Восход видит

Валентин Беляков

Он может принять любое обличие, появиться в любом месте и ворваться в человеческий разум. Восход. Что он такое?Для изучения Восхода создан международный НИИ, прозванный сотрудниками «Айсберг» за его тайны, сокрытые от мира. Райто Феникс устраивается туда психиатром, скрыв, что психиатр нужен ему самому.Взбесившиеся роботы, скрытые камеры, галлюциногены в вентиляции и призраки на заброшенных уровнях… Не обернётся ли последняя надежда человечества кошмаром и безумием?

Глава 4. Казни

До убежища нас довели стрелочки, замигавшие на каждом повороте. Раньше мне не доводилось пользоваться этим лифтом: он привёз нас на пятидесятый этаж ниже уровня земли. Аварийных лифтов было несколько, а сотрудники внутренней службы безопасности Айсберга старались нас организовать, и всё равно давка была ощутимая. Я, конечно, не из тех докторов, которые оказывают первую помощь, но сумел предотвратить несколько обмороков, просто заставив нескольких людей, выглядевших особенно запаниковавшими, сесть и выпить воды. Когда я приводил в чувство незнакомых мужчин и женщин, приносил им воду из кулера, похлопывал по плечам, а иногда и по щекам, говорил ободряющие слова, мой собственный ужас отступал.

На поверхности, в обычной жизни, мы обо всём узнавали постфактум. Что-то вроде «по докладам учёных, в прошлом месяце Восход подошёл к Земле на рекордно близкое расстояние за последние два года». Это вызывало тревогу, отторжение, как, скажем, сообщение об обширном лесном пожаре или теракте в другом городе. Но из-за истеричного оранжевого света и монотонного робо-голоса у меня было такое ощущение, будто эта хреновина висит у меня прямо над головой. Увлёкшись игрой в Мать Терезу, я чуть не пропустил момент, когда сам был готов потерять сознание. Дело в том, что уровень, куда нас перевели, работал до этого в штатном режиме, и потребовалось некоторое время, чтобы усилить вентиляцию. Тяжело дыша от нехватки свежего воздуха и кисловатого запаха страха, идущего от людей вокруг и меня самого, я плюхнулся на свободный пластиковый стул. Ослабил галстук, расстегнул верхние пуговицы рубашки и вспомнил об очках того бедняги, которые второпях сунул в нагрудный карман рубашки.

— Как же он там, без них-то… — пробормотал я вслух.

— Простите, что вы сказали? — женщина со светлыми прямыми волосами до плеч опустилась на стул рядом со мной. Из-за смазанного макияжа я не сразу узнал её.

— Эмма… Лебен.

— О, доктор Феникс! Я не сразу поняла, что это вы.

— Аналогично. А… Доктора Бёрнитолл вы не видели?

— Наоми? Она, как и другие астрономы и физики, сейчас наверху. Для неё это хороший шанс приблизить своё повышение.

— Фрэнк Паудер тоже?

— Угу.

— И что же они собираются делать? — Прозвучало немного более нервно, чем я хотел, потому что пришлось говорить громко из-за гула голосов вокруг.

— Ну, для начала, конечно же, сделают всякие замеры: массу, диаметр, светимость… Настроение, если он вдруг вздумает отрастить себе физиономию.

— А такое бывало?

— Много что бывало, — уклончиво ответила она. Лицевые мышцы явно пытались выдать привычную улыбку, но получалось вымученно.

— Он около Сатурна, как в шестидесятых?

— Я пока не знаю. Давайте посмотрим. — Эмма указала на ближайший экран, вмонтированный в стену. Он транслировал изображение Восхода, представшего в своём самом частом обличии, а понизу бежала строка с краткой информацией. Правда, её закрывали головы людей: разумеется, возле каждого экрана уже собралась толпа.

— Как там? — коротко спросила Эмма Лебен у одного из коллег, потянув его за рукав.

— Форма — как видите, светимость относительно небольшая, химический состав пока не определили. А расстояние примерно как до Марса, когда он максимально близко к Земле.

— Близко… — пробормотала авроробиолог и отпустила такое крепкое ругательство, которое я уж точно не ожидал от неё услышать.

— Ну-ну, — успокаивающее пробурчал собеседник, — зато мы наконец-то можем его жахнуть.

— Жахнуть? — взволнованно переспросил я.

— О, мистер Паудер недавно что-то говорил мне об этом. Их отдел как раз закончил сборку новой высокоточной установки. Она летает вокруг Земли на довольно далёкой орбите и стреляет, вроде, ядерными ракетами… Не знаю, я не физик.

— А это уже делали? В смысле, стреляли по нему? — У меня в голове вертелось: «он же может ответить. Он же может и ответить».

— Да, было несколько попыток после особенно сильных вспышек «грёз», но всё мимо: он был слишком далеко и успевал просто отлететь или телепортироваться. Ха-ах, как бы я хотела сейчас телепортироваться отсюда куда подальше. И желательно не только на другой край Земли, но и во времени — пораньше лет на восемьдесят. Или попозже, лишь бы всё это закончилось.

— Я бы тоже хотел жить раньше — в конце двадцатого или начале нашего века, — признался я.

— Ха, по музыке, которую ты слушаешь, это заметно, — незамедлительно вставила Эмма, — точно как мой дедушка.

— На этот раз будет по-другому, — заверил нас человек, передавший информацию с табло, — я тоже робототехник, просто сегодня попал в запасной состав. В общем, в этот раз мы подготовили Восходу ловушку.

Я заметил, что несколько человек вокруг обернулись к нам, другие просто навострили уши.

— Ракета с ядерной боеголовкой выглядит как беспилотник для сбора информации, какие мы отправляли и раньше. И посылает сигналы, которые легко преобразовать в графические изображения. Авроролингвисты Айсберга уже давно разработали что-то вроде универсального языка и постоянно его совершенствуют. Только на этот раз наша цель не пообщаться, а отвлечь его внимание. Подлететь вплотную и… Хренак! Кушай взрыв сорок мегатонн в тротиловом эквиваленте.

— Это очень много? — испуганным голосом спросила Эмма.

— Не самая мощная бомба в истории… Но в десятку точно войдёт, — усмехнулся наш просветитель, — Восход сейчас видно с Земли в виде тусклой звёздочки, но взрыв мы вряд ли увидим невооружённым глазом. Надеюсь, просто увидим, как он погаснет. Навсегда.

— А если запустится какая-нибудь цепная реакция? — встрял кто-то из слушателей. — Разве можно стрелять, пока не установят точно химический состав? Марс, конечно, далеко от Земли, но не так чтобы очень…

— Уверен, ребята наверху просчитают риск…

Завязалась бурная дискуссия. Мы с Эммой Лебен под шумок выскользнули из толпы и пошли взять себе чего-нибудь во временной столовой. Я чувствовал слабость в ногах и понимал, что нужно хоть что-нибудь съесть, но кусок не лез в горло. Так прошло несколько часов. Когда на поверхности наступила ночь, нам всем предложили спуститься ещё ниже, на жилые уровни для более высококвалифицированного персонала. Там можно было разместиться в запасных комнатах по четыре-шесть человек, а тех, кому не хватило места (за последние годы штат Айсберга на верхних уровнях сильно увеличился), поместили в комнаты других сотрудников. Мне лично было очень неловко спать на раскладной кровати в чужой комнате, но никто не высказал недовольства из-за необходимости потесниться. Тем более, это, скорее всего, на одну ночь. По крайней мере, так нам сказали.

— Как думаете, я могу спуститься ещё ниже и поговорить кое с кем?

— Надумали повидать Шпилляйтера? — усмехнулся незнакомец, что жил в этой комнате. Когда я нашёл комнату, куда меня определили, дверь оказалась открыта, так что я застал его уже лежащим в кровати, и так и не увидел лица.

— Нет, не его. Я бы хотел поговорить с одним из членов первой экспедиции, — ответил я, раскладывая лёгкую пластмассовую койку и кладя на неё подобие спального мешка.

— Для этого нужно специальное разрешение. Если бы вы убедили руководство, что беседа необходима для научных изысканий Айсберга, то они бы позволили. Но сейчас все и так на нервах, обстановка не очень подходящая.

— Понял, — вздохнул я и залез в свой «спальник» на раскладушке, оказавшийся неожиданно удобным.

— А с кем именно хотели поболтать-то, если не секрет? — снова донёсся с кровати глухой скрипучий голос.

— С мистером… Доктором Джозефом Твином, руководителем экспедиции.

Неожиданно хозяин комнаты тихонько рассмеялся.

— А, бросьте, это всё равно бы не получилось. Нету его там.

— Неужели он… умер? — моё сердце гулко заколотилось. Слишком много шока за один чёртов день.

— Нет, кэп сбежал.

— Сбежал?! Из глубочайших сверхсекретных отсеков Айсберга в сотнях метров под землёй?!

— Может, он и не добрался до поверхности. Но тогда точно не дожил до сегодняшнего дня: три десятилетия скитаться по Айсбергу… Такое любого добило бы.

— Сколько-сколько? — шёпотом спросил я.

— Да он почти сразу смылся, как они вернулись. Наверно, тому уже лет тридцать будет.

— Понятно. Спасибо, что сказали — в архиве наверху про побег ничего не было.

— Чёрт… Надеюсь, я не выболтал тайну международного значения.

— Не волнуйтесь, я никому не скажу, что узнал это от вас, — сказал я, — спокойной ночи.

— Может, и не скажете. Тут даже у стен есть уши. Ну, спокойной ночи. Будем надеяться, эта ночь не последняя.

Он оказался прав: эта ночь была не последней. Но спокойной её точно было не назвать…

***

Она сидела на открытой веранде и вдыхала аромат цветущих деревьев. Маленькая и тонкокостная, как лесная фея, пожилая женщина с большим коричневато-красным шрамом на лице. Вокруг натужно и раскатисто голосили жабы. Они тяжело перескакивали с места на место в темноте маленького сада, ловко плавали в прудике, пугая золотых рыбок, прыгали по крыше, сидели возле женщины на веранде и даже у неё на коленях. Маленькие жабята выглядывали у неё из рукавов кимоно, и ей приходилось то и дело выгонять их из своей чашки с остывающим зелёным чаем.

Он появился внезапно прямо из темноты у ступеней, но женщина лишь улыбнулась и приветливо помахала рукой. Высокий мужчина лет шестидесяти, всё ещё статный, мускулистый и с изрядной долей чёрных волос в седой шевелюре, поднялся на веранду и присел рядом с ней прямо на доски. Дерево ещё хранило тепло предыдущего дня.

— Они всё-таки сделали это? — тихо спросила женщина. Левый уголок рта, на который заходила вздувшаяся кожа старого шрама, не вполне слушался её.

— Да, — кивнул мужчина, — но это не важно. Я только что был в Америке. Там саранча.

— Это вы Ему подсказали?

— Нет. Я же говорил, мы никогда не общаемся с Ним. Раньше я вообще думал, что мы Ему безразличны, и меня это устраивало. Спасение всё равно ждёт всех и каждого.

— Он разозлился?

Мужчина покачал головой.

— Ты же знаешь, Он никогда не злится. Не грустит. Не лжёт. Единственное, в чём я не уверен: умеет ли Он шутить.

Жабы надрывались, стараясь перекричать друг друга. Из-за их шевелящихся бугристых тушек казалось, что весь сад копошится. Женщина поднесла чашку к губам, предварительно высадив из неё очередную маленькую амфибию.

— Думаю, умеет. Ричард, может, останешься подольше?

— Сегодня не могу. Я и так надолго оставил своих людей. Но как только их отпустят, я вернусь к тебе и останусь до самого начала.

— А потом и до конца? — усмехнулась она.

— Конца не будет. Как там Райто?

— Он только первый день в Айсберге, пока не писал. Как думаешь, написать ему, что ты вернулся, или мы уже не увидимся до начала?

— Скорее всего, не увидимся. Но давай всё равно напишем. Он поймёт.

— Да, я тоже уверена, что поймёт.

Они ещё какое-то время посидели, обнявшись. Потом мужчина поцеловал её в уголок глаза, над шрамом, и беззвучно исчез. А вскоре бесследно пропали и жабы.

***

Тишину в обсерватории Айсберга можно было резать ножом и намазывать на хлеб. Только пикали приборы, низко гудел кондиционер и со свистом дышал и шарил по карманам в поисках ингалятора какой-то астматик. Он нашёл ингалятор. Стало ещё тише.

Восход по-прежнему не уничтожил боеголовку, продолжавшую издавать запутанные сигналы, содержавшие плотно упакованную информацию. Её саму невозможно было увидеть в телескоп, приходилось довольствоваться компьютерной моделью, изменяющейся в реальном времени.

Восход был размером с небольшой остров — около сотни километров в диаметре.

На экране 3D модель ракеты вошла в 3D модель Восхода.

Последовал беззвучный взрыв.

Авророфизики отметили многократное увеличение температуры поверхности и интенсивности электромагнитного излучения.

Во все мощные телескопы планеты было видно, как прищуренный рыжий «глаз» набух и взорвался, разметав на тысячи километров снопы раскалённого газа и плазмы.

— Мы… убили его?.. — прошептала я, доктор Наоми Бёрнитолл, забывшая, как дышать, раздавленная напряжённой торжественностью момента. Не знаю, почему я использовала именно слово «убили», а не просто «уничтожили», но любой сотрудник Айсберга, уверена, сказал бы так же.

— Хрен его знает, — сиплым шёпотом ответил коллега на мой, в общем-то, риторический вопрос.

Все будто проснулись, началась лихорадочная деятельность: замеры, анализы, отчёты, переговоры с другими обсерваториями. В общем, всякая бесполезная мура, которая совершенно не подготовила нас к тому, что начало происходить дальше.

Восход по-прежнему оставался в облике растерзанного тлеющего бублика, и люди по всему миру уже начали смелее смотреть в небо, учёные и военные похлопывали друг друга по плечам. Журналисты строчили статьи, да и телевизионщики уже ждали на низком старте: только бы получить отмашку от правительства и тут же срочно, немедленно нести миру радостные вести. «Восходники» (те секты сумасшедших, что почитали этого космического урода) продолжали отрицать очевидное, сидя у своих тайных алтарей или в тюремных камерах: одну из крупных группировок как раз недавно повязали вместе с главарём. Думаю, сценаристы и писаки нон-фикшена тоже сели за компьютеры и хрустнули пальцами, готовясь выдать нетленный шедевр с названием вроде «Восход против Айсберга», «2058 — 2093» или «Под взглядом всевидящего ока». К счастью, им не удалось толком приступить к работе.

Это началось в центральной Африке. Мои родители родом оттуда, я и сама провела там раннее детство, так что не понаслышке знаю, что дождь в этом регионе — всегда большая радость. Но не такой дождь: тучи, возникшие над пустыней будто ниоткуда, были неестественного багрового оттенка (тамошние метеостанции оперативно прислали Айсбергу снимки, но интернет, полагаю, фотографии наводнили и того раньше). И дождь, хлынувший из них, тоже был цвета крови. И пах кровью. Даже химический анализ подтвердил, что это кровь, причём вся она принадлежала одному и совершенно здоровому человеку. Интересно, что за чёртов донор мог сдать за одно утро миллионы литров крови?! Но они всё равно принялись искать человека, которому принадлежала кровь, чтобы раскрыть его связь с Восходом. Я, конечно, верю в Айсберг всей душой, но иногда мне кажется, что здесь работают клоуны.

Потом была саранча в США и Мексике, а Япония с тихоокеанскими островами сообщили о жабах и лягушках. Россия жаловалась на бесчисленные тучи комаров, но у них, я слышала, и раньше комаров хватало. СМИ и правительствам пришлось срочно успокаивать население, заверяя, что всё это иллюзия, рандомное воздействие на психику, как и обычные восходные грёзы. Восход продолжал выглядеть так, будто мы его взорвали. Живой, тварь. Но дуется. Это месть или пока только разминка?

Озарение пришло ко мне так внезапно, что я даже взбодрилась на секунду, хотя не спала уже добрых сорок часов. Вспомнила о недавнем репортаже во внутренних новостях Айсберга (ну да, я их иногда смотрю, без интернета и не такое смотреть будешь со скуки). Британские спецслужбы обнаружили штаб-квартиру сектантов, «восходников», и пересажали их. Духовный лидер секты таинственным образом исчез. Потом вернулся в свою камеру.

— Это казнь, — пробормотала я.

— Да ладно вам, не надо фатализма. Вы же учёная, доктор Бёрнитолл.

Я оторвалась от монитора и покрасневшими глазами взглянула на астронома за соседним столом.

— Он, похоже, не уничтожен, это явно. Но такие выходки вполне в его духе. Просто на этот раз воздействие с нашей стороны было оказано более сильное, вот и ответ масштабнее. Восход — безличная штука. Сложная — да. Опасная — да. Но у него не может быть желаний и мотивов, как не может их быть у астероида или чёрной дыры.

— Надеюсь, что вы правы. Но если верно моё предположение, скоро умрёт очень и очень много людей. Десять казней.

— Вы о язвах и нарывах, смерти первенцев и всём таком? По-моему, вы просто переутомились. Уж не считаете ли вы, что Восход читал библию?

— Июнь две тысячи семьдесят шестого: в колебаниях яркости Восхода была закодирована мелодия — «Шутка» Баха, причём он придумал ей продолжение на восемь часов. Октябрь две тысячи восемьдесят второго…

— Пожалуйста, не продолжайте.

Я и не собиралась. И потеряла всякое чувство такта и обрела достаточно наглости, чтобы написать напрямую доктору Шпилляйтеру. Потому что какого-то деда в глубинах Айсберга я боюсь явно меньше Восхода.

— Вы действительно так считаете, доктор Бёрнитолл?

Окей, в этот момент его я испугалась больше. Директор Айсберга, чтоб его разорвало, послал свою голограмму прямо мне за спину. Я даже сначала подумала, что он мысли мои прочитал, но потом поняла, что вопрос относился к моему предположению о «Египетских казнях».

— Я не религиозный человек, хотя мои родители и пытались воспитать меня такой, — проговорила я, глядя прямо в глаза голограмме и стараясь вернуть самообладание, — но Восход и раньше посылал высокоспецифичные сигналы, которые имели смысл в определённом культурном контексте.

— Хорошо. Этим займётся отдел авроролингвистов. Мне бы не хотелось, чтобы тех сектантов отпускали… Они вряд ли имеют с Восходом реальную связь, а вот панику посеять могут. После текущих событий их влияние может усилиться.

— Я просто высказала гипотезу, — сдержанно ответила я. Голограмма исчезла. Что было дальше, я узнала уже потом от своей приятельницы авроролингвистки: они, как обычно, развели жаркие дебаты, но через полтора часа всё-таки сказали Шпилляйтеру, что Восход мог иметь в виду именно это. Руководство Айсберга послало официальное прошение спецслужбам Великобритании выпустить «восходников»

А потом мир вне Айсберга исчез.

***

За окнами повисла чёрная пелена, которую не мог разрезать ни один прожектор. Никакие сигналы: радио, телефонная связь, интернет — через неё также не проходили. Сложно было, глядя в окна на этот мрак, рассуждать адекватно. Пару раз меня посещала шальная мысль: «а что если всё, кроме Айсберга, и вправду исчезло? А скоро растворится и он…». К сожалению или к счастью, у меня было не так много времени на то, чтобы залипать взглядом на тьму снаружи: работы во внутренних отсеках здания было полно. Хотя мы и не могли больше наблюдать за космосом, данных для обработки накопилось предостаточно. Ещё и с нижними уровнями связаться не разрешали, вот засада! Даже в свою комнату поспать не уйдёшь. Но это понятно: под куполом защита минимальная, может, мы все уже отравлены какой-нибудь новой восходной ментальной заразой, потому нас и изолируют пока от остальных сотрудников. Да чёрт с ним, я и на полу в спальном мешке могу поспать или на стульях в офисе, но хотелось бы повидаться с друзьями снизу, успокоить их. Особенно Райто: он умудрился в гостевых помещениях заблудиться во время испытательного срока, да и вообще новичок, так что, должно быть, места себе не находит.

Шли часы, мрак не рассеивался. Казалось, он наоборот настаивался, становясь крепче, как вино. Причём все химические анализаторы в один голос клялись, что за бортом обычный воздух. Очередная иллюзия? Дроны, которых посылали наши робототехники, мгновенно теряли с нами связь (ох, как же ругался Паудер, теряя свои дорогие игрушки). Руководство решило послать разведывательный отряд: вдруг пелена окутала только Айсберг, и толщина её — всего несколько метров, а мы тут прячемся в ужасе, как мыши под шкафом. Я уж думала вызваться добровольцем, но физики оказались не нужны. Выбрали троих крепких ребят из службы безопасности, одного химика для изучения состава этой чёрной дряни, одного биолога и одного авроролингвиста. Последних у нас считают главными специалистами по прогнозированию действий Восхода (при условии, что он разумен). Но мы, последователи точных наук, придумали им немного обидное прозвище «толкователи». Только и слышишь от них «Восход видит» да «Восход хочет», такого и я могу сколько угодно напридумывать.

Авроробиолога вызвали снизу, из запасного состава: здешние все слишком увлечены раздиранием на клетки восходной жабы. Остров, на котором был построен Айсберг, находился в южной части Тихого океана и почти тридцать лет назад был объявлен нейтральной территорией, чтобы политические неурядицы не тормозили борьбу с Восходом. А по мнению самого Восхода, данный остров, очевидно, входил в тот же регион, что и Япония. Тем временем купол стал теснее: выход во внешние помещения с окнами на всякий случай заблокировали, теперь выйти туда предстояло только разведотряду в защитных костюмах через специальные кессоны.

Вот так сюрприз: биологом, вызванным снизу, оказалась Эмма. Она в Айсберге не намного дольше меня, и мы с самого начала стали приятельницами. Единственное серьёзное различие: я хотела поскорее пробиться на нижние уровни, а ей тут всё осточертело. Что ж, лучше надо было думать, когда рвалась здесь работать.

— Эмма! — окликнула я её на пути в «гардероб» — хранилище защитных костюмов. Женщина никак не отреагировала, хоть и прошла совсем близко.

— Подальше. И пораньше лет на восемьдесят, — пробормотала она в ответ на собственные мысли.

— Да Эмма, блин! Доктор Лебен, приём!

— Наоми… Привет. А меня тут выбрали добровольцем.

— Чего-чего? Ты не в себе, что ли? Не хочешь идти — так и скажи начальству, а то от тебя там толку будет мало.

— Да всё лучше, чем тут мариноваться. — Эмма рассеянно махнула рукой, заходя в узкое ярко освещённое помещение. Вышла оттуда уже в костюме, похожем на скафандр, вместе с остальным отрядом. Я не смогла различить, которая из этих неуклюжих фигур — она.

Они ушли в кессон под напутствия, неуверенные аплодисменты и взволнованный шёпот. Камеры, установленные во внешних помещениях, показывали входные двери, ведущие на улицу. Вот они открылись. Я была на сто двадцать процентов уверена, что тьма сейчас же хлынет под купол, как грязное болото, укроет пол толстым вязким слоем, будет влажно стучаться в кессоны своими щупальцами… Но она осталась стоять за дверьми неподвижной желеобразной стеной. Может, она твёрдая? Но нет: вся отважная компания — трое из охраны, химик, биолог и лингвист — держась за руки, цепочкой вошла во тьму, будто там действительно был всего лишь воздух, и исчезла в ней. Связь с ними тут же прервалась.

И не успели оставшиеся под куполом как следует испугаться, как пелена рассеялась. Мгновенно и бесследно, будто кто-то включил дневной свет. Пять фигур в тяжёлых костюмах, снова ставшие видимыми, замерли на середине шага. Остановились. Обернулись к нам и стали недоумённо пожимать плечами (правда, со стороны это было не особо заметно), махать руками и показывать большие пальцы вверх, похлопывать друг друга по плечам тяжёлыми перчатками…