Жизнь в ролях

Брайан Крэнстон, 2016

В этих искренних, забавных, остроумных и блестяще написанных мемуарах Брайан Крэнстон вспоминает свою непростую судьбу, где ему довелось сыграть множество «ролей»: разносчика газет, охранника, маляра, священника, подозреваемого в убийстве, любовника, мужа и, наконец, отца. И конечно же, актер расскажет, где он черпал вдохновение для создания образа легендарного Уолтера Уайта. «Жизнь в ролях» – это история карьеры, полной взлетов и падений, история человека, прошедшего долгий путь от маленького мальчика, брошенного отцом, до кинозвезды, история, в которой он не скрывает ничего и рассказывает о себе читателю с предельной честностью.

Путешественник

Отцу нравилось, что имя моего брата — Ким Эдвард Крэнстон — звучит как Король^[6] Эдвард Крэнстон. Но когда мать предложила просто назвать брата Кингом, отец возразил, что ему трудно будет жить с таким именем и к тому же оно будет производить странное впечатление на людей. По его словам, они стали бы воспринимать это имя как собачью кличку. Эй, Кинг! Ко мне, Кинг! Поэтому брата назвали Кимом. Им он и оставался в течение примерно двенадцати лет.

Вообще-то мой брат всегда считал, что ему не очень повезло с именем. Он часто говорил, что Ким — женское имя. Эдвард, его второе имя, было несколько более удачным. Но мне все же кажется, что оно брату тоже не нравилось. Эд, Эдди, Эдвард. Полный отстой!

В средней школе все называли его Эд — видимо, этот вариант казался брату наименее неудачным.

После визита в нашу школу рекрутеров из полиции Лос-Анджелеса Эд стал посещать учебно-тренировочный лагерь, где проходили начальную подготовку те, кто хотел в будущем стать стражем порядка. В то время вербовщики часто приходили в школы, особенно в такие, как наша, где учились дети, чьих родителей можно было отнести к низам среднего класса. Предполагалось, что эти визиты заставят детей задуматься о том, чем они будут заниматься после окончания школы. Мне трудно сказать, что именно привлекло в программе полиции Лос-Анджелеса моего брата, но я точно знаю, что в ней понравилось мне. В первый же год участия в ней брат побывал на Гавайях. На следующий год — в Японии. Пока я пробавлялся случайными заработками, Ким слал мне почтовые открытки с изображением белоснежных пляжей и синтоистских храмов. Я подолгу разглядывал их, и меня грызла зависть.

Поэтому я записался в участники программы, как только мне исполнилось шестнадцать — это был минимальный возраст, с которого в нее принимали. У меня не было желания стать офицером полиции — мне просто хотелось повидать мир. Но для того чтобы быть принятым, нужно было в течение восьми суббот подряд посещать академию в Лос-Анджелесе, чтобы ознакомиться с основными принципами полицейской работы. Обучающиеся должны были участвовать в парадах и прочих торжественных мероприятиях, помогать в регулировке уличного движения, при осмотрах мест происшествия, а также выполнять целый ряд других обязанностей.

Наше отделение полиции в Уэст-Вэлли было одним из лучших. Во многом это объяснялось тем, что в нем работал сержант Рой Ван Виклин, которого все, кроме новобранцев, называли просто Ван. Во время Второй мировой войны он служил в парашютно-десантных войсках. Среди участников программы он культивировал военную дисциплину. Он был очень жестким, но только потому, что относился к своему делу серьезно. Для всех новичков он устраивал так называемые «адовы выходные», прежде чем допустить их к занятиям вместе с остальными. Мы изучали разнообразные полицейские процедуры, всевозможные уставы и инструкции, постигали основы строевой подготовки. Режим в учебном лагере был суровый: мы ели, тренировались, спали, снова тренировались — и ничего больше. Разумеется, опытные курсанты серьезно осложняли жизнь новобранцев. В общем, приходилось несладко. Единственным утешением было то, что такие, как я, могли рассчитывать, что на следующий год им удастся отыграться на новом наборе.

Сержант Ван Виклин специально ввел в программу особый пункт, согласно которому раз в год курсанты должны были посещать морг. Специально. Господи боже! Какие только предлоги не придумывали парни, чтобы избежать этой экскурсии: и большую нагрузку в школе, и внезапный приступ поноса, и необходимость срочно отвести куда-нибудь свою дряхлую бабушку…

И вот наступил день, когда тех из нас, кому не хватило мозгов придумать что-нибудь более или менее убедительное, посадили в автобус и отвезли в здание морга. Оглядевшись, я увидел, что все остальные напряженно улыбаются. Все до единого ощущали настоящий холодный ужас, но при этом никто не хотел этого показать.

От запаха формалина у меня сразу же начали слезиться глаза. Помню, мы шли вдоль длинного ряда неподвижных тел, накрытых белыми простынями. Боязливо взглянув в сторону, я увидел чью-то торчащую из-под простыни посиневшую ступню. Я отвернулся и взглянул в другую сторону и тут только понял, что у всех покойников одна нога не накрыта. К пальцам были прицеплены номерки — вероятно, для того, чтобы легче было разыскать нужное тело. Все, чего лежавшие на носилках умершие достигли при жизни, все, что они видели и что пережили, — все свелось к этим номеркам. Это был очевидный факт, который меня глубоко поразил.

В другом зале мы увидели двух мужчин-патологоанатомов в прорезиненных комбинезонах. Они были заняты работой, но это не мешало им болтать о какой-то ерунде. Из динамика маленького транзисторного приемника звучала музыка. Мужчины не обратили на нас никакого внимания. На столе перед одним из них лежало только что доставленное тело, скованное трупным окоченением — мышечным напряжением, возникающим через некоторое время после смерти. Мы видели, как патологоанатом склонился над трупом и принялся что-то делать с конечностями покойного. Раздался отчетливый хруст. Нам уже было известно, что это всего лишь «снятие трупного окоченения» — один из этапов подготовки к дальнейшей работе с телом. Но, вопреки рациональному объяснению, эта процедура произвела на всех ужасное впечатление. Очень трудно было поверить, что мертвые действительно больше ничего не чувствуют.

Другой патологоанатом занимался тем, что обмывал женское тело губкой и мыльной водой. Мне в то время было шестнадцать лет. Пожалуй, больше всего на свете мне хотелось увидеть обнаженную женщину. Но, к моему великому сожалению, первая в моей жизни возможность осуществить это желание представилась мне именно тогда в морге (снимки в журнале «Плейбой» я не считаю). И это была не обнаженная женщина, а голый труп. Мне показалось, что покойнице было на вид лет двадцать пять. Я почему-то стал думать о том, как ее звали, отчего она умерла, насколько тяжело переживают ее смерть родственники. Мою душу наполнило сочувствие.

БУМ! Один из новичков рухнул на пол — у него случился обморок. Люди бросились ему на помощь. Патологоанатомы с улыбкой переглянулись.

Врач неподалеку диктовал кому-то протокол вскрытия. Его голос доносился до меня, словно сквозь вату. Находясь уже у самого выхода, я вдруг обратил внимание на песню, доносившуюся из динамика радиоприемника. Это был хит группы «Братья Эверли» — «Разбудите маленькую Сюзи». С тех пор эта песня навсегда приобрела для меня некое особое значение.

Снятие трупного окоченения и помывка мертвых тел, впрочем, были всего лишь «цветочками». Главным спектаклем оказалось вскрытие. Мы в оцепенении наблюдали за тем, как человек в халате электрической циркулярной пилой сделал надрез на груди мертвого человека. На соседнем столе патологоанатом в это время отделил скальп усопшей женщины от черепа и откинул его назад, словно платок. На наших глазах в телах проделывались огромные дыры, из которых обильно вытекали жидкости. Медики вынимали руками в резиновых перчатках внутренние органы и внимательно их рассматривали. Еще двое моих приятелей, не выдержав этого зрелища, лишились чувств. Их подняли с пола и вынесли из прозекторской. В какой-то момент я подумал, не сосредоточиться ли мне на воспоминаниях о курином помете, но затем решил сконцентрироваться на собственном дыхании. Вдох-выдох. Вдох-выдох — через открытый рот. Если бы я попытался дышать носом, меня бы вырвало от запаха формалина. А мне не хотелось опозориться.

Наконец мне удалось преодолеть страх и отвращение. Я начал думать о том, что, по сути, наблюдаю за раскрытием тайны. Ведь вскрытие производится только в тех случаях, когда существуют сомнения, что покойный умер естественной смертью. Так что, если смотреть на вещи с этой точки зрения, во время вскрытия патологоанатом может выяснить нечто неожиданное, проливающее свет на то, что произошло на самом деле. Если рассуждать таким образом, мертвые тела можно было считать своеобразными ребусами, требовавшими решения.

Собрав всю необходимую информацию, врачи приводили тела в прежнее состояние… более или менее. Они плюхали обратно извлеченные внутренние органы и зашивали разрезы. Я видел, насколько профессиональными были эти люди, видел, что они делают свое дело очень добросовестно и понимают его важность. Просто у них была очень специфическая работа, и им приходилось как-то закалять свои души, чтобы стать в каком-то смысле бесчувственными. Они были вынуждены прикрываться щитом цинизма, чтобы не сойти с ума. Наверняка поначалу все вокруг тоже казалось им чем-то чудовищным. Разумеется, именно в этом и состояла цель нашей экскурсии в морг — хоть как-то свыкнуться с подобными вещами. Если бы я стал полицейским, мне тоже потребовалось бы что-то вроде внутреннего щита, прикрывающего мою душу, мое сознание, чтобы вид крови, смерти, человеческих внутренностей не оказывал на меня парализующего воздействия.

Но хотел ли я стать бесчувственным?

Впрочем, в то время было совершенно не важно, чего именно я хотел или не хотел в относительно далекой перспективе. Причина, по которой я пошел на учебно-тренировочные курсы, состояла в том, что я мечтал посмотреть мир. Когда наступило лето, выяснилось, что мне предстоит на месяц отправиться в Европу. Стоимость поездки, включая авиаперелеты, питание и транспорт, составляла порядка шестисот долларов. В то время для меня это было целое состояние, но мне страшно хотелось увидеть что-то помимо Канога-Парк и хотя бы на какое-то время перестать вести жизнь затворника в доме моей матери. Так что мотивация у меня была лучше некуда. Я экономил каждый цент.

Наша группа состояла из двадцати подростков и нескольких полисменов, которые отправлялись с нами в качестве сопровождающих. Принимающей стороной были полицейские управления — в Германии, Австрии, Швейцарии, Франции, Бельгии и Нидерландах. Спали мы в казармах или в спортзалах для сотрудников полиции. Все было просто: бросил на пол свой спальный мешок — и ты дома.

Это была моя первая поездка за границу, первый опыт пребывания среди людей, говорящих на других языках. Их речь звучала настолько необычно, что они казались мне инопланетянами. Но времени для общения с иностранцами у нас было немного — каждый наш день был расписан по минутам. Нас приглашали в качестве гостей на всевозможные мероприятия, водили на экскурсии по полицейским управлениям. Нам даже удалось побывать в одном из отделений Интерпола. Наши вечера тоже проходили в соответствии с жестким графиком — лекция за лекцией и разве что небольшая прогулка. К двадцати трем часам мы должны были находиться в месте расквартирования. Будьте осторожны, наставляли нас сопровождающие. Не делайте глупостей. Не заходите в бары.

Разумеется, именно в бары мы заглядывали в первую очередь в свободное время.

Как-то раз в Австрии я оказался в компании двух парней из нашей группы. Оба были немного старше меня, уверенные в себе и довольно агрессивные. Они знали все на свете, были житейски опытными и полными решимости открыть новую страницу своей жизни, перестав быть девственниками.

Словно ведомые каким-то невидимым радаром, они отыскали в центре Зальцбурга какой-то старинный дом. Над его входом висел красный фонарь. Для них он был чем-то вроде маяка, указывающего путь во мраке.

Когда мы вошли в фойе, я остановился в сторонке, а мои приятели, оживленно жестикулируя, принялись торговаться с хозяйкой. Я же дал ей понять, что у меня нет или слишком мало с собой денег, универсальным и всем понятным движением вывернув карманы.

Затем мои спутники, выбрав себе девушек, отправились наверх, а я, пожав плечами, сел в кресло и уставился на свои туфли. Насколько я помню, таков был мой план с самого начала. Я не чувствовал в себе достаточно решимости, чтобы, как мои приятели, сделать этот вечер особым для себя. Они действовали в полном соответствии со своим замыслом, без каких-либо колебаний. Я же, сидя в кресле, мысленно ругал себя последними словами за малодушие. Что поделаешь — эти парни были храбрее и решительнее меня. Зато, утешал себя я, вряд ли им когда-нибудь приходилось рубить головы курам.

Внезапно я почувствовал, что рядом со мной кто-то есть. Подняв голову, я увидел женщину в умопомрачительно коротком синем платье. Она стояла прямо передо мной, уперев руки в бедра. Затем она поманила меня к себе. Я достал из кармана несколько купюр и показал ей, давая понять, что мне не хватает денег. Она молча выхватила у меня банкноты, взяла меня за руку и повела за собой.

В комнате она жестами показала мне, чтобы я разделся. Итак, это сейчас случится, подумал я и принялся медленно снимать с себя одежду. Женщина вручила мне запечатанный пакетик с презервативом. Я принялся весьма неловко пытаться вскрыть его. Видя, что у меня ничего не получается, женщина забрала у меня пакетик, легко извлекла из него презерватив и надела на меня. Это было нетрудно, поскольку эрекция у меня уже наступила, хотя я ощущал не столько вожделение, сколько нервное возбуждение. Затем женщина одним движением сняла с себя платье. Белья на ней не было. Она легла на двуспальную кровать, увлекая меня за собой, так что я оказался сверху, и рукой направила меня внутрь себя. Прямо перед моим лицом оказались ее груди. Я решил, что их нужно потрогать. На ощупь они оказались мягкими и… ШЛЕП! Женщина ударила меня по руке. Тем самым она ясно дала мне понять: ты заплатил слишком мало, сопляк, чтобы я позволила тебе еще и это, так что заканчивай поскорее.

Вскоре все и в самом деле закончилось. Не было ни страсти, ни нежности, ни разговоров. Мы даже не обменялись именами. Я не успел толком осознать происходящее. Просто два незнакомых человека ненадолго оказались в одной кровати и проделали определенные телодвижения, довольно незамысловатые. Женщина ничего от меня не ждала. Она не была разочарована. Она просто ничего не чувствовала — было ясно, что эти минуты своей жизни она легко и навсегда забудет. Но для меня это был незабываемый момент, хотя я должен признать, что не вспомнил бы лица той женщины даже под угрозой смерти.

Встав с кровати, я быстро оделся. Женщина тоже натянула на себя платье и тут же ушла, оставив дверь комнаты открытой.

Позже выяснилось, что примерно половина парней из нашей делегации в тот вечер посетила публичный дом — включая моего брата. Мы перестали быть девственниками одновременно — любопытный момент, который мы с ним, однако, никогда впоследствии не обсуждали. Должен сказать, что та поездка оказалась чем-то вроде тура по борделям. Большинство родителей дали своим сыновьям с собой деньги. Развлекитесь как следует, ребята! В Париже, в Брюсселе, в Амстердаме — везде, где нам давали хоть немного свободного времени, мы первым делом отправлялись в публичный дом. Что? Лувр? Прекрасная мысль. Но почему бы нам не пообщаться с местным населением и не внести свой вклад в развитие экономики страны, в которой мы находимся? По крайней мере, в развитие малого бизнеса.

Вернувшись домой, я понял, что главной целью подготовительных курсов для сотрудников полиции все-таки является не налаживание отношений между народами разных стран. До меня вдруг дошло, что я вполне подхожу для полицейской работы. Оканчивая учебу в школе, я стал понимать, что именно так люди и делают карьеру — сначала находят занятие, к которому у них есть способности, а потом оно становится их профессией.

Обучаясь на курсах, я добился отличных результатов в беге, преодолении полосы препятствий, подъемах корпуса из положения лежа, отжиманиях и строевой подготовке. Я узнал, что в разговоре по рации 211 означает грабеж, 459 — убийство, а 1 — приказ прибыть к месту вызова, когда это будет возможно. Код 2 означал прибыть как можно скорее. При выполнении этого приказа следовало использовать проблесковый маячок. Код 3 означал прибыть немедленно (с использованием сирены и проблескового маячка). Код 7 — перерыв на обед. Сочетание 10-100 — что полицейский отлучился для удовлетворения физиологической надобности (по крайней мере частично эти кодовые обозначения перекочевали на киноэкран). На любое действие существовал свой код. Я знал назубок их все, как и процедуру сбора вещественных доказательств, правила поведения на месте преступления, а также приемы контроля над толпой.

Курсы я окончил, опередив по показателям всех остальных выпускников. Да-да, я оказался номером один среди 111 курсантов, собранных со всего города. До этого мне никогда и ни в чем не приходилось быть первым. Жребий был брошен. Я решил, что научусь контролировать свои эмоции и стану полицейским.

Я сказал, что оказался первым. Однако следует сделать маленькую оговорку.

Во время финального тестирования в полицейской академии я успешно сдал все теоретические дисциплины.

Затем пришла очередь тестов по физподготовке. Я прекрасно преодолел полосу препятствий и набрал максимально возможные сто очков в прыжках на месте с хлопками в ладоши и подъемах корпуса из положения лежа. Мне оставалось всего одно упражнение — отжимания от пола. При его выполнении другой курсант вел счет выполненным повторениям, чтобы все было честно. За тем, как отжимаюсь я, следил курсант Винс Серрателла. Винс был хорошим парнем. Он тоже жил в Уэст-Вэлли и к тому же был моим другом. После того как он отжался раз шестьдесят, что я и зафиксировал, настала моя очередь. Я рассчитывал сделать сто повторений и получить отличную оценку. До этого я не раз проделывал это на тренировках. Не скажу, что было легко, но мне это было вполне по силам, и в успехе я не сомневался, поскольку был в отличной форме. Мне в то время было шестнадцать лет, и у меня наконец-то появилась в жизни цель.

Сделав семьдесят восемь повторений, я почувствовал усталость, но силы у меня еще далеко не кончились. Когда я отжался в восьмидесятый раз, Винс выкрикнул: «Девяносто!» Я не сразу понял, что произошло. Сначала я подумал, что Винс просто ошибся. Но, еще несколько раз с трудом распрямив руки, я осознал, что он нарочно прибавил мне десяток движений. Другими словами, он мне подсуживал. Всего лишь несколько из курсантов сумели отжаться по сотне раз, поэтому девяносто повторений можно было считать вполне приемлемым результатом. Услышав возглас Винса, другие курсанты и инструкторы подбежали ко мне и стали меня подбадривать. Вокруг меня собралась целая толпа. Все начали вести счет вслух.

Я еще несколько раз согнул и разогнул дрожащие руки. Мои мышцы горели огнем, сердце отчаянно колотилось. Я стоял перед дилеммой, будучи не в состоянии понять, что мне следует делать: притвориться, будто я действительно уже завершаю сотню отжиманий, или продолжать, следуя моему собственному счету. Я так и не успел еще ничего решить, когда Винс крикнул: «Сто!» Мои товарищи радостно загалдели и принялись меня поздравлять. Винс изо всех сил хлопнул меня по спине. Я стал героем. И, должен признаться, я был страшно рад тому, что мне не пришлось делать еще десять отжиманий на пределе возможностей.

Однако в глубине души я знал, что мог сделать еще десять повторений. Я чувствовал себя ужасно усталым, но все же не совсем обессиленным. Я мог на самом деле совершить маленький подвиг, но сам лишил себя этой возможности. Я ничего не сказал Винсу и принял поздравления и одобрительные тычки в плечо как должное. Но все же я знал, что не заслужил их.

Примечания

6

King — король (англ.), действительно созвучно имени Ким.