Нервный срыв

Б. Э. Пэрис, 2017

В налаженной жизни школьной учительницы Кэсс все было хорошо. До тех пор, пока она пошла не той дорожкой. Точнее, поехала. А ведь муж советовал возвращаться в вечеринки по освещенной улице, она же решила срезать через лес. И вот пожалуйста – теперь у нее срыв. Настоящий нервный срыв. Проезжая по той самой глухой дороге, она видела припаркованную у обочины машину. И женщину за рулем видела. А утром в новостях передали, что женщину убили. А ведь она, Кэсс, могла помочь! Кэсс тонет в чувстве вины. Стремительно забывает бытовые мелочи, тыкаясь по жизни как беспомощный слепой крот. Не помнит, принимала ли таблетки, куда положила ключи, как попасть домой. А вот лицо женщины – помнит. Да и как тут успокоиться, когда на домашний телефон постоянно кто-то звонит и молчит в трубку. И, похоже, за ней открыта слежка. Что это, происки расшалившегося сознания или реальная опасность? Б.Э.Пэрис, автор полюбившегося психологического триллера «За закрытой дверью», снова с нами! Ее второй роман – «Нервный срыв», финалист международной премии «Лучший триллер года». Это мощная интрига, где каждый персонаж оказывается под подозрением.

18 июля, суббота

Проснувшись утром, я вижу Мэттью, сидящего на краю постели с чашкой чая.

— Который час? — бормочу я, щурясь от льющегося в окно солнечного света.

— Девять. Я встал в семь.

— А как твоя мигрень?

— Прошла.

Солнце золотит его светло-русые волосы, и я протягиваю руку, чтобы взъерошить его густую шевелюру. Потом с надеждой киваю на чашку:

— Это мне?

— Конечно.

Я слегка приподнимаюсь на кровати и снова откидываюсь на подушки. Внизу по радио звучит «Прекрасный день» Билла Уизерса — эта песня всегда поднимает мне настроение. А впереди у меня полтора месяца каникул. Похоже, жизнь действительно прекрасна!

— Спасибо, — говорю я, забирая у Мэттью чашку. — Получилось поспать?

— Да, спал как убитый. Прости, что не дождался тебя. Как ты доехала?

— Хорошо. Только все время сверкало и гремело, и лило как из ведра.

— Ну, зато сегодня снова солнечно. — Он слегка подталкивает меня локтем: — Подвинься-ка.

Аккуратно, стараясь не разлить чай, я освобождаю ему место, и он забирается ко мне. Потом приподнимает руку, и я, нырнув под нее, кладу голову ему на плечо.

— Тут недалеко от нас женщину мертвую нашли, — произносит он так тихо, что я едва улавливаю его слова. — В новостях только что говорили.

— Кошмар! — Поставив чашку на столик, я поворачиваюсь к нему: — Недалеко — это где? В Браубери?

Он нежно касается пальцами моего лба, отводя прядь волос.

— Нет, ближе. Где-то в лесу, на дороге в Касл-Уэллс.

— На какой дороге?

— Ну, на Блэкуотер-Лейн.

Он наклоняется поцеловать меня, но я отворачиваюсь:

— Мэттью, прекрати!

Сердце пойманной птицей колотится в грудной клетке; я смотрю на Мэттью и жду, что он улыбнется и скажет, что знает, какой дорогой я вчера ехала, и решил меня разыграть. Но он лишь хмурится в ответ:

— Я понимаю. Это ужасно.

— Так это что — правда?

— Ну да! — на его лице искреннее недоумение. — Зачем бы я стал такое выдумывать?

— Но как… — Мне вдруг становится дурно. — Как она умерла? Есть какие-то подробности?

Мэттью качает головой:

— Нет, сказали только, что она была в своей машине.

Я отворачиваюсь, чтобы он не видел моего лица. Это не может быть та женщина! Не может быть! Его руки снова обвивают меня.

— Мне пора вставать, — говорю я. — Нужно съездить в магазин.

— Зачем?

— За подарком для Сьюзи. У нее сегодня вечеринка, а я еще ничего не купила. — Я свешиваю ноги с кровати и встаю.

— Но это же не срочно, наверно? — возражает Мэттью, но я уже выхожу, прихватив с собой телефон.

Я запираюсь в ванной и включаю душ. Хочу заглушить этот голос в голове, твердящий, что обнаруженная женщина — та самая, мимо которой я проезжала ночью. Меня всю трясет; я сажусь на край ванны и захожу в интернет, чтобы хоть что-то узнать. На Би-би-си это новость дня, но никаких подробностей нет. Пишут только, что женщину нашли мертвой в своей машине неподалеку от Браубери. Нашли мертвой. Значит ли это, что она совершила самоубийство? В голову лезут ужасные мысли.

Лихорадочно пытаюсь восстановить картину. Если это та самая женщина, то она, наверно, остановилась там специально, а не из-за поломки машины. В безлюдном месте, чтобы ей никто не помешал. Вот почему она не мигала фарами и не просила о помощи; не пыталась, глядя на меня сквозь стекло, привлечь мое внимание — что, конечно, сделала бы в случае поломки. Живот сводит от бессилия. Сейчас, в залитой солнечным светом ванной, кажется невероятным, что вчера я просто взяла и уехала. Все ведь могло закончиться иначе, попытайся я узнать, что случилось. Она могла бы сказать, что у нее все хорошо; что машина сломалась, но кто-то уже спешит ей на помощь. Тогда я бы предложила подождать вместе с ней. А если бы она стала настаивать, чтобы я уехала, я бы насторожилась и постаралась ее разговорить. И она, возможно, осталась бы жива. И разве я не хотела вчера позвонить куда-нибудь, сообщить о ней? Но я отвлеклась на сообщение от Рэйчел и на подарок, который должна купить для Сьюзи, — и у меня все вылетело из головы!

— Ты там надолго, дорогая? — интересуется Мэттью через дверь.

— Через минуту выйду! — кричу я сквозь шум льющейся впустую воды.

— Тогда пойду готовить завтрак.

Скинув пижаму, залезаю под душ. Вода горячая — но не настолько, чтобы смыть жгучее чувство вины. Я нервно растираю все тело, стараясь не думать о том, как женщина открывает пузырек с таблетками, высыпает их на ладонь, подносит ко рту и глотает, запивая водой. Какую же трагедию ей довелось пережить, что она захотела убить себя? А пока она умирала, пришлось ли ей хоть на миг пожалеть о своем решении? Отвратительные мысли! Заворачиваю кран и выхожу из душа. Внезапная тишина пугает меня, и я включаю радио в телефоне, надеясь услышать что-нибудь веселое и ободряющее — что-то, что отвлечет от мыслей о той женщине в машине.

«…Женщина была найдена мертвой в своей машине сегодня рано утром на Блэкуотер-Лейн. Ее смерть расценивается как подозрительная. На данный момент больше никаких подробностей не сообщается. Полиция убедительно просит граждан, живущих поблизости, соблюдать осторожность».

У меня замирает сердце. «Ее смерть расценивается как подозрительная» — эти слова будто отражаются эхом от стен ванной. Но ведь так полиция обычно говорит, когда кого-то убили! Меня вдруг пронизывает ужас. Я же была там, на том самом месте — неужели одновременно с убийцей? Может быть, он прятался в кустах, высматривая жертву? От мысли, что на ее месте могла оказаться я, что это меня могли убить, начинает кружиться голова. Ухватившись за полотенцесушитель, заставляю себя сделать несколько глубоких вдохов. Должно быть, я сошла с ума, раз поехала ночью той дорогой.

В спальне я торопливо вытаскиваю из кучи одежды на стуле черное хлопковое платье и одеваюсь. Спускаюсь вниз и, еще не открыв дверь кухни, ощущаю запах жареных сосисок, от которого мне становится дурно.

— Праздничный завтрак в честь начала твоих каникул! — радостно объявляет Мэттью.

Не желая портить ему настроение, пытаюсь изобразить улыбку:

— Замечательно!

Я хочу рассказать ему о прошлой ночи, о том, что меня могли убить. Хочу поделиться своим кошмаром, потому что мне слишком тяжело держать это в себе. Но если я скажу, что возвращалась через лес, — и это после того, как он специально попросил меня не ехать той дорогой, — будет скандал. И не важно, что сейчас я здесь, сижу на кухне целая и невредимая; он все равно разнервничается, будто это я лежу мертвая в машине, и будет ужасаться тому, что могло случиться и какой опасности я себя подвергла.

— Так когда ты в магазин уходишь? — спрашивает он.

На нем серая футболка и тонкие хлопковые шорты. В другое время я бы обязательно подумала о том, как мне повезло, что он достался мне. Но сейчас я почти не смотрю в его сторону: мне кажется, что моя тайна выжжена у меня на лбу.

— Сразу после завтрака, — отвечаю я, глядя в окно на сад и стараясь им любоваться. Но мысли возвращаются к вчерашнему вечеру, и я вспоминаю, как уехала прочь. Тогда она еще была жива, эта женщина в машине.

— А Рэйчел с тобой идет? — прерывает Мэттью мои размышления.

— Нет. — Я вдруг понимаю, что это отличная идея: пожалуй, я могла бы поговорить с Рэйчел, поделиться с ней своими переживаниями. — А что, хорошая мысль. Пойду позвоню ей.

— Только недолго, завтрак почти готов.

— Я на минутку.

Я иду в холл к домашнему телефону (мобильная сеть в доме ловится только наверху) и набираю номер Рэйчел. Она долго не подходит, и, когда наконец отзывается сонным голосом, я вдруг вспоминаю, что она только вчера вернулась из Нью-Йорка.

— Я тебя разбудила? — спрашиваю я, чувствуя неловкость.

— Да, и такое ощущение, что посреди ночи, — ворчит она. — Который час?

— Половина десятого.

— Точно посреди ночи. Получила мое сообщение?

Вопрос застает меня врасплох. Где-то в глубине мозга начинает пульсировать боль.

— Получила, — отвечаю я после паузы. — Но еще ничего не покупала для Сьюзи.

— Эх…

— Совсем не было времени, — торопливо оправдываюсь я, вспоминая, что Рэйчел считает, будто мы договорились об общем подарке. — Ну и я решила подождать до сегодня — вдруг мы с тобой еще что-нибудь придумаем, — добавляю я в надежде заставить ее проговориться.

— А зачем придумывать что-то еще? Все одобрили твою замечательную идею. И кстати, вечеринка-то уже сегодня, Кэсс!

«Все»? Кто такие эти «все»?

— Ну, как знать… — увиливаю я. — Может, сходим за подарком вместе?

— Я бы с радостью, но эта смена часовых поясов…

— А что, если я угощу тебя обедом?

Пауза.

— В «Костеллос»?

— Ага. Давай встретимся в одиннадцать в кафе в «Фентонсе», кофе тоже за мой счет.

Из трубки доносится зевок, потом похрустывание.

— Можно я еще подумаю?

— Нет, — строго отрезаю я. — Давай уже, вылезай из постели. Увидимся в одиннадцать.

Повесив трубку, чувствую некоторое облегчение. Подарок для Сьюзи отходит на второй план: это ерунда по сравнению с жуткими новостями. Возвращаюсь на кухню и сажусь за стол. Мэттью эффектным жестом ставит передо мной тарелку с сосисками, беконом и яичницей:

— Ну как тебе? Красота?

Кажется, я не смогу проглотить ни кусочка.

— Потрясающе! Спасибо! — бодро отзываюсь я.

Мэттью, усевшись рядом, берет нож и вилку.

— Как там Рэйчел?

— Хорошо. Согласилась со мной пойти.

Глядя в тарелку, я не представляю, как все это съесть. Глотаю пару кусочков, но желудок бунтует. Еще какое-то время ковыряюсь в тарелке, потом сдаюсь и откладываю нож с вилкой.

— Прости, похоже, я еще после вчерашнего не проголодалась.

Мэттью тянется к моей тарелке и насаживает на вилку сосиску.

— Чего добру пропадать, — ухмыляется он.

— Угощайся, конечно.

Его голубые глаза притягивают мой взгляд словно магнитом, не давая отвернуться.

— У тебя все в порядке? Ты какая-то вялая.

Быстро моргаю, чтобы скрыть навернувшиеся слезы.

— У меня та женщина все никак из головы не выйдет, — отвечаю я, ощущая огромное облегчение оттого, что могу об этом говорить, и начинаю тараторить: — По радио сказали, что полиция считает ее смерть подозрительной!

— Значит, ее убили, — отзывается Мэттью, откусывая сосиску.

— Правда? — Я и сама знаю, что правда.

— Обычно они так говорят, пока судмедэксперты не дадут заключение. Жуть, конечно. Никак не пойму, зачем было так рисковать и ехать ночью той дорогой? Конечно, она не могла знать, что ее убьют, но все равно…

— Может, у нее машина сломалась, — отвечаю я, стискивая под столом руки.

— Наверно. Зачем еще было останавливаться в такой глуши? Бедная женщина. Представляю, как ей было страшно. Телефон там не ловит, и она, наверно, молилась, чтобы хоть кто-то проехал мимо и помог. И вот что из этого вышло.

Я хватаю ртом воздух, едва не задохнувшись от потрясения. Меня будто разбудили, вылив на голову ушат ледяной воды, и показали всю чудовищность моего поступка. Я убеждала себя, что она уже кому-то позвонила. Но ведь я знаю, что в лесу связи нет! Почему я это сделала? Забыла? Или просто хотела уехать с чистой совестью? Ну так теперь моя совесть не чиста. Я оставила женщину на произвол судьбы. Отдала в руки убийце.

— Ладно, я поехала, — говорю я, отодвигая стул, и начинаю энергично убирать со стола пустые чашки; только бы он больше не спрашивал, все ли со мной в порядке. — Не хочу заставлять Рэйчел ждать.

— Во сколько же вы встречаетесь?

— В одиннадцать. Но ты же знаешь, какие там пробки в субботу.

— Я так понял, вы обедаете вместе?

— Да. — Я поспешно целую его в щеку: скорей бы уже уйти. — До встречи!

Я хватаю сумку и ключи от машины со столика в холле. Мэттью провожает меня до двери с недоеденным тостом в руке.

— А может, ты заодно заберешь из химчистки мой пиджак? Я бы тогда надел его вечером.

— Конечно, заберу. Где твой талончик?

— Секунду. — Он тянется за бумажником и вынимает из него розовый листок. — Уже оплачено.

Бросив талон в сумку, я открываю входную дверь. В холл врывается солнечный свет.

— Осторожней за рулем, — напутствует он, пока я сажусь в машину.

— Хорошо. Люблю тебя.

— А я тебя еще больше!

* * *

На дороге в Браубери уже полно машин. Я нервно барабаню пальцами по рулю. Я так хотела поскорее вырваться из дома, что не успела подумать, каково мне будет снова оказаться за рулем. На том самом сиденье, с которого я видела ту женщину. Чтобы как-то отвлечься, я пытаюсь вспомнить, какой подарок придумала для Сьюзи. Они с Рэйчел работают в одной компании, но в разных отделах; когда Рэйчел сказала, что все одобрили мою идею, она, наверно, имела в виду их общих друзей с работы. В последний раз мы с ними виделись примерно месяц назад, и я помню, как Рэйчел воспользовалась тем, что Сьюзи не смогла прийти, и заговорила о вечеринке в честь ее сорокалетия. Может, это тогда я выдвинула идею насчет подарка?

Каким-то чудом нахожу парковочное место на улице недалеко от универмага «Фентонс» и поднимаюсь на пятый этаж в кафе. Внутри толпа народу, но Рэйчел уже на месте — ее ярко-желтое летнее платье сразу бросается в глаза. Голова в темных кудряшках склонилась над мобильником. На столике две чашки кофе. Я вдруг ощущаю прилив благодарности — она всегда такая заботливая! Рэйчел на пять лет старше меня, и она заменила мне сестру, которой у меня никогда не было. Ее мама постоянно работала сверхурочно, чтобы прокормить себя и дочь (муж бросил ее вскоре после рождения Рэйчел). А поскольку они дружили с моей мамой, в детстве Рэйчел проводила у нас много времени, так что мои родители даже ласково называли ее своей второй дочерью. В шестнадцать она бросила школу, чтобы начать работать и облегчить жизнь матери, и завела традицию обедать у нас раз в неделю. С моим папой Рэйчел была особенно близка, и когда его прямо перед домом насмерть сбила машина, то горевала по нему, наверное, не меньше меня. А когда заболела мама и ее нельзя было оставлять одну, Рэйчел раз в неделю приходила с ней посидеть, чтобы я могла пройтись по магазинам.

— Сушняк замучил? — пытаюсь пошутить я, кивая на две чашки. Голос звучит фальшиво. Чувствую себя как на сцене — кажется, все вокруг уже знают, что вчера я видела ту женщину и ничем ей не помогла.

Рэйчел вскакивает и обнимает меня:

— Тут такая очередища, что я решила взять сразу на двоих. Я знала, что ты скоро будешь.

— Прости, пришлось постоять в пробке. Спасибо, что пришла, я тебе правда очень признательна.

— Ты же знаешь, ради обеда в «Костеллос» я готова на все, — отвечает она с лукавыми искорками в глазах.

Усевшись напротив, я отпиваю кофе.

— Ну как вчера все прошло, оторвалась там? — интересуется Рэйчел.

Я улыбаюсь, и напряжение слегка спадает.

— Не то чтобы оторвалась, но было весело.

— А красавчик Джон был?

— Конечно. Все учителя были.

— Надо было и мне заглянуть, — ухмыляется она.

— Он для тебя слишком молод, — фыркаю я. — И к тому же у него есть девушка.

Рэйчел вздыхает:

— Эх, подумать только — а ведь он мог быть твоим!

Я, подыгрывая ей, сокрушенно качаю головой: она до сих пор недоумевает, как можно было выбрать не Джона, а Мэттью.

После маминой смерти Рэйчел мне очень помогла. Старалась вытащить из дома, брала с собой на вечеринки. Общалась она в основном с коллегами и знакомыми по йоге, и при первой встрече они обычно спрашивали меня, где я работаю. Месяца два я объясняла всем, что бросила работу в школе, чтобы ухаживать за мамой, и как-то раз меня спросили, почему же теперь я не возвращаюсь на работу. И я вдруг ужасно захотела вернуться. Мне надоело сидеть дома и наслаждаться вновь обретенной свободой, которой я не видела много лет; я хотела жить — жить полной жизнью тридцатитрехлетней женщины.

Мне повезло — из-за острой нехватки учителей в нашем округе меня направили на курсы повышения квалификации, а потом взяли в школу в Касл-Уэллсе вести историю в девятом классе. Было здорово снова начать работать; а тут еще Джон, по которому сохли все учительницы и ученицы, вдруг пригласил меня на свидание, и это мне очень польстило. Если бы мы не работали вместе, я бы, наверно, согласилась. Но, несмотря на мой отказ, Джон не сдавался. Он был так настойчив, что я даже вздохнула с облегчением, когда познакомилась с Мэттью.

Я отпиваю еще глоток.

— Ну как там в Америке?

— Очень утомительно. Бесконечные переговоры и слишком много еды. — Рэйчел достает из сумки плоский пакет и протягивает его мне через стол.

— Мое кухонное полотенчико! — радуюсь я, доставая полотенце и разворачивая его. Карта Нью-Йорка; а в прошлый раз было со статуей Свободы. У нас с Рэйчел такая традиция — когда она куда-то едет, в командировку или в отпуск, то обязательно привозит два одинаковых кухонных полотенца: одно себе, другое мне.

— Спасибо! Надеюсь, ты купила себе такое же?

— Конечно! — Ее лицо становится серьезным. — Ты слышала про женщину, которую вчера нашли мертвой в машине? На той дороге через лес, которая ведет сюда из Касл-Уэллса?

Нервно сглотнув, я складываю полотенце вдвое, затем вчетверо и наклоняюсь убрать его в сумку.

— Да, Мэттью говорил. Это было в новостях, — отвечаю я из-под стола.

Рэйчел дожидается, пока я вернусь в вертикальное положение, и, передернув плечами, продолжает:

— Ужасно, правда? Полиция считает, что у нее сломалась машина.

— Серьезно?

— Ага. — Она закатывает глаза. — Кошмар, представляешь — сломаться в такую грозу и в такой глуши, а? Даже думать об этом не хочу.

Я уже готова выпалить, что была там и видела женщину, но что-то меня останавливает. Сдерживаюсь огромным усилием воли. Здесь слишком людно, и к тому же Рэйчел так эмоционально отреагировала на эту историю… Боюсь, она меня осудит. Ужаснется, что я ничего не сделала.

— Да уж, я тоже, — отвечаю я.

— Ты, кажется, ездишь иногда по этой дороге? Неужели и вчера тоже ехала?

— Нет, что ты! Когда я одна в машине, я так не рискую.

Чувствую, как краснею. Она наверняка догадается, что это ложь.

Однако Рэйчел, ничего не заметив, продолжает:

— И все же ты могла оказаться на ее месте.

— Вот только моя машина бы не сломалась.

Рэйчел улыбается, и мне становится немного легче.

— Как знать! А может, и ее машина не сломалась. Это же только версия. Может, ее кто-то остановил — притворился, что ему нужна помощь. Любой бы остановился помочь, правда ведь?

— Да ну? На безлюдной дороге, ночью, в грозу? — Я отчаянно надеюсь, что она со мной согласится.

— Ну, если есть хоть капля совести. Нормальный человек не проехал бы мимо, хоть что-нибудь попытался бы предпринять.

От такой отповеди у меня на глаза наворачиваются слезы. Чувство вины становится нестерпимым. Не хочу, чтобы Рэйчел видела, как подействовали на меня ее слова; опускаю голову, уставившись на вазочку с оранжевыми цветами на нашем столике. Но лепестки расплываются перед глазами, и я в смущении ныряю к сумке за бумажными платочками.

— Кэсс, что с тобой?

— Ничего, все хорошо.

— Мне так не кажется.

Ее голос звучит озабоченно. Я сморкаюсь, пытаясь выиграть время. Мне жизненно необходимо кому-то обо всем рассказать.

— Не знаю почему, но я не…

— Что ты не? — Рэйчел смотрит озадаченно.

Я открываю рот, чтобы признаться, и тут же понимаю: если я все расскажу, то Рэйчел не только будет шокирована тем, что я ничего не сделала для той женщины, но и уличит меня во лжи — ведь я только что соврала, что не ехала вчера той дорогой. И я мотаю головой:

— Ладно, не важно.

— А мне кажется, важно. Кэсс, скажи, что случилось?

— Не могу.

— Но почему?

Я мну пальцами салфетку.

— Потому что мне стыдно.

— Стыдно?

— Да.

— Из-за чего?

Я молчу, и Рэйчел нетерпеливо вздыхает:

— Ну Кэсс, давай уже, рассказывай. Что такого ужасного могло произойти?

От ее раздражения я нервничаю еще сильнее и лихорадочно пытаюсь придумать, что ей сказать, чтобы она поверила.

— Я забыла про Сьюзи, — выпаливаю я. Как же гадко прикрываться такой ерундой по сравнению с убийством! — Забыла, что должна для нее что-то купить.

— Как это забыла? — хмурится она.

— Просто не могу вспомнить, что мы решили ей купить.

— Но ты же это сама придумала, — изумляется она. — Сказала, что, раз Стивен везет ее на день рождения в Венецию, нужно подарить ей легкий чемодан. Это было, когда мы сидели в баре возле моей работы, — поясняет она.

Изображаю на лице облегчение, хотя ее слова мне ни о чем не говорят.

— Ах да! Теперь вспомнила. Боже, я такая глупая! Думала, это духи или еще что-нибудь…

— Но не за такие же деньжищи! Мы ведь все скинулись по двадцать фунтов, если помнишь. Так что в общей сложности у тебя должно быть сто шестьдесят фунтов. Взяла их с собой?

Сто шестьдесят фунтов?! Как я могла забыть о такой сумме?! Мне хочется во всем признаться, но я уже совершенно запуталась и продолжаю притворяться:

— Я решила, что расплачусь картой.

Рэйчел ободряюще улыбается:

— Ну вот, и никакой трагедии! Допивай свой кофе, пока не остыл.

— Кажется, уже остыл. Давай я возьму нам еще по чашке?

— Я схожу, а ты посиди и отдохни.

Я смотрю, как Рэйчел занимает очередь у стойки, и стараюсь прогнать неприятные предчувствия. Хорошо, наверно, что я промолчала насчет той женщины в машине; но вместо этого пришлось признать, что я забыла про чемодан. Рэйчел не дурочка — она видела, как мамино состояние ухудшалось с каждой неделей, и я не хочу ее расстраивать. Не хочу, чтобы она подумала, будто меня ждет то же самое. Хуже всего то, что я совершенно не помню о своем предложении купить чемодан и об этих ста шестидесяти фунтах. Куда я их могла сунуть? Разве что в ящик старого письменного стола… Конечно, дело не в деньгах — даже если я не найду их, ничего страшного не случится. Пугает то, что я забыла абсолютно все, касающееся подарка для Сьюзи.

Рэйчел возвращается с двумя чашками.

— Можно задать еще пару вопросов? — спрашивает она, усаживаясь за стол.

— Давай.

— Знаешь, это совершенно на тебя не похоже — так сокрушаться из-за какой-то ерунды. Подумаешь, забыла, какой подарок должна купить. Может, тебя что-то еще расстроило? У вас с Мэттью все в порядке?

В сотый раз испытываю неловкость из-за того, что Рэйчел и Мэттью друг друга недолюбливают. Между ними всегда ощущается скрытое недоверие, хоть они и стараются не подавать виду. Справедливости ради, Мэттью не жалует Рэйчел только из-за того, что она сама настроена к нему враждебно. А вот с Рэйчел все сложнее, ведь у нее нет никаких причин плохо относиться к Мэттью. Временами мне в голову закрадывается догадка, что она просто завидует тому, что в моей жизни кто-то появился, но мне сразу становится стыдно за такие мысли. Я же знаю: Рэйчел за меня очень рада.

— Да, все хорошо, — заверяю я ее, стараясь отогнать воспоминания о прошлой ночи. — Я и правда расстроилась из-за подарка.

Эти слова звучат предательски по отношению к той женщине в машине.

— Ну, ты в тот вечер вообще-то перебрала, — вспоминает Рэйчел улыбаясь. — За руль тебе не надо было, Мэттью за тобой заехал, и вина ты выпила прилично. Может, потому и забыла все.

— Да, наверное…

— Ладно, допивай, и пойдем что-нибудь купим.

Мы допиваем кофе, спускаемся на четвертый этаж и довольно быстро выбираем два бирюзовых чемодана. Когда мы выходим из магазина, я чувствую на себе испытующий взгляд Рэйчел.

— Ты все еще хочешь, чтобы мы пообедали вместе? — спрашивает она. — Можешь передумать, если что.

Я представляю, как сейчас придется сидеть за столом и болтать обо всем и ни о чем, старательно избегая разговора о той женщине, и вдруг чувствую, что не выдержу.

— Знаешь, у меня что-то голова совсем раскалывается. Слишком хорошо вчера праздновали, наверно. Давай пообедаем на следующей неделе? Я же теперь в любой день могу, у меня каникулы.

— Конечно, давай. Но к Сьюзи-то ты сегодня собираешься? Придешь в себя к вечеру?

— Разумеется! Но ты не могла бы на всякий случай прихватить эти чемоданы?

— Легко! Ты где припарковалась?

— В конце Хай-стрит.

— Понятно, — кивает она. — А я на многоэтажной. Тогда прощаемся здесь?

Я показываю на чемоданы:

— Донесешь сама?

— Они же легкие, забыла? Ну а если не донесу, то наверняка найду какого-нибудь прекрасного юношу, который мне поможет.

Быстро обняв ее на прощание, я иду к машине. Включаю зажигание, и на панели отображается время: одна минута второго. Я совсем не хочу слушать новости, но что-то заставляет меня включить радио.

«Прошлой ночью на дороге Блэкуотер-Лейн между Браубери и Касл-Уэллсом в машине было обнаружено тело жестоко убитой женщины. Просим всех, кто проезжал по Блэкуотер-Лейн в период между одиннадцатью часами двадцатью минутами вечера и часом пятнадцатью ночи или знает кого-то, кто там проезжал, срочно с нами связаться».

Трясущейся рукой я выключаю радио. Жестоко убитой. Слова повисли в воздухе. Меня бросает в жар, я чувствую слабость, и приходится опустить стекло, только чтобы не задохнуться. Почему нельзя было сказать просто «убитой»? Неужели это недостаточно страшно звучит? Рядом притормаживает машина, и водитель подает мне знаки, пытаясь узнать, паркуюсь я или выезжаю. Я отрицательно мотаю головой, и он едет дальше. Через минуту — еще машина, другой водитель с тем же вопросом; потом еще одна. Но я не хочу никуда ехать. Хочу остаться тут, пока об этом убийстве не перестанут говорить, пока все не переключатся на другие новости и не забудут о жестоко убитой женщине.

Я знаю, что это глупо, но я чувствую себя виновной в ее смерти. Глаза обжигает слезами. Я не верю, что чувство вины когда-нибудь пройдет. Мне придется пронести его через всю жизнь — какая непомерная цена за минуту эгоистичной слабости! Но от правды не убежать: если бы я не поленилась выйти из машины, та женщина могла остаться в живых.

Машина стала для меня чем-то вроде защитного пузыря, и я еду медленно, оттягивая момент, когда придется из нее выйти. Когда я доберусь до дома, новости об убийстве будут уже повсюду — по телевизору, в газетах, в разговорах, — чтобы постоянно напоминать мне о том, что я могла помочь и не сделала этого.

Я выхожу из машины, и запах костра на заднем дворе тут же уносит меня в детство. Закрываю глаза, и на несколько блаженных секунд жаркий и солнечный июльский день превращается в ясный и морозный ноябрьский вечер. Мы с мамой откусываем насаженные на вилки сосиски, а папа запускает на заднем дворе фейерверки. Я открываю глаза. Солнце ушло за тучу, будто решив соответствовать моему настроению. В любой другой день я первым делом пошла бы к Мэттью, но сейчас направляюсь прямо в дом, радуясь возможности еще немного побыть наедине с собой.

Через несколько минут Мэттью заходит в кухню.

— Значит, мне не показалось, что я услышал машину, — говорит он. — Не ждал тебя так рано. Вы же, кажется, собирались пообедать?

— Да, но потом передумали.

— Вот и славно. — Он легонько целует меня в макушку. — Значит, пообедаем вместе.

— Ты костром пахнешь, — отмечаю я, уловив запах от его футболки.

— Да, решил избавиться от веток, которые срезал на той неделе. Хорошо, что они лежали под брезентом и не намокли от дождя. Для камина они бы не подошли, слишком много дыма от них. — Его руки обвивают мои плечи. — А ты знаешь, что создана для меня? — спрашивает он с нежностью; в начале нашего знакомства он часто повторял эти слова.

К тому времени я работала в школе уже примерно полгода. Как-то мы с коллегами отправились в бар отмечать мой день рождения. Едва мы вошли, Конни обратила внимание на Мэттью. Он сидел за столиком один и явно кого-то ждал, и она пошутила, что если его девушка не явится, то она сама готова ее заменить. Вскоре стало ясно, что свидание не состоится. Конни, уже слегка навеселе, подошла к нему и предложила присоединиться к нам.

— Я надеялся, никто не заметит, что меня продинамили, — печально сообщил он, когда Конни усадила его между собой и Джоном, то есть прямо напротив меня.

Я не могла не заметить, как спадают на лоб его волосы, и не утонуть в голубизне его глаз, когда он на меня поглядывал (а Мэттью делал это довольно часто). Я старалась не придавать этому значения — и оказалась права: когда мы, опустошив несколько бутылок вина, собрались уходить, он уже сохранил в телефоне номер Конни.

Через несколько дней она подошла ко мне в учительской с заговорщицкой ухмылкой и сказала, что Мэттью попросил мой телефон. Я разрешила дать мой номер, и когда Мэттью позвонил, то взволнованным голосом сказал: «Я с первого взгляда понял, что ты создана для меня».

Когда мы начали встречаться, Мэттью признался, что не может иметь детей. Он сказал, что поймет, если я больше не захочу его видеть, но я уже была влюблена по уши; новость меня расстроила, но я не стала делать из нее трагедии. К тому времени, как он сделал мне предложение, мы уже успели обсудить разные варианты и решили, что серьезно поговорим о ребенке через год после свадьбы. То есть совсем скоро. Обычно эта мысль не выходит у меня из головы, но сейчас она кажется недостижимо далекой.

— Купили то, что хотели? — спрашивает Мэттью, не разнимая рук.

— Да, купили для Сьюзи чемоданы.

— У тебя все хорошо? Ты выглядишь расстроенной.

Я вдруг чувствую острое желание побыть одной.

— Голова побаливает, — отвечаю я, высвобождаясь из его объятий. — Пойду, пожалуй, выпью аспирин.

Поднимаюсь наверх, беру в ванной две таблетки аспирина и запиваю их водой из-под крана. Подняв голову, вижу свое отражение в зеркале и начинаю тревожно изучать его, выискивая что-то, что может меня выдать; что-то, что могло бы вызвать у людей подозрения. Но ничего не нахожу: все то же, что и год назад, когда я выходила за Мэттью. Те же каштановые волосы и те же голубые глаза.

Отворачиваюсь от своего отражения и иду в спальню. Кучка моей одежды переместилась с кресла на аккуратно заправленную постель. Тонкий намек от Мэттью на то, что я должна убрать ее. В другой день меня бы это позабавило, но сейчас только раздражает. Взгляд падает на старый письменный стол моей прабабушки, и я вспоминаю про деньги, о которых говорила Рэйчел. Сто шестьдесят фунтов на подарок для Сьюзи. Если я их действительно собрала, то они должны быть тут, в столе: здесь я храню то, что нельзя терять. Глубоко вдохнув, я отпираю небольшой ящик с левой стороны и выдвигаю его. Внутри лежит кучка банкнот. Пересчитываю их; ровно сто шестьдесят фунтов.

В мягком спокойствии спальни передо мной угрожающе предстают неопровержимые доказательства моей забывчивости. Не запомнить чье-то лицо или имя нормально, но забыть, как сама же предложила идею с подарком и собрала на него деньги, — уже нет.

— Выпила аспирин? — спрашивает Мэттью с порога.

Вздрогнув от неожиданности, я торопливо задвигаю ящик.

— Да, мне уже лучше.

— Хорошо, — улыбается он. — Я сделаю себе сэндвич. А ты хочешь? Я бы еще пива выпил.

От одной мысли о еде мне все еще тошно.

— Нет, ешь без меня, я потом. Разве что чаю сейчас выпью.

Я спускаюсь в кухню вслед за Мэттью и сажусь за стол. Он ставит передо мной чашку. Потом достает из буфета хлеб, из холодильника — нарезанный чеддер, на весу сооружает бутерброд и откусывает.

— Об этом убийстве по радио все утро говорили, — сообщает он, роняя на пол крошки. — Дорогу перекрыли, вся полиция туда съехалась, ищут улики. И ведь все это случилось в пяти минутах от нас — с ума сойти!

Я изо всех сил пытаюсь не дрожать. Рассеянно смотрю на белые крошки на керамической плитке пола. Они как затерявшиеся в море жертвы кораблекрушения, которым неоткуда ждать помощи.

— Известно что-нибудь об этой женщине? — спрашиваю я.

— Полиции, видимо, да, потому что они нашли ее ближайших родственников, но подробности пока не раскрывают. Страшно представить, через что им предстоит пройти. А знаешь, о чем я все время думаю? Что на ее месте могла оказаться ты, если бы по глупости поехала вчера той дорогой!

Я встаю с чашкой в руке:

— Пойду прилягу ненадолго.

— У тебя точно все хорошо? — Он озабоченно вглядывается в мое лицо. — Ты неважно выглядишь. Может, не стоит идти сегодня на вечеринку?

Я понимающе улыбаюсь: Мэттью не любитель тусовок. Ему больше нравится дружеское общение за скромным ужином.

— Мы должны пойти, у Сьюзи все-таки юбилей.

— Даже если у тебя раскалывается голова?

В его голосе слышится возражение, и я вздыхаю.

— Да, — отвечаю я твердо. — Не переживай, ты не обязан общаться там с Рэйчел.

— Да я не против с ней общаться, просто она всегда так неодобрительно на меня смотрит. Мне каждый раз кажется, будто я сделал что-то плохое. Кстати, ты забрала мой пиджак из химчистки? — меняет он тему, и у меня падает сердце.

— Ой, прости, совсем забыла!

— Ладно, ничего страшного. Надену что-нибудь другое.

— Извини, — повторяю я, вспоминая о том подарке и обо всем, что я забыла за последнее время. Несколько недель назад Мэттью пришлось вызволять меня из супермаркета с полной тележкой продуктов, потому что кошелек я оставила на кухонном столе. Потом он как-то раз обнаружил среди моющих средств бутылку молока, а в холодильнике — моющее средство. Потом я забыла о том, что записалась на прием к стоматологу, и Мэттью пришлось отвечать по телефону на гневную тираду моего врача. Пока он только отшучивается и говорит, что это все из-за перегрузок на работе в конце учебного года. Но он не знает про другие случаи, когда память меня подводила, — как с подарком для Сьюзи, например. Случалось, что я приезжала на работу без учебников; забывала о записи к парикмахеру и о встрече с Рэйчел; а месяц назад проехала двадцать пять миль до Касл-Уэллса, не заметив, что оставила дома сумку. Хотя Мэттью знает, что моя мама умерла в пятьдесят пять и незадолго до кончины стала забывчивой, подробностей я ему не рассказывала и не говорила, как в последние три года мне приходилось ее кормить, мыть и одевать. И он не знает, что в сорок четыре — то есть когда ей было всего на десять лет больше, чем мне сейчас, — у нее диагностировали деменцию. Тогда мне казалось, что Мэттью вряд ли захочет жениться на мне, услышав о возможной перспективе: что, если тот же диагноз через каких-нибудь десять-пятнадцать лет поставят мне?

Сейчас я знаю, что ради меня Мэттью готов на все; но прошло уже слишком много времени. Как мне теперь признаться в том, что я от него скрывала? Он был честен со мной и предупредил, что не может иметь детей, а я за откровенность отплатила непорядочностью; позволила эгоистичным страхам поставить меня на путь лжи. Вот теперь и расплачиваюсь за это, мелькает в голове, пока я укладываюсь в постель.

Пытаюсь расслабиться, но в памяти бесконечно, как кадры кинопленки, сменяют друг друга картины прошлой ночи. Вот я вижу впереди на дороге машину; вот я резко объезжаю ее; вот поворачиваю голову, чтобы взглянуть на водителя. И вот размытое женское лицо глядит на меня сквозь стекло.

* * *

Во второй половине дня ко мне заглядывает Мэттью:

— Я, пожалуй, схожу в спортзал на пару часов. Если, конечно, ты не хочешь со мной прогуляться или что-то еще…

— Нет-нет, иди, — отзываюсь я, радуясь возможности еще немного побыть одной. — Мне тут нужно разобраться с бумагами, которые я притащила из школы. Если не сделаю это сегодня, то потом уже себя не заставлю.

— Ладно, — кивает он. — Значит, когда я вернусь, выпьем по заслуженному бокалу вина.

— Договорились. — Я подставляю щеку для поцелуя. — Развлекайся.

Входная дверь захлопывается, но вместо того чтобы пойти в кабинет разбирать бумаги, я встаю у кухонного стола и отдаюсь во власть мыслей. Звонит домашний телефон. Это Рэйчел.

— Ты не представляешь! — говорит она, задыхаясь. — Та женщина, которую убили, оказывается, у нас работала!

— Господи… — лепечу я.

— Ужасно, правда? Сьюзи в шоке. Совсем расстроилась и отменяет вечеринку. Сказала, что не может праздновать, когда убили знакомого человека.

Я чувствую что-то вроде облегчения оттого, что не нужно никуда идти, однако та женщина в машине становится все более реальной, и это только сильнее угнетает.

— Я ее почти не знала, она работала в другом отделе, — продолжает Рэйчел. — Знаешь, я чувствую себя ужасно. Вчера, когда я приехала из аэропорта в офис, разругалась там с одной дамой из-за парковочного места, и мне кажется, что это была она. Я на нее накричала, вся на нервах была из-за этого перелета, а теперь вот совесть мучает.

— Ну ты же не могла знать, — машинально отвечаю я.

— Сьюзи говорит, коллеги этой женщины просто раздавлены. Некоторые знают ее мужа, и он, говорят, совсем обезумел от горя. Еще бы! Остался один с двухлетними близняшками…

— Близняшками? — это слово эхом отдается в моей голове.

— Да, у них две девочки. Такая трагедия!

— А как ее звали? — спрашиваю я леденея.

— Сьюзи говорит, Джейн Уолтерс.

Меня словно ударили обухом по голове.

— Что? Ты сказала, Джейн Уолтерс?

— Да.

В голове все плывет и кружится.

— Не может быть. Это невозможно!

— Но так сказала Сьюзи, — настаивает Рэйчел.

— Но мы… мы же с ней обедали вместе! — от потрясения я едва выговариваю слова. — Мы обедали, и все было в порядке. Это какая-то ошибка!

— Вы с ней обедали? — Голос у Рэйчел озадаченный. — А когда? То есть в смысле, откуда ты ее знаешь?

— Мы познакомились на вечеринке, на которую ты меня водила. По случаю увольнения какого-то Колина, который у вас работал. Ты тогда еще сказала, что будет толпа народу и никто не догадается, что я не работаю в «Финчлейкерз». Мы разговорились с ней у бара, обменялись телефонами. А через пару дней она мне позвонила. Я тебе говорила, когда ты звонила из Нью-Йорка, помнишь? Сказала, что собираюсь с ней встретиться на следующий день. По крайней мере, мне казалось, что я говорила…

— Да нет, не думаю, — мягко отвечает она, понимая мое состояние. — Но даже если бы ты сказала и назвала ее имя, я бы все равно не поняла, о ком речь. Мне очень, очень жаль, Кэсс. Ты сейчас, наверно, ужасно себя чувствуешь.

— Я же собиралась к ней в гости на следующей неделе! — вспоминаю я, и глаза застилают слезы. — Познакомиться с ее маленькими дочками!

— Страшно это все. И страшно подумать, что убийца разгуливает где-то поблизости. Не хочу тебя пугать, Кэсс, но от вашего дома до того места всего пара миль. И живете вы на отшибе, в самом конце улицы.

— Ох… — выдыхаю я сквозь подступившую дурноту. Со всеми своими страхами и переживаниями я как-то не подумала, что убийца еще на свободе. А мобильная сеть у нас ловится только на втором этаже у окна.

— У вас ведь еще и сигнализации нет?

— Нет.

— Тогда обещай мне запирать дверь, когда остаешься одна.

— Да, конечно, буду запирать. — Мне отчаянно хочется сбежать от этого разговора, хочется прекратить наконец обсуждать это убийство. — Извини, Рэйчел, мне пора, — быстро говорю я. — Мэттью зовет.

Бросив трубку, я разражаюсь слезами. Не хочу верить тому, что сказала Рэйчел. Не хочу, чтобы женщина, найденная убитой в машине, оказалась моей Джейн — моей новой подругой, моей будущей лучшей подругой! Я случайно попала на ту вечеринку, мы случайно встретились с Джейн у бара — нас как будто сама судьба свела. Сквозь рыдания я словно наяву вижу, как Джейн пробирается к барной стойке.

* * *

— Простите, вы стоите в очереди? — спросила она, улыбаясь.

— Нет-нет, я просто жду мужа. Он должен меня забрать. — Я слегка подвинулась, освобождая ей место. — Можете тут протиснуться, если хотите.

— Спасибо. Хорошо еще, что мне не требуется срочно выпить! — пошутила она, кивнув на толпу в очереди. — Не думала, что Колин позовет столько народу. — Она взглянула на меня вопросительно, и я отметила потрясающую голубизну ее глаз. — Я вас раньше не видела. Вы недавно в «Финчлейкерз»?

— Вообще-то я не из «Финчлейкерз», — виновато призналась я. — Я пришла с подругой. Я знаю, что эта вечеринка для своих, но она сказала, что в такой толпе все равно — одним больше, одним меньше. Никто не заметит. Мой муж сегодня смотрит матч с друзьями, и она решила развлечь меня, чтобы я не скучала одна.

— Хорошая у вас подруга!

— Да, Рэйчел замечательная.

— Рэйчел Баретто?

— Вы ее знаете?

— Не то чтобы очень. А мой муж тоже сегодня смотрит матч, — весело улыбнулась она. — И нянчит наших двухлетних близняшек.

— Ой, как здорово, у вас близняшки! А как их зовут?

— Шарлотта и Луиза. Точнее, Лотти и Лулу. — Она достала из кармана телефон и пролистала фотографии. — Алекс, мой муж, постоянно твердит, чтобы я перестала показывать их всем подряд, по крайней мере незнакомым людям. Но я не могу не показывать! — Тут она протянула мне телефон: — Вот они.

— Какие хорошенькие! — искренне восхитилась я. — В этих белых платьицах они настоящие ангелочки. А где кто?

— Вот это Лотти, а это Лулу.

— Они совсем одинаковые? Похожи как две капли воды.

— Нет, не совсем. Но их и правда трудно различить.

— Еще бы. — Я увидела, что бармен ждет ее заказа. — О, кажется, ваша очередь подошла.

— Отлично. Бокал красного южноафриканского, пожалуйста. — Она обернулась ко мне: — Могу я вас угостить?

— Да Мэттью уже сейчас приедет, хотя… — Я задумалась на секунду. — Раз я не за рулем, то почему бы и нет? Спасибо! Мне бокал сухого белого, пожалуйста.

— Кстати, я Джейн.

— А я Кэсс. Но я не хочу, чтобы вы задерживались тут из-за меня; ваши друзья уже, наверно, заждались.

— Не думаю, что за несколько минут они успеют соскучиться. — Она подняла бокал: — За случайные встречи! Все-таки здорово, что сегодня можно выпить. Я редко куда-то выбираюсь с тех пор, как дочки родились. А если и выбираюсь, то за рулем. Но сегодня меня подвезут.

— А где вы живете?

— В Хестоне. Это с другой стороны от Браубери. Знаете?

— Была там в пабе пару раз. Там еще через дорогу уютный маленький парк.

— Да, с прекрасной детской площадкой, — улыбнулась она, — где я теперь завсегдатай. А вы живете в Касл-Уэллсе?

— Нет, в небольшом поселке по эту сторону от Браубери. Нукс-Корнер.

— Я иногда проезжаю через него, если возвращаюсь из Касл-Уэллса и срезаю через лес. У вас там очень красиво, повезло вам!

— Да, только наш дом совсем уж на отшибе. Зато шоссе рядом, всего несколько минут до него. Я работаю в Касл-Уэллсе — преподаю в старшей школе.

Джейн снова улыбнулась:

— Тогда вы, наверно, знаете Джона Логана?

— Джона? — От удивления я даже засмеялась. — Конечно, я его знаю! Вы с ним дружите?

— Раньше мы вместе играли в теннис, но несколько месяцев назад перестали. Он все так же вечно шутит?

— Не останавливается ни на минуту.

У меня в руке зажужжал мобильник: пришло сообщение.

— Это Мэттью, — пояснила я Джейн, прочитав его. — На парковке нет мест, и он встал во втором ряду на улице.

— Тогда идите скорей.

Я быстро допила вино.

— Очень приятно было пообщаться, — сказала я совершенно искренне, а не просто из вежливости. — И спасибо за угощение!

— Не за что… — Она помедлила, а затем торопливо произнесла: — Не хотели бы вы как-нибудь встретиться и выпить кофе или пообедать?

— С удовольствием! — обрадовалась я. — Обменяемся телефонами?

Мы записали номера друг друга, и еще я дала ей мой домашний номер, посетовав на ужасное качество связи. Джейн обещала со мной связаться.

Через несколько дней она позвонила и предложила пообедать в ближайшую субботу. Ее муж был готов остаться дома с детьми. Помню, как я удивилась и обрадовалась, что она объявилась так скоро, и решила, что ей, возможно, нужно с кем-то поговорить.

Мы встретились в ресторане в Браубери. Беседа текла так легко, словно мы были старыми друзьями. Джейн рассказала об Алексе и о том, как они познакомились, а я — о Мэттью и о наших планах завести детей. Мэттью должен был заехать за мной в три, и, увидев его на улице у ресторана, я не могла поверить, что время пролетело так быстро.

— А вот и Мэттью, — кивнула я в сторону окна. — Похоже, приехал слишком рано. — Тут я взглянула на часы и изумленно засмеялась: — Нет, он вовремя! Неужели мы сидим здесь уже два часа?

— Видимо, да.

Ее голос прозвучал отрешенно. Подняв глаза, я увидела, что она пристально смотрит в окно на Мэттью, и невольно ощутила прилив гордости. Ему не раз говорили, что он похож на молодого Роберта Редфорда, и люди на улице — особенно женщины — часто на него оборачиваются.

— Давай я схожу за ним? — предложила я, поднимаясь. — Познакомлю вас.

— Нет-нет, не стоит. Он, кажется, занят.

Я взглянула на Мэттью: он что-то набирал на телефоне, с головой погрузившись в это занятие.

— В другой раз. Сейчас мне нужно позвонить Алексу.

Я попрощалась и ушла. На улице, взяв Мэттью под руку, обернулась и помахала Джейн через окно.

* * *

Воспоминания уходят, и накатывает новый приступ рыданий. Кажется, я не проливала столько слез даже после маминой смерти — ведь она не была внезапной. Новость о Джейн потрясла меня до глубины души, перевернула все внутри, и я не сразу понимаю, что к чему, но через какое-то время приходит ужасное осознание. Это Джейн была в машине вчера ночью. Это она смотрела на меня в окно, пока я проезжала мимо. Это ее я бросила в руки убийцы. Охвативший меня ужас по силе сравнится разве что с давящим чувством вины, от которого я задыхаюсь. Пытаясь успокоиться, я говорю себе, что если бы ливень был не таким сильным, если бы я разглядела лицо Джейн и узнала ее, то не раздумывая выскочила бы из машины и побежала к ней даже под дождем. А что, если она узнала меня и ждала от меня помощи? От этой мысли становится жутко; но ведь если так, то почему она не помигала фарами или не пошла ко мне сама? Потом приходит еще более чудовищная догадка: а что, если убийца уже был там, и Джейн специально не остановила меня, чтобы уберечь?

* * *

— Что случилось, Кэсс? — спрашивает вернувшийся из зала Мэттью при виде моего мертвенно-бледного лица.

Я не могу успокоиться, и слезы ручьем текут из глаз.

— Знаешь, кто эта женщина, которую убили? Это Джейн!

— Какая Джейн?

— С которой мы обедали в Браубери две недели назад! С которой я познакомилась на вечеринке на работе у Рэйчел!

— Что? Ты уверена? — потрясенно спрашивает он.

— Да. Рэйчел позвонила и сказала, что это кто-то с ее работы. Я спросила имя, она сказала — Джейн Уолтерс. Сьюзи отменила вечеринку, она тоже знала Джейн.

— Ох, Кэсс, мне так жаль. — Мэттью обвивает меня руками и крепко прижимает к себе. — Тебе сейчас, должно быть, очень тяжело.

— Не могу поверить, что это она. Это просто невозможно. Может, это ошибка? Может, это другая Джейн Уолтерс?

Я чувствую, что он колеблется.

— Ее фотографию опубликовали, — произносит он после паузы. — Я смотрел новости с телефона. Не знаю, может… — Он замолкает.

Я мотаю головой: не хочу смотреть; не хочу признавать правду, если на фото действительно Джейн. Но так я, по крайней мере, буду это знать.

— Покажи мне, — дрожащим голосом прошу я.

Мэттью размыкает объятия, и мы поднимаемся наверх, чтобы он вышел в интернет с телефона. Пока он ищет последние новости, я закрываю глаза и отчаянно молюсь: «Господи, пожалуйста, пусть это будет не она!»

— Нашел, — тихо произносит Мэттью.

Мое сердце замирает от страха. Я открываю глаза и вижу фотографию женщины. Светлые волосы немного короче, и глаза как будто не такие голубые… но это Джейн. Абсолютно точно.

— Это она, — шепчу я. — Это она. Но кто мог с ней такое сделать? Кто способен на такое зверство?

— Только полный псих, — мрачно отзывается Мэттью.

Отвернувшись от экрана, я прячу лицо у него на груди. Только бы не разрыдаться снова, иначе он удивится, почему я так убиваюсь из-за малознакомой женщины.

— И он все еще на свободе, — говорю я, ощутив новую волну страха. — Нам нужна сигнализация.

— Почему бы тебе не позвонить завтра в пару фирм? Пусть приедут, составят смету. Только ничего не подписывай, пока мы все тщательно не проверим. Ты ведь знаешь, они так и норовят навязать что-нибудь ненужное.

Я соглашаюсь. Остаток дня я провожу в унынии. Все мои мысли только о Джейн — я думаю о том, как она сидит в машине и ждет, что я ее спасу. «Прости меня, Джейн, — шепчу я. — Я очень, очень перед тобой виновата».