Каракули влюбленного графомана. 1000 вольт над уровнем сердца

Валентина Иванова (Спирина)

Каждое стихотворение — это отдельная, яркая, переливчато-неординарная история, до краёв наполненная жизнью, чувствами-хлыстами, эмоциями-жилами, характером-сиюминутным настроением, «тишиной» на разрыв, громоподобным «молчанием», взрывами-фейерверками сердца… Это не штампованные рифмы, жаждущие признания, сложенные для холодного разумного блеска. Это клочья. Вырванные с болью или отчаянием, радостью или любовью, печалью или счастьем. Рифмосплетенные клочья души.

Стих-миниатюра

На сцене догорала маска…

Софитов свет расплавил яркий грим немолодой актрисы.

Он, словно воск, на платье капал красками,

Являя миру кожи серый цвет, глубокие морщины и уставшие глаза — реальность жизненной репризы.

Читала женщина стихи. Свои стихи.

То громко и надрывно, через боль и слезы — ей даже микрофон не нужен был.

То в полушепот уходя, руками, жестами, всем телом — словно для глухих…

И слышали её — любую. А грим всё так же вниз по платью плыл.

Слова картечью улетали в зал,

Шрапнелью крика достигая ложи, и падали на зрителей камнями.

В той ложе, отгороженный от всех глухой стеной, надменный критик восседал,

Всем видом говоря: — Кто эти люди все? Кто там, на сцене? Я не с вами.

Вот новый стих взлетел под потолок,

Завис на люстре и дождем эмоций рванулся вниз, по зрительским сердцам

И рикошетом ринулся на сцену, из платья бархатного вырывая клок,

Пытаясь женщину отправить к праотцам.

Актриса вздрогнула и онемела на мгновение.

От боли сморщилась, но лишь совсем чуть-чуть и продолжала с горькою улыбкой

Читать стихи. Сегодня для неё весь этот зал, весь мир и ветра дуновение,

И шторма рёв, и и тихий нежный стон, рожденный скрипкой.

Последний стихи как реквием звучали…

Актриса в платье рваном, уже без грима, обняла себя за плечи и повернулась к зрителям спиной.

Рванула платье, обнажив лопатки — и всколыхнулся изумленный зал — сквозь кожу крылышки торчали,

Они росли ежесекундно, закрывая женщину собой.

Тяжелый занавес упал, как гильотина.

Зал опустел. Последним покинул свою ложу критик, раздавленный восторгом зрителей и сказкой.

На выходе остановился у афиши, словно в галерее у картины —

На сцене догорала маска…