазам, ей удавалось не просто добиться сходства, но и передать глубину характера человека.

Этой способностью она была обязана отцу — чрезвычайно талантливому художнику. Вместе они проводили много часов в его студии, где он учил её рисовать с натуры. Показывал, как передавать форму, объём и пропорции, а также рассказывал о том, как важно развивать наблюдательность. Аня как губка впитывала эти знания и применяла их на практике. Никто не сомневался, что она пойдёт по стопам отца и однажды станет знаменитой художницей. Она даже собиралась после школы поступать в Российскую академию живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова, но жизнь распорядилась иначе.

Два года назад её родителей не стало. Они погибли в автокатастрофе, когда Ане было шестнадцать, и это навсегда изменило её мир. Нет, она не перестала рисовать — с того дня Аня стала проводить за этим занятием ещё больше времени, находя в нём убежище. Только это её и спасало. А ещё поддержка Павла, её парня.

Тогда, будучи несовершеннолетней, она не могла остаться одна, и сестра отца забрала девушку к себе. С тех пор Аня жила с ней, хотя последнее время Павел стал настаивать, чтобы они съехались. Ему хотелось чаще видеть её, но из-за его работы молодые люди могли встречаться только пару раз в неделю.

Время шло к обеду, а к Ане никто так и не подходил. Она уже потихоньку начала складывать картины в сумку и даже собрала этюдник, поэтому не заметила, как незнакомец приблизился почти вплотную, будто возник ниоткуда. Парень смотрел на неё исподлобья, поджав губы, отчего Аня инстинктивно отступила.

На нём были тёмная кожаная поношенная куртка и рваные джинсы. Из-под тёмно-красной банданы, обвязанной вокруг головы, выбивались слипшиеся иссиня-чёрные пряди. По вискам струился пот и капал с подбородка. На болезненно-бледном лице отпечатались следы бессонной ночи, опухшие красные глаза запали в глубокой тени.

Ане стало не по себе от его вида, и она оглянулась по сторонам, отыскивая людей. Хорошо, что средь бела дня тут было достаточно народа. Мало ли что у незнакомца на уме.

— Привет, — сказал он грубовато: возможно, парень курил, а может, его голос всегда был таким низким. — Ты можешь нарисовать портрет по фотографии?

— Ага, — кивнула она немного напряжённо. Желание сорваться и бежать боролось с каким-то простодушным любопытством. За которое она себя тут же мысленно отругала, ведь парень напротив совсем не вызывал доверия.

— Мне нужно, чтобы ты нарисовала его. — Он протянул старую чёрно-белую выцветшую фотографию с небольшими заломами.

Аня быстро, опасаясь, что парень схватит её за руку, забрала снимок и внимательно посмотрела. Что-то подсказывало ей, что у этой фотографии, сделанной примерно в середине прошлого века, дурная история. На ней был молодой мужчина. Лицо, несколько удлинённое, с чрезвычайно благородными чертами, выдавало в нём аристократа. Высокие чёткие скулы, прямой нос и красиво очерченные губы довершали образ. Волосы до плеч сероватого оттенка, скорее всего, в реальности были светлыми. Вот только глаза отсутствовали. На их месте были дыры, будто кто-то хотел испортить фотографию, но его что-то отвлекло. Подобное казалось странным, почти чудовищным недоразумением, ведь Аня считала, что глаза — отражение души. Здесь же кто-то целенаправленно хотел скрыть ото всех внутреннюю составляющую мужчины. А может, это сделал он сам? Но зачем?

— Другой фотографии у меня нет, надо нарисовать с этой, — с лёгкой дрожью в голосе сказал парень, опережая её вопрос, когда Аня посмотрела на него.

— Но как мне нарисовать глаза? — спросила она, рассматривая самую старую фотографию, которую когда-либо держала в руках.

— Придумай, ты же художница.

— Хорошо, но это будет недёшево, — сразу предупредила Аня, прикидывая, сколько ей потребуется времени, чтобы изобразить мужчину. Она надеялась, что, услышав цену, парень откажется, хоть и не видела сложности в том, чтобы нарисовать очередной портрет. Каким бы странным ей ни казался этот заказ: начиная от заказчика и заканчивая «бездушным» аристократом на снимке.

— Деньги не проблема.

Он вытащил из кармана куртки несколько смятых купюр и протянул ей. Даже навскидку было понятно, что там гораздо больше, чем она рассчитывала. Взяв деньги и уже не чувствуя прежнего напряжения, Аня пересчитала их и удивлённо посмотрела на парня.

— Это половина, — добавил он поспешно. — Когда портрет будет готов, заплачу вторую часть.

«Половина? Что с этим фото не так, раз он готов платить такие деньги?»

— Скажи хоть, кто это? Твой дальний родственник? — В руке она сжимала деньги, которые были сейчас очень кстати, и ей бы следовало молчать, а не задавать такие вопросы. Но сказанного уже не воротишь.

— Мой родственник? — Парень нахмурился, словно призадумался, после чего рассмеялся. Смехом надрывным, даже немного истеричным. Но, по крайней мере, он перестал смотреть исподлобья. — Нет, человека на снимке зовут Роберт — это всё, что тебе нужно знать. На обратной стороне мой номер телефона, как закончишь, позвони. Кстати, я Богдан.

Парень протянул руку, но она не ответила пожатием, лишь сказала:

— Я Аня. На работу мне потребуется три дня.

— Я в этом сомневаюсь. — Парень расплылся в улыбке, и Аня не поняла, напугало её это или нет. Но отказываться от заказа — непозволительная роскошь. К тому же она взяла новый дорогущий телефон в кредит, и скоро нужно будет платить первый взнос, так что деньги ей сейчас просто необходимы.

Парень исчез так же незаметно, как и подошёл, пока Аня то ли задумывалась, то ли отвлекалась, стараясь не смотреть на его натянутую, неестественную улыбку. Всё, что у неё осталось, — это фото некоего Роберта, деньги и фраза Богдана, заевшая в голове.

* * *

Аня сидела в своей комнате перед чистым листом. Ей не понравилось, что Богдан поставил её способности под сомнение, и она решила, что обязательно напишет этот портрет за три дня. Фотография не казалась сложной, наоборот, пропорции лица чёткие, линии прямые. Всё это она могла набросать в течение нескольких часов. Правда, глаза почему-то никак не вписывались. Всё, что Аня представляла, не подходило обладателю такого благородного лица. Для неё как для человека, вкладывающего в каждую работу душу, нарисовать от себя означало упустить что-то важное. А главное — лишить человека на фотографии всякой индивидуальности.

Но на сомнения и долгие раздумья не было времени. Заказ уже оплатили, и пора было приступать к работе.

Аня взяла уголь и лёгкими плавными движениями наметила линии лба, глаз, носа, подбородка, шеи и плеч, добавила контур высокого воротничка и часть сюртука, запечатлённую на фотографии. Она штрих за штрихом переносила на бумагу общие очертания. Этот процесс всегда доставлял удовольствие. Мир преображался, а обычные вещи виделись совершенно иначе. Лицо с фотографии обрастало деталями на полотне, становилось сложной структурой из света и теней. В такие моменты ни разум, ни рука не принадлежали Ане, и все заботы исчезали под шорох угля по бумаге. Процесс так увлекал, что она даже не заметила, как уголь стал крошиться в пальцах с тихим жалобным хрустом. Аня перестала штриховать и почувствовала боль в запястье. Это было странно, ведь обычно она могла рисовать часами, особенно если увлечённо погружалась в работу.

Аня решила, что потянула связки от того, что слишком резко и быстро штриховала, и попробовала согнуть и разогнуть кисть. Резкая боль пронзила запястье, и она зашипела, стиснув зубы. Как не вовремя! Аня решила, что, если даст руке отдохнуть, ей станет легче и она продолжит рисовать. Ведь в запасе было ещё два дня.

Она взяла фотографию и снова внимательно всмотрелась в неё. Было в ней что-то странное, притягательное и в то же время мрачное. Аня перевернула снимок и увидела номер.

Захотелось побольше узнать о Богдане. Там, в парке, её охватили противоречивые чувства. Она вспомнила, как по спине прошлись мурашки и сердце застучало быстро-быстро, а потом внутри что-то ёкнуло, и ей нестерпимо захотелось выяснить: кто он такой?

Через приложение Viber она узнала его фамилию, а через «ВКонтакте» нашла творческую группу. Богдан, к её удивлению, тоже оказался художником. Его работы заполняли всю ленту: демоны со сверкающими глазами, монстры, прячущиеся в ночи, чудовища с разинутыми пастями — прямо книга мёртвых, а не группа в соцсети. Во всём этом мраке встречались вполне достойные портреты разных людей. Она давно рисовала и могла сразу определить: у Богдана был свой стиль, пусть мрачный, зато уникальный. Фото, которое он ей дал, вполне подходило его рисовке, и странно, что парень не взялся за эту работу сам. Или всё-таки взялся? Аня решила, что, возможно, за этим что-то кроется, но поток её мыслей прервал звонкий и напористый голос тёти:

— Пришло время фоток, моя девочка! Сайт знакомств не может долго ждать.

Она не стала спорить: ей нужно было отвлечься от чёрно-белой фотографии и от мыслей о Богдане.

Аня усадила тётю в самый светлый угол и, отойдя, направила на неё камеру телефона, которая моментально сфокусировалась на цели.

— Улыбнитесь, тётя Света, — скомандовала она.

Стоило Ане нажать на кнопку, как комната внезапно погрузилась во тьму. И только экран телефона ярко светился.

Она посмотрела на экран лишь на секунду и увидела нечто жуткое: у тёти не было глаз, только ужасные чёрные впадины. Аня вскрикнула и выронила телефон из мгновенно вспотевшей ладони. Тётя Света тут же подбежала к племяннице.

— Что с тобой, родная? — с тревогой спросила она.

— Всё хорошо, только не смотри в телефон. — Шаря рукой по полу, Аня пыталась нащупать гаджет. Она боялась посмотреть и зажмурила глаза, а когда открыла, поняла, что снова стало светло, а на экране высветилась фотография тёти, даже не размытая от резкого движения.

— Ты чего-то испугалась, Анечка?

— Меня напугал свет, слишком резко погас.

— Но свет не гас, — покачала головой тётя Света. В её глазах отражалась смесь беспокойства и недоверия.

Аня ощутила смятение, словно беспорядочные вихри мыслей заполнили её разум. Она постаралась утихомирить тревожное сердце, убедить себя, что всё это лишь плод её воображения. Но глубоко внутри она понимала, что ей не показалось.

* * *

Длинные тёмные коридоры манили, постепенно погружая во мрак. Аня не чувствовала совершенно ничего: ни звуков, ни запахов, ни даже собственного тела. Разум подводил её, внимание рассеивалось. А впереди не было ничего, кроме темноты. Но Аня шла… нет, не шла — она была настолько невесома, что не касалась ногами пола, и при этом остановиться не могла. Ей даже казалось, что чем дальше она двигается, тем уже становятся коридоры. И она бы продолжала и дальше плыть по течению, но вдруг что-то коснулось её руки. Аня резко обернулась и увидела сбоку проход, из которого исходил тусклый свет.

Подчиняясь беззвучному зову, Аня направилась туда. Там едва ли было светлее, но сам проход расширился, а горящие факелы, расположенные по левой стороне, позволяли видеть, как по каменной кладке, перебирая маленькими лапками, текут пауки. Аня никогда их не боялась, но именно эти заставили её содрогнуться. Она прибавила шагу, чтобы миновать, как ей казалось, бесконечный тоннель и найти выход. Но его и близко не было. Из одного пространства Аня попадала в другое, такое же тусклое. А ей хотелось света и воздуха.

Свернув в очередной тоннель, который был ещё шире, чем предыдущий, она заметила картины на стенах. Подойдя ближе, несмотря даже на неяркое освещение, Аня смогла рассмотреть их — на удивление, картины были ей знакомы. Она шла от одной к другой: «Мученичество десяти тысяч христиан» Альбрехта Дюрера, «Триумф истории над временем» Антона Рафаэля Менгса, а напротив них — «Могилы древних героев» Каспара-Давида Фридриха и «Женщина и Смерть» Ханса Бальдунга. Также там находилось множество неизвестных портретов, но даже от них она не могла отвести взгляда. Аня настолько увлеклась созерцанием холстов, что не сразу заметила, как коридор снова начал сужаться. А когда поняла, на горизонте замаячила странная фигура, и Аня застыла как вкопанная. Сердце бешено заколотилось, предательски нарушая тишину, а силуэт медленно, но верно приближался. Вскоре она поняла, что сама двигалась к нему.

Перед ней в полукруглом помещении стоял древний старец. Его сухую кожу изрыли глубокие морщины. Костлявые пальцы торчали из-под длинного багрового балахона, что скрывал не тело, а ходячий скелет. Одна рука опиралась на сундук, который Аня сразу заметила, а вторая болталась, будто оторванная. Блестящую лысину с лихвой компенсировала длинная, серая, будто в пыли, борода, а затянутые плёнками глаза, внимательно следившие за каждым вздохом Ани, внушали неконтролируемый страх. Ей хотелось закричать и броситься прочь из этого места, от этого странного старика. Но вместо этого она услышала собственный охрипший голос:

— Где я?

— Ты в замке, который когда-то принадлежал Роберту, — губы старика оставались сомкнутыми, но Аня слышала его голос у себя в голове, — но это было давным-давно. Теперь здесь его могила.

— Что в сундуке?

Именно этот вопрос мучил её с момента, как появился колдун.

— Глаза Роберта, — так же безмолвно ответил он.

— Я хочу их увидеть. — Неожиданно для себя Аня подошла ближе к сундуку.

— Ты сможешь открыть его, если произнесёшь вслух второе имя Роберта, но не сейчас. — Глаза старика сверкнули грозным предупреждением, после чего его рот растянулся в улыбке, и он расхохотался.

Вместо звуков из его рта хлынул рой мух, и Аня замахала руками в попытке защититься от навязчивых насекомых, окруживших её со всех сторон. Она хотела бежать, но не могла: чёрное кольцо уже стянуло её тело, дышать становилось всё труднее, а перед глазами собиралась непроницаемая стена мух. Аня уже не видела колдуна, но отчётливо услышала его последние слова:

— Нарисуй портрет…

Аня закричала.

Она не сразу поняла, где находится. Её трясло, как в лихорадке, в висках стучало, а во рту пересохло. С огромным усилием Аня поднялась с пола, голова тут же закружилась, и ей пришлось опереться о стену, чтобы не упасть снова. Выждав несколько минут, которые показались очень долгими, она осмотрелась. Аня находилась в собственной комнате, а не в замке с бесконечными тоннелями. Сразу стало легче — это всего лишь сон. Видимо, Аня немного перегрелась на солнце и потеряла сознание. Это объясняло, почему она проснулась на полу. И тут её взгляд упал на руки — они были перепачканы чёрным. Аня не сразу это осознала, но, когда поняла, охнула. Там, где она лежала, валялись раскрошенный уголь и белый лист бумаги с наброском. А в нижнем углу было нацарапано:

Роберт

Аня сразу же вспомнила сон, мух, старца и сундук с глазами Роберта. В горле запершило так, что она вышла из комнаты и направилась в ванную. Включив кран, Аня набрала в рот воды и прополоскала.

От увиденного её чуть не вывернуло наизнанку: в раковине плавала дохлая муха, которую она только что выплюнула.

Аня поняла, что просто обязана написать Богдану, иначе сойдёт с ума, но не успела.

Зазвонил телефон.

Глава 2

Чудесный субботний вечер — единственный выходной, которого Павел очень ждал. Они условились встретиться в маленьком кафе возле её дома. Он устроился за столиком в конце зала и положил рядом букет розовых пионов. Заказал у подошедшей официантки пару чашек кофе и взглянул на часы — половина девятого. Кольнуло лёгкое беспокойство. Может, стоило всё-таки зайти за ней? Рука потянулась к вороту рубашки, который, как ему казалось, стягивал шею, и расстегнула верхнюю пуговицу. Пальцы коснулись отросшей щетины. Неужели он так заработался, что забыл побриться? Павел знал, что Ане это не понравится, но уже ничего не мог сделать.

Он подождал ещё немного, а потом достал телефон и позвонил ей.

Длинный гудок быстро затих, на том конце ответили. Он вздохнул с облегчением, когда услышал Анин голос, но тут же почувствовал неладное: слишком сбивчивым и торопливым тот казался. Она пообещала подойти через несколько минут.

Кофе остывал. За окном послышались первые раскаты грома, а потом зарядил сильный дождь. Аня ворвалась в кафе в тот момент, когда Павел уже собирался снова ей набрать.

Светлые пряди прилипли к раскрасневшемуся лицу, а сама она, наклонившись вперёд и уперев руки в колени, пыталась отдышаться. Лёгкое голубое платье облепило худенькую фигурку.

Что-то внутри него дрогнуло. Аня выглядела такой уязвимой сейчас. Павел выбрался из-за стола и направился к ней. Когда он подошёл ближе, её плечи дёрнулись, будто Аня его испугалась.

— Ты вся промокла.

Она выпрямилась и взглянула на него. Он был выше на полторы головы. Павел тут же прижал её к себе. Такую продрогшую, маленькую девочку. Его девочку. Он слышал, как сердце бешено колотилось в груди, но уже не понимал чьё. Хрупкое тело дрожало в его объятьях. Павел хотел её согреть, напоить кофе, который, наверно, уже остыл. Хотел провести этот вечер вместе. Он ужасно соскучился за неделю. Почему она не могла просто переехать к нему? Он постоянно задавал Ане этот вопрос и вечно слышал в ответ: «Я ещё не готова».

— Хочешь, поедем ко мне? — спросил он, когда Аня выбралась из его объятий, и они сели за стол.

— Нет.

Она заправила влажную прядь за ухо и наконец-то посмотрела на него большими серыми глазами, обрамлёнными светлыми ресницами. Он видел в них смятение и тревогу, но не мог понять причину.

— Что случилось? — Павел осторожно взял её холодную ладонь в свою и ласково посмотрел.

— Случилось? — переспросила она испуганно и закусила губу. — Ничего. Просто я устала.

Что-то в ней изменилось. Что-то неуловимое обычным глазом, но очевидное для любящего человека. Аня словно смотрела не на него, а сквозь. Сидела рядом, но мыслями блуждала где-то далеко. Вот только где и почему?

— Анечка, — позвал он её, поглаживая большим пальцем ладонь, — я принёс твои любимые цветы.

Она снова вернулась. На губах появилась растерянная улыбка, будто Аня хотела и не хотела улыбаться. Определиться просто не могла, но хотя бы перестала смотреть в пустоту.

Павел взял букет и протянул его Ане. Она как-то машинально потянулась к нему, а потом вдруг резко подскочила и, выдёргивая руку, задела кружку. Громкий звук нарушил вечернюю тишину. Черепки разлетелись в разные стороны, а кофе растёкся грязной лужицей. Неприятная картина.

Официантка выбежала из кухни на шум.

Павел поднялся и подошёл к Ане, но она отступила.

— Что случилось?

— Мне нужно домой.

Он удержал её.

— Я довезу.

— Не нужно, и цветов тоже не нужно, — почти взмолилась она и так посмотрела, что Павлу пришлось отпустить её руку.

Аня развернулась и, не попрощавшись, быстро пошла к выходу, оставляя за собой лёгкий шлейф духов.

Они стали так редко видеться, что ему казалось, будто их отношения дали трещину. Особенно в эту минуту, когда она покинула кафе. Павел с минуту прожигал взглядом входную дверь, а потом бросился следом. Хотел догнать Аню, разобраться во всём. Но увы.

Улица встретила его вечерней прохладой и последними каплями слабого дождя. В лужах отражались жёлтые блики фонарей. Аня уже ушла.

Он знал, где её дом. Знал, что она впустит его в квартиру. К тому же её тётка давно звала его в гости. Но что-то подсказывало, что сегодня к откровенному разговору Аня не готова. И Павел решил, что попросит коллегу подменить его и заедет к девушке в понедельник. Тогда они и поговорят.

* * *

Через пару дней Богдан получил несколько сообщений во «ВКонтакте» от Ани. Девушка была напугана, писала, что не может спать, не может творить и что её мучают галлюцинации. Всё это она связывала с портретом, который он попросил нарисовать. Она настойчиво требовала объяснений. Богдан не удивился, увидев все эти сообщения: он ожидал чего-то подобного, но надеялся на лучшее.

Всё время с момента встречи в парке, когда он отдал проклятую фотографию, Богдана мучила совесть: он знал, что поступил неправильно, но утешал себя, твердя, что выбора не было. Но действительно ли это так? Он старался об этом не думать. Сейчас ему предстояло самое сложное: рассказать всё как есть, насколько бы безумной ни была вся история.

Он договорился о встрече с Аней в библиотеке. Выбор места казался ему весьма логичным, ведь именно там всё и началось. Знай Богдан, как всё сложится, он никогда бы не сунулся в злополучную секцию. И плевать, что знания — сила: когда сходишь с ума, тебе уже не до умных книг. Но прежде, чем встретиться с Аней, парню предстояло незаметно покинуть квартиру.

Он надел кожаную куртку, взял рюкзак и медленно двинулся к выходу, стараясь издавать как можно меньше шума. Его отец сидел на диване. Рука свисала с подлокотника, сжимая пустую банку от пива. Богдан не понял, спит отец или смотрит телевизор, по которому показывали старый чёрно-белый фильм.

— Твоя мать — грязная шлюха, — раздался мужской бас. — Опять ночевала непонятно где. Ты меня слышишь, сопляк?

Богдан вздрогнул: именно этого он и хотел избежать. Его старик опять надрался, а матери рядом не было.

— Мне нужно идти, — едва слышно сказал он.

— Сначала принеси мне пиво, а потом вали на все четыре стороны.

Богдан мигом подбежал к холодильнику, молясь всем богам, чтобы там осталась хоть одна банка, но ему уже давно не везло.

— Пиво закончилось, но я сегодня куплю, у меня есть деньги. — Парня трясло, и он даже зажмурился.

— Хорошо, главное, купи больше, чем обычно, — с издёвкой проговорил отец. — Помни, в чьём доме ты живёшь, маленький ублюдок!

Богдан открыл глаза и молча выбежал из квартиры. Проблемы нужно было решать по очереди, и сейчас его ждал очень неприятный разговор с одной девушкой.

Он, конечно, опоздал — Богдан всегда опаздывал. Аня была уже на месте, стояла возле полок с любовными романами. Только на сей раз волосы её были собраны, а знакомые Богдану по прошлой встрече шорты и майка сменились лёгким светлым сарафаном выше колен и босоножками на плоской подошве. В руках она держала книгу с полуголым мужчиной в ковбойской шляпе на обложке.

— Ты правда это читаешь? — спросил Богдан вместо простого «привет», подойдя к ней.

Она вздрогнула.

— Ты опоздал, — серьёзным тоном сказала Аня и, возвращая книгу на полку, уже мягче добавила: — И да, мне такие романы нравятся.

— В них одна ерунда, в жизни так не бывает. Но нам лучше присесть: разговор будет долгим.

Богдан бесцеремонно схватил её за руку и повёл в читальный зал к столику в самом дальнем углу. Аня не сопротивлялась.

— Я хочу отказаться от работы, — едва присев, выдала она, выложив на стол деньги и фотографию.

— Нельзя, — только и сказал Богдан.

— Но почему?

— Потому что он хочет, чтобы кто-то нарисовал его портрет. И если ты начала его рисовать, то он от тебя уже не отстанет. Поверь, я знаю.

— Я не понимаю, — растерянно прошептала Аня. — Я вижу его образ повсюду, этот человек засел у меня в голове. И я не знаю, как избавиться от лица с дырами вместо глаз. Оно словно преследует меня! А на днях парень подарил мне цветы, но я увидела только гниль с личинками вместо пионов! Видение было таким реальным, что меня просто выбило из колеи! Так не может продолжаться! Я не могу спать, не могу нормально есть и не могу рисовать!

— Дальше будет только хуже. — Богдан понизил голос. Пожилая женщина-библиотекарь провезла мимо них полную тележку книг. — Позволь мне тебе всё рассказать. И не перебивай, каким бы бредом это ни казалось. Хорошо?

Аня кивнула. Было видно, что она хочет узнать правду и в то же время боится услышать её.

— Я сам художник, точнее, пытаюсь им быть, — начал рассказ Богдан, немного нервничая. Ведь он очень надеялся, что до этого не дойдёт. — Всё началось, когда одна музыкальная группа попросила меня сделать обложку для их альбома. Они хотели нечто по-настоящему жуткое. Я сделал несколько набросков, но ни один из них не пришёлся им по вкусу. И тогда я решил поискать вдохновение в библиотеке. Нарыл старых книг, посвящённых мифам и легендам. В них частенько встречаются довольно пугающие картинки. Знаешь, вроде козла с телом человека, который на вертеле поджаривает грешников в одном из кругов ада. Я взял как раз одну из таких книг, самую старую, какую смог найти, надеялся вдохновиться страшными рисунками. Но нашёл нечто иное — потрёпанную фотку странного человека с дырками вместо глаз. Тогда мне показалось, что этот портрет отлично подойдёт на обложку альбома. Ведь жуть может быть и в чём-то максимально простом, а это лицо внушало какой-то необъяснимый ужас. Я забрал фотку и тут же принялся за работу. Но у меня ничего не получалось, я будто разучился рисовать. Как только подходил к полотну, руки начинало сводить, сердце безумно колотилось, будто какая-то сила не хотела, чтобы этот портрет был нарисован. А ещё мне стали сниться странные кошмары. Из них я узнал, что человека на фото зовут Роберт. Мне вообще начало казаться, что я схожу с ума, потому что сны были слишком похожи на явь. Поэтому я решил забросить эту работу и уничтожить фотку. Пробовал сжигать — она не горела. Тогда я вернул её в библиотеку, но дома снова нашёл эту проклятую фотографию. Осознав, что, вступив в эту игру, её уже нельзя покинуть, я твёрдо решил бросить рисовать этого жуткого человека. Я с чего-то взял, что хоть это могу сделать. Но не тут-то было. Стоило мне перестать рисовать портрет, как стало происходить самое страшное — на моём теле начали проступать буквы его имени.

Богдан на мгновение замолчал, а затем расстегнул кожаную куртку.

Аня зажала рот рукой, когда увидела надпись на его худой груди. Кожа, затянувшаяся, как после колотой раны, образовывала четыре большие буквы: Р, О, Б, Е.

— Я уверен, что, когда имя будет дописано, я умру. — Богдан быстро застегнул куртку, когда мимо них снова прошла старушка.

— Это библиотека, а не стриптиз-клуб, — проскрипела она. — Имейте совесть! Сталина на вас нет!

Богдан усмехнулся, хотя было не до смеха. Аня тоже улыбнулась, но, когда библиотекарь ушла, она вновь принялась внимательно слушать Богдана.

— По моим подсчётам, у меня две недели, может, меньше, прежде чем его имя появится полностью. Но я уверен: стоит нарисовать портрет, и всё это закончится. Во всяком случае, тогда во всём этом будет смысл. Вот именно поэтому тебе нельзя бросать его рисовать, иначе ты окажешься в опасности.

— Я уже в опасности, — произнесла Аня со злостью, граничащей с отчаянием, и поднялась, видимо, не выдержав. — Почему ты отдал эту фотографию именно мне?!

— Ты смотрела «Звонок»? — неожиданно спросил Богдан.

— Нет, при чём здесь фильм? — Она снова села, сердито поджав губы.

Богдан сделал паузу, осмотрелся и, убедившись, что любознательной старушки с книгами рядом нет, пояснил:

— Это фильм ужасов про видеокассету, после просмотра которой раздаётся телефонный звонок. Голос в трубке сообщает, что через семь дней ты умрёшь. И ты правда умираешь ровно через семь дней. Но в фильме был способ спастись. Нужно было показать эту кассету кому-то другому, и тогда страшное проклятье отпускало тебя и переходило на следующего. Я думал, что с фоткой будет то же самое: как только ты начнёшь рисовать портрет, Роберт отстанет от меня. Но, видимо, я облажался, и здесь действуют другие правила. Ты стала рисовать и просто включилась в мою игру.

На мгновенье Аня потеряла дар речи, её глаза заблестели от слёз, а руки сжались в кулаки.

— Но почему именно я? — Её громкий голос прозвучал так сердито, что люди в читальном зале оторвали головы от книг. — Есть же столько других художников!

— Потому что ты лучшая, — с полной серьёзностью в голосе сказал Богдан. — Я просмотрел в соцсетях сотни работ разных художников нашего города, и ты самая талантливая из них. Помню, я подумал: если это возможно, то именно тебе удастся нарисовать его портрет. Ведь если у тебя не получится, то не получится ни у кого.

Если до этого момента Аня хмурилась, то теперь выражение её лица чуть смягчилось.

— Подожди минутку, — сказал Богдан и вышел из-за стола. Вскоре он вернулся с целой стопкой книг. — Знаю, мне нет оправданий. Я поступил как настоящий мудак, когда взвалил всё это на тебя. Но послушай, я уже неплохо продвинулся в вопросе изучения Роберта. В тех снах, которые я видел каждую ночь, мне попадались разные картины известных немецких художников. Из этого я сделал вывод, что Роберт был немцем. Сначала мне не удавалось ничего найти ни в книгах, ни в интернете, пока я не обратился к немецкому фольклору, где пусть и немного, но проскальзывала какая-то информация о Роберте. Не знаю, насколько можно доверять всем этим легендам, но, если мы больше о нём узнаем, тебе или мне всё-таки удастся завершить его портрет. В этих книгах может быть ответ. И если мы их разделим и прочитаем, то, возможно, сможем найти его и спастись. Мы просто обязаны спастись.

Она с неохотой взяла две тяжёлые и толстые книги из пяти: одну по истории искусств, а другую по германским легендам — и пролистала несколько страниц. Даже Богдану было ясно, что на прочтение такого кирпича в восемьсот страниц уйдёт куда больше пары дней. Аня выглядела так, будто ей диагностировали смертельную болезнь. Так ещё и добавили, что, если она хочет выжить, лекарство придётся искать самостоятельно.

— Значит, ты тоже продолжишь рисовать его портрет? — отложив книги и посмотрев на Богдана, уточнила она.

— Да, я буду пытаться.

— И ты веришь, что если портрет будет готов, то весь этот кошмар закончится?

— Ничего другого мне просто не остаётся, — признался Богдан. — Мне надо возвращаться домой. Но я тебе позвоню, обещаю.

— Что ты обычно читаешь, если не любишь любовные романы? — внезапно спросила Аня, когда он уже встал и собрался уходить.

— Мне раньше нравились ужасы, но сейчас… я уже не знаю. И посмотри «Звонок» — только японский, а не американский ремейк. Это уже настоящая классика, тебе понравится.

* * *

Вернувшись домой, Богдан решил, что снова попробует рисовать. Всю дорогу он думал об Ане, и ему действительно было совестно, что он втянул её в это безумие. Она просто не заслуживала всего этого. И он не знал, сможет ли себя простить, если с ней всё-таки что-то случится. Ему хотелось верить, что вместе они справятся. Богдан собирался закрыться в своей комнате наедине с карандашами, но отец преградил ему путь.

— Где моё пиво, сосунок? — грозно спросил он.

Богдан забыл сходить в магазин и сейчас сильно об этом жалел. Он всё никак не мог определиться, в каком состоянии он больше боялся отца — пьяного или трезвого.

— Я сейчас же за ним схожу.

— Поздно, засранец, пора тебе преподать урок. — Отец снял с крючка на стене ремень с большой металлической бляхой. — Будешь знать, как расстраивать отца.

После этих слов он обмотал ладонь ремнём и сжал её в кулак.

— Не надо, папа, — только и успел сказать Богдан, пятясь, когда крепкая рука отца врезалась ему в лицо.

Кровь хлынула из разбитого носа, но отец не остановился. Он размотал ремень и стал размашистыми ударами избивать Богдана, пока тот не заплакал.

— Плакса, ты всегда был плаксой, — зло сплюнул отец. — Если снова расскажешь матери, что это я тебя отлупил, клянусь богом, я её убью.

Когда отец закончил, оставив его, Богдан с трудом поднялся и, добравшись до своей комнаты, заперся. Тело сильно ныло, а кровь из носа никак не останавливалась. Если бы не мать, Богдан бы давно съехал, но он не мог оставить женщину, которая его вырастила, наедине с этим монстром. Он не винил её за то, что она так часто не ночевала дома, но упрекал в том, что она всё-таки всегда возвращалась и говорила, что любит мужа, который избивал их обоих. Богдан даже пытался уговорить её уйти вместе с ним. Денег на съёмное жильё хватало: он стал неплохо зарабатывать на том, что считал раньше простым хобби. Но мать твердила, что нельзя разрушать семью. И с этим Богдан уже ничего не мог поделать.

— Чтоб он сдох! — неожиданно для себя вслух сказал Богдан.

И, будто услышав его слова, как джинн из бутылки, на стене возник образ Роберта. Он безумно улыбался.

Глава 3

После возвращения из библиотеки Аня просидела за книгами почти до самого вечера, пытаясь отыскать хоть какую-то информацию о Роберте. Но всё, что она находила, не давало ответа ни на один вопрос. А вопросов было много. Из книги «Тайны и легенды близ Рейна» она узнала, что Роберт родился в Германии в конце шестнадцатого века. Владел огромным замком, но знатным человеком не был. Зато имел связи с разными герцогами и считал себя аристократом. Был алхимиком и, поговаривали, чернокнижником, способным превратить в золото любой минерал, а драгоценный металл лишить всякой ценности, обратив в простой булыжник. Он также любил устраивать званые вечера и показывать разные фокусы. И, как твердили злые языки, порой после таких вечеров кто-то из гостей не возвращался домой.

Всё это и вправду походило на легенду и не имело ничего общего с реальностью. Даже если человека на фотографии зовут Роберт, он не мог быть тем чернокнижником, ведь фотографию точно сделали уже в двадцатом веке. Аня уже собиралась захлопнуть книгу и пойти спать, но что-то её остановило. Она перелистнула страницу и начала читать. Очень быстро, полушёпотом:

— Единственным недугом, одолевавшим временами алхимика, была болезнь, что сковывала его телесную оболочку. Ни на минуту мысль о том, что смерть с младенчества присматривает за ним, не покидала беспокойный ум Роберта. Чего только не перепробовали доктора того времени: магические обряды, защитные амулеты, лечебные травы, — ничто не помогало юноше. И всё чаще он слышал из уст врачевателей, что он слишком слаб и близок тот час, когда смерть заберёт его к себе. Поэтому Роберт находился в постоянном поиске способа не просто победить недуг, но и обрести вечную жизнь, чтобы смерть даже не смела явиться на его порог. Чернокнижник считал, что человеческое тело тленно, что это не вечная оболочка, а душа — бессмертна. Ей нужен лишь подходящий сосуд. И этим сосудом ему виделось искусство, что было неподвластно времени и жило вне его тела. Поэтому Роберт верил, что душу можно соединить с чем-то прекрасным и только так победить смерть. И живопись — единственный талант, данный при рождении, — виделась ему крепкой нитью, ведущей к вечной жизни.

Прочитав последнюю строчку, Аня почувствовала, как у неё перехватило дыхание, а сердце учащённо забилось. Что, если Роберт всё-таки обрёл бессмертие? Нет, всё это казалось какой-то выдумкой. Не то чтобы она не верила в подобное. После того, что она испытала, ничего нельзя исключать. Но если хотя бы просто допустить подобное… Возможно, в фотографии была заключена душа Роберта. А глаза — зеркало души. Это объясняет дырки на их месте. Может быть, поэтому так важно закончить портрет? Что, если Богдан ошибается и это вовсе не проклятие? И ничего не закончится, даже если они нарисуют.

Аня вспомнила рубцы на теле Богдана и поёжилась. Закрыла книгу и подошла к мольберту. С холста на неё слепо смотрело лицо. Осязаемое, но ещё далёкое от завершённости. Ни глаз, ни души.

«Кто же ты такой, Роберт?»

* * *

На следующее утро Аня проснулась поздно. Прошлым вечером ей так и не удалось спокойно уснуть. Она много думала о Роберте, но ещё больше — о Богдане. Аня злилась на него, но не так, как на саму себя. Если б только она отказалась! Не так уж и нужны ей были эти деньги. Но почему-то в тот момент ей так не казалось. Как же быстро меняются приоритеты, стоит человеку ошибиться. Одно тянется за другим, и здравствуйте, ночные кошмары, предвестники плохих мыслей и испорченного настроения. Такое могло произойти в кино, но не в жизни. Не с ней. Но это случилось, и сейчас она ощущала себя зверем, которого гнали к обрыву.

В квартире было тихо: тётка ещё вчера напомнила ей, что с утра и до самого вечера её не будет дома. Аня поднялась с постели, оглядела комнату. Всё было на своих местах. У стены стоял мольберт, на столе лежали оставленные с вечера книги. Богдан не позвонил, хоть и обещал. Значит, ничего не нашёл. Аня хотела написать ему сама, но не знала, что сказать.

Аппетита по-прежнему не было. Аня боялась даже смотреть в зеркало: страшилась увидеть вместо себя безликую тень. Что с ней стало за каких-то несколько дней? Она себя не узнавала. И ведь дело было даже не в портрете. Холст манил, как тихая гавань, ждал её рук. Аня подошла к мольберту. Запястье больше не болело, и на мгновение — но этого было достаточно — ей показалось, что она способна закончить портрет. Избавить себя… их от проклятия. Уголь в её руках коснулся поверхности бумаги, и, не почувствовав никаких неприятных ощущений, она стала штриховать, не замечая, как мягкие чёрные крошки осыпаются на пол.

Вдруг раздался резкий стук. Аня вздрогнула от страха и выронила уголь. Стук повторился. Осторожно повернувшись на звук, напрягшись всем телом, она увидела ветку, которая стучала о её окно под порывами сильного ветра. Словно напрашивалась в гости, как назойливая соседка. Не успела Аня успокоиться, как за спиной зашуршали страницы. Волоски на руках и затылке встали дыбом.

Она обернулась, и увиденное парализовало её. Аня так и застыла, смотря, как страницы в книге, которую она закрыла вечером, сейчас перелистывала чья-то невидимая рука.

В какой-то момент всё прекратилось, стихло. Ветка не стучала, страницы не шуршали. И только сердце колотилось отбойным молотком.

Аня не заметила, как ноги понесли её к столу. Как пальцы прикоснулись к страницам, а глаза стали следить за текстом:

Однажды, в пору золотой осени, алхимик попросил слугу разослать весть о том, что он ищет живописца, который сможет запечатлеть его истинный образ на холсте, и обещает этому счастливцу столько золота, сколько он сможет унести. Весть очень быстро разлетелась, и к его замку поспешили самые лучшие творцы того времени. Никто не мог отказаться от такого щедрого предложения. Вот только стоило им начать писать, как становилось ясно: ничего не выйдет. Кто хоть самую малость продвинулся в написании портрета Роберта — сходил с ума. Десятки известных художников покончили с собой прямо перед полотном, ещё несколько — выкололи себе глаза, чтобы больше никогда не видеть лица Роберта.

Чернокнижник пребывал в удручённом настроении, казалось, смерть смеётся над ним, не позволяя никому закончить его портрет. Умереть и быть забытым — вот то, что его по-настоящему страшило. Больше никто не хотел писать его портрет. Алхимик почти отчаялся, пока однажды до него не дошли слухи о чудо-мальчике по имени Джозеф. Ребёнок, которому было всего семь лет от роду, рисовал так, будто это дар свыше. Всё, что выходило из-под его кисти, вызывало восхищение и трепет. И, конечно же, Роберт желал заполучить этого мальчика. Только вот его родители не хотели, чтобы их ребёнок рисовал чернокнижника. Их не интересовало всё его золото.

К тому моменту Роберт окончательно сошёл с ума: он стал видеть смерть, что появлялась в тёмных коридорах, и даже разговаривал с ней. Никто и ничто не могло переубедить Роберта в том, что только портрет сможет спасти его от смерти, которая уже протянула к нему свои костлявые руки. Поэтому алхимик велел похитить ребёнка и всю его семью.

Заперев в подвале замка мать и отца Джозефа, Роберт пригрозил ему, что они умрут, если он не нарисует его портрет. И, чтобы у мальчика не было выбора, велел пытать родителей, дабы их крики действовали как напоминание: чем быстрее он нарисует, тем скорее увидит их живыми и невредимыми.

Бедняге Джозефу пришлось рисовать днями и ночами, прерываясь лишь на то, чтобы смочить губы талой водой. Аппетит у мальчика пропал, а заснуть по ночам перед полотном ему не давали жуткие крики, что доносились снизу. Спустя несколько дней портрет был написан. Джозеф, исхудавший и высохший, как столетний старик, совершив последний взмах кистью, упал замертво. Его родители по повелению чернокнижника были убиты через час после смерти ребёнка. Но Роберта это совсем не беспокоило, ведь он получил то, чего так сильно желал. Выгнав охрану и всех слуг, чернокнижник заперся в замке и изо дня в день только и делал, что смотрел на свой образ, запечатлённый на полотне, пока тело Джозефа гнило перед его носом.

О дальнейших событиях история умалчивает. Известно лишь, что спустя месяц замок взяли штурмом. Ведь золото, которым чернокнижник снабжал герцогов, обратилось в камень. Инквизиция хотела сжечь алхимика, но им не удалось найти того в замке. Они отыскали лишь его портрет — последнюю работу юного Джозефа. Картина была прекрасной и одновременно безумной — стоило кому-то посмотреть на неё долгим взглядом, и в голову лезли странные мысли. Самыми ужасными на портрете были глаза, что выглядели так реалистично, будто изображение было живое и смотрело в ответ. Поэтому было решено их вырезать, а картину спрятать.

Но на этом история с портретом не закончилась. Были те, кто знал, что его забрал к себе богатый герцог, почитатель Роберта при жизни. Только вскоре он вырезал всю свою семью, а сам бросился с камнем на шее в тёмную пучину вод.

Аня быстро заморгала, пытаясь осмыслить только что полученную информацию и при этом не поддаться панике, которая только усиливалась с каждой минутой. Мысли одна страшнее другой метались в голове. Что, если, дорисовав портрет, ничего не удастся изменить и они всё равно умрут? Она отступила на шаг от книги. А что, если они просто сойдут с ума, потеряют рассудок? Разве им под силу нарисовать то, что не удавалось художникам того времени?

И тут же вспомнились слова Богдана: «Я подумал, что именно тебе, возможно, удастся нарисовать его портрет, ведь если у тебя не получится, то не получится ни у кого». Возможно, ей это под силу. Но что, если он ошибся? По крайней мере, сейчас Аня понимала, какими могли быть глаза Роберта. Живыми, пугающими и безумными. При одном взгляде которых пробегала дрожь по телу. Аня не спешила подходить к мольберту. Сначала она хотела поделиться новой информацией с Богданом. Странное дело, всё это время она думала не о себе. Она думала о них как о едином целом.

Аня бросилась к телефону. Руки слегка дрожали, но ей удалось отыскать номер Богдана и нажать на кнопку вызова. Длинные гудки, один за другим. Богдан не отвечал. А что, если с ним уже что-то случилось? Что, если?.. Об этом она даже не хотела думать. Так и не дождавшись ответа, Аня отключилась, надеясь, что он просто не слышал звонка, и, не выпуская телефона из рук, вышла из комнаты.

В зале было непривычно тихо, и от этой тишины становилось не по себе. Не находя себе места, Аня принялась мерить шагами расстояние от двери спальни до кухонного проёма. Она знала, что, пока не поговорит с Богданом, не успокоится. Ей нужно было как-то отвлечься. Аня вернулась в спальню и, отодвинув книги на край стола, села и открыла ноутбук.

Пальцы быстро набрали «Звонок Япония», и, щёлкнув в окошко с видео, она начала смотреть. Аня не любила ужасы, просто решила, что они отвлекут её, пока Богдан не перезвонит.

Наверное, это была совершенно сумасшедшая идея — смотреть ужасы, когда в твоей жизни и без этого хватает жути. Поэтому Аня то и дело поглядывала на телефон. Тот по-прежнему молчал. Потом снова смотрела минуту на экран, но мысли куда-то уплывали, и в какой-то момент она вообще перестала понимать, что происходит в фильме. Тогда-то и раздался звонок. Почти как в кино. Неожиданно, хотя Аня постоянно возвращалась глазами к экрану телефона.

И, к её ужасу, звонил не Богдан. Она учащённо задышала, смотря на экран. Стук сердца отдавался в ушах, а тело словно приросло к стулу. Входящим вызовом значился «АД». Ей хотелось зажать уши, чтобы не слышать звонка. Ещё лучше его сбросить. Но внутренний голос прошептал: «Возьми». И она взяла — точно так же, как часом раньше подошла к книге.

На том конце провода была тишина, и Аня неуверенно произнесла:

— Алло?

— Анечка, девочка моя…

Мягкий, до боли знакомый голос заставил её сердце забиться ещё быстрее. Она замотала головой и, не в силах поверить, поднялась со стула.

— Ма… ма… — Голос дрожал, а в глазах заблестели слёзы, и она прижала кулак к губам.

— Ты должна закончить… — Голос матери звучал едва слышно, и Аня сильнее прижала телефон к уху, сделав несколько шагов в сторону. — Портрет Роберта. Иначе мы скоро встретимся.

В трубке повисла тишина, а она, не в силах удерживаться на ногах, прижалась к стене, сползая вниз. Аню трясло, слёзы потекли по щекам, оставляя мокрые дорожки. Она завыла в голос и обхватила колени руками, свернувшись клубочком. Ей понадобилось два года, чтобы принять смерть родителей, а теперь… Что, если звонила не мать? Да, голос был так похож, но что, если это не больше, чем очередной кошмар? Что, если у них осталось слишком мало времени? И вместо того, чтобы закончить портрет, она отвлекается на поиски. Кто бы ни звонил, он дал предельно ясную инструкцию: рисуй или умрёшь.

Снова раздался звонок. Она вздрогнула и, подняв голову, увидела лежащий на полу телефон. Звонил Богдан. Аня схватила мобильный и, откинувшись на стену, прикрыла глаза.

— Ты звонила? Что-то случилось? — раздался встревоженный голос Богдана, когда она взяла трубку.

Аня молчала, не в силах что-либо произнести.

— Аня, ты слышишь меня?

— Приезжай, пожалуйста, — единственное, что она смогла сказать.

* * *

Ане пришлось взять себя в руки, чтобы написать Богдану сообщение с адресом, умыться холодной водой, собрать волосы в высокий хвост. И ждать того, кто не кинется её сразу успокаивать, но поймёт. Теперь, когда она знает чуть больше о человеке на фотографии, им будет о чём поговорить. В спокойной обстановке, сидя друг напротив друга в кухне. Она заварит чай, достанет с верхней полки кексы. Это немного успокоит её. Позволит на время представить, что Богдан — её бывший одноклассник или лучший друг — друзей ей в последнее время не хватало, — который пришёл в гости. И пусть Аня видела его лишь дважды, в этот момент это её совсем не волновало. Хотелось, чтобы он скорее приехал. Только бы не оставаться одной.

Через полчаса раздался звонок. Когда открыла дверь, Аня не сразу признала в ссутулившемся парне Богдана. Голова втянута в плечи, взгляд опущен, будто он стыдится на неё смотреть. Рассечённую бровь, ссадины на скуле и подбородке Аня заметила сразу. Но, не успев ничего сказать, услышала:

— Что случилось? — спросил сиплым голосом Богдан и, шмыгая носом, посмотрел наконец-то на неё.

— А с тобой? — не скрывая беспокойства, перебила Аня. Теперь она лучше видела его лицо. Нос распух и походил на картофелину, синяки под покрасневшими, как после бессонной ночи, глазами потемнели ещё сильнее. — Ты хоть спал?

— Немного.

— Входи, — сказала Аня, пропуская Богдана.

Они оба проигнорировали вопросы друг друга. Всё-таки порог не место для разговоров.

Придерживая одной рукой бок и чуть прихрамывая, парень неуверенно вошёл в квартиру.

Аня показала, где находится её комната, и ушла на кухню. Скорее, сбежала. Её вдруг накрыло такое отчаянье, что она закусила губу и встала напротив окна. Кексики, чай — к чёрту всё это, сейчас им не спасти положения. Не будут они сидеть на кухне и пить чай тоже не будут. Сейчас она вернётся в комнату, расскажет ему, что узнала о звонке. И они что-нибудь придумают. Сейчас она ещё немного постоит, посмотрит на качающиеся на ветру берёзы. На голубое ясное небо. Перед глазами снова встал Богдан, ссутулившийся, побитый, как дворовая псина. Аня заломила руки и почувствовала, что вот-вот расплачется. А она ведь только успокоилась.

— Аня.

Она вздрогнула, но не обернулась. Послышался тихий шорох шагов. Это Богдан вошёл в кухню и остановился. Она не видела его, но слышала, как он шмыгает носом.

— Тебя долго не было.

— Прости. Хочешь чаю? — спросила Аня, чувствуя, как пересохло во рту, и, развернувшись, встретилась с ним взглядом. Всего лишь на секунду, потом он отвёл глаза, но чаю выпить согласился.

И теперь они сидели. С двумя кружками горячего зелёного чая с жасмином и кексами в вазочке. Так, как она хотела. И это действительно успокаивало.

Они всё ещё не произнесли ни слова. Хотя Ане не хотелось молчать, она не знала, как начать разговор. Одно дело находиться в читальном зале библиотеки, другое — сидеть друг напротив друга. Они, совершенно чужие люди, вдруг оказались за какие-то дни связаны одной-единственной целью — дорисовать портрет.

— Ты продвинулась с портретом дальше, чем я, — начал Богдан.

Она улыбнулась, но какой-то надломленной улыбкой.

— Я кое-что нашла в книге. Хочу, чтобы ты тоже это прочитал. Но прежде… — Аня вздохнула, будучи не до конца уверенной, что хочет всё это рассказывать, и продолжила: — Два года назад не стало моих родителей.

— Я не знал.

Она будто его и не услышала.

— Они погибли. Мама сразу, отец — через неделю. Пролежал в коме, так и не пришёл в себя. Первую неделю мне хотелось уйти за ними. Но я справилась с этим. Знаешь как? Я стала рисовать. Каждый день, по много часов. Представляла, что отец просто вышел ненадолго и скоро вернётся. И мама. Она у меня была поэтессой. Писала стихи к папиным работам. Отец выставлялся в галерее, я часто бывала на его выставках. Так что любовь к прекрасному мне прививали с детства. Ты сказал, что выбрал меня, потому что я среди других показалась тебе лучшей.

— Не показалась, ты и есть лучшая, — перебил Богдан, — и теперь я чувствую себя ещё большим мудаком из-за того, что взвалил всё это на тебя.

В его тёмно-карих глазах она разглядела то ли боль, то ли сострадание.

— Пойдём.

Аня встала из-за стола и, выйдя из кухни, пошла в свою комнату. Богдан не спеша последовал за ней.

— Смотри. — Она взяла книгу, что лежала на столе, и протянула Богдану. — Тут сказано, что единственный, кто смог нарисовать портрет, — это некий Джозеф. Остальные либо сходили с ума, либо убивали себя. Но даже Джозеф в конце умирает. Да, я понимаю, что это всё легенды и сказки. Выдумка. И я бы дальше так думала, если бы не звонок.

— Какой звонок?

— От мамы. Точнее, я не уверена, но, кажется, это была моя мама или… Я не знаю, но голос был очень похож. Она сказала, что я должна нарисовать портрет Роберта, иначе… мы скоро встретимся, — закончила Аня.

— Чёрт. Это очень плохо.

— Он ведь не оставит нас в покое?

— Нет, не оставит.

— Мне страшно, — прошептала Аня, сделав шаг к Богдану. Маска спокойствия, которой ей удавалось прикрываться, пока они сидели на кухне, сейчас треснула, как стеклянная ваза. И её прорвало. — Я не хочу умирать. Понимаешь?!

Богдан взял её за руку, слегка сжал и посмотрел на Аню так, как смотрят, когда хотят приободрить, дать хотя бы маленькую надежду на счастливый исход.

— Прости. Мне так жаль, что я втянул тебя во всё это. Нет мне прощения. Но я обещаю: ты не умрёшь.

— Разве можно такое обещать?! Ты же видишь, это уже происходит!

Его глаза будто потускнели, но где-то в самой глубине блеснула печаль и какая-то решимость.

— Тогда я сделаю то, что должен был сделать с самого начала. Заберу фотографию и уйду. Ты больше не увидишь меня. Может, тогда всё закончится. — Он отпустил её руку, всё ещё смотря прямо в глаза, и тихо добавил: — Когда я умру.

— Не оставляй меня! — попросила Аня, схватив его за плечо, когда он собирался развернуться. — Пожалуйста, пожалуйста… не уходи.

Видит бог, она боялась неизвестности. Хотела, чтоб всё закончилось. И не хотела разбираться во всём одна. Он не посмеет просто уйти и оставить её ждать. Только не теперь.

— Не уйду.

Богдан вдруг оказался очень близко к ней. Его руки обвили её талию и прижали крепко к себе.

— Не уйду, — повторил он, шмыгнув носом.

Аня не сопротивлялась, потому что именно таких объятий — не намекающих, а успокаивающих — ей не хватало сейчас. Обвила руками Богдана за шею и, положив голову на плечо, прикрыла глаза, чувствуя, как по щекам стекают слёзы.

Они стояли так какое-то время. Казалось, мир вокруг замер, но она даже не подозревала, что в этот самый момент лицо Богдана исказила гримаса боли. Он просто терпел, не показывая слабину, но длилось это недолго. Тишину прервал скрип входной двери, и только тут Аня вспомнила, что забыла запереть её. По направлению к комнате раздались отчётливые шаги. Кто-то уверенно шёл к ним, и это была не тётя Света.

Они отпрянули друг от друга, и Аня испуганно посмотрела на Богдана. В этот самый момент дверь в комнату открылась.

Глава 4

После встречи в кафе на душе у Павла скребли кошки. Он чувствовал, что с его девушкой что-то происходит, но что именно — понятия не имел. На звонки она отвечала скупо, ссылаясь на то, что занята, а сообщения и вовсе оставались без ответа. Павел даже начал думать, что дело в нём самом. В тех редких спорах, что случались у них из-за переезда, Аня не раз едко замечала, что работе он посвящает всего себя, а к ней приходит только от случая к случаю. Сказать, что она неправа, Павел не мог.

— Ты слишком много времени проводишь в офисе, ты практически там живёшь! Хочешь, чтобы я целыми днями сидела в пустой квартире?

— Я просто хочу видеть тебя чаще, — настаивал Павел.

— Ты просто хочешь, чтобы кто-то дожидался тебя с работы. А я ведь не собака какая-то. Обо мне ты подумал?

Обычно после таких слов он сдавался, и разговор о переезде откладывался до следующего раза. И теперь ему казалось, что Аня просто устала его ждать. А ведь раньше у них всё было так хорошо.

В последнее время Павел часто вспоминал тот день, когда они познакомились на одной вечеринке. Хотя, как оказалось позже, знакомы они были уже давно, вот только, подходя к улыбающейся блондинке, одетой в белый сарафан, он не знал этого. Павел подкатил к ней так же легко, как и к любой девушке, которая попадала в поле его зрения. Она быстро нарисовала на него шарж, такой забавный и похожий. И этим зацепила. Аня сразу ему понравилась, а проведя с ней вечер, он сам не заметил, как влюбился. Как предложил подвезти, а подъехав к большому частному дому, понял, что девушка, задремавшая на его сиденье, — дочь известного художника Жданова, старого друга отца. Раньше он часто бывал у них в гостях. Только вот, поступив в институт, Павел окунулся в студенческую жизнь, а после и в работу. И больше никогда не ездил в тот дом — до того дня.

Аню он помнил щекастой девчонкой лет девяти с короткими, по плечи, волосами. И тогда ещё долго всматривался в её расслабленное сном миловидное лицо, не понимая, почему сразу не признал в ней ту, что вечно появлялась перед ним с перепачканными красками пальцами. Он не разбудил её в тот вечер, подхватил на руки и отнёс домой. Отец Ани сразу узнал его и позволил переночевать в доме. А утром Павел предложил ей встречаться.

Их отношения развивались стремительно. Они часто проводили время вместе, он поддерживал её творчество. Баловал, как может баловать взрослый парень шестнадцатилетнюю девчонку, и даже обустроил ей мини-студию в своей спальне. Её родители одобряли такие отношения, тем более что их отцы дружили.

Павел стал для неё первым во всех смыслах. Аня для него была не первой, но единственной девушкой — это он понял уже спустя время, — кого Павел по-настоящему полюбил.

Всё у них складывалось хорошо. Даже те две недели, что Аня провела в художественном лагере, они созванивались каждый день. А потом случилась беда: её родители погибли.

Этот год их сильно сблизил. Обнажил и показал то, что не лежало на поверхности, а скрывалось внутри. Павел старался стать для неё оплотом надёжности и силы. Он не мог вернуть её родителей, но был способен создать собственную семью. Они много говорили об этом, но Аня не была готова покинуть тётку, которая оставалась единственным родным человеком.

А через полгода его повысили. Вместе с этим прибавилось работы, и Аню он стал видеть только на выходных, а иногда — ещё реже. Павел хотел заработать как можно больше денег, ведь он уже давно планировал сделать ей предложение. Только вот их отношения стали портиться. Сначала это были споры, связанные с переездом, потом обиды из-за редких встреч. Позже Аня стала злиться даже на то, что Павел, часто сосредоточенный на рабочих проблемах, слушал её вполуха. А в последнее время складывалось впечатление, что она специально избегала общения с ним. Именно поэтому Павел решил сделать внезапный сюрприз, побыть спонтанным — возможно, именно этого она и добивалась.

Он позвонил тёте Ани и рассказал о своих намерениях, которые она с энтузиазмом поддержала. Светлана согласилась, что её племяннице не помешает развеяться, ведь она тоже заметила, что в последнее время Аня сама не своя. Она попросила Павла заехать к ней на работу во время обеденного перерыва за ключами, так как планировала завтра уйти из дома на весь день.

Поэтому Павел заранее подменился и, проснувшись утром, начисто выбрил лицо, щедро надушился одеколоном и, надев тяжёлые золотые часы, подошёл к зеркалу. Белозубо улыбнулся отражению, поправил воротник идеально выглаженной чёрной рубашки, провёл рукой по светлым, слегка вьющимся волосам и, довольный своим видом, вышел из квартиры.

План был прост. Заехать по дороге в пекарню, купить свежей выпечки, а у самого дома зайти в кофейню за горячими напитками. Войти в квартиру и, если девушка спит, подать завтрак в постель. А если Аня уже проснулась — он подготовился и к такому варианту, — Павел просто отвезёт её на новую выставку известного художника-экспрессиониста. И пусть сам он в искусстве ничего не понимал, Аня просто обожала все эти галереи.

Но у судьбы, видимо, были другие планы. Павлу не удалось приехать пораньше: по пути у него спустило колесо. Казалось, сама жизнь просила отложить сюрприз. Он не верил в знаки, а в багажнике была запаска, поэтому Павел не отступил и всё-таки добрался до Аниного дома. Совсем забыв про кофе, он вошёл в подъезд и, поднявшись на нужный этаж, достал ключи. Попытался тихонько отпереть замок, но, к его удивлению, входная дверь была приоткрыта. На мгновение Павел подумал, что тётя Света проговорилась племяннице, рассказала о готовящемся сюрпризе, и Аня сама решила удивить его. Это даже было похоже на неё, ведь она всегда любила перехватить инициативу.

Он переступил порог, прикрыв за собою дверь, разулся и прошёл в зал. Там никого не было. Павел направился в комнату и, открыв дверь, остановился. Аня была не одна. Рядом с ней стоял какой-то побитый парень в ужасной кожаной куртке и рваных джинсах. Вылитый панк.

— Ты мне объяснишь, что здесь происходит, или мне лучше сразу уйти? — спросил Павел, крепко стиснув кулаки. Ему совершенно не понравилась картина, а в голову начали лезть не самые приятные мысли.

— Это не то, что ты думаешь, — ответила Аня, утирая слёзы рукой. — Павел, это Богдан, мой друг, мы познакомились недавно в парке. Богдан, это Павел, мой молодой человек.

Богдан сделал шаг вперёд, вытянув руку для приветствия, но Павел не стал её пожимать, лишь покачал головой, еле сдерживая желание плюнуть ему прямо в лицо.

— Познакомились недавно, и он уже у тебя дома так рано? Или он пришёл вечером и просто не уходил?

— Я пришёл утром, и мы просто друзья, — выпалил Богдан. Он хотел сказать кое-что ещё, но ему просто не дали.

— Я не с тобой разговариваю, панк, — зло выплюнул Павел, — а со своей девушкой.

Аня подошла к нему осторожно, ощущая исходящую от него злость. Павел был зол, но ещё больше его разозлило, что на её лице он не разглядел сожаления или вины.

— Позволь мне всё тебе объяснить, но это будет история, в которую сложно сразу поверить. — Сейчас Аня стояла очень близко к нему и искала одобрение в его глазах.

— Ты никогда мне не врала, никогда. Надеюсь, что и сейчас не будешь. Если что, я переживу всё, кроме лжи. Поэтому давай, рассказывай… историю.

Аня перевела взгляд на Богдана, как бы спрашивая, можно ли, и тот просто кивнул.

— Мы познакомились в парке…

* * *

Аня выложила всё как есть, надеясь, что Павел поверит столь безумному рассказу. Богдан же в подтверждение её слов показал буквы, образующие у него на теле пока ещё не полное проклятое имя.

— Это либо правда, и тогда я должен убить этого панка, который втянул тебя во всё это… либо ты держишь меня за самого последнего идиота на свете, — высказался Павел, задумчиво поджав губу.

— К сожалению, это правда, — произнёс Богдан. — И, если ты меня убьёшь, это ничего не изменит.

— Разве? — ехидно заметил Павел. — Кое-что изменит. Восторжествует хоть какая-то справедливость, а я получу моральное удовлетворение.

— Прекрати! — раздосадовано выкрикнула Аня, и на её глазах снова выступили слёзы, но она их быстро утёрла ладонью. Ей не хотелось с ним ругаться, но поведение Павла выводило из себя. — Нам просто надо дорисовать этот чёртов портрет, и всё закончится! Никто не виноват, что так получилось! Эту фотографию могла найти и я, так что сейчас мы все в одной лодке.

— Покажите тогда мне фотографию. — Павел не просил — требовал таким властным тоном, что Аня не могла ослушаться.

Вытащив снимок из ящика, в который она убрала его от греха подальше, Аня неуверенно протянула Павлу, хотя сердце подсказывало, что делать этого не стоит.

— Говоришь, она не горит? Сейчас мы это и проверим.

Павел достал зажигалку и поджёг снимок, который забрал у Ани. На мгновение тот вспыхнул ярко-красным светом, который походил не на пламя, а на вспышку фаера — пиротехнической игрушки, что стали часто использовать на рок-фестивалях. Однако спустя секунду огонь погас, а фотография осталась прежней. Она даже не нагрелась.

— Ладно, допустим, я приму историю про Роберта, — не отводя взгляда от фотографии, протянул Павел. — Вы хотите нарисовать его портрет, но у вас не получается. Может ли это быть из-за того, что вы не видели глаз этого Роберта? Это бы объяснило сон про старика и сундук, в котором они как раз и лежат. Получается, вам нужно открыть сундук, но вы не знаете второе имя этого чернокнижника, так как про него очень мало информации. Значит, вам следует найти человека, который видел Роберта.

Аня и Богдан переглянулись, слушая рассуждения Павла, который выстраивал весьма логичную цепочку.

— Но что за человек мог видеть Роберта? — нахмурился Богдан, который пока не особо понимал, к чему ведёт его новый знакомый.

— Фотограф, который сделал этот снимок, — ответил Павел. — Фото может быть пятидесятых-шестидесятых годов, а значит, есть небольшой шанс, что тот, кто его сделал, ещё жив. Этим шансом надо воспользоваться. Терять всё равно нечего. Аня, где твой ноутбук?

— На столе, — мотнула головой она, не понимая до конца намерений Павла. — Но что ты хочешь сделать?

— Хочу поместить это фото во всех возможных социальных сетях. — Он сел за стол, и пальцы защёлкали по клавиатуре. — Попрошу всех, кто знает этого человека или того, кто его снимал, связаться с нами. Оставлю наши контакты. Сейчас в интернете можно найти всё что угодно, было бы желание.

— Мне кажется, это не самая лучшая идея — показывать лицо Роберта всему миру, — забеспокоился Богдан.

— Ничего страшного не случится, я уже увидел это фото, и со мной всё хорошо. А это реальная возможность докопаться до истины, — продолжая перебирать клавиши, ответил Павел. — К тому же это всё начал ты, панк. — Павел обернулся и, кинув на него суровый взгляд, продолжил: — Если с Аней что-то случится, я найду тебя и убью, поверь на слово.

* * *

Не так хотел провести этот день Павел. У него были совсем другие планы, но они рухнули, как карточный домик. Он хотел помочь Ане, так что за час управился с размещением снимка на всевозможных ресурсах. Богдан к этому времени уже ушёл, и Павел остался наедине со своей девушкой. Он хотел лишь защитить Аню, хотя осознавал, что, возможно, вначале перегнул палку, но она должна была его понять. Что он мог подумать, увидев рядом со своей девушкой в её квартире странного типа? Но, когда Аня рассказала историю, он с трудом поборол в себе желание покалечить панка. Хотя тот и без этого выглядел плохо. А как она бросилась его защищать!

«Мы все в одной лодке», — вспомнились её слова, которые он хотел оспорить, но промолчал. Павла это так взбесило, что он намеревался вытащить её из этой чёртовой лодки во что бы то ни стало. Но для начала стоило наладить их отношения, которые с каждой минутой всё сильнее трещали по швам.

Он вошёл в кухню. Тонкий аромат свежесваренного кофе и тостов ударил в нос. На сковороде скворчали яйца с тончайшими полосками бекона. Аня стояла к нему спиной, нарезая овощи на салат. Павел подошёл к ней и обнял за плечи.

— О чём ты только думала? Как ты могла привести этого дрянного панка в дом? — спросил он совершенно спокойно. Не пытаясь её укорить, лишь выразить беспокойство.

— Не называй его так.

Её плечи напряглись, но она продолжала нарезать перец.

— Вот, опять ты защищаешь его.

— Я и не ожидала, что ты меня поймёшь, — с горечью в голосе произнесла она.

— Я понимаю тебя, но только одного не возьму в толк: почему ты не рассказала мне об этом сразу?

— Ты вечно на работе, тебе всё равно нет до меня дела. — Нож ударился о столешницу, и Аня развернулась к нему лицом. Её губы дрожали, а в глазах читался упрёк. — Твоя работа важнее!

— Не говори так, Аня. — Он поморщился, словно получил удар под рёбра, а потом, обхватив её лицо руками, посмотрел прямо в глаза. — Никогда не говори так. Ты, только ты важна для меня.

Она смотрела в его глаза, а по щекам текли слёзы. Павел вытер их большими пальцами, а потом стал зацеловывать её лицо.

— Не плачь, моя девочка. Не плачь, моя милая. — Он остановился и снова заглянул в её глаза. — Хочешь, после обеда поедем на выставку? Я купил билеты. Ты же любишь. А потом ко мне. Останешься у меня, я подменюсь и два дня проведу с тобой. Только ты и я. Хочешь?

В её глазах он читал согласие, но с губ сорвалось совсем не то, что он хотел услышать:

— Я должна закончить портрет.

— Ты его закончишь. — Он поцеловал её в уголки губ, а потом прижал её голову к себе и медленно вдохнул тонкий аромат волос.

* * *

После обеда Аня предложила посмотреть фильм ужасов. Странный выбор, как показалось Павлу, но он был не против. Хотя ужасы совсем не любил, да и прежде не замечал за Аней тяги к этому жанру. Он просто не хотел оставлять её одну и чувствовал, что она разделяла его желание.

Павел ещё несколько раз, прежде чем они сели смотреть «Звонок», предлагал ей поехать к нему, но Аня твердила одно и то же: ей нужно закончить портрет. Павел не понимал, почему она не может этого сделать у него дома, но спорить не стал.

Они расположились в зале на диване и начали смотреть фильм. Только вот Павел совсем не обращал внимания на экран: его мысли были заняты Аней. Он должен был её уберечь. Но как? Иногда Павел замечал, как Аня вздрагивает или закрывает глаза, и тогда спрашивал себя, зачем она мучается, если ей так страшно, но ответа не находил.

А потом она вдруг схватила его за руку и так сильно сжала её, что он почувствовал, как ногти впились в его ладонь. Её пугал не фильм, что-то другое, и оно передалось ему так отчётливо, что Павел понял: он нужен ей, как яркая звезда путнику в ночной мгле.

Когда кино закончилось, они какое-то время сидели в тишине. Он обнимал склонившуюся к нему Аню, поглаживал её по спине и плечам. Если бы можно было провести с ней так вечность, не беспокоясь ни о чём, он был бы счастлив вот так просто обнимать её, слышать сердцебиение, дыхание, зарываться пальцами в волосы, вдыхать запах кожи.

Но всё это было лишь мечтой. Реальная жизнь иногда слишком жестока и сложна. Нельзя просто остановить время и насладиться им сполна. Ты постоянно должен делать выбор между «нужно» и «хочу», даже если не нравится. Принимать важные решения, но даже так нет гарантии, что всё сложится наилучшим образом. Ведь действительность нельзя предугадать, она обрушивается на нас ежедневно, стоит открыть глаза. Иногда она далеко не радужная, и с этим мы продолжаем жить. Такова человеческая природа. И Павел это понимал, оставляя Аню одну.

Перед тем как уйти, он пообещал, что будет с ней до конца. И никакой Роберт не сможет им помешать. Поцеловав её в губы, Павел вышел из квартиры и стал быстро спускаться по ступеням. На улице ещё было светло, когда он вышел из подъезда и направился к автомобилю. К дому Павел подъехал ближе к вечеру, когда в городе стало постепенно темнеть — всему виной московские пробки.

Квартира встретила его привычной тишиной. Возвращаясь каждый раз с работы, он готовил себе простенькую еду или заказывал доставку. Ужинал, принимал душ и ложился спать, чтобы завтра всё повторилось. Возможно, в этой рутине и терялось ощущение времени, потому Павел не сразу почувствовал, что произошедшие с его девушкой перемены могли быть серьёзнее простой обиды.

Он прошёл на кухню и, поставив кастрюлю с водой на плиту, ушёл обратно в комнату, чтобы переодеться. Вернувшись, он засыпал рожки в кипящую воду и, вытащив из холодильника пару сосисок, услышал какой-то странный звук, доносящийся из ванной комнаты. Вначале Павел подумал, что это гудят трубы канализации, но, когда прислушался, понял, что это чьи-то голоса. Почти шёпот.

Его бросило в жар, и Павел, схватив самый большой нож, что был на кухне, направился в сторону ванной, чтобы проверить, кто там. Несколько шагов, которые потребовалось ему пройти до места, показались вечностью. Сердце бешено колотилось, заглушая шуршание ступней о пол.

Оказавшись в туалете, Павел не увидел ровным счётом ничего. Он даже подумал, что голоса ему просто померещились, что было неудивительно после той истории, которую рассказала ему Аня. Но, как только Павел решил вернуться на кухню, голос вернулся. Слов по-прежнему нельзя было разобрать, но с ним точно кто-то говорил.

Он вернулся, одержимый желанием разобраться в происходящем раз и навсегда. И только сейчас до него дошло: шёпот доносился из унитаза. Ужас на мгновение охватил Павла. Всё это напоминало сюрреалистический кошмар. Разумнее было бы не приближаться, но он, будто загипнотизированный, повинуясь неведомой силе, сделал шаг вперёд.

Любопытство и страх боролись в нём, не давая отойти. Ему нужно было знать, в чём дело, иначе он не смог бы успокоиться. Он опустился на корточки, пытаясь расслышать непонятные слова.

Внезапно его шею схватила и потянула вниз рука с длинными кривыми пальцами, появившаяся из унитаза. Павел отшатнулся, стал сопротивляться, изо всех сил упираясь руками в ободок, но смердящие пальцы вцепились мёртвой хваткой, затаскивая его всё глубже.

Лица Павла коснулась вода, и всё внезапно прекратилось. Рука исчезла так же быстро, как и появилась. Он завалился на пол и в ужасе отполз в угол. По лицу стекали грязные капли. Он не мог дышать — воздуха не хватало, его накрыла паника. Павел не мог поверить в произошедшее, казалось, он уснул и увидел кошмар.

Немного успокоившись, он поднялся и, подойдя к зеркалу, заметил ярко-красный след, что обвивал его шею ожерельем. Стоило прикоснуться к нему пальцами, и кожа отозвалась пульсирующей болью, как от ожога. Это точно был не сон. К тому же на запотевшем зеркале проступило имя: «Роберт». Стоило Павлу его прочесть, как стекло тут же треснуло, расползаясь паутиной.

Он с ужасом осознал, какую ошибку совершил, разместив фотографию чернокнижника везде, где только смог. Павел бросился к телефону, пытаясь удалить её отовсюду, но было уже слишком поздно.

Глава 5

На улице стояла прекрасная погода, но только не для Богдана. Над его головой уже давно сгустились тучи, а мир перестал играть красками. Его поддерживала только вера в то, что всё закончится, стоит им дорисовать картину. Но что, если он ошибся? Что, если на самом деле нет никакой логики и всё это не имеет смысла? Что, если фильмы ужасов, которыми было так легко увлечься, не что иное, как выдумка сценариста? А в реальности зло играет по правилам, известным только ему самому. А он, Богдан, даже не подумав об этом, втянул другого человека. Девчонку, которая не заслужила этого.

Он не знал о ней ничего, когда подошёл в парке, кроме её таланта в рисовании. А сегодня брошенная ею фраза про родителей отдавалась сожалением в груди. Нет, Богдан не считал себя плохим человеком, но поступок его был эгоистичным. И он очень хотел как-то исправить ситуацию, но не имел понятия как. Не знал лазейки, благодаря которой можно вывести Аню из этой смертельной игры. А её парень… Напрасно она рассказала ему всё. С другой стороны, могла ли девушка поступить иначе? Он не знал наверняка, но почему-то чувствовал, что нет.

Прошло меньше получаса с того момента, как Богдан покинул её квартиру. Но с каждой минутой беспокойство нарастало в груди. Не за себя, не за Аню. Он не пытался найти этому объяснение, просто хотел поскорее добраться домой. Прихрамывая, шёл через дворы, пытаясь хоть немного сократить путь, и жалел, что живёт так далеко от ближайшей станции метро. Чёртова нога! Чёртов отец! Богдан злился на себя, что забыл тогда про пиво, а теперь страдал от этого. Он не мог идти быстро, и, когда прибавил шагу, резкая боль прострелила ногу, заставив его вскрикнуть. Богдан остановился, а потом вдруг услышал вой пожарной сирены — такой оглушающий и противный, что он вызывал головную боль. Через какое-то время ужасные звуки стихли, а Богдан продолжил свой путь. Медленно, но упорно. Он даже позабыл о верещавшей на всю округу сирене, пока наконец-то не зашёл в свой двор.

Сердце пропустило удар.

Около подъезда стояла пожарная машина. Подойдя туда, где столпился народ, он увидел окно сплошь в копоти. Окно его собственной комнаты, с лопнувшим стеклом, которое выходило во двор, а сейчас утопало во мраке. Наружу всё ещё струился едкий дым, и ветер разносил его по округе.

Самые страшные мысли полезли в голову, окутали его липкой паутиной, и он мысленно взмолился, чтобы матери в этот момент дома не было. На лбу выступили капельки пота, а страх сковал так, что было трудно пошевелиться. Никогда в жизни он так не просил о чуде. Но что ему ещё оставалось?

Борясь с собственным телом, Богдан направился к дому, расталкивая зевак. Ему было плевать на боль, сейчас он хотел знать только одно: жива ли мама.

Он не обращал внимания на крики людей, что летели ему в спину. Двигался упрямо вперёд, пока не подошёл к открытой нараспашку двери подъезда. Богдан уже собирался заскочить в тёмный проём, как вышедший навстречу пожарный преградил ему путь, схватил за руку, не давая пройти внутрь. Для пожарного это было главной задачей. Через стекло каски мужчина что-то говорил, но Богдан ничего не слышал. Сейчас ему хотелось не просто кричать — вопить что есть силы, но вместо этого он лишь молча пытался бороться с мужчиной, который силой удерживал его от ужасной ошибки. Только вряд ли в данный момент Богдан осознавал, что творит. Это ведь из его окна валил дым. И ему просто необходимо было попасть в квартиру. Убедиться, что на момент пожара мамы внутри не было. Она ведь так часто уходила из дома. Может, и сейчас она в целости и сохранности, даже не подозревает, что произошло? Стоит себе где-нибудь на кассе в магазине или прогуливается по парку. Или где ещё так часто пропадала мама, когда находилась не дома? Он, по правде говоря, не знал. Просто хотел верить в чудо.

Тут подоспел второй пожарный, помог оттащить его подальше от подъезда, и Богдан, хоть и упирался, был бессилен против двух здоровых мужчин.

— Парень, — подняв лицевой щиток, сказал мужчина, — никто не выжил.

— Мама… — Его губы задрожали.

— Мне очень жаль. Из-за утечки газа произошёл взрыв. Погибли двое, вся квартира выгорела.

Услышанное причинило такую боль, что Богдан взвыл, сжимая кулаки с невероятной силой, отчего костяшки побелели. Чуда не случилось. В кои-то веки она осталась дома. Именно в этот злосчастный день, когда казалось, что хуже быть не может. Он схватился за голову и попятился. Открытое доброе лицо матери с ясными карими глазами встало перед его взором. Такое родное и тёплое, что слёзы покатились по щекам. Богдан просто отказывался верить в реальность происходящего. Это был чудовищный сон, и ему хотелось проснуться. Охватившие беспомощность и бессилие накрыли так, что мир поплыл перед глазами.

— Успокойся. Успокойся, кое-что всё-таки уцелело. — Послышался шорох разворачиваемой бумаги. — В это невозможно поверить, но картина — единственное, что не тронул огонь.

Богдан наконец замер и, утирая слёзы, поднял голову.

Пожарный смотрел на незаконченный портрет Роберта с немым восторгом, будто перед ним было что-то поистине величественное. Только вот Богдан не ощущал ничего, кроме отчаянья.

— Так не бывает. В таком пожаре вещи просто не сохраняются. Только если это не истинное искусство, — всё ещё не отрывая глаз от картины, произнёс он с трепетом. — Это ведь твоё?

Богдан неуверенно кивнул, продолжая смотреть на нечёткое изображение, которое не смог тронуть огонь.

— Возьми.

Богдан схватил портрет и тут же в ужасе вскрикнул.

Лезвие топора блеснуло в руках пожарного, словно предвестник беды. Раздался отвратительный хруст, и фонтан крови брызнул прямо на лицо и шею Богдана, отчего он инстинктивно отпрянул. Пожарный зашатался, будто пьяный, и отступил на шаг, выпустив из ослабевших рук окровавленный топор. Он судорожно схватился за глазницы, в которых вместо зрачков было рваное месиво из плоти и костей. Сердце Богдана замерло, а по вискам потёк холодный пот. Он огляделся по сторонам, пытаясь понять, не снится ли ему этот кошмар. Но нет, это была ужасающая реальность. Кровь струилась сквозь пальцы пожарного, заливая лицо и одежду. Богдан с ужасом смотрел, как тот падает на колени, протягивая окровавленные руки в мольбе о помощи.

Желудок скрутило, и его вырвало прямо на асфальт.

«Полиция! Помогите! Убийца!» — раздались крики со стороны, приведя Богдана в чувство. Двое мужчин бросились к нему, и он в панике пустился бежать, сам не понимая куда.

«Держите его!» — кричали ему в спину, пока ноги несли его прочь. Он бежал изо всех сил, задыхаясь от ужаса. Теперь те люди считают его убийцей, но он не виноват. Только вот кто будет разбираться? Его била дрожь, в ушах стучала кровь, и он пытался выкинуть из головы ту чудовищную картину, которая, казалось, теперь навсегда запечатлелась в памяти.

Легкие горели, когда Богдан забежал в незнакомый двор. Он прислонился к шершавому стволу тополя, чтобы не упасть.

Голова кружилась, сердце колотилось, не давая глотнуть воздуха. В области груди появилось знакомое жжение, которое Богдан не мог спутать ни с чем иным. Ещё одна буква проступила на коже, заставив его дико закричать. На этот раз предпоследняя «Р».

Богдан был в отчаянии. Времени оставалось совсем мало, он должен как можно скорее закончить портрет и защитить Аню, пока не стало слишком поздно. Он не мог допустить, чтобы с ней случилось то же, что и с этим несчастным.

* * *

Уже наступила ночь. Шёл дождь, который поначалу казался чем-то несерьёзным, но теперь усиливался с каждой минутой. Громко перестукивались на ветру ветки деревьев, небрежно скидывая листву. Аня и Павел стояли под небольшим навесом в парке, в котором она раньше так любила рисовать. Теперь Аня не знала, захочет ли продолжать заниматься этим делом, когда всё закончится — если закончится.

Павел крепко прижимал её к себе, и Ане казалось, что ему так же холодно и страшно, как и ей.

— Может, он передумал приходить, — предположил Павел.

— Нет, это вряд ли, — произнесла, поёжившись от холода, Аня, вспоминая звонок, который разбудил её этой ночью.

* * *

Ей снова снился тот же кошмар. Пусть из раза в раз и были незначительные изменения, но всё же это был один сон.

Аня вновь бродила по мрачному замку Роберта. Только на сей раз света было куда больше и пространства казались шире, а по периметру холодных длинных коридоров располагались кованые факелы, которые освещали путь. Живописные полотна постоянно сменялись, и если раньше их было не так много, то сейчас ими были увешаны почти все стены, словно она попала в картинную галерею. Несмотря на всю свою любовь к искусству, Аня стремилась скорее покинуть это место. Слишком неуютно ей было здесь находиться.

Изображения людей на холстах оживали, когда она проходила мимо. Странные вельможи в старинных одеяниях с любопытством и оттенком презрения наблюдали за ней, отчего становилось не по себе.

— Скоро все, кого ты любишь, умрут, — произнёс мужчина в чёрном цилиндре с одной из картин.

Аня проигнорировала его; она хотела, чтобы сон поскорее закончился, а для этого ей нужно было найти старика. Ведь тот всегда задавал один и тот же вопрос, на который у неё всё ещё не было ответа, но она знала, что на этом сон всегда заканчивался. Поэтому Аня поспешила, ведь коридоры сами приводили к нужному месту.

Старец с длинной бородой, как и прежде, охранял огромный сундук и уже поджидал Аню.

— Ты узнала второе имя Роберта? — прохрипел колдун.

— Пока нет.

— Поторопись, времени уже мало, — выговорил хранитель сундука. — Скоро Роберту понадобится новая жертва.

Аня обернулась, надеясь, что сейчас сон рассеется, но стены замка никуда не делись.

— Поторопись! — твердил хор со старинных картин.

Она закрыла руками уши, чтобы не слышать голосов. Вдруг замок так затрясло, что с потолка посыпалась мелкая крошка, а камни норовили сорваться вниз и погрести Аню под собой. Аня почувствовала, как пол под её ногами задрожал и начал расходиться, образуя огромную щель. В испуге она отскочила к одной из холодных стен замка. Вибрация была такой сильной, будто она находилась в эпицентре землетрясения. Ей едва удалось удержаться на ногах.

— Поторопись!

Большой булыжник пролетел в сантиметре от её лица, проделав в полу огромную дыру. Она ещё сильнее прижалась спиной, и в этот момент увидела впереди женщину.

— Поторопись!

Сначала ей показалось, что это её мать, но, присмотревшись, Аня узнала свою тётку. Женщина, которая обычно улыбалась, сейчас плакала. Аня аккуратными шажками, стараясь сохранить равновесие, стала пробираться к тёте, которая последние два года заменяла ей мать.

— Поторопись!

Несколько камней ударило по голове тётю Свету, но она продолжала стоять, будто совсем ничего не почувствовала.

— Нет, пожалуйста, — заплакала Аня, когда увидела тень за ней. Кто-то высокий и статный приблизился к тёте.

— Поторопись!

Тень скользнула длинным пальцем по её испуганному лицу, словно чертя невидимую линию, которая тянулась тонкой красной полоской.

— Поторопись!

Палец тёмного силуэта начал спускаться ото лба к носу, от носа к губам женщины, прошёл через шею, добрался до груди. Бритвенно-острый, он разрезал домашний халат и спустился к животу.

— Поторопись!

Тётя Света уже не плакала — она застыла каменным изваянием, и даже лицо её превратилось в маску, лишённую эмоций. Лишь тонкая алая линия становилась всё толще, растягивая её тело. Осознав всю чудовищность происходящего, Аня не смогла сдержаться:

— Нет! — сквозь слёзы закричала она, когда тело тёти развалилось на две половины.

— Поторопись!

* * *

Раздался телефонный звонок. Аня проснулась в слезах, её бил озноб, хотелось кричать. Игнорируя мобильник, она кинулась в комнату тёти. Сердце бешено колотилось, а голова просто раскалывалась. Телефон всё не замолкал, продолжая трезвонить на всю квартиру, но Аня его словно не слышала; сейчас ей нужно было удостовериться, что с тётей всё в порядке, ведь её она точно не хотела отдать Роберту на растерзание. Услышала знакомый храп, и трепещущее сердце начало понемногу успокаиваться.

— Это всего лишь сон, — вслух повторяла она себе, пока возвращалась в свою комнату. Звонок всё ещё не умолкал. Кто-то очень настойчивый желал услышать её.

Подойдя к высокой тумбе, Аня взяла смартфон и посмотрела на экран. Номер был незнакомый. Она с некоторой опаской всё же ответила на звонок.

— Алло?

— Простите, что звоню так поздно, — послышался в трубке тихий вкрадчивый голос, — но я не знаю, сколько ещё у вас есть времени. Меня зовут Кало Мюллер. И это я сделал тот снимок. Нам срочно нужно встретиться, пока не стало слишком поздно.

* * *

В небе сверкнула молния, а через мгновенье раздался гром. Дождь превратился в настоящий ливень, а в парке, кроме них, не было ни души. Аня думала о Богдане, до которого ей так и не удалось дозвониться. Его телефон был недоступен, а в социальных сетях он не появлялся с тех пор, как ушёл к себе. Покидая её квартиру, он выглядел таким сломленным и несчастным, что сердце наполнилось тихой грустью. И сейчас ей не хотелось думать, что Богдан просто сдался. Она гнала от себя дурные мысли, отказывалась верить в то, что с ним могло что-то случиться. Ведь, если Роберт уже добрался до него, ей придётся покончить с этим самой. Только сможет ли она? На всякий случай Аня написала ему сообщение, в котором подробно рассказала про звонок незнакомца и место, где они должны встретиться.

— Тебе нечего бояться. Я смогу тебя защитить. — Павел вытащил из кармана ветровки раскладной нож и щелчком выпустил тонкое блестящее лезвие.

— Спрячь его, — чуть ли не выкрикнула Аня. — Он вряд ли нам поможет бороться с проклятьем и точно не закончит портрет. Зачем ты вообще его взял?

— Ты зря недооцениваешь ситуацию. Неужели ты думала, что я пойду с пустыми руками? Мы не знаем, кем может оказаться этот Мюллер, а я должен быть спокоен.

Только он это произнёс, как из темноты на освещённый фонарём участок вышел, немного сутулясь под огромным зонтом, среднего роста старик. В ярко-жёлтом пиджаке он выглядел словно лучик солнца в ненастную погоду.

— Вы, должно быть, Аня, а вы Павел, — подойдя, произнёс он с явным акцентом.

— А вы Кало Мюллер? — уточнила Аня, с интересом рассматривая нового знакомого.

Старик носил коричневую шляпу с мягкими полями, сдвинутую к густым седым бровям, что придавало его морщинистому смуглому лицу несколько таинственный вид. Глаза то ли зелёные, то ли серые, потерявшие с возрастом былую яркость, выражали беспокойство и в то же время желание поделиться чем-то важным.

— Всё верно. Позвольте забраться под ваш навес, погода сегодня отвратительная. Не удивлюсь, если Роберт стоит и за этим.

— Расскажите нам всё, что вам известно про этого человека, — попросил Павел, отодвигаясь в сторону и приглашая Кало в укрытие. Он быстро щёлкнул кнопкой, и лезвие исчезло, как и сам нож в кармане его ветровки, хотя рука всё ещё крепко сжимала рукоять.

— Человека? — как-то криво улыбнулся Мюллер, складывая зонтик, и присоединился к ним. — Роберт не человек. Я всё вам расскажу, но сначала ответьте, нет ли у вас, случайно, семечек?

Аня с Павлом переглянулись и синхронно покачали головами.

— Очень жаль, а то я забыл покормить Адольфа, — произнёс Кало, и в этот момент они заметили белую крысу, которая спокойно сидела на его плече.

— Адольф не самое лучшее имя, — неуверенно проговорил Павел, не отрывая глаз от крысы.

— Могу поспорить, — возразил Мюллер, коснувшись пальцами кустистой седой бороды. — Адольф — красивое имя, означающее «благородный волк». То, что оно принадлежало раньше тирану, не делает его плохим. Мой Адольф самый добрый на всём белом свете.

Услышав свою кличку, крыса встала на задние лапки и покачала розовым носиком.

— У вас замечательный питомец, — улыбаясь, произнесла Аня и тут же вернулась к тому, ради чего они здесь собрались: — Но нам очень нужна информация о Роберте, наш друг пропал, есть вероятность, что с ним случилась беда. Расскажите всё, что вам известно.

Павел скривился, что не укрылось от её внимания, хоть и промолчал. Аня понимала, как Павел относится к Богдану, но очень надеялась, что вскоре он изменит своё мнение.

— Хорошо, юная фройляйн. История будет неприятной, и я бы хотел её забыть, но раз всё повторяется, я поведаю её вам. Только, пожалуйста, не осуждайте меня, я этого не выдержу, — попросил он, и лицо его приняло задумчивое выражение. — Это случилось очень давно, когда я был молод и счастлив. Год, как женился на прекраснейшей девушке, её звали Оливия. Моя фотостудия в Трире приносила хорошие деньги, ведь ко мне часто приезжали фотографироваться из других городов. Я в какой-то степени был знаменит, хотя чего лукавить, в газетах обо мне часто писали, называя лучшим фотографом Германии. Возможно, поэтому он и пришёл ко мне.

Аня очень внимательно слушала рассказ Мюллера, боялась упустить или не расслышать что-то важное из-за редких раскатов грома и стука дождя, что, как сумасшедший дятел, долбил по навесу.

— Однажды вечером я собирался закрываться, тут-то и появился он. Одновременно красивый и пугающий молодой мужчина. Не знаю, как его описать, но было в нём что-то зловещее, особенно в глазах. Он представился Робертом, сказал, что ему нужна фотография. Точнее, сказал, что ему нужна самая лучшая фотография. Роберт казался таким галантным, его голос звучал как песня, когда он говорил, я просто слушал и наслаждался. Он сказал, что долго путешествовал в поисках особенного фотографа для его портрета. И среди всех выбрал меня, как лучшего не только в Германии, но и в целой Европе. Как же мне это польстило тогда… Я согласился сделать снимок, и Роберт впервые улыбнулся, и его улыбка была прекрасной, такой симметричной, что обезоружила меня своей открытостью, и я немедленно взял в руки фотоаппарат. К сожалению, первый щелчок затвора не принёс мне желаемого результата, впрочем, как и остальные. Я долго мучился, и спустя час мне всё-таки удалось его запечатлеть. Уходя, Роберт поздравил меня с пополнением в семье. Тогда я не понял, о чём он говорил, но дома Оливия сообщила, что беременна. Помню, тогда я подумал, что Роберт был ангелом, но, увы, я ошибся…

Мюллер замолчал ненадолго, собираясь с мыслями, и продолжил:

— Он точно не был ангелом. Это стало ясно довольно скоро: стоило мне спуститься в лабораторию, чтобы проявить снимок, как я встретился с первыми трудностями. У меня ничего не получалось, к тому же по ночам я мучился от жутких кошмаров. Я запил, хотя раньше никогда не притрагивался к бутылке. Проявить фото у меня получилось лишь спустя три дня, но я уже был этому не рад. Это была одновременно моя лучшая и самая отвратительная работа. Глаза Роберта на снимке сияли глубокой тайной. В них хотелось утонуть и раствориться. Я отложил свою работу и занялся другими делами. Я не знал точно, когда он придёт, но решил, что покажу ему снимок, а после уничтожу. Каким же я тогда был глупцом! Роберт снова появился перед самым закрытием, как и в первый раз. Я задал ему вопрос, который мучил меня все эти дни. Спросил, кто он такой. Он рассмеялся, сказал, что я знаю, кто он, что все знают. Что детям про него рассказывают родители и что все поголовно боятся его. Мне стало так страшно, как не было ещё никогда. Я в ужасе схватил фото и попавшиеся под руку ножницы и воткнул в него остриё, а затем вынул и воткнул ещё раз. Ирония в том, что я не хотел попадать именно в глаза, хотел просто уничтожить этот проклятый снимок, словно это могло меня спасти.

Аня схватила за руку Павла и стиснула его ладонь. История Кало пугала её, и в то же время она хотела узнать, чем всё закончилось.

— Роберт закричал так, что в ушах зазвенело, он совсем перестал походить на человека. Его рот и глаза исказились в чудовищной гримасе, которая, словно чернила, стала растекаться по воздуху, теряя форму. Лицо превращалось в одно сплошное пятно, похожее на чёрную дыру, которая могла с лёгкостью затянуть всю фотостудию. Я думал, что умру прямо там, настолько это зрелище перепугало меня, но я просто потерял сознание, а когда очнулся, ни Роберта, ни фотографии нигде не было. Мне казалось, кошмар закончился, но всё только начиналось. Самое ужасное случилось, когда я вернулся домой и увидел Роберта в нашей спальне. Он стоял с улыбкой на губах. У меня в руках всё ещё были ножницы из студии, которые я так и не убрал. Сжав их покрепче, я кинулся на это чудовище. Тогда я не понял, почему он не сопротивлялся. Когда я наносил удар за ударом, Роберт лишь смеялся. Меня обуяла такая ярость, что остановиться было выше всяких сил. Я хотел уничтожить это существо, боясь за свою семью. Смех Роберта казался настолько невыносимым, что я специально выколол его глаза. И стоило мне это сделать, как пелена спала, и я пришёл в ужас, ведь подо мной лежала моя жена. Ножницы выпали из рук. Меня затрясло, я дико взвыл. Смех оказался мольбами о пощаде, а она лежала мёртвая, вся в крови, так и не поняв, за что я так с ней поступил. — Голос Кало Мюллера звучал с надрывом, а глаза были полны печали. — Я сам вызвал полицию и рассказал всю правду. Суд признал меня невменяемым и поместил в лечебницу для душевнобольных, где я провёл пятнадцать лет своей жизни. Лишь матушка навещала меня. Она никогда не верила в то, что я безумен. Там, в лечебнице, я и правда начал считать, что никакого Роберта не существовало, что я просто совершил ужаснейшее преступление, ведь даже его фотография испарилась. А потом я увидел её на одном сайте и глазам своим не поверил. Но кем бы я был, если бы не признал свою работу? — спросил он сам у себя, а потом обратился к ним: — Так что ему от вас нужно, ребята?

— Он хочет, чтобы мы нарисовали его портрет, — ответила Аня, которую по-настоящему напугала история, даже волоски на руках встали дыбом.

— Да, он всегда ищет творческих личностей. Роберт питается нашими талантами. Вы принесли мою фотографию, как я просил?

Она кивнула и протянула ему снимок.

— Тебе стоит спрятаться, Адольф, не хочу, чтобы ты это видел, — произнёс Мюллер, прежде чем взять фотографию. Крыса юркнула за лацкан пиджака, и только тогда он вновь прикоснулся к проклятому изображению. — У вас же есть снимок на телефоне? Сможете закончить портрет по нему?

— Я не знаю, сможем ли мы вообще его закончить, — призналась Аня. — Думаю, нам надо знать, какие у него были глаза, может, тогда мы сможем справиться с работой.

— К сожалению, я не смогу вам в этом помочь. С тех пор прошло слишком много времени. Но я знаю, где находится его замок в Германии. Возможно, если вы отправитесь туда, вам удастся найти больше информации. А сейчас я хочу сделать то, что должен был сделать шестьдесят лет назад. Уничтожить эту фотографию.

— У вас не получится, — встрял Павел. — Я пробовал, она даже не горит.

— Просто не вы её создатель. Вы можете ей навредить, можете немного испортить, но только автор может уничтожить чистое искусство. — Его губы расплылись в мягкой улыбке, после чего Кало достал зажигалку и поджёг снимок.

Фотография загорелась так, как загорелась бы любая другая, будто в ней не было никакой силы, никакой чёрной магии. Дождь внезапно затих, а ночное небо, словно по велению какой-то силы, прояснилось. Полная жёлтая луна светила ярко.

— Вот и всё, — сказал Мюллер, когда снимок обратился в горсть пепла. — Отправляйтесь в замок Роберта и ищите ответы там, и да хранит вас Бог, если он, конечно, существует.

Он вышел из-под навеса и собирался уже уходить, когда Аня окликнула его:

— Кало.

— Да, — обернулся старик.

— Можно задать вопрос? Он не про Роберта.

Мюллер кивнул.

— Вы рассказывали, что жили в Германии. Откуда вы так хорошо знаете русский? И почему оказались здесь?

— Моя матушка — русская иммигрантка. Она всегда говорила со мной на родном языке, поэтому я так хорошо его знаю. Отец по крови цыган, но, когда мне было семь, матушка вышла замуж за немца, и он меня усыновил, дав свою фамилию. Однако в преклонном возрасте она решила вернуться на родину, и я решил составить ей компанию. Да так и остался здесь.

— Спасибо вам, — благодарно сказала Аня.

— О, юная фройляйн. Я сделал всё, что мог.

* * *

Они уже покидали парк, когда им навстречу вышел Богдан. Аня уставилась на него, пытаясь вспомнить, когда они виделись последний раз. Кажется, это было два дня назад. Но как же сильно он изменился за это время!

Сейчас он выглядел хуже некуда: исхудавший, с бледным измождённым лицом и красными от усталости глазами. Тёмные сальные волосы свалялись паклей, кожаная куртка была порвана в нескольких местах, а кроссовки забрызганы грязью. К тому же от него отвратительно пахло.

— Простите, что так поздно, — извинился Богдан, переступая с ноги на ногу. — Приехал, как только увидел сообщение. Телефон долго не мог зарядить. Вы уже встретились с этим Мюллером?

— Что с тобой случилось? — обеспокоенно спросила Аня.

— Мои родители… — Он судорожно вздохнул. — Они мертвы, Роберт спалил нашу квартиру, и мне пришлось ночевать на улице.

Он не плакал, однако его нижняя губа подрагивала. Богдану тяжело было об этом говорить, и Аня его прекрасно понимала. Она подошла и обняла его так крепко, как только смогла. Её не смущал ни его внешний вид, ни запах. Ей просто хотелось этим объятьем подарить толику тепла, сказать, что она чувствует его боль как свою. Что он не один.

— Мне очень жаль, — прошептала Аня, размыкая руки.

— Я поеду в Германию, — нарушил молчание стоявший в стороне Павел. — Куплю билет на ближайший самолёт. Я знаю немецкий, так что, может, и смогу что-то разузнать про этого Роберта.

— Не надо! — испугалась Аня и подошла к Павлу. — Это опасно, ты не знаешь, что может быть в том замке. На тебе нет его проклятья, и я не хочу, чтобы ты рисковал.

— Ошибаешься! Единственное, чем я рискую, — это тобой. Я не могу сидеть сложа руки и прятаться. Я не позволю тебе бороться с этим в одиночку. — Павел взял её за руки. В его глазах она разглядела выражение твёрдой решимости. — Я поеду в Германию, и мы всё это закончим. Вы двое пока будете пытаться завершить его портрет. Если Мюллер смог сделать фотографию, то и у вас получится нарисовать картину. Ты, Богдан, пока поживёшь в моей квартире, раз я всё равно уезжаю.

— Спасибо, — только и смог выдавить парень.

— Нет, пожалуйста, Паша! Не уезжай. Я не хочу, чтобы ты ехал.

Ей было страшно, но она понимала, что если Павел что задумал, то уже не отступится. Не в его характере было сдаваться.

— Я должен. Я слишком поздно узнал всё и сейчас хочу помочь. Не переживай, я вернусь. Всё будет хорошо. Ты веришь мне? — Павел сжал её руки сильнее.

Аня смотрела на него, и мысль о том, что он уедет так далеко, полезет в самое логово зла, и она может его потерять, ужасала. Её трясло. Еле сдерживая слёзы, замотала головой.

— Аня, верь мне! Смотри на меня! — Вздрогнув от его тона, она подняла глаза. Павел отпустил одну её руку, вытащил из внутреннего кармана маленькую коробочку и вложил ей в ладонь. — Когда я вернусь, мы всё закончим. И я хочу, чтобы ты сказала мне «да».

— Что это? — растерянно пробормотала она, глядя на коробочку. Сердце её забилось быстрее, и слезинка покатилась по щеке.

— Гарантия того, что я вернусь. Этот Роберт мне уже изрядно надоел. Пора с ним заканчивать!

Глава 6

Неспешно шагая по улице, Мюллер прокручивал в голове собственную историю, которая теперь обрела смысл. Столько лет он думал, что свихнулся, что Роберта никогда не было в его жизни, а если и был, то Кало желал уничтожить своё творение, которое принесло ему столько горя, лишив самого дорого. И сегодня это произошло. Хотя ему всё ещё в это не верилось.

Какова была вероятность, что пропавшая фотография появится спустя столько лет, а Роберт снова будет забирать чужие жизни? Ведь больше шестидесяти лет он о нём ничего не слышал, хотя читал сводки происшествий из газет.

Кало не знал, что ждёт ребят, но надеялся, что они смогут раз и навсегда победить то, что ему не удалось. Уничтожив своё творение, он верил, что частично ослабил влияние Роберта, хотя не мог знать наверняка.

— Адольф, этот день лучший в моей жизни, — сообщил он питомцу, сидящему на его плече. — И в честь такого события у меня дома припрятаны вкусности. Любимый твой арахис, яблочные семечки и даже морковка-малютка.

Крыса, почувствовав настроение хозяина, перебирая лапками, проворно переместилась с одного плеча на другое, будто поторапливала. Хотя Мюллер для своего преклонного возраста передвигался сравнительно бодро.

— Ну-ну, спокойней, Адольф, только терпение, — с улыбкой пробормотал он, потеребив по шёрстке крысу, продолжая свой путь.

До дома оставался ещё один квартал, когда погода внезапно начала портиться. Небо заволокло тяжёлыми тучами, улицу окутал плотный туман. Стало темно и холодно, отчего Кало пробрала дрожь, и он остановился, размышляя, как ему быть. Из серой пелены впереди показался стройный высокий силуэт. Кало инстинктивно отступил, даже не пытаясь рассмотреть незнакомца. Зрение было уже не то, что в молодости. Фигура приблизилась, и вскоре стало понятно: их двое. Молодая женщина, в лице которой он различил давно забытые черты, и мальчишка, что, уцепившись за руку, семенил рядом.

Мюллер не мог поверить своим глазам. Его прекрасная Оливия, свет его жизни, шла к нему.

Он затаил дыхание, боясь даже моргнуть и потерять представшее перед ним видение.

— Папа!

Мальчик, внешне похожий на Оливию, вырвался из её рук и подбежал к нему. Всё ещё сомневаясь в реальности происходящего, он дотронулся рукой до его ангельской белокурой головки.

— Милый мой Кало. — Оливия подошла к нему. Её глубокие и спокойные, как небо, глаза словно смотрели ему прямо в душу, а тёплая улыбка дарила умиротворение. — Для нас всё закончилось благодаря тебе.

Эти слова она произнесла с такой невыразимой грустью в голосе, что его сердце защемило от сожаления.

— Прости меня…

— Я давно тебя простила, — очень мягко отозвалась она. — Ты победил зло, и на этот раз ничто не сможет нас разлучить. Теперь мы всегда будем вместе.

Мюллер прижал к себе жену дрожащей рукой, второй же притянул нерождённого сына, а в уголках его глаз выступили слёзы. Он чувствовал тепло её тела. Какими же реальными они были! Жаль, это не могло длиться вечно. Кало не успел опомниться, как всё рассыпалось, обратилось в прах, и неумолимый ветер быстро развеял то, что осталось от них, как пушинки одуванчиков.

Как же больно оказалось снова потерять любимых. Пусть это всего лишь иллюзия, но она вернула его на мгновение в те времена, когда Мюллер был по-настоящему счастлив. А теперь ничего не осталось. Туман рассеялся, забирая с собой часть воспоминаний.

Где-то в темноте раздался пронзительный рык, заставивший Кало задрожать. С каждой секундой рык становился громче, словно адские псы приближались. Вскоре из остатков тумана появились пасти, с их острых зубов капала слюна, а пылающие алые глаза светились первобытной злобой, жаждой крови и яростью. Это были монстры, рождённые самим Сатаной. Их мощные тела, крупные лапы и широкие черепа наполняли воздух смертельной угрозой.

Теперь стало понятно: ничего ещё не кончено; возможно, уничтожив фото, он разозлил сущее зло.

В ужасе Кало попятился, но спасение казалось невозможным.

Одна из тварей взмыла в воздух и обрушилась на Кало, повалив его на асфальт. Он попытался защитить лицо рукой, но собака вцепилась зубами в предплечье, заставив его дико закричать от боли. Кровь полилась, окрасив рукав жёлтого пиджака.

Перепуганный воплями хозяина Адольф спрыгнул с его плеча и бросился прочь со всех своих маленьких ножек. Однако ему было не суждено уйти далеко. Неведомая сила подбросила крысу вверх, раздался дикий писк. Маленькое тельце разорвалось прямо в воздухе и упало на землю кровавыми ошмётками.

Подоспевшие псы раздирали Кало на части, словно куклу. Вцепились в бедро и во вторую руку, которая ещё была цела. Кровавые ручьи текли по асфальту. Сердце бешено колотилось, крики застряли в глотке, и он уже почти не сопротивлялся. Он не чувствовал ни ног, ни рук, но по-прежнему был жив, когда перед его затуманенным взглядом появился образ Роберта. Теперь Мюллер вспомнил те самые глаза, только было слишком поздно.

Через минуту он уже навсегда покинул этот мир, канув в небытие, искупив своим кровавым концом грехи прошлого. Его тело, разорванное на куски, так и осталось лежать на асфальте, став пищей для потусторонних тварей.

* * *

Письмо об увольнении пришло на почту, когда он уже был в Германии. Этого стоило ожидать, учитывая, как он распрощался с начальством. В действительности Павел хотел решить всё спокойно, а не так, словно сжигал за собой мосты. Он попросил отпуск, который, между прочим, был ему положен, но начальник отказал, сославшись на внезапные проверки. А когда Павел попробовал договориться, мужчина заявил тоном, не терпящим возражений, что в ближайшие две недели он будет нужен в офисе. Только это уже не волновало Павла, время поджимало, и на этот раз он предпочёл благополучие Ани, так что, купив билет на самолёт, просто не вышел на работу.

Он проработал в этой компании долгих пять лет: начинал с помощника менеджера и дорос до управляющего целым подразделением. Хотя эта работа никогда ему на самом деле не нравилась, он просто хотел доказать отцу, что вполне может добиться всего сам, без его влияния, к тому же он получал хорошие деньги, но на этом плюсы, пожалуй, заканчивались. Работа отнимала слишком много времени. И вот чем всё обернулось.

Однако сейчас он ощущал себя по-настоящему живым, хоть опасность и риск погибнуть нависли над ним, чего никогда прежде не бывало. Он увидел уже достаточно, чтобы понять, в насколько безумной ситуации оказался. И это как будто придавало сил. Он дышал полной грудью, возможно, впервые за всю свою жизнь. Павел давно хотел снова побывать в Германии, но у него никак не получалось выбраться, и вот теперь он по-настоящему, насколько это было возможно, наслаждался путешествием.

Он ни на минуту не переставал думать об Ане. О том, как её спасти. Павел даже дал себе обещание, что, если ему будет по-настоящему страшно и захочется сбежать, он напомнит себе, ради чего это делает. Ради их совместного будущего. Один шаг он уже сделал — подарил кольцо. Пусть не так, как мечтал, но отчаянные времена требуют отчаянных мер. Теперь осталось вернуться и всё закончить.

На самом деле ему хотелось спасти не только Аню, но и Богдана, который внезапно потерял родителей и дом. С одной стороны, он ненавидел парня, который втянул их в этот кошмар, но с другой — его было жаль. Кто-то сказал, что мы не выбираем свою судьбу, что она просто стучится к нам в дверь, и мы можем лишь принять её.

Замок Роберта находился в старейшем городе Германии, который носил название Трир. Найти его оказалось гораздо сложней, чем ожидал Павел. Координаты, которые дал Кало Мюллер, оказались неточными. Поэтому пришлось посетить пару библиотек и задать несколько неудобных вопросов местным жителям. В итоге удача всё-таки Павлу улыбнулась, и он нашёл нужное место.

Ему с трудом удалось отыскать водителя, который согласился бы отвезти его туда. Все, кого он просил, услышав координаты, ссылались на то, что дорога к замку закрыта, либо смотрели на него с неодобрением и отказывали без объяснений. Павел уже подумывал взять автомобиль в каршеринг, чтобы самому добраться до замка, когда к нему подошёл мужчина и предложил помощь. Этим смельчаком оказался пятидесятилетний таксист Деррик.

— Примерно каждые десять лет какой-то турист просит меня отвезти его к этому замку, — начал свой рассказ водитель, когда они уже проехали несколько километров, — и я его отвожу, это моя работа. Но оттуда никто никогда не возвращался, все навсегда пропадали. Мой отец занимался тем же самым. Он сорок лет возил людей и не помнил, чтобы кто-то когда-то покидал чёрный замок. Я всем рассказываю об этом в надежде, что моя история сможет кого-то удержать от глупости, которую они совершают. Только это ещё никого не останавливало. Быть может, вы будете первым?

— Простите, всё зашло слишком далеко, чтобы останавливаться, — ответил разговорчивому Деррику Павел, наблюдая из окна за пустынной дорогой. Неудивительно, что его никто не хотел сюда везти.

— Дальше я поехать не могу, извините, — остановившись в паре километров от замка, признался Деррик. — Завтра я вернусь на это место в то же самое время, вдруг вам удастся всё-таки покинуть эту проклятую обитель. Сегодня вместе с семьёй я помолюсь за вас. Но прошу сильно на молитву не рассчитывать, Бог ещё никогда не помогал в этих местах.

Павел поблагодарил его и, оставив весьма щедрые чаевые, выбрался из автомобиля.

Он собирался вернуться через двадцать четыре часа и стать первым, кто уедет с Дерриком обратно в Трир. Павел немного постоял, а после отправился в сторону тёмного замка, что виднелся на горизонте. Серпантинная узкая дорога плавно соединялась с мостом, который вёл прямо к воротам. И чем ближе он подходил, тем отчётливее ощущал напряжение в теле.

Огромное сооружение — нет, настоящая крепость расположилась перед ним. Чёрные шпили башен тянулись ввысь, а гладкая черепица блестела на солнце. Со стороны казалось, что замок заброшен и в нём никто давно не живёт, только Павлу всё равно не хотелось туда идти. Внешний вид строения внушал ужас, несмотря на всё величие.

Стоило пройти по мосту и протиснуться в щель приоткрытых ворот, и он увидел несколько человек, которые бродили вдоль стен из чёрного, как смола, кирпича. Они все как один были одеты в длинные красные балахоны; их головы покрывали капюшоны, которые скрывали половину лица.

— Что привело тебя сюда, путник? — произнёс один из красных капюшонов, подойдя к Павлу сзади.

— Кто вы? — спросил Павел, повернувшись. Он чувствовал лёгкий мандраж, но виду не подавал.

— Когда-то мы были художниками, писателями и музыкантами. Теперь же здесь все мы дети Роберта.

Прежде чем ехать в это место, он догадался связаться со знакомым в Берлине и договориться о покупке револьвера. Находясь в окружении сектантов, нужно быть готовым ко всему. Если Роберта пули вряд ли остановят, то нескольких психов точно. Однако пока они вели себя спокойно и не проявляли агрессии. Павел прикинул про себя, что, если он хочет получить то, за чем пришёл, нужно играть по их правилам. Ведь перед ним были настоящие фанатики, что верили в своё дело.

— Если вы его дети, то расскажите мне про вашего отца.

— Конечно, я всё расскажу, но не здесь, а в замке. Если вы согласитесь пройти со мной, я открою все тайны.

Павел надеялся, что они договорятся на берегу: ему не хотелось идти в место, от которого веяло зловещим холодом и тьмой. Он в очередной раз напомнил себе, ради чего это делает, и, кивнув, пошёл за сектантом.

Внутри оказалось довольно светло, но свет был не электрический. Огромный замок освещало множество свечей и факелов, что явно не отвечало нормам пожарной безопасности, но какие-либо проверки вряд ли сюда когда-нибудь добирались. Павлу даже на мгновение показалось, что он попал в прошлое — возможно, в то время, когда Роберт ещё не обрёл бессмертие.

— Мы рады всем творческим личностям, — продолжал говорить мужчина в красном балахоне, — нам неважна национальность или раса, неважен пол и возраст. Имеет значение только талант. Здесь есть люди и из вашей страны. Один парень, например, был когда-то гитаристом в панк-группе «Клуб 27». Но теперь это в прошлом, он стал новой личностью без изъянов. Когда-то конченый наркоман переродился в стенах этого здания. Вы тоже так можете.

Павел не знал, как сектант понял, откуда он, — возможно, его выдал акцент.

— Я самый далёкий от искусства человек на всём белом свете, и если вам важен талант, то у меня его нет.

— Это вы так думаете, — с улыбкой проговорил он. — В вас что-то есть, а у меня нюх на эти вещи. Возможно, вы просто пока себя не нашли.

Павел не стал с ним спорить. Пока он шёл следом за незнакомцем, на пути попадалось множество картин, развешанных по стенам. И хотя он действительно был далёк от искусства, всё же заметил, что портреты людей из самых разных эпох были нарисованы в едином стиле, дама в шляпке с собачкой и парень в бейсболке набекрень.

— Мой друг… — начал Павел, а после замешкался и сделал небольшую паузу, — точнее, моя девушка в опасности. Что-то приказывает ей нарисовать портрет Роберта, но она не может, у неё не получается. И ей кажется, что, если она его не нарисует, с ней случится нечто плохое.

— Так и будет, она умрёт, если не закончит портрет, — спокойно, будто это было в порядке вещей, вымолвил мужчина в красном. — Она вступила в опасную игру. Стоит ей проиграть, и финал будет роковым, но стоит выиграть, и эта победа станет главной в её дальнейшей жизни. Позвольте рассказать вам одну историю про Роберта, возможно, она поможет.

Они продолжали идти по длинным запутанным коридорам, которые заводили всё дальше и дальше.

— Никто не знал, кто был его отцом, мать же торговала телом, поэтому вариантов было предостаточно. Эта женщина каким-то чудом выносила ребёнка, занимаясь развратом чуть ли не до последнего дня беременности. Мальчик родился очень слабым, его сердце еле билось, а лёгкие едва набирали воздух. Но Роберту предначертано было выжить. Мальчик со светлыми волосами рос в борделе, окружённый продажными женщинами и пьяницами. За его необычные глаза над ним часто издевались, подвергали унижениям, а порой избивали. Но Роберт был сильным, во всяком случае, душой, если та, конечно, имелась у столь странного ребёнка. Доктора говорили, что он может умереть в любой день, что его сердце может остановиться даже во сне. Поэтому каждую ночь он сражался за жизнь с невидимыми силами, которые и наградили его столь слабым телом.

Мужчина так складно рассказывал, что казалось, он уже не в первый раз делится этой историей. Если бы Павел не знал наверняка, то подумал бы, что купил билет на экскурсию по замку, а странный мужчина в балахоне всего лишь опытный гид, что облачился в столь необычную одежду.

— Спасение от разврата и жестокого мира мальчик нашёл в живописи, он хорошо рисовал с самого детства, но его никто и никогда этому не обучал. Рождённый с невероятным талантом, он мог одной чёрной краской создать настоящий шедевр. Но всем было плевать на картины какого-то нищего, который жил среди самых убогих отбросов общества в Германии, его картины разве что брали украсить бордель. Там, где совокуплялись худшие из худших, и висели его первые работы. Время шло, из миловидного мальчика он стал превращаться в юношу, который был настолько амбициозен, что стал изучать чёрную магию, читать оккультные трактаты и довольно быстро добился успеха в своих начинаниях. Как и живопись, магия давалась ему с невероятной лёгкостью, в особенности он преуспел в алхимии. Овладев искусством трансмутации, он научился превращать любой материал в золото. Так Роберт обрёл богатство и наконец смог выбраться со дна общества. К тому времени его мать была уже мертва, её убил какой-то недовольный посетитель. Помогая разным герцогам и графам, Роберт приобрёл себе огромный замок, не имея даже титула, и о нём наконец заговорили. Слава чернокнижника облетела всю Германию. Но не чёрной магией хотел заниматься неблагополучный юноша, его тянуло к искусству, как распутного мужчину тянет к продажной женщине, — продолжал сектант, ни на минуту не умолкая. Его слова отдавались гулким эхом от стен замка, звучали так, что по спине бежали мурашки. Павел старался не поддаваться эмоциям, но ему это стоило огромных усилий. — По достижении совершеннолетия он начал устраивать званые вечера, на которых показывал гостям свои картины. К несчастью, они не вызывали фурора, публика для его работ ещё не была рождена, им предстояло обрести славу спустя время, но разве Роберт мог об этом знать? Многочисленным гостям таких вечеров куда интереснее были магические фокусы, чем какая-то живопись.

Вот только именно искусство Роберт считал настоящим волшебством, ещё большей магией, чем превращение свинца в золото. Его стиль рисования постоянно подвергался критике, и это очень ранило по-настоящему талантливого человека. Вдобавок ко всему его болезнь начала прогрессировать. Роберт не хотел умереть и быть забытым, ведь спустя сто лет его фокусы сотрутся из людской памяти; лишь в живописи он видел возможность остаться в веках. Молодой художник даже пытался продать душу дьяволу, но тот ему не ответил, и Роберт задумался, а есть ли у него на самом деле душа? В поисках истины он вновь погрузился в оккультные науки, только теперь Роберт уделял этому делу больше внимания. Он верил, что может обрести бессмертие, что рождён не просто так, и ничто на свете не могло его переубедить.

В немецком фольклоре есть одна легенда, которая гласит, что однажды Роберт собрал великих художников, которых попросил нарисовать свой портрет. Эта история не совсем верна, есть одна неточность. В ней говорится, что его портрет удалось нарисовать чудо-ребёнку Джозефу, которому было семь лет. Это неправда. У Джозефа, как и у других художников, ничего не получилось. Лицо Роберта словно не могло быть запечатлено на холсте, одни только попытки его нарисовать вызывали приступы неистового безумия. Будто сама жизнь хотела, чтобы он навсегда исчез, чтобы от него не осталась и следа. Только Роберт не хотел сдаваться и начал сам рисовать свой портрет. Сказать, что это давалось ему с трудом, — значит ничего не сказать. День за днём он творил самое великое произведение в своей жизни, и от того его собственная жизнь, как песок в перевёрнутых часах, покидала прекрасный сосуд. Днём он рисовал, ночью мучился бессонницей и возвращался к полотну, от которого, как он верил, зависела его судьба.

Наконец мужчина в красном балахоне замолчал и, посмотрев на Павла, подарил ему некое подобие улыбки, прежде чем продолжить свою историю.

— Однажды ночью Роберт, крайне измученный, подошёл к зеркалу и осознал, что его тело всего лишь оболочка чего-то большего, а само его рождение — ошибка. Он тот, кто существовал раньше, и ему не нужно бояться смерти. Данная жизнь — всего лишь жалкое мгновение в его бессмертии, она как сон. И если чернокнижник сможет запечатлеть себя, то изменит ход всей истории. Это открытие придало ему сил, но этого было недостаточно. Чтобы выдержать последние штрихи, он приказал своим слугам приковать его рядом с полотном и бить плетью, когда у него начнут закрываться глаза. Это казалось чистым безумием, но он считал иначе. Страдание тела всего лишь малая плата за то, чтобы увековечить себя.

Когда автопортрет был закончен, Роберт исхудал так, что на него было страшно смотреть. Скелет, обтянутый бледно-серой кожей, с горящими глазами и улыбкой безумца. Он больше не походил на того прекрасного мужчину, которого знали слуги, и они всерьёз забеспокоились за жизнь господина. Расковав его, они совершили большую ошибку, ведь прежний хозяин превратился в чудовище, которое уже не думало, оно лишь хотело удовлетворить одну-единственную потребность. Потребность в существовании. Бедолага, что хотел помочь ему добраться до покоев, стал его первой жертвой, остальные же люди, служившие ему, в страхе сбежали из замка, рассказывая всем, что чернокнижник превратился в монстра. Роберт же, удовлетворённый проделанной работой, упал на колени перед картиной и не моргая смотрел на неё несколько дней, пока в его замок не ворвалась городская стража. Алхимика заперли в темнице одного известного герцога. Тот приказал выколоть Роберту глаза и уничтожить картину, но, будучи жадным, не хотел убивать его, напротив, собирался заставить создавать золото только для него. Однако Роберт лишь вопил, что он не человек, выкрикивая своё второе, настоящее, имя. Точно не известно, сколько времени чернокнижник провёл в темнице, прежде чем переродиться и стать тем, кем всегда и был.

— В кого он переродился? Кем всегда был? — не выдержав, начал задавать вопросы Павел.

— Вы это узнаете, как только посмотрите на его автопортрет, — спокойно ответил сектант.

— Разве его портрет не уничтожили?

— Нет, пытались, но настоящее искусство может уничтожить только его творец. Эта картина всегда находилась в этом замке, люди герцога смогли только её подпортить.

Они завернули за очередной угол, и Павлу начало казаться, что замок бесконечен. Они всё шли и шли, а коридоры, увешанные картинами, не заканчивались. Хуже того, как бы он ни пытался следить за дорогой, разум будто играл с ним. А может, они ходили по кругу?

— Кто все эти нарисованные люди? — спросил Павел, дотронувшись до подбородка, на котором остался тонкий шрам. Сейчас он почему-то горел, словно о чём-то предупреждая.

— Они все как-то были связаны с Робертом. После своей смерти они попадают в картины, это дар нашего отца. Когда умру, я тоже стану картиной на одной из стен этого замка. Это большая честь, стать работой Роберта. Ваша подруга тоже окажется здесь, если справится с задачей и закончит портрет.

Павлу совсем не понравились слова сектанта, но он продолжил внимательно слушать, пока не увидел первое знакомое лицо на полотне. Изображение старика в коричневой шляпе, чьё лицо парализовал неистовый ужас.

— Я его знаю, это Мюллер.

Павел побледнел, страх начал сдавливать его грудь. Ладони моментально вспотели, а ворот рубахи прилип к шее.

— Да, он умер в тот же вечер, когда уничтожил фотографию. Теперь он навсегда застрял в картине Роберта. Как можете видеть, ему там не очень нравится. Если бы он не уничтожил главную работу своей жизни, сейчас он бы улыбался, глядя на вас с картины. Мир Роберта может быть и прекрасным, и ужасным местом. Нет ничего хуже, чем предать своё творчество. Но мы уже почти пришли. — Капюшон немного сполз, и Павел заметил, что лицо сектанта озарила улыбка. Только сейчас он осознал, что перед ним молодой мужчина, едва ли старше него самого. — Вы готовы увидеть его автопортрет?

Павел хотел сказать «нет» и признаться самому себе, что это была плохая затея, что не стоило идти в замок. Он снова подумал об Ане, эти мысли придали ему сил. Ради неё он сделает это. Да он не то что посмотрит на автопортрет Роберта, даже заглянет в глаза самому Сатане, если потребуется, чтобы вытащить её из этого кошмара.

— Ещё один вопрос. — Павел говорил медленно, его дыхание было прерывистым, несмотря на решительность. — Что будет, когда моя девушка закончит портрет?

— Она не умрёт, — почти радостно произнёс сектант. — В этом будьте уверены, вспомните того фотографа, который прожил долгую жизнь, пока не уничтожил своё творение. Что же касается Роберта, этого портрета хватит, чтобы он обрёл новые силы и окончательно вернулся в этот мир. Здесь много талантов, которые так ему нужны. Вам не стоит об этом думать. Так вы готовы увидеть его автопортрет?

— Да, — только и сказал Павел, ощущая, как внутри всё противится этому.

Незнакомец в балахоне завёл его за очередной угол, и Павел оказался в огромном зале, где не было картин, за исключением одного огромного полотна. Таких больших работ он ещё не видел.

Автопортрет Роберта был такой высокий, что упирался в самый потолок. Вся картина была нарисована с использованием всего одной краски. Применив разные оттенки чёрного, Роберт создал нечто одновременно жуткое и прекрасное. Глаза на картине, как и на фотографии, были вырезаны, и казалось, что две огромные дыры смотрели прямо на Павла, который несколько минут не мог отвести взгляда от чудовищного портрета. Когда же это ему удалось, он с ужасом осознал, что остался в зале совсем один. Сектант бросил его.

Вернувшись взглядом к картине, Павел заметил нарисованную тень вокруг лица Роберта, которой не было на фотографии. Присмотревшись, он сразу же всё понял. Павел хотел позвонить Ане, но телефон здесь практически не ловил. Тогда он набрал сообщение, в котором назвал второе имя Роберта, надеясь только, что смс дойдёт и эта информация поможет.

Павел не собирался тут долго задерживаться — один или нет, но он выберется отсюда. Он повернулся, чтобы пойти в обратном направлении, когда внезапно услышал голос у себя в голове: «Тебе никогда не выйти отсюда. Ты умрёшь медленной и мучительной смертью. Но у тебя есть выбор. Ты можешь сам определить свою погибель. Умирать медленно не обязательно».

Рука Павла дрогнула и неуверенно потянулась к заряженному револьверу. Вытащив его из-за пояса, он с ужасом посмотрел на оружие, не в силах поверить, что действительно собирается это сделать. Голос в голове твердил одно, но разум отказывался верить, что смерть — единственный выход. Он сжал рукоять револьвера, но ладонь дрожала, а разум был охвачен сомнениями.

Холодный ствол коснулся виска, и Павел вздрогнул. Он колебался, не в силах нажать на курок. В голове вспыхивали воспоминания о счастливых моментах его жизни, о мечтах и планах, об Ане, ради которой он решился на этот отчаянный шаг. Но, если он застрелится сейчас, ничего не изменится. Мёртвым он не сможет защитить её.

Он отчаянно пытался отвести руку, но не мог — казалось, какая-то неведомая сила управляет его движениями. Холодный пот потёк по виску. Ощущение неминуемой гибели сковало его по рукам и ногам. Эти стены и этот проклятый портрет предопределили его судьбу.

Он хотел жить, хотел бороться, но сделал всё, что мог. Почти всё. Палец лёг на спусковой крючок, большой палец взвёл курок.

— Прости, — прошептали его губы.

Пальцы левой руки машинально набрали сообщение: «Я люблю тебя, Аня».

И через секунду раздался выстрел.

Глава 7

Водитель, как и обещал, приехал в назначенный час, пусть особой веры в Павла у него и не было. Деррик не знал, что происходит в том замке, да и не хотел знать. Есть вещи, которых лучше никогда не касаться. Ему нравилась его работа и собственная жизнь в целом.

Он уже собирался уезжать, когда увидел какой-то силуэт, двигающийся в его сторону. Самая искренняя улыбка озарила его лицо. Он даже вышел из такси, чтобы помахать рукой, как ему казалось, удачливому клиенту, но чем ближе подходил таинственный силуэт, тем яснее становилось, что это не Павел. Деррик быстро вернулся в автомобиль и закрыл дверь. Хотелось уехать, ведь он чувствовал в незнакомце нечто зловещее, но что-то сдерживало его.

Высокий молодой мужчина, одетый в тёмно-синий длинный сюртук с серебряными пуговицами и накрахмаленную белую рубашку, подошёл к такси. Благородная бледность его кожи, болезненная худоба, что обычно была присуща аристократам прошлого, светлые зачёсанные со лба волосы и слабая, готовая вот-вот угаснуть улыбка делали его похожим на графа или герцога.

Тонкие изящные пальцы, унизанные перстнями, постучали по стеклу у водительского места, и оно опустилось.

— Добрый день, Деррик, — произнёс незнакомец. — Мне когда-то нравились твои стихи. У тебя был талант.

— М-мы з-з-знакомы? — заикаясь, спросил таксист.

— В какой-то степени, Деррик, ты знал меня всегда. А я всегда знал тебя. Мне искренне жаль, что ты променял своё бессмертие на жизнь обывателя. Ты помнишь что-нибудь из своих стихов? Расскажи мне, и я сохраню тебе жизнь.

Деррик стал лихорадочно копаться в голове, пытаясь вытащить из памяти хоть что-то. Ничего не выходило. Он слишком давно писал стихи, ещё будучи двадцатилетним юношей. И тогда у него действительно неплохо получалось, но отец сказал, что поэт не сможет прокормить семью, и юноша забросил это дело. Хотя именно сейчас пожалел, что послушался родителя.

— Я н-не по-помню, — сквозь обуявший его страх признался он. — По-пожалуйста, не уби-би-вайте меня.

— Жаль, твои стихи были прекрасны, — покачал головой незнакомец. — Мне почему-то вспомнился один отрывок, сейчас он будет кстати:

«И свет, что озарял мой путь,

Уходит в пелену всей тьмы;

Рабом рождённый утонуть,

Я должен был уйти.

Но жажда жизни не даёт покоя наяву,

Я как мертвец с живой душой

по миру всё брожу».

Закончил он голосом глубоким и звучным, а лицо Деррика исказила гримаса боли. Он не издал ни звука, сердце просто остановилось.

— Прощай, Деррик. Тебя ждёт бесконечное ничто. А мне пора выдвигаться — двое молодых художников уже заждались меня.

* * *

Павел улетел на следующий день. Они даже толком не попрощались, и от этого на душе было неспокойно. Он, конечно, писал ей каждый день. Интересовался её успехами и рассказывал про свои. А она всё равно не находила себе места. Ещё и кольцо, лежавшее в подаренной им коробочке. Красивое, изящное, с фигурным кастом в виде знака бесконечности, идеально севшее на её аккуратный пальчик. Аня несколько раз примеряла его. Смотрела, как переливаются камушки на свету. Улыбалась несколько секунд, а потом снимала и прятала. Как и своё счастье, которое казалось ей сейчас таким неуместным и даже неправильным. Ведь Павел где-то там рискует жизнью, а она ничего не может изменить. Мысли о том, что, возможно, она позволила жениху отправиться на верную смерть, посещали её время от времени. Да, их отношения в последние месяцы стали ухудшаться, но теперь это казалось таким неважным. И Аня жалела, что не успела сказать ему всё, что так бередило её душу теперь.

Она не рассказала про кольцо даже тёте, ведь тогда бы появились вопросы, а отвечать на них было выше её сил. Тем более что она опасалась впутать и её в эту чертовщину. Достаточно того, что Павел, как благородный рыцарь, кинулся её спасать. Тётка вообще, узнай про всё, сошла бы с ума от беспокойства.

И всё же дурные мысли, как стая воронов, кружили над её головой. Каждый раз, подходя к мольберту, она не чувствовала ни сил, ни желания продолжать всё это. Руки её не слушались, в глазах то и дело темнело, дыхание сбивалось, словно она не рисовала, а жила в вечном побеге, где промедление равносильно смерти. И для неё это давно перестало быть метафорой. Аня не сдавалась, хотя уже была близка к этому.

К тому же кошмары продолжали преследовать её. Стоило голове коснуться подушки, и мир терял свои очертания, а сон становился таким реальным, что это сводило с ума. Всё чаще Аня просыпалась с мокрым от слёз лицом и отчаянно колотящимся сердцем. В такие моменты её накрывало так сильно, что во вторую ночь после отъезда Павла руки сами потянулись к телефону и набрали номер Богдана. Она не надеялась, что он примет вызов, ведь часы показывали три часа ночи, но Богдан ответил. Видимо, его тоже одолевали кошмары. Они проговорили почти два с половиной часа. Больше, чем за всё время знакомства. Простой разговор отвлекал на время от переживаний и страхов, и когда они распрощались, ей стало намного легче. Хотя в эту ночь она так больше и не уснула.

На следующий день ничего не изменилось. Аня по-прежнему стояла перед мольбертом и силилась понять, отчего ей не удаётся совладать со своими чувствами и мыслями. Почему она вкладывала столько сил в каждую линию, будто не рисовала на полотне, а высекала этот образ из камня. Ей бы злиться или плакать от досады, но сил на какие-либо эмоции просто не осталось. Слабость в теле от недостатка сна и плохого аппетита истощила все ресурсы, хотя она себе в этом так и не смогла признаться. Аня была опустошена, но знала, что доведёт эту работу до конца, даже если больше никогда не сможет рисовать как прежде.

Раздался тихий стук и послышался голос тёти за дверью: «Анечка, открой». Она подошла к двери и приоткрыла её, высунув голову. Последнее время Аня запирала комнату на щеколду. Не хотела, чтобы кто-то увидел образ Роберта, в особенности её тётя.

— У тебя всё хорошо, милая? — спросили её очень мягко, но она всё равно уловила тревожные нотки в голосе.

Аня хотела было ответить, но осеклась, прекрасно понимая, что не может сказать всей правды, иначе будет только хуже. Кто бы знал, как ей хотелось поделиться переживаниями. Рассказать про Богдана, что стал ей ближе после вчерашнего разговора. Ведь она чувствовала его настроение и перенимала горечь утраты, которая была ей так знакома. Про отлёт Павла ради спасения её жизни и про сны, что давно превратились из приятных в ужасные.

— Да… точнее, нет. — Не это она хотела сказать, выходя из комнаты и затворяя за собой дверь, но слова сами сорвались с языка. — Это всё заказ на портрет. Никак не могу его закончить.

Аня прикусила губу от сожаления и досады, что не смогла сдержаться. С другой стороны, она поделилась почти обыденной проблемой. Ведь творцам так важна поддержка, когда муза покидает. Хоть дело было далеко не в мифической бестии, а куда более серьёзной проблеме. Она надеялась, что тётя этого не заметит.

— Ох, милая! — Серые глаза, так похожие на отцовские, были внимательны, будто тётя силилась увидеть самое важное. А потом пухлые руки притянули Аню к себе и крепко обняли. Она положила голову тёте на плечо и прикрыла глаза. Так они стояли какое-то время.

Когда тётя Света разомкнула объятья, Аня заметила, как её пухлое лицо, обрамлённое светлыми волосами, погрустнело, а тоненькие брови собрались к переносице, словно она что-то вспомнила, но всё ещё сомневалась, стоит ли говорить. Наконец из груди вырвался вздох, и она снова посмотрела на Аню.

— Знаешь, родная, у твоего отца когда-то была похожая проблема. Однажды он получил заказ на портрет очень странного человека, — последнюю фразу она произнесла, понизив голос. — Должно быть, этот заказ был особенный, потому что твой отец мог часами работать в своей мастерской. И в этом не было бы ничего удивительного, если бы после он не выходил молчаливым и задумчивым. Словно был чем-то обеспокоен.

Аня внимательно слушала тётю, и чем больше та рассказывала о странном заказе, тем сильнее нарастало напряжение внутри.

— Самое главное, он был сам на себя не похож. То угрюмый, то нервный, он, словно опасаясь чего-то, стал запирать мастерскую. Никого туда не пускал. Твоя мать думала, он сошёл с ума, пыталась поговорить. Всё было бесполезно. Любые попытки разузнать о его работе сводились к тому, что он злился и продолжал молчать. Ты не знаешь этого, потому что в то лето уезжала в художественный лагерь. А я как раз приехала навестить твоего отца.

Она замолчала, давая Ане время осознать только что сказанное.

— А потом всё закончилось, — полушёпотом произнесла тётя и, опустив слегка голову, снова погрузилась в воспоминания.

История, рассказанная Светланой, заставила сердце Ани ускорить ритм. Ощущение неминуемого конца нарастало с каждой секундой.

«Закончилось», — в голове всё ещё звучала последняя фраза. Но на самом ли деле это был конец? Для её родителей — да. Ведь все эти события случились за три недели до аварии. За неделю до гибели родителей Аня вернулась домой. А ведь ей тогда даже не показалось, что с отцом что-то не так. Увлечённая впечатлениями от поездки, она не заметила, что её родители, возможно, уже тогда стояли на краю пропасти, и их смерть была совсем не случайной, как писали в сводке ДТП. И теперь Аня хотела знать это наверняка.

Она дотронулась до тёплой руки тёти Светы, тем самым прервав воспоминания и заставив её поднять голову.

— Тётя, — вопрос, ответ на который она и хотела, и боялась услышать, заставил её голос дрожать, — ты не помнишь имя этого странного человека?

— Помню.

Аня вздрогнула, хотя имени ещё не услышала, но предчувствие уже нашёптывало заветные шесть букв.

— Роберт.

Тётя так тихо произнесла его имя, что Ане показалось, будто это голос в её голове.

— Роберт?

— Да.

Она не ослышалась, её бросило в жар, в глазах потемнело, и она едва сдержалась, чтобы не подать виду, как дурно ей стало от услышанного.

— Интересное имя, — только и сумела выдавить Аня, после чего развернулась и на ватных ногах направилась обратно в спальню.

Племянница уже вернулась в комнату, когда Светлана подошла к комоду, на котором стояла фотография брата.

— Прости, Николай, — прошептала она, — я могла бы её спасти, но какой в этом смысл? Он всегда получает желаемое. Мы оба знали, что это случится, что рано или поздно Роберт войдёт в её жизнь так же, как однажды вошёл в нашу. И, положа руку на сердце, я не хочу её спасать.

* * *

Вернувшись к себе, Аня плотно закрыла дверь и сразу же подошла к книжному шкафу.

В нижней части находились ящички: в левом она хранила свои старые работы, те, что рисовала не на заказ, а для души, в правом же — папку с рисунками отца. Это единственное, что она решила забрать с собой после смерти родителей. Раньше отец часто показывал свои работы, но с тех пор, как его не стало, Аня не могла заставить себя открыть папку. А теперь, после разговора с тётей, задумалась: что, если всё происходящее с ней — всего лишь продолжение того, что начал её отец. Ей необходимо было это узнать. Аня решила, что сможет найти ответы в его рисунках, если тот также рисовал Роберта.

Она достала увесистую картонную папку и, положив её на колени, впервые за долгое время осторожно раскрыла.

В её руках оказался ворох чёрно-белых листов. Как же много здесь было работ. В основном незавершённых. Она перебирала их и пыталась отыскать хоть что-то похожее на портрет Роберта, но тщетно. Ни на одном эскизе не было ни намёка на искомое. Аня уже почти отчаялась что-либо увидеть, когда наткнулась на простой тетрадный лист. Он сразу бросился в глаза, потому как выбивался из общей массы. На нём было что-то написано. Мелкий, плохо различимый почерк с прыгающими буквами, словно написанными второпях, читался с трудом. Ей даже пришлось прищуриться, чтобы разобрать слова.

«Я больше не могу так. Руки не слушаются меня, а он требует, чтобы Аня закончила его портрет. Он словно проникает в моё тело, завладевает моим разумом, но я всё ещё борюсь. Я не позволю втянуть дочь в это безумие…»

На этом текст обрывался. Она, не задумываясь, перевернула лист и прочла: «Но если безумие разделить на двоих, то оно уже не кажется таким тяжёлым…»

Вполголоса повторив последние строки, Аня подумала, что отец прав. Они так долго пытались рисовать портрет поодиночке, что это сводило каждого с ума. Но что, если рисовать вместе? Что, если только так у них есть шанс закончить эту работу? На горизонте замаячила пусть маленькая, но всё-таки надежда, от которой на душе стало теплее.

До неё наконец дошла простая истина: Роберту всегда нужны были два человека. Все сомнения рассеялись, теперь она точно знала, что роль главной героини этого кошмара была уготована ей задолго до встречи с Богданом. Он же оказался в этой игре всего лишь разменной монетой, пешкой без права выбора. То, что не сделал её отец, сделал Богдан. Она вовсе не винила парня за это, наоборот, теперь она ещё сильнее хотела помочь ему.

Аня схватила коробочку с углём из комода и закинула её в рюкзак. Аккуратно свернула лист с эскизом, но мольберт не стала брать, ведь у Павла в квартире был запасной, на случай если вдохновение внезапно накроет её. Павел всегда заботился о ней, знал, какое место в её жизни занимает рисование. И потакал этой маленькой и важной для неё потребности. От воспоминаний о нём заныло сердце. Если с ним что-то случится, она никогда не сможет себе этого простить. Однако оставалась надежда, что полученные знания, которыми поделился отец на простом тетрадном листе, помогут спасти их всех. Теперь каждая секунда была на счету. Нельзя больше медлить. Пора уже внести последние штрихи и оживить кошмар наяву.

Аня набрала номер Богдана и, когда он ответил, сказала:

— Я сейчас приеду, жди меня.

Глава 8

Ничего не получалось. Смерть родителей полностью выбила его из колеи. Богдан во всём произошедшем винил себя. Именно он нашёл проклятую фотографию, именно он втянул сначала Аню, а потом и её парня Павла. Именно он хотел, чтобы его пьяница-отец сдох. Художник, который всё никак не мог завершить портрет, не сомневался, что Роберт исполнил его желание и спалил их дом. Он ненавидел отца, но всё-таки не желал тому смерти, те слова были сказаны в порыве злости. А тем более Богдан не хотел смерти матери. К сожалению, всё уже случилось, время не отмотать, ничего не исправить.

Сидя в квартире Павла, он начал много пить. Словно надеялся, что алкоголь поможет всё забыть и справиться с болью. Глотая спиртное, он даже пытался рисовать, но получалось ещё хуже обычного, и Богдан просто продолжал напиваться. По крайней мере, опьянение стирало границы реальности.

В ту ночь, когда позвонила Аня, он не спал и был слегка пьян, поэтому разговор полился так легко. Они говорили обо всём и ни о чём. Будто не было никакого проклятья. И Богдан поймал себя на мысли, что с ней может быть легко, ведь у них есть то, что объединяет: общее горе, проблемы, — и они оба слишком молоды, чтобы умирать. Он едва не сказал ей то, что давно хотел. И о чём думал. О ней. В последнее время чаще. И мысли эти были не только о спасении, но и о чём-то большем. О том, что обычно происходит после «жили долго и счастливо». И всё-таки он ничего не сказал. «Наверное, не время», — подумалось ему уже после того, как он отключился.

Когда Аня позвонила во второй раз, Богдан уже допил бутылку водки и собирался открывать вторую. Он не успел ничего возразить, когда она поставила его перед фактом, предупредив, что сейчас приедет. Сказать, что он был не готов принимать гостей, — это не сказать ничего. Богдан понятия не имел, сколько у него осталось времени до приезда Ани. Поэтому он стал быстро, насколько это было возможно в его состоянии, убирать последствия своего бездумного пребывания в этой квартире.

Первым делом он натянул шорты, встречать девушку в одних трусах было не лучшей идеей. Затем стал открывать все окна, чтобы хоть как-то избавиться от перегара. Богдан вымыл посуду и выбросил уже засохшие куски пиццы. Ему следовало сходить в душ и побриться, но времени не хватило. Дверь квартиры открылась, и в неё вошла Аня. Богдан даже удивился, что у неё есть ключи, хотя, с другой стороны, ничего удивительного не было, ведь если Павел их дал малознакомому парню, разве не даст он их и своей девушке?

— Чем здесь так пахнет? — одновременно принюхиваясь и закрывая нос, спросила Аня.

— Понятия не имею. Когда я сюда приехал, этот запах уже был, — покачнувшись, соврал Богдан.

— Ты что, пьяный? — спросила она, подойдя ближе.

— Выпил немного, думал, это поможет мне рисовать. Сразу отвечу на твой вопрос: не помогло. Но у меня ещё есть, если хочешь, можешь тоже выпить, будем пьяными вдвоём.

— Не хочу. Я знаю, как закончить портрет, но ты мне нужен в адекватном состоянии. Тебе надо проспаться. А завтра мы примемся за дело.

— Не получится, — произнёс он с идиотской улыбочкой. — Я выпил столько энергетиков, что сейчас точно не усну. Хотел рисовать всю ночь. Хотел закончить портрет и всех спасти…

Это прозвучало бы мило, если бы не внешний вид Богдана, который сейчас походил на бомжа. Да и пах не лучше.

— Тогда ты примешь душ, а я сварю кофе и, может, приготовлю что-нибудь поесть. Сейчас нам надо держаться вместе.

Богдан не стал спорить, парень и сам не хотел оставаться один. Ему начинало казаться, что он точно всё это не переживёт, ощущение скорой смерти давило на него уже несколько дней. Поэтому он так отчаянно пил. И всё же он надеялся, что сможет спасти хотя бы Аню.

В ванной Богдан принял душ, после которого его слегка отпустило. Почистил зубы и даже побрился, не очень хорошо и не без последствий: он пару раз порезался и разбил какую-то туалетную воду Павла, но его лицо стало выглядеть немного лучше.

Когда Богдан вышел, воздух в квартире стал свежее. На журнальном столике стояла тарелка с бутербродами и две чашки кофе, от которых исходил приятный аромат. Он понятия не имел, как Ане удалось всё так быстро приготовить, но был рад, что она приехала.

— Ты знаешь, что магия вне Хогвартса запрещена? — с улыбкой пошутил Богдан.

— Что? — только и переспросила Аня.

— Это из Гарри Поттера, не смотрела и не читала?

— Прости, у меня сейчас голова другим забита.

Её мысли были всё ещё заняты историей, которую ей поведала тётя. Ане безумно хотелось рассказать её Богдану. Только сейчас это не имело смысла — он еле стоял на ногах, все равно придётся повторить то же самое утром.

Они расположились на диване и какое-то время сидели молча, поедая бутерброды с чёрным кофе.

— Какой твой любимый фильм? — чтобы разбавить молчание, спросила Аня.

— «Человеческая многоножка»^[1], — серьёзно ответил он, после чего тут же громко рассмеялся. — Я пошутил, видела бы ты своё лицо. Оно прям и кричало: да этот парень полный псих!

Аня тоже рассмеялась, его смех заражал, несмотря на то что Богдан был пьян. Про себя она подумала: «Удивительно, он потерял родителей, стоит на пороге смерти, но всё ещё может шутить».

— На самом деле мой любимый фильм — «Психо» Альфреда Хичкока. Это кино навсегда изменило триллеры и ужасы. И оно действительно напряжённое и одновременно пугающее.

— А мне нравятся мюзиклы, — призналась Аня.

— Мюзиклы отстой, — высказался Богдан, отложив недоеденный бутерброд на край тарелки.

— Раз так, значит, мы сейчас посмотрим один мюзикл. Ты всё равно не можешь уснуть и проспаться.

— Лучше убей меня, — произнёс Богдан с улыбкой, но та быстро исчезла, когда он понял, какую чушь сказал. Всё вернулось на круги своя, и такие шутки больше не казались смешными. Он осознал, что не хочет умирать, ещё столько не сделано, ещё столько могло ждать впереди. — Ладно, давай смотреть твой мюзикл. Но сомневаюсь, что мне понравится.

— Эй, всё будет хорошо. — Чувствуя настроение Богдана, она придвинулась ближе, их плечи теперь соприкасались. Что-то вроде поддержки. Не только для него, для них обоих. — Мы справимся, у меня правда есть решение.

— Хорошо. Давай уже включай кино. Как, кстати, называется фильм?

— «Ла-Ла Ленд». — Аня поднялась и, подойдя к большому телевизору, начала вбивать название в поиске. — Это мой самый любимый фильм. Он про музыканта и актрису, про их мечты.

— Я обычно смотрю фильмы про официанток и дальнобойщиков и про психопата, который пытается их убить. Думаю, будет полезно посмотреть что-то другое. Но, если мы соберёмся ещё как-нибудь смотреть кино, фильм выбираю я.

— Главное, чтобы это была не «Человеческая многоножка», — усмехнулась Аня, возвращаясь на место.

— Конечно, это будет «Человеческая многоножка-2».

— Дурак! — воскликнула она и стукнула Богдана в плечо, впрочем, его это только развеселило.

Они стали смотреть фильм, так и не отодвинувшись друг от друга.

Богдан не признался, что на самом деле ни разу не смотрел мюзиклы. Аня не рассказала, что смотрела «Ла-Ла Ленд» уже в шестой раз и знала почти все сцены наизусть. Сейчас ей было интереснее наблюдать за ним, любителем фильмов ужасов. И если вначале внимание Богдана было рассеянным, то к середине фильма он полностью погрузился в его атмосферу и уже не спускал глаз с Райана Гослинга и Эммы Стоун. Даже то, что приходилось читать субтитры, когда главные герои начинали петь, больше его не раздражало.

Аня вспомнила, как впервые посмотрела этот фильм с Павлом, ещё в кинотеатре. Как её трясло, когда пошли титры, как она плакала и одновременно смеялась несколько минут подряд. Павел тогда решил, что она слишком впечатлительная. Аня помнила, как сказала своему молодому человеку, что это лучшее, что она когда-либо видела, и как тот её совсем не понял. Сейчас же ей казалось, что парень, который прислонился к её плечу, понимает всё. Она будто смотрела на него другими глазами. Разглядела что-то такое, что заставило её переосмыслить этот момент. Момент, в котором они просто сидят рядом, два человека, нуждающиеся друг в друге. А остальное кажется неважным. Сейчас им так спокойно, но что будет дальше? Ответа не было.

Богдан смотрел на танцующих людей, которые прыгали по крышам автомобилей, на музыканта и актрису, которые пели, вместо того чтобы говорить. Ему казалось всё это странным, но почему-то близким. Сам того не понимая, он начал ассоциировать себя с главным героем, который просто хотел достичь своей мечты и обрести любовь. Богдан тоже хотел сделать выставку своих работ, но это было так давно и сейчас казалось менее реальным, чем фильм по телевизору. Он даже не сразу заметил, как голова Ани опустилась ему на плечо. На мгновение даже показалось, что портрет, Роберт, смерти вокруг — всё это лишь сон, а в реальности у него нормальная жизнь и всё ещё впереди. Особенно когда она так близко и от её шеи исходит тонкий запах духов.

Наблюдая за финальной сценой, Богдан ощутил непреодолимое желание жить. Он не заметил, как слёзы потекли из его глаз, оставляя мокрые дорожки на щеках. А ведь фильм заканчивался без шекспировской драмы наподобие «Ромео и Джульетты». Всё закончилось хорошо, каждый из героев фильма пришёл к своей мечте, но это было какое-то грустное «хорошо».

— Мне очень понравилось, — только и произнёс Богдан, уже просто рыдая и не понимая, что привело к такому всплеску эмоций. Был ли тому виной алкоголь или фильм и вправду настолько его тронул, он не знал. — Прости за слёзы, со мной такое впервые, — поворачиваясь к Ане, сказал он, вытирая рукой мокрую щёку.

Их глаза встретились, и он не успел больше ничего сказать, потому что её губы накрыли его рот. Богдан не стал сопротивляться и ответил на поцелуй. Руками зарылся в светлые волосы, прижимая её к себе.

Аня знала, что это неправильно, но нуждалась в этом поцелуе как в утешении.

Им обоим хотелось, чтобы этот момент никогда не заканчивался, но, как обычно бывает в дешёвом кино, у Ани запиликал телефон. Поцелуй оборвался так же внезапно, как и начался.

— Здесь два сообщения от Павла, — посмотрев на экран, сказала она.

Её сердце бешено колотилось, а руки отказывались слушаться. Когда Аня прочитала первое сообщение, в котором было написано второе имя Роберта, ей стало плохо. Когда увидела следующее, её бросило в жар, а ноги так ослабли, что если бы она не сидела, то упала бы на пол. Серые глаза потемнели, кожа побледнела, а губы задрожали, и Аня прикрыла их ладонью. К горлу подступил ком, и слёзы покатились по щекам. Что всё это значит? Неужели её самые страшные кошмары сбылись? Это смс с простым признанием в любви было не тем, что пишут, когда скучают и нуждаются, а тем, в котором хотят сказать «прости и прощай». Она это просто чувствовала. Он бы не написал такое без причины.

Аня уже не сдерживалась и рыдала в голос. Сползла с дивана на пол и никак не могла успокоиться. Ей казалось, она больше никогда не увидит Павла. Глаза щипало, тело трясло, и она почти задыхалась, а потом почувствовала крепкие руки Богдана, что заключили её в объятья, окутали теплом. И его губы шептали те слова, в которых она теперь так нуждалась. Шептали до тех пор, пока уставшие веки не сомкнулись сами собой.

Глава 9

Длинные мрачные коридоры снова окружили её, такие же серые, как и каждую предыдущую ночь. Холод всё так же пронизывал кожу, но всё-таки сегодня что-то было иначе, и Аня это чувствовала. Ощущение, что она последний раз гуляет по этому жуткому замку, затаилось в сердце. И вроде должно было стать легче, но страх неизвестности не позволял расслабиться.

В этом сне она увидела Богдана. Он спал в огромном квадратном аквариуме, который потихоньку наполнялся водой. Волосы парня уже намокли, а ресницы дрожали, будто ему снился кошмар. Стеклянная ёмкость казалась такой высокой, что Ане бы потребовалась стремянка, чтобы вытащить его оттуда. Поэтому она заколотила со всей силы кулаками по стенке, которая хоть и казалась тонкой, но была холодной и крепкой, как сталь. Аня надеялась хотя бы разбудить парня, но всё было тщетно. Богдан не слышал. Вода всё прибывала в стеклянный сосуд. Понимая, что время на исходе, а у неё ничего не выходит, Аня бросилась бежать к старику, который всегда ждал в одном и том же месте. На бегу она заметила, что все персонажи картин, висящих в этом замке, куда-то исчезли. Теперь остались лишь фоны многочисленных портретов, и сердце сильнее забилось в груди.

Всю дорогу в её голове звучало жуткое слово, которое она прочитала в сообщении Павла. Это простое слово из шести букв, которое каждый знает с самого детства, пугало её. Аня не помнила, сколько раз ей приходилось произносить его вслух, но была уверена, что немного. От самих мыслей о нём кожу покрыли мурашки.

Старик стоял на месте, как и его огромный сундук. На этот раз он молчал. Не задавал свой вопрос, ответ на который наконец-то у неё был.

Он просто смотрел вперёд своими стеклянными глазами, опершись на длинный посох, которого раньше не было. Аня подумала, что он заснул или умер, но даже это не могло остановить её.

— Я узнала второе имя Роберта, — задыхаясь, выкрикнула Аня.

Старик молчал, ни один мускул не дрогнул на морщинистом лице.

— Его второе имя… — Она замолчала. Интуиция подсказывала ей, что стоит произнести это слово, и случится что-то плохое, по-настоящему ужасное. Но у неё не было выбора. Даже отсюда она слышала, как вода набирается в ёмкость, в которой лежал Богдан. Поэтому, набрав в лёгкие воздуха, она произнесла: — Смерть.

Лицо старика стало меняться: кожа трескалась, словно почва от аномальной засухи. Его рот приоткрылся, будто он хотел что-то сказать, но изнутри посыпались личинки. Лицо старца теряло индивидуальность, кожа лопнула, оголяя череп, а посох больше не мог поддерживать бренное тело. И в этот момент то, что ещё секунду назад было колдуном, рухнуло грудой костей, и лишь багровый балахон, когда-то принадлежавший ему, теперь лежал на полу.

Огромный сундук раскрылся, но Аня не видела, что внутри, нужно было подойти ближе. Сделав несколько осторожных шагов, она старалась не задеть останки жуткого старика. Сундук стоял прямо перед ней, и она согнулась, чтобы посмотреть, что же находится внутри. Среди костей и пауков лежали два совершенно разных глазных яблока. Один был с голубой радужкой, такой яркий, что в нём, казалось, можно раствориться. Второй — с зелёной, и он совсем не походил на человеческий. Скорее, это был глаз животного, ночного хищника. Чёрная вертикальная полоска зрачка напоминала глаз рептилии. Желание закрыть сундук стало нестерпимым, но руки не слушались. Что-то тянуло её, заставляло склониться ниже. Аня попыталась сопротивляться, и тут же неведомая сила затянула её на самое дно громадного сундука. Мгновение — и крышка захлопнулась. Внутри было холодно и сыро. Она почувствовала, как по телу поползли пауки, и её всю передёрнуло от ужаса и отвращения. Она руками закрыла себе рот, чтобы оттуда не вырвался отчаянный крик.

Глухие удары сверху каждый раз заставляли её вздрагивать. Аня не сразу заметила, как сундук обернулся гробом. Теперь она поняла, то были комья земли, что с грохотом падали на деревянную крышку. Её стало трясти, а по щекам покатились слёзы.

— Эта девчонка была художницей, не самой лучшей, — раздался мужской бас откуда-то сверху. — Даже портрет не смогла закончить, оттого и сдохла. Пусть земля будет ей острыми лезвиями. Такие твари должны мучиться и после смерти.

Земля сыпалась всё быстрей. Дышать становилось сложнее. Воздуха не хватало, и Аня захлёбывалась рыданиями. Даже лёжа в гробу, она всё ещё слышала звук воды, наполняющей аквариум, только теперь к нему прибавилось и отчаянное мычание. Богдан всё-таки очнулся.

«Мы умрём вместе», — последнее, что промелькнуло в голове, прежде чем сознание погрузилось во мрак.

* * *

Аня проснулась. Её трясло как в лихорадке. Она принялась жадно хватать ртом воздух, будто её на самом деле пытались похоронить заживо. Это увидел Богдан, который тут же присел к ней на кровать и крепко обнял. Его тело было мокрым, а из одежды имелось только полотенце, обмотанное вокруг бёдер.

— Мне приснилось, что тебя поместили в аквариум и ты там тонул, — призналась Аня, обрадованная тем, что сон закончился.

Он отстранился, размыкая руки, и она взглянула на буквы-шрамы на его груди: «Р.О.Б.Е.Р». Под кожей уже проступала смутная «Т». Аня не знала, сколько ещё времени осталось у них и успеют ли они закончить портрет вовремя.

— Я принял душ и уже даже начал рисовать, — признался Богдан, указывая на мольберт, что стоял в комнате.

Аня встала и подошла к полотну. На белом листе был изображён не чёткий, но всё-таки образ Роберта, который был далёк от идеала. В глаза сразу бросалось, что Богдан рисовал его через боль.

— Насчёт вчерашнего, — начала Аня, не зная, как правильнее подобрать слова. Вдруг Богдан неверно истолковал тот минутный порыв. Хотя ей уже и не казалось, что она сделала что-то неправильное. Ведь когда будущее так размыто и ты в любой момент можешь умереть, разве плохо желать согреться в чьих-то объятиях или немного насладиться поцелуями?

— Я был пьян и ничего не помню, — солгал Богдан.

— Хорошо, — смущённо отозвалась Аня. — Но я вчера к тебе пришла с планом. Я знаю, как мы сможем закончить портрет.

— И как же? — с любопытством поинтересовался Богдан.

* * *

Они принялись рисовать с чистого листа. Рисовать вдвоём. Это было странно, ведь у каждого художника свой стиль. Богдан любил начинать с чего-то крупного и уже вокруг объекта вырисовывать мелкие детали. Аня же предпочитала отталкиваться от чего-то незначительного и рисовать картину, словно собирая мозаику. Они много спорили, использовали и уголь, и карандаши. Сначала казалось, что ничего не получается, но постепенно, спустя несколько часов, словно по крупицам стал вырисовываться образ.

Они делали перерывы, пили кофе и энергетики, чтобы не уснуть, заказывали пиццу на дом, чтобы поесть, не отвлекаясь от работы. Создавая картину через боль, они мотивировали друг друга.

Прошло больше суток. Портрет был практически закончен. Дело оставалось за малым: нужно было изобразить глаза. Аня до сих пор помнила их. Они отпечатались в её памяти на всю оставшуюся жизнь.

— Мы почти сделали это, — с улыбкой произнёс Богдан, который, как и Аня, потратил, казалось, все свои силы.

Они смотрели друг на друга, не скрывая усталости. За эти сутки они прожили собственную маленькую жизнь, и Аня хотела, чтобы это никогда не заканчивалось. Точнее, чтобы не заканчивалась их жизнь, а кошмар остался позади.

Внезапно тело Богдана сковала сильная, невыносимая боль, словно что-то острое пронзило грудную клетку. Он упал на колени и закричал. Стал стягивать с себя майку, хотя и так прекрасно знал, что произошло. На его груди проступила последняя буква, завершившая имя «РОБЕРТ», которое сильно кровоточило, стекая к самому животу.

— Нет, нам осталось так мало, — в ужасе произнесла Аня. — Ты не можешь умереть именно сейчас.

Аня кинулась к нему, пытаясь помочь подняться. У Богдана кружилась голова, казалось, что он потерял слишком много крови, но ему всё-таки удалось, не без помощи Ани, устоять на ногах. Тяжело дыша, он смотрел на мольберт, на почти законченный портрет, и не верил, что это конец.

— Держись, прошу, просто держись!

Аня вставила в его слабую руку карандаш и, сжав своей, поднесла её к листу.

— Что ты делаешь? — теряя сознание, пробормотал Богдан.

— Заканчиваю этот чёртов портрет, — выругалась она, после чего его рукой принялась рисовать глаза Роберта, уже не ощущая никакой боли.

Когда портрет был закончен, Аня повалилась вместе с Богданом на пол. Их работа не была идеальной, но на ней было лицо с фотографии. Они справились, но, увы, слишком поздно.

Аня приподнялась и притянула Богдана к себе, положив его голову на колени. Руки, запачканные кровью Богдана, гладили его бледное, но ещё тёплое лицо, а слёзы от обиды и чувства вины катились по её щекам. Она не смогла уберечь от этой мясорубки ни Павла, ни Богдана.

Его карие глаза, казалось, выцвели, и всё же Богдан оставался тем, кто однажды подошёл к ней в парке. Аня хотела закрыть ему веки, но, как только попыталась это сделать, он заморгал и сильно закашлял, словно задыхался, а имя на его груди внезапно растворилось, не оставив и шрама.

— Что произошло? — сквозь кашель спросил он, приподнимаясь.

— Я думала, ты умер. — Слабая улыбка сквозь слёзы, а потом крепкие объятия. Чтобы почувствовать — вот он здесь, такой осязаемый и живой.

— Чёрт, а я был прав, — прошептал Богдан ей на ухо, — мы нарисовали его портрет и всё закончилось.

Стоило ему это произнести, как за картиной, прямо посреди стены, стала проявляться нарисованная дверь.

Они не сразу это увидели, а лишь тогда, когда оба поднялись на ноги. Нарисованная дверь распахнулась, и в комнату полился красный свет, который, как и сама дверь, был не настоящим, а словно сошедшим с одной из картин.

— Нам не стоит туда идти, — только и произнёс Богдан, когда Аня внимательно посмотрела на него.

— А у нас есть выбор?

— Нет, — согласился Богдан.

Ему было тяжело, ведь он только что едва не умер, но в то же время понимал, что кошмар ещё не закончен. Роберт пока от них не отстал.

* * *

Была уже поздняя ночь, когда Светлана пришла на кладбище. Она держала в руках складной зонтик, ведь по телевизору услышала, что этой ночью, возможно, будет дождь. Её трясло одновременно от страха и возбуждения. Она всё время смотрела на часы и оглядывалась по сторонам. Стоило на кладбище объявиться какому-то готу или парочке, решившей перепихнуться в столь экстравагантном месте, и их встреча могла не состояться. Но, к счастью для Светы, этой ночью фрики обходили кладбище стороной. Они словно чуяли зло, что должно было здесь объявиться.

Ровно в назначенный час она увидела силуэт: он вышел из внезапно сгустившегося тумана. Высокий молодой мужчина ступал вдоль оград и надгробий. Полная луна освещала его бледную кожу и причудливый длинный тёмно-синий сюртук. Он медленно шёл к Светлане. Женщина с зонтиком упала на колени и смотрела только на землю, словно боясь без разрешения поднять глаза на ночного гостя.

— Тебе незачем валяться передо мной. Поднимись, я хочу посмотреть на тебя, — произнёс мужчина, возвышавшийся над взволнованной женщиной, точно статуя.

— Это правда вы? — улыбаясь, пролепетала Светлана, всё ещё не веря своим глазам, лишь испытывая благоговейный трепет, находясь рядом с ним.

— Ты так выросла, тебя почти не узнать. Я помню маленькую девочку, которая всем сердцем завидовала своему брату. Что с тобой стало? Время тебя не пощадило. — Рука мужчины дотронулась до её щеки и тут же отдёрнулась, будто прикоснулась к чему-то неприятному.

— Мой брат был талантлив, а я нет. Разве справедливо было то, что он мог рисовать такие картины, а я ничего не умела?

— Справедливости не существует. После ты завидовала и его жене, её стихам, ведь сама не могла создать ничего прекрасного. Жизнь так тебя обидела, что ты даже ребёнка не смогла родить. — На лице мужчины появилась тонкая улыбка.

Ей было больно, но она знала, что он говорит правду, пусть и неприятную.

— Именно поэтому я решила служить вам. Жизнь наплевала на меня, одарив при этом всех моих родственников.

— Чего ты хочешь? Что я могу тебе дать, чтобы успокоить твою душу? — спросил ночной гость.

— Я хочу талант, хочу рисовать так, как рисовал мой брат, как рисует моя племянница.

— Я могу тебе это дать. Однако талант — это слишком много. Разве ты сделала уже достаточно, чтобы его получить?

— Только вам решать, — снова упав на колени, произнесла Света. — Но я готова на всё, чтобы получить этот дар.

— Готова ли ты отдать мне всё, что я только попрошу? — Дьявольская улыбка появилась у него на лице.

— Да, можете забрать всё, что у меня есть, только дайте мне то, что я прошу. И я наконец-то буду счастлива. Все эти годы я только и молилась об этом.

— Бога не существует, — склонившись над ней, произнёс он, — так что никто не слышал твоих молитв. Но я исполню твоё желание, и ты сможешь рисовать.

Он приподнял её подбородок и обхватил ладонями лицо Светланы. Она ощутила невероятное тепло и задрожала.

— Я вся ваша, вся ваша, — взмолилась она, пока большие пальцы мужчины не коснулись её глаз.

— За талант брата я заберу твоё зрение. Ты сможешь рисовать невероятные картины, которые будут будоражить умы и останутся в истории даже после твоей смерти, но сама никогда не сможешь их лицезреть, — произнёс он, и большими пальцами надавил ей на глаза.

Светлана сжала зубы от невыносимой боли, подавляя вырывавшийся из горла крик. Ощущение было такое, будто она медленно, но неумолимо погружается в бездну агонии.

В следующее мгновение её глаза, словно яичный желток, вытекли из глазниц, навсегда лишив женщину возможности видеть этот мир.

Светлана не увидела, но почувствовала, что ночной гость ушёл, оставив её сидеть на коленях среди надгробий. Ноющая боль, пронизывающая глаза, никуда не ушла. Света склонила голову, и слёзы потекли по её щекам. Зонтик выпал из ослабших рук, но она ощутила непреодолимое желание творить.

— Спасибо, — прошептала она, а после, словно он мог её не услышать, закричала: — Спасибо за дар, Слава Роберту!

Дождь этой ночью так и не пошёл.

Глава 10

Они словно оказались в безумной картине. Всё вокруг было ненастоящим, нарисованным. К счастью, дверь, которая внезапно образовалась в квартире Павла, не захлопнулась за их спинами, Богдан и Аня всё ещё видели реальный мир, что потихоньку от них отдалялся, стоило им сделать несколько шагов вперёд. Они не сразу осознали, что ступают не по булыжной мостовой, а по улице, выложенной из гладких черепов, а дома, которые им попадались в нарисованном мире, построены из человеческих костей. Раскиданные повсюду огромные ямы, которые им приходилось обходить, были заполнены только начавшими разлагаться трупами. Головы незнакомцев, насаженные на копья, провожали их потухшими взглядами каждый раз, когда они проходили мимо. Хотя мир вокруг был ненастоящим, это не делало его менее жутким. Аня стиснула руку Богдана. Он не возражал, ведь ему тоже было страшно. Никто из них понятия не имел, что это за место и зачем оно им открылось, они просто шли вперёд, стараясь не смотреть по сторонам, хотя взгляд то и дело цеплялся за жуткие детали.

Неожиданно им навстречу вышел старик. Аня сразу узнала Кало Мюллера, только теперь он выглядел иначе. Пожилой человек был нарисованным, как и всё в этом ужасном мире.

— Вы тоже умерли? — спросил он.

— Ещё нет. — Мельком глянув на Аню, Богдан сильнее сжал её ледяную ладонь, словно боялся, что она исчезнет.

— Точно, вы ещё похожи на настоящих живых людей, — с улыбкой произнёс Кало. — А я умер. И мой Адольф тоже, только его здесь нет. Как нет и моей жены, я так скучаю.

— Мы нарисовали портрет, — не сдержалась Аня, — и нам открылась дверь в этот мир.

— Это скверно, это очень скверно, — покачал головой Мюллер. — Я много успел узнать о Роберте после того, как умер. Кто именно нарисовал портрет?

— Мы нарисовали его вместе, вдвоём, — обеспокоенно ответил Богдан.

— Тогда один из вас ещё может выжить, — заявил он. — Теперь кто-то должен уничтожить портрет. Но предупреждаю: тот, кто его уничтожит, умрёт. Так же, как умер я. А после смерти попадёт в это отвратительное место.

— Но зачем? — спросила Аня. — Почему мы не можем оставить картину?

— Из-за пророчества, девочка моя. Я всё расскажу, но нам надо двигаться — здесь у мертвецов есть уши, и все они служат ему.

Богдан, Аня, а теперь и нарисованный Мюллер продолжили путь. Чем дальше они шли, тем больше жутких трупов попадалось им на глаза.

— Это страшное место, но, думаю, вы оказались здесь, чтобы услышать моё предупреждение. Жизнь не хочет, чтобы Роберт победил, — изрёк он, — поэтому слушайте внимательно. Мать Роберта была простой женщиной, но его отец… Его отцом была сама Смерть, которая решила развлечься в нашем мире. Думаю, такое происходило и раньше, но в тот раз несчастная женщина забеременела. Роберт не должен был появиться на свет, он стал ошибкой, за которую все мы сейчас и расплачиваемся. Ему чудом удалось выжить, и он возомнил, будто он сама Смерть, что не совсем так. Жизнь уже много столетий пытается вычеркнуть его, но у неё ничего не получается, Роберт всегда находит способ её обмануть. Это существо одержимо искусством, которое питает его. Пророчество гласит, что в момент, когда будет создано сто картин с изображением этого существа, мир, который мы знаем, навсегда падёт. Сейчас мы находимся в его нарисованной реальности, но, если он победит, наш мир станет её копией, ведь Роберт считает самым большим искусством именно смерть. Поэтому так важно…

Он не договорил, так как впереди показался силуэт, который двигался в их сторону.

Это был крепкий и высокий мужчина со щетиной на лице. Ни Аня, ни Мюллер не знали, кто это. Знал только Богдан.

— Отец? — не веря своим глазам, произнёс он и выпустил ладонь Ани.

— Привет, сынок, — сказал нарисованный мужчина. — Ты умер?

— Пока ещё нет, — повторил Богдан.

— Хорошо, — грустно пробормотал мужчина. — Я был ужасным отцом, надеюсь, когда-нибудь ты сможешь меня простить. Я заслужил этот ад, но тебя здесь быть не должно.

— Где мама? — едва сдерживая слёзы, спросил Богдан.

— Твоей мамы здесь нет. Думаю, она в лучшем мире. И я рад за неё, здесь паршиво. Может, у тебя есть пиво для меня?

— Прости, у меня ничего с собой нет.

— Жаль, я бы многое отдал за пиво. Ладно, мне пора, я только поздороваться да попросить прощения. Не умирай, сынок, смерть — это хреново.

Мужчина исчез, и они продолжили путь.

— Мне жаль твоего отца, — заметил Кало.

— При жизни он был тем ещё говнюком, — вытирая подступившие слёзы, проговорил Богдан. — Зачем нам уничтожать портрет, если для пророчества нужно сто картин?

— Потому что девяносто уже создано, они разбросаны по всему миру, хранятся у безумных коллекционеров. И я не знаю, сколько ещё художников в данную секунду рисуют его портрет. Быть может, ваша картина девяносто девятая, и, стоит кому-то закончить очередной ужасный шедевр, Роберт получит желаемое. Именно поэтому так важно её уничтожить. Вы меня понимаете?

Аня хотела сказать, что всё понимает, но её отвлекли внезапные гости, при виде которых сердце на миг замерло. Перед ней стояли родители.

— Мама, папа! — Аня кинулась к ним.

— Я не хотел тебя во всё это втягивать, — произнёс с сожалением Николай, обнимая любимую дочь. И эти объятия, несмотря на нарисованность отца, были настоящими и крепкими.

— Я знаю. Я всё знаю, папочка.

— Вам пора уходить: дверь в этот мир скоро закроется, — предупредила мать Ани, держа её за руку.

— Я могу вам как-то помочь?

— Нет, пока Роберт существует, мы заперты в его фантазиях, — грустно сказал Николай и вместе с мёртвой женой растворился в воздухе, давая понять, что время поджимает.

— Нам надо бежать, — схватив её за руку, позвал Богдан.

— Прежде чем вы уйдёте, — произнёс Мюллер, — у меня будет просьба. Я не знаю, кто из вас выживет, а кто умрёт. Но прошу, если будет возможность, нарисуйте мне моего Адольфа. Искусство способно не только на ужасные вещи, может быть, произойдёт чудо, и он появится здесь…

Аня и Богдан ничего не ответили, ощущая, как время начало неумолимо истекать, словно песок сквозь пальцы, и бросились обратно в реальный мир, крепко держа друг друга за руки. Казалось, что с каждым шагом ноги становятся все тяжелее, словно невидимые пальцы хватали их за щиколотки, пытаясь удержать. Окружающий мир превращался в калейдоскоп ужаса. На мостовой, по которой они бежали, начали проступать кровавые пятна, словно кисть художника небрежно окропила их красными каплями. Быстрые шорохи, походившие на шёпот забытых душ, сопровождали их, напоминая о надвигающийся опасности. Опасности застрять в этом месте навсегда. Они не могли позволить этому безумию их поглотить.

Наконец они достигли границы между мирами. Время замедлилось. Оставался последний шаг. Их пальцы коснулись реальности, ощутили её прохладу. С той стороны мир дышал, жил, пульсировал. И этот контраст было сложно не заметить. Страх исчез, на его место пришло облегчение. Не теряя времени, они переступили порог и оказались снова в квартире.

Нарисованная дверь исчезла, едва ноги коснулись привычного паркетного пола. Кало Мюллер был прав: они не случайно оказались в том мире.

— Старик сказал, что кто-то может остаться в живых. Если другой уничтожит портрет, — начал вслух рассуждать Богдан.

— Или мы можем его сохранить и остаться живы вдвоём. — В её глазах блеснула надежда. — Смертей и без того слишком много, разве надо, чтобы ещё кто-то умирал?

— Ты сама знаешь, что надо. — Богдан подошёл к ней очень близко.

Только сейчас, когда они стояли у самого края, он понял, что влюбился в неё ещё в том парке, где впервые подошёл. Только не отдавал себе отчёта до последнего.

Он взял её руку и заглянул в огромные серые глаза. Ему так хотелось поцеловать Аню, но он не мог этого сделать. Какой смысл в поцелуе, если кто-то из них скоро умрёт?

— Я это сделаю, уничтожу картину. Всё началось из-за меня, я тебя втянул во всё это безумие, — произнёс Богдан. Сейчас он чувствовал себя героем дурацкого сентиментального романа, которые Аня так любила читать. А ведь он сам говорил, что в жизни так не бывает.

— Это неправда! Ты ни при чём! — сорвалось с её губ. — Роберт преследовал мою семью ещё до того, как ты нашёл фотографию. Мой отец рисовал его портрет, а после его смерти, думаю, Роберт использовал тебя, чтобы подобраться ко мне. Так что это я должна уничтожить картину.

— Пусть даже так, я всё равно не дам тебе этого сделать. — Руки Богдана обвили её талию. — Мне плевать, что Роберт использовал меня, я всё равно не позволю тебе умереть. Не хочу, чтобы наша история закончилась как «Ла-Ла Ленд».

— Но в «Ла-Ла Ленде» никто не умирал! — Аня больше не могла сдерживать слёз.

— Никто. Но главные герои в конце были не вместе. И они жалели о своём выборе, а я не хочу.

Богдан всё-таки прикоснулся к её губам. Она жадно ответила на поцелуй, который, как ей казалось, обещал быть долгим, но вместо этого Богдан резко толкнул её на диван.

— Прости! — схватив портрет, он заперся в ванной.

— Не надо! — Аня кинулась к двери и начала колотить по ней. — Богдан, нет! Должен быть другой выход!

Всё это ей напоминало тот кошмарный сон с аквариумом. Неужели на этот раз она вновь не сможет его спасти?

Больше всего на свете он хотел, чтобы существовал другой выход, но не знал какой. Возможно, никто во всём мире не знал…

— Я люблю тебя, Аня, — приложив ладонь к двери, по которой она молотила кулаками, признался Богдан.

Она кричала, умоляла его не делать этого. И его сердце разрывалось от её всхлипов. Богдан очень хотел обнять и успокоить Аню, но ещё больше хотел её спасти. Он никогда не был героем и не хотел умирать, но смерть ради неё уже не казалась такой болезненной.

Он собирался разорвать портрет на мелкие кусочки, когда его взгляд зацепился за белую зажигалку, валявшуюся на раковине. Богдан был почти уверен, что раньше её тут не видел. А теперь она лежала, привлекая к себе внимание, словно сама судьба хотела, чтобы он уничтожил этот портрет. А кто он такой, чтобы игнорировать знаки судьбы? Он схватил зажигалку, чиркнул по колёсику и поднёс пламя к краю картины. Та вспыхнула, будто облитая бензином. Бросив её на плиточный пол, Богдан прислонился к стене и съехал по кафелю, присаживаясь на корточки, неотрывно смотря, как лицо Роберта исчезает в огне.

— Отправляйся прямо в ад! — буркнул Богдан, показывая догорающей картине средний палец.

Ничего не произошло, портрет превратился в пепел, а он был всё ещё жив.

Богдан вышел из ванной комнаты, и мёртвая тишина обволокла его. Аня больше не кричала и не плакала. В предчувствии беды он бросился в зал.

* * *

Она не хотела, чтобы ещё хоть кто-то умирал. Это казалось ей таким несправедливым. Аня отказывалась верить, что у этой истории не будет счастливого конца. Но всё вело именно к этому. Столько сил было потрачено, чтобы нарисовать портрет, и всё только для того, чтобы в итоге его уничтожить. Это никак не укладывалось в голове, а Богдан не хотел её слушать.

«Разве это не бессмысленно? Разве Роберт не победит в любом случае?» — думала Аня.

Она знала, что в фильмах ужасов, которые так любит Богдан, зло всегда побеждает. Неужели и они стали как те персонажи дешёвого кино, у которых нет никаких шансов в борьбе со злом?

Ход мыслей Ани неожиданно прервался, когда в квартире стало непривычно холодно. Она поёжилась и обняла себя руками. В комнате сделалось слишком тихо. Шум, доносящийся с улицы, пропал, и даже гудение старого холодильника исчезло. Взгляд скользнул к настенным часам, чьи стрелки внезапно остановились и перестали тикать. Всё вокруг словно стало терять цвет, становясь чёрно-белым, а по полу заскользил густой туман.

Рядом с пустым мольбертом возник мужчина, от вида которого по её телу пробежали мурашки. Его лицо было ей прекрасно знакомо. Аня много раз представляла его образ, но то, что видела сейчас, вызывало трепет. Ни фотография, ни нарисованный портрет не могли передать то, каким он был в реальности.

Высокий, изящно сложённый, в тёмно-синем старомодном сюртуке, он стоял и смотрел на неё, а она не могла отвести от него взгляда. Скуластое бледное лицо, идеально ровный нос, светлые насупленные широкие брови, а в глазах будто залегла тень усталости, которую она заметила, даже несмотря на то, какими они были разными. Пугающе разными.

— Ты и сама могла нарисовать мой портрет, нужно было лишь приложить больше усилий. В тебе живёт такой талант, а ты им даже не пользуешься. Это печально, — произнёс низким голосом Роберт, нарушив тишину.

Аня словно вышла из транса, стоило ему заговорить. Больше она не смотрела на него как на что-то особенное, потому что зло слишком притягательно — другого она и не ожидала.

— Что тебе нужно? — спросила Аня, больше не испытывая ни страха, ни трепета. Теперь ей двигало более сильное чувство — она была вне себя от гнева.

— Ты. Мне всегда нужна была только ты. И я готов предложить тебе сделку. Богдан останется жив. Твои родители наконец обретут покой. Взамен ты сделаешь то, чего хочет Смерть. — Роберт приблизился к ней и, наклонившись, приподнял её подбородок своими тонкими холодными пальцами, чтобы она смотрела ему прямо в глаза. — Твоя жизнь взамен на жизнь Богдана и на вечный покой любимых родителей.

— Я хочу, чтобы ты освободил всех, кто заперт в твоём безумном мире! — с вызовом сказала Аня и дёрнула подбородком, освобождаясь от его пальцев.

— Твой талант не настолько ценен, чтобы торговаться. — Глаза Роберта загорелись, а губы медленно растянулись в зловещей улыбке. Он раскрыл ладонь, на которой лежал острый, как бритва, осколок стекла. — Делай выбор: ты можешь остаться в живых, но тогда умрёт Богдан и твои родители проведут целую вечность в моей картине.

От сказанного Аню бросило в пот. Она понимала, что тот, кто называл себя Смертью, не шутил, но и терпение его было на исходе. Она посмотрела в сторону ванной; Богдан, возможно, уже лежал мёртвый или был близок к этому. В горле застрял ком, но она не хотела показаться слабой и, выхватив осколок из его руки, сделала шаг назад.

Роберт одобрительно кивнул, после чего исчез так же внезапно, как и появился. Стрелка часов вновь побежала по кругу, мир вернул себе краски, а в комнате стало теплее, будто кто-то захлопнул форточку.

Она смотрела на дрожащую ладонь, в которой лежал «подарок» Роберта. Нет, это был не сон, но кошмар, который начинал сбываться. Аня знала, что времени нет и решаться нужно прямо сейчас.

Пальцы не слушались, внутри всё сжималось от одной мысли о том, что она собиралась сделать. Слёзы текли, застилая глаза пеленой, а пульс глухо стучал в голове. Пытаясь удержать осколок, она порезала палец, и струйка алой крови потекла по ладони. Но Аня абсолютно ничего не почувствовала.

«Больно не будет», — пронеслось в её голове, и в этот момент стало совсем не страшно. Уже не вполне отдавая себе отчёт в том, что делает, она поднесла осколок к шее и вспомнила, как отец учил её рисовать. Он говорил, что движение руки должно быть плавным и одновременно уверенным. Аня сделала плавное и уверенное движение остриём стекла вдоль шеи. На коже появилась тонкая красная линия.

Сначала она ничего не почувствовала, но через несколько мгновений лёгкие наполнились огнём. Воздуха перестало хватать, и она схватилась за горло, из которого заструилась кровь. Руки и одежда моментально пропитались красным. От внезапно накатившей слабости она рухнула на пол. Голова запрокинулась, на шее пульсировала вена, её всю трясло. Аня смотрела вверх, и ей казалось, что чёрные точки в глазах — это всего лишь маленькие тёмные звёзды под потолком. Она уже была готова утонуть в них, как увидела искажённое ужасом лицо Богдана. Он что-то говорил, склонившись над ней, но Аня слышала только своё имя, снова и снова. Ей так хотелось коснуться его лица, чтобы в последний раз почувствовать тепло кожи. Только собственное тело перестало слушаться.

Умирая, она думала, что погружается в очередной кошмарный сон, который, к сожалению, никогда не закончится. Но в то же время ей стало спокойно, ведь Роберт сдержал своё слово. Богдан был жив.

Глава 11

Со дня смерти Ани прошло уже несколько месяцев, а Богдан всё ещё продолжал привычное существование: дышал, ел, спал, пил и так по новой. Роберт перестал его преследовать, и парень уехал из города. Ему хотелось начать новую жизнь, насколько это было возможно после всего пережитого.

По ночам ему долгое время снился один и тот же сон, который повторял события того дня. Он уничтожал портрет, а когда выходил из ванной, видел тело Ани в лужи крови. Она так быстро её теряла, что Богдан не успел никак помочь, хотя пережал артерию. Он вышел слишком поздно.

Богдан нарисовал крысу по имени Адольф для Мюллера и бутылку пива с сушёной воблой для отца в качестве последнего привета. Эти работы стали его последними, он твёрдо решил завязать с живописью. Искусство больше не доставляло ему удовольствия. Богдан стал чаще смотреть мюзиклы — они всегда напоминали ему об Ане — и разлюбил фильмы ужасов. Он снял небольшую квартирку на окраине и устроился работать на завод упаковщиком.

Как-то он услышал по телевизору один репортаж, в котором говорилось о новой детской страшилке из интернета. Репортёр рассказывал о фотографии, которую дети пересылают друг другу, таким образом насылая проклятье на увидевшего. Журналист рассказал, что на фотографии изображён мужчина, которого все называют Роберт, и что больше о нём никакой информации нет. Также в репортаже отметили, что случаи суицида среди несовершеннолетних значительно возросли за последние полгода. Что родителям стоит ограничить детям доступ в интернет, пока шумиха вокруг странной фотографии не уляжется.

Богдан проигнорировал новость, ведь он никак не мог повлиять на ситуацию. Если бы он пришёл на телевидение и рассказал всё, что знал, его тут же упрятали бы в психушку.

* * *

Наступила зима и выпал первый снег, а потому Богдан возвращался домой в темноте. Этот день не стал исключением. Когда он вошёл к себе, за окном была темень. В руках он, как всегда, сжимал пакет с продуктами и бутылку дешёвого вина, благодаря которой удавалось спать без снов.

— Ну привет, панк, — раздался знакомый голос.

От неожиданности Богдан выронил всё из рук. Бутылка вина тут же разбилась, превратившись в красную лужу вперемешку с осколками, а продукты разлетелись в разные стороны.

— Не ожидал меня увидеть? — спросил Павел, выходя из темноты. В его руках был пистолет, и целился он в лицо Богдана.

— Я думал, ты умер, — признался парень, еле шевеля губами.

— А я вот выжил. Вопреки всему. Знаешь, я ведь чуть не покончил с собой в замке Роберта. Даже револьвер приложил к виску, взвёл курок, всё как полагается. Оставалось нажать на спусковой крючок, и для меня эта история закончилась бы. — Павел замолчал, словно обдумывая свои дальнейшие слова, но всё так же держа Богдана на прицеле. — Но, видимо, она не должна была заканчиваться именно так. Мой палец всё-таки нажал на спуск, и револьвер выстрелил. К счастью, я в последний момент сумел отвести руку в сторону, и пуля попала в сектанта, что привёл меня к гигантскому портрету Роберта. Тот умер не сразу, и у нас состоялся очень интересный разговор. Никогда раньше не пытал людей, но, оказывается, в этом нет ничего сложного, если ты достаточно зол. Чёртов замок-лабиринт… Я блуждал по нему несколько месяцев, пытаясь найти выход. Тебе лучше не знать, чем мне приходилось питаться. Но я хотел спасти Аню, это придавало мне сил. К сожалению, мне удалось выбраться слишком поздно. Моя девочка была уже мертва. Ты помнишь, что я сказал при нашей первой встрече?

Богдан всё помнил. Он закрыл глаза и произнёс:

— Ты сказал, что убьёшь меня, если с Аней что-то случится.

— Всё правильно, панк. Я бы дал тебе последнее слово, но всё это представление мне уже изрядно надоело.

В маленькой квартирке на окраине раздался выстрел.

Богдан вздрогнул, а потом открыл глаза. Сердце забилось быстрее. Его потряхивало. Он всё ещё был жив, опять. Пуля пролетела в нескольких сантиметрах от него и впилась в обветшалую дерматиновую обшивку. Он схватился пальцами за спинку рассохшегося деревянного стула.

— Хватит смертей, — серьёзно произнёс Павел и опустил оружие. — Думаю, Аня не хотела, чтобы ты умирал. Не хочу этого и я.

— Тогда зачем ты всё это устроил? — дрожащим голосом спросил Богдан, сильнее сжав спинку стула.

— Я же должен был тебя как-то проучить. Ты не смог её защитить.

— Я пытался, — только и сказал он обречённо, опуская глаза.

Павел спрятал пистолет в кобуру, закреплённую на бедре, и, подойдя, хлопнул Богдана по плечу.

— Расскажешь по дороге. Собирайся, у нас очень много дел.

— Куда? Куда мы уезжаем? — Он поднял глаза и посмотрел на Павла.

— Увидишь. Пока бродил по коридорам замка Роберта, я многое узнал. И мне кажется, мы можем его победить. Думаю, теперь в этом смысл наших жизней.

Богдан вспомнил ужасный нарисованный мир, в котором наверняка застряла Аня. Мысль о том, что он может её оттуда вытащить, заставила его сердце биться быстрей. Ведь если им и правда удастся уничтожить Роберта, то мир наверняка рухнет вместе с ним.

— Я в деле, — отпустив спинку стула и расправив плечи, произнёс Богдан.

— Вот и славно. И ещё кое-что: во мне, кажется, проснулся талант — я хочу написать книгу о том, что мы пережили. Люди должны узнать всю правду о Роберте, — сказал Павел и посмотрел на него. — Поможешь мне, приятель-художник?

Примечания

1

Нидерландский фильм ужасов, снятый в 2009 году режиссёром Томом Сиксом.