Касание тайн

Валентин Колесников (2024)

В книге рассказывается о судьбе писателя с раннего детства и школьных годах и ведется от имени героя в подробных переживаниях и чувствительных моментах, сталкиваясь с реальностью жизненных ситуаций. Вмешательство, волею непредсказуемого случая, столкнувшего с неизведанным, наглядно приведено на пережитом опыте героя …

Глава 2

В строительных материалах проблем не было, так как депутату Верховного Совета УССР полагалось обеспечение в первую очередь при гарантии оплаты. И дом был выстроен. Внутри дома было прекрасно летом. Прохлада освежала, когда жара стояла снаружи. И сыро, и холодно было зимой. Печки вечно дымили, и стоял едкий резкий запах брикета (смесь угольной пыли со смолой), которым отапливали дом. В доме, моя бабушка, старая морщинистая женщина с вечно дрожащим подбородком в длинной юбке и переднике, стояла у печи и мешала жар. Звали ее Евгения Лаврентьевна, фамилия по мужу Зимогляд, а ее девичья фамилия была Срибна. Моя бабушка была родом из Переяслав-Хмельницкого, и длинными зимними вечерами часто вспоминала о своем доме и родном брате Григорие, к сожалению, я не виделся с ним, знаю только то, что он всю свою жизнь прожил в Переяслав-Хмельницком. Что он был фанатическим приверженцем голубей. В своем частном доме у него на чердаке была оборудована голубятня, где царил строгий порядок и чистота. В доме Ольги Андреевны пахло борщом и вкусным ароматом тушеного мяса. Село жило в достатке, так как сами выращивали все; — и овощи, и мясо.

Я появился на свет в 1948 году 13 февраля, а в 1949 году, когда уже в 1950 году заканчивалось пребывание моей матери в Депутатском Корпусе Украины Четвертого Созыва Верховного Совета. Кирпичный дом был уже выстроен, но велись еще отделочные работы внутри дома, а моя бабушка в доме уже готовила в новой печке обеды и строителям и себе с Ольгой Андреевной (Мое дошкольное детство описано в книге «Путь писателя»)… Мне исполнилось 7 лет. Пришла пора подготовки к школе, и в один из августовских дней, 1955 года бабушка сказала:

— Завтра воскресенье, пойдем на Бузову, на базар. — Торжественно сообщила она.

Базар был далеко, за шесть километров от Шпитек. Местные жители называли это место «Базар на Бузови». Населенный пункт, хутор Бузовая, располагается от Киева на тридцатом тридцать первом километре Брест-Литовского шоссе. Бабушка объявила эту новость и с довольным видом добавила:

— Может я уже не смогу пойти. Схожу хоть в последний раз…

Ранним утром я проснулся от легкого бабушкиного прикосновения.

— Вставай уже. — Она наклонилась надо мной в белом чистом платке и погладила меня по голове. Я протер глаза. Поднялся, сонно поплелся на кухню. Там на табуретке стояло ведро с водой и кружка, а рядом, возле табуретки помойное ведро. Зачерпнув кружкой воды, набрал в рот, затем полил изо рта себе на руки над помойным ведром. И, намылив мокрые руки хозяйственным мылом, умылся. За бабушкой зашли две женщины средних лет. Это были две тетки в белых цветастых платках. Одна дальняя родственница, тетя Мария из соседнего села Лычанки. И другая, старшая дочь бабушки, Мария или, как ее все звали, тетя Маня. Они были, как и бабушка в белых цветастых платках. На тете Мане из Лычанки надета красная шерстяная юбка и коричневые туфли без каблуков. А тетя Маня из Шпитек одета в легкую длинную и просторную хлопчатобумажную юбку в серо-коричневый горошек. На ногах у нее сандалии. А моя бабушка надела мягкие домашние тапочки, в которых ей, как она сказала, будет удобно. Солнце своими лучами коснулось вершин деревьев, окрасив их в нежно розовый цвет. На траве блестела роса. Картошка в огороде расцвела белыми цветами. Стояло затишье полевых работ. Та пора, когда урожай впитывал в себя влагу, удобрения и тепло — вызревал. Крестьяне могли сделать передышку. Конец июля, начало августа. Затем, чтоб собраться с силами и убрать урожай, запастись на зиму. Дорога медленно плыла под неторопливыми шагами женщин. Любопытными глазами я всматривался в окружающий мир, такой удивительный и огромный, насыщенный неумолкаемым пением птиц и стрекотанием кузнечиков. Криками снующих ласточек и синим-синим небом. День обещал быть жарким. За прохладой села дорога свернула в поле. Тут бабушка сняла тапочки и дальше шла босиком. Женщины последовали ее примеру, приговаривая, что до базара так дойдут, а на базар наденут обувь. Медленно шли полевой дорогой через пространство в сторону синеющей извилистой линии горизонта. Солнце еще не поднялось к своему жаркому блеску, и идти было легко и приятно, хоть под ногами был мягкий песок. На Смолянке, по дороге на базар, нам встретилась девочка-подросток Катя. Смолянка, такое название эта местность приобрела из незапамятных времен, когда на месте старого русла реки Лыбедь, ныне поросшей сочной травой простор, текла полноводная речка, по которой плавали лодки рыбаков. На берегу этой реки тут был рыбацкий поселок, и место где конопатились и смолились рыбацкие суденышки. И называлась эта местность Смолянка. Ныне это было хорошее место для выпаса коров. Сюда на Смолянку Катя и выгнала Шпитьковское стадо. Она подбежала к нам и подбодрила приветствием. Всего за два километра от Шпитек, Катя рано выгнала стадо коров. Бабушка, отыскав нашу Зорьку, посмотрела в ее сторону. Зорька перестала пастись подняла свою морду и приветливо мычала бабушке. Евгения Лаврентьевна скомандовала своему отрядику:

— Пошли, пошли быстрее, а то еще за нами пойдет? — Быстро распрощавшись с Катей, мы двинулись дальше. Было приятно встретить соплеменницу так «далеко» от дома и ей нас повидать тоже. Через поле прошли, когда солнце ощутимо грело в спины. Но первые деревья у обочины шоссе укрыли ходоков тенью, и идти стало легче. Бабушки решили передохнуть и уселись под деревом на траву, за одно и обулись. Бузовая, с ее базаром, была через шоссе. Достаточно пройти еще метров двести. Шум торгующей толпы, хрюканье, мычание и рычание животных, сливалось в отдаленном гомоне уже близкого базара… На базаре тетя Маня из Лычанки купила поросенка. И он забился в мешке дикими воплями. С этим поросенком, без конца кричащим в мешке, мы ходили по базару, привлекая всеобщее внимание. Торговали здесь всем, лошадьми, коровами, щенками, кухонной утварью, обувью, одеждой, кормом для животных, семенами и так далее… Я не мог понять, что ищет моя бабушка. Но, когда тетя Маня из Лычанки подошла к женщине, держащей в руках детскую школьную форму, стала торговаться, я все понял. Бабушка заставила меня надеть китель. Все сразу одобрительно закивали головами, и форма стала моей за десять рублей. Поросенок в мешке, то затихал, то снова неистово орал на весь базар. И только тогда, когда тетя Маня из Лычанки осталась с односельчанином, торговавшим фуражом, мы избавились от поросячьего пронзительного визга. Она уехала на телеге с односельчанином. А мы пришли тем же путем поздно вечером домой.

Пришли. Как приятно было после жаркого солнечного похода окунуться в чистую прохладу дома. Нас встретила мать в белом платке, повязанном на манер большевицких красных косынок. Приятно видеть ее приветливую улыбку, что было крайне редким явлением.

— Ну шо, купили форму? — увидев покупку, она обрадовано спросила бабушку. И бабушка развернула узел. И достала оттуда школьную форму.

— А вы-ж ее примиряли? — озабоченно спросила она, — А-ну давай, Валик, надень?

Я надел школьную форму, фуражку с кокардой и стал похож на маленького юнгу с парусника, только китель был не морской, а школьный.

— Ну теперь можно и в школу. — Откуда не возьмись, раздался голос Нюськи.

Нюська считалась двоюродной сестрой, но вела себя, словно старшая и родная, позволяя себе разные воспитательные выпады в мою сторону. Она была среднего роста, ей было шестнадцать лет. Отличалась ехидной подкалывающей манерой ведения разговора, всякий раз демонстрируя свое превосходство, и сейчас она пыталась «шутить»:

— Ты як министр в форме?

Она жила у Ольги Андреевны и была дочкой тети Феодосии или, как все называли ее маму, родную сестру Ольги Андреевны, тетя Феня. Итак, смотрины прошли успешно. Бабушка Евгения Лаврентьевна больше не делала таких длинных путешествий и занималась хозяйством. Варила еду у печки, убирала грецкие орехи, помогала по уборке картошки с огорода. Так за заботами подошло первое сентября. К этому торжеству мать подготовилась сполна. У меня был новенький портфель, тетрадки, букварь, ручка, чернильница, чернила и все-то необходимое, что нужно первокласснику…

В семь лет, как и положено, я пошел в школу в первый класс Шпитьковской Средней школы. Учеба в школе меня увлекала и давалась легко. Мой любимый предмет был Русский язык и литература, что и определило мою дальнейшую писательскую судьбу, но учась в школе я этого еще не знал. Наступила ранняя оттепель. Конец февраля 1960 года, начало марта принесло таяние снегов, и запомнился этот год еще и тем, что Генеральным Секретарем СССР уже был назначен Никита Сергеевич Хрущев. И первым своим выступлением на съезде Коммунистической Партии СССР, Хрущев развенчал миф о культе личности Сталина, амнистировал политических заключенных, и призвал выселенных и раскулаченных крестьян, в период Сталинских репрессий, из Украины возвращаться на родину. В Шпитьках началось строительство коттеджей для переселенцев и общежития для рабочих. Возле нашего дома и приусадебного участка появилась семья переселенцев Медведевых, мужчина с женой и тремя детьми, две девочки и мальчик. А темь временем начало весны несло талые воды, которые не успевали уйти в землю. Мерзлые слои надежно задерживают воду и образовываются целые озера. Утром, стеклянным блеском, отражая розовые лучи восходящего солнца, блестит в них лед. К вечеру лед тает, чтобы ночью вновь превратится в стылое стеклянное поле для катания на ногах. Ночью в погребе оказалась вода. Мать обнаружила ее в четыре часа утра, тревожно заглянув туда. Картошку затопило, затопило двадцатисантиметровым слоем, и вода медленно прибывала. Меня разбудил нетерпеливо-злой окрик матери:

— А-ну вставай, помоги носить воду!

Я не сразу сообразил куда носить и что носить. Хотелось спать, глаза слипались, хотелось снова лечь в кровать, в самый разгар уютного тепла нужно было вставать в мерзкую холодную хлябь. Но неумолимый окрик повторился снова:

— Я дубину сейчас возьму! А ну вставай, гадовая душа! — не на шутку злой голос матери пулей вытолкнул меня из постели.

Через минуту в больших резиновых сапогах я уже шлепал по ступенькам погреба с ведром, полным талой воды и выливал за порог. Несмотря на нечеловеческие усилия, вода не убывала. Рассвет медленно подкрадывался, вытесняя серой мглой свет свечи, в котором проявлялось изможденное решительное и злое лицо матери. Я знал, что вычерпывать воду бесполезное занятие. Надо найти дырку, откуда она поступает, и забить ее. Вода из погреба уйдет сама в землю. Сказать матери, значит услышать унизительные, оскорбительные слова, что-то вроде:

«Лодырь. Хочешь, чтоб затопило?!!» — и в таком роде что-то еще. Но я жалел мать и решил все-таки сказать:

— Надо забить дырку. Ты же видишь уже светло, а воды не убавилось?

— Умный ты, как Берковы штаны. Так покажи, где эта дыра? — мать с ненавистью смотрела на меня, добавляя для связи слов, — Я вот плетку возьму, и как дам тебе, лодырь. А ну-ка неси воду, и не смей мне указывать что мне делать. Ачь какое?!

Мне было неприятно слушать все это от несчастной женщины, но я стерпел и решил днем найти и забить дырку. Неожиданно, шарканье шагов в предрассветной мгле насторожило барахтающихся нас в погребе меня с матерью.

— Кто там? — спросила мать.

— Это я! — ответило пространство мужским голосом.

— А это ты, Иван! — мать узнала Бабченка, отца мальчиков Коли и Шуры.

— Что, залило?

— А ты не видишь? — чуть не плача от бессилия сдавленным голосом ответила моя мать.

— Надо поднять картошку? Или засыпать немного погреб?

— То взял и поднял-бы!

— Хорошо. Давай доски. Я помогу вытащить в ящики картошку из воды, а потом сделаю настил.

И работа закипела вновь. Мать неожиданно скомандовала, глядя в мою сторону:

— Иди, собирайся в школу!

Я стрелой бросился в дом. У печки грела завтрак бабушка. Тепло, уютно обласкало уставшее и не выспавшееся тело. Ничего не хотелось делать, шевелиться, думать.

— Сынок, иди к столу. — Голос бабушки заставил вздрогнуть. Я стал, есть почти остывший гречневый суп с мясом.

— Я тебя будить не хотела. Совсем замучила дитя. «Сокрушенно качала головой бабушка и добавила; ласково», — Говорила-ж ей, была-бы в нужнике утопила, и сама не мучилась бы и дитя-бы не мучила, не послушалась?!

В школе я кивал головой, засыпая на уроке Украинского языка. Надежда Григорьевна монотонно-сонным голосом с посоловелыми серыми глазами от каких-то своих забот, медленно преподавала грамматику. Да так, что казалось, мухи в нашем классе при полете от доски к окну не долетали, а падали, засыпая от этого голоса прямо в полете. И я, упав на руки, крепко уснул. Проснулся от жгучей боли, кто-то остервенело, таскал меня за волосы. Когда окончательно я пришел в себя и вскочил на ноги, чтобы хоть как-то унять острую боль, то увидел уже не в седой дымке, а стальной взгляд учительницы, крепко державшей пятерней мои волосы в своей руке. В классе воцарилась мертвая тишина. Дети с любопытным страхом наблюдали эту сцену инквизиторской экзекуции. Таская мою голову за волосы, как маятник у напольных часов, с металлическими нотками в голосе учительница в такт колебаний, как автомат, чеканила слова:

— Чтоб завтра была маты в школе! Без матери не смей приходить! Повтори, что я сказала?!

— Что-о б мм-маты была в школе. — Делая над собой усилие, чтобы не расплакаться, я повторял слова учительницы.

С широко открытыми глазами на меня с противоположного конца класса на меня смотрела Шура. Я впервые ощутил сочувствие в глазах девочки, и это укрепило во мне внутренние силы, дало толчок в сторону уверенности в себе. О, как хотелось мне в этот миг плюнуть в эти сонные, ненавистные глаза, желчно-бледное лицо Надежды Григорьевны, приехавшей к нам из Закарпатской области, преподносить прекрасный поэтический Украинский язык так бездарно и нелепо. Но, судьба сдерживала меня. Горечь душила горло. И я без сил опустился на скамью парты.

— А теперь дети, за-пи-ши-те дома-ш-нее зада-ни-е. Иван Франко, выучить на память стих «Каменяри». — Монотонно диктовала Надежда Григорьевна.

По дороге домой меня догнала Шура.

— Послушай, что эта «падлюка» так тебя таскала за волосы?! — с искренним сочувствием спросила Шура.

— Я вчера ночью вытаскивал воду с погреба и не выспался! — объяснял я Шуре, — Мать злющая, как ядовитая змия, а тут еще в школу ее вызывают? — горестно вздохнул я от безысходности навалившихся обстоятельств на мою голову.

— Ну, хочешь, я пойду, поговорю с твоей матерью? — с участием предложила Шура, — Может это поможет, а?

— Нет, не нужно, я сам! — я твердо решил не вызывать мать в школу и ничего ей не говорить об этом происшествии с учительницей Украинского языка. Возле калитки моего дома девочка подошла ко мне и протянула свою руку:

— До свидания, Валик, не волнуйся, — утешала меня Шура, — и помни, если что я всегда с тобой рядом!

Я невольно пожал ей ладонь. Впервые ощутил прикосновение девчоночкой руки и очень удивился чуть прохладной руке девочки. Как будто кусочек живой, и одновременно теплой льдинки нес я домой в своей правой ладони и в то же время прохлада этой ее ладошки чудесным образом согревала мою душу. Дома мать была в очень хорошем настроении. В погребе не было воды. Бабушка рассказывала мне, ставя на стол дымящуюся миску с фасолевым борщом с мясом.

— Иван нашел кротовину и забил ее тряпками и камнем. Сделал настил и картошка сейчас на настиле.

Вздох облегчения поневоле вырвался из моей груди, подумав; «Мать наверняка подсказала дядьке Ивану, мою идею кротовых вод». И я с аппетитом принялся за еду.

— Ну, что там, в школе? — спросила она.

— Что, что, оценок нет, к доске не вызывали. Поем да начну делать уроки.

— Может, гулять пойдешь? — с ехидцей спросила мать, без искорки теплоты, такой нужной для меня в эти минуты поддержки материнского «тепла».

— Мам, мне сейчас не до гульбы. — Все, что я смог ответить в эти минуты.

— Гляди мне? — и, обращаясь к бабушке, сказала, — Пойду на работу, скажу, чего меня сегодня не было.

А я про себя подумал; «От если бы сказал сейчас, что ее ждут в школе, чтобы было-то?!»

Боязно думать о завтрашнем школьном дне, о зануде учительнице Надежде Григорьевне и лишь бабушка внушала уверенность в мои собственные силы, и задавала какую-то внутреннюю стойкость.

— Пойди, поспи немного! — подсказала в унисон моих мыслей.

— А, маты?

— Пошла уже. Иди!

И я с полным животом борща лег на диван в спальне матери. Тяжелым сном сомкнулись веки. Я проспал с трех часов дня до пяти. Проснулся со страшной головной болью и тошнотой. Встал и вышел на воздух. Голова прошла только утром. В школе чувствовал себя хорошо…

— Валик, можно тебя на минутку? — Голосом заговорщика подошел ко мне одноклассник Очколяс Леня, в его глазах светилось злорадство. Я в душе почувствовал не ладное:

— Чего тебе?

— Я подслушал разговор Трофима Петровича з Надеждой Григорьевной, и она сказала, что вызывала твою мамку, а твоя маты не пришла. Вот увидишь, что-то будет? — с вожделенным любопытством, заглядывая в мои глаза, и, пытаясь разглядеть там испуг.

Я выдержал этот подленький взглядец, ответил:

— Так и что? Придет?

— Ну, так я пойду, скажу Надежде Григорьевне, чтобы вона не волновалась? — лакейским услужливым тоном в голосе с вожделением волнующего события проговорил Леня

Очколяс, и не дождавшись моего одобрения, бросился в учительскую. Вскоре оттуда вышел, припадая на протез, вместо левой ноги (ногу учитель потерял на фронте), классный руководитель, учитель истории, Трофим Петрович. Он жестом махнул рукой, поманил меня подойти. Я с замирающим сердцем двинулся в учительскую.

Там была Надежда Григорьевна и другие учителя, Трофим Петрович начал тоном Бендерского «полицая»:

— Ты знаешь, что ты уже в шестом классе? Ты уже не маленький и должен отвечать за свои поступки?!

Классный руководитель выдержал паузу, затем продолжил, он любил читать нотации:

— Почему ты не вызвал мать в школу?!

Мне от нервного напряжения свело щеки, и правая щека дернулась сильно в право.

— А, так ты ухмыляешься. Ехидно смеёшься над нами? Что, тебе законы поведения не писаны?! Собирайся из школы и без матери сюда не приходи?!

Чуть не плача я выбежал с учительской, и первое время думал, вообще, не являться домой. Но, собирая книги в портфель, подумал, что от случившегося не уйти. Собрался, но в дверях столкнулся с учителем географии, который спешил к нам на урок и не был на разборках в учительской.

— Ты куда собрался?!

— Иван Панасович, спросите у Трофима Петровича?

— Ты как со мной разговариваешь?! — загораживая дорогу, наступал Иван Панасович на меня, — Чтоб матерь завтра ж была в школе?!

— Хорошо? — ответил я, — А сейчас дайте пройти?

И я бросился к выходу. Дома решил все рассказать матери. Но мать уже ждала меня с розгой в руке. С криком набросилась:

— Что это мне рассказывают Очколясы? А, я тебя спрашиваю, падлюка ты?! — розга молнией сверкнула в воздухе и с частотой автоматной очереди обрушивалась на плечи, лицо, руки, спину, больно кусаясь и не щадя.

— Они сегодня сказали, чтоб ты пришла. — Матери, казалось, этого только и нужно было. Она взвизгнула, как ужаленный щенок, и бросилась прочь на улицу. Я испугался, посмотрел на затихшую у печки бабушку.

— На, садись за стол. Поешь, как следует. А там видно будет. — Хозяйским тоном заговорила бабушка.

И я успокоился, принялся за еду…

Мать пришла через два часа. Тихая, присмиревшая. Подошла ко мне испуганному, и прижала меня к остро пахнувшему задушливым потом пиджаку. Погладила по голове и тихо сказала:

— Теперь уже не вызовут. Можешь ходить спокойно. А если будут звать снова, скажи, что я им снова устрою, но теперь с прокурором. — Намек на генерального прокурора СССР Романа Андреевича Руденка, с которым мать была хорошо знакома еще с ее депутатских времен в Верховном Совете УССР. Я долго повторял в уме незнакомое слово «прокурор», чтобы озвучить в случае чего назойливым учителям, когда спросят. В школе учителя старались не смотреть в мою сторону. При моем появлении Надежда Григорьевна с бледной превратилась в пунцовую. Худое лицо ее залил румянец, и так остался на лице до конца урока, а глаза покраснели. Но после урока Украинского языка, Трофим Петрович вызвал меня в учительскую.

— Что ты наговорил матери, что она тут чуть не спалила школу?

Удивленно открыв глаза, я серьезно возразил:

— У неё даже спичек с собой не было. Где она взяла огонь? — искренне сказал я.

— А так вы с ней заодно?! — заорал контуженым голосом инвалид Великой Отечественной Войны.

Я улыбнулся приветливой улыбкой, стараясь показать, что мне влетело, как следует от матери, но истерический вопль учителя заставил меня не отвечать.

— Вон! Вон! Вон из учительской!

Я рванул дверь и пулей вылетел в коридор, даже не заметил, что открывшаяся дверь ударила по носу Очколяса Леню, подслушивающего, о чем там крик? В коридоре возле своего класса я собрал свои мысли воедино и понял, что меня не погнали со школы, выгнали только за пределы учительской. Я вошел в класс и тихо сел на свое место. Следом зашел с клочком окровавленной ваты в носу Очколяс Леня. Урок географии начался. Вел его Иван Панасович, так как он был вместо урока истории. Учителя истории Трофима Петровича в это время хватил сердечный приступ. Он поболел еще несколько дней и вернулся в школу, но от классного руководителя шестого класса, в котором я учился, отказался. Нашим классным руководителем стал учитель географии Иван Панасович. Учитель географии был влюблен в свою профессию. Он любил эти места, обладал природным даром туриста-путешественника. Хорошо умел читать карты местности и ориентироваться по компасу в любых незнакомых местах, и даже без компаса мог найти стороны света, где Юг, Север, Восток и Запад, причем даже по Солнцу мог определить время дня. С ним не страшно было в походах, в которых мы школьники с удовольствием ходили по местам, где проходили бои Великой Отечественной войны. Особенно нам запомнился поход по правому берегу реки Ирпень. Вдоль речки с правого берега тянулся лес из разных пород деревьев. И там в лесу сплошь изрытом траншеями, заросшими порослью и бурьяном, защитников Киева из 1941 года. Многие бетонированные доты, во взорванных развалинах, попадались нам на пути следования. Мы часто на уроках географии выходили из класса, где нам учитель показывал на карте, как ориентироваться на местности по компасу. А в походах, которые мы проводили вместе с ним, как ставить палатки, разжигать костры, причем в любую погоду, даже под дождем. Он много знал о далеких странах и континентах, обычаях народов, населяющих наш земной шар, и мы, часто жалели, что урок уже закончился, а до конца еще не успели дослушать историю той или иной народности обладание их методами выживания особенно в экстремальных условиях жизни. Но самая удивительная экскурсия запомнилась нам по местам городов, удостоенных героя Великой Отечественной войны, это города: Минск, Брестская крепость, Ленинград там мы побывали в Зимнем дворце, в Гатчине, в Царском селе, и далее была запланирована поездка в Ригу, но по какой-то причине не состоялась, и на конец Москва, экскурсия в Мавзолей и в Кремль, где мы увидели исторические экспонаты Царь пушку, и Царь колокол. Особенно запомнился смешной случай в музее под открытым небом, Иван Панасович взобрался на постамент, где стоял Царь Колокол с отколотым осколком, отколовшимся при падении колокола. Кто-то из нас спросил Ивана Панасовича:

— А, что там внутри колокола, расскажите?

Учитель просунул голову в открытое сколом пространство, и заглянул во внутрь колокола, и ответил нам:

— Там темно и ничего не видно внутри! — диалог с учителем велся на украинском языке.

В это время к нам подошли две женщины, из соседней экскурсии, и указывая пальцем на Ивана Панасовича, одна из них громко со смехом произнесла:

— Светка, глянь-ко, вон хохля, смешно говорит?! — и громко рассмеялась.

Иван Панасович покраснел до ушей, и быстро спрыгнул с постамента Царь Колокола. Затем к нам поспешно подошел милиционер и, указывая на Царь Пушку потребовал, немедленно прекратить садится на ствол и фотографировать сидящих на стволе учеников. Иван Панасович извинился и запретил нам это делать. Хорошо, что все-таки пару снимков удалось запечатлеть нашим водителем автомобиля, на котором мы путешествовали в нашем походе, а водитель по совместительству выполнял еще и роль фотографа. Вечером мы гуляли брущаткой Красной Площади и к нам подошел турист из Франции, по щекам его текли слезы, он, темпераментно жестикулируя и с акцентом на русском языке рассказывал со счастливым выражением в заплаканных глазах, что он бедный студент долго копил деньги для поездки в Москву, что он коммунист и увлечен справедливым устройством Коммунистического государства, где; «Каждый человек друг, товарищ и брат!» Он на свои сбережения заказал сувениры копии Эйфелевой Башни и дарил нам эти символы Парижа, со словами:

— Я счастлив, что встретил настоящих советских молодых людей и верю в справедливость и достижения Коммунизма!

Я в душе, где-то сомневался в том, что мы счастливы в нашем Советском Союзе, наблюдая за тяжкими условиями существования односельчан, и только спустя годы, понял, как я ошибался в своих суждениях, и только теперь могу согласится с незнакомцем из Парижа, что нет прекраснее жизни по канонам Советского Союза со столицей родины СССР Москвой… Первым знакомством с астрономией был поход вечером в поле за село. Полная Луна светила, как днем. В школе был телескоп и, установив его на видном, не затемненном деревьями участке за селом, учитель показал Луну и рассказал о ней нам старшеклассникам. Впервые ученики поняли, что Луна имеет кратеры и их хорошо видно с Земли в телескоп. Таинственный бледный свет Луны освещал притихшие лица школьников. В глазах светилось любопытство, и все ожидали тайны. Вот раскроется пространство и неизвестность протянет руку, позовет вдаль, чтобы оттуда из глубин Космоса взглянуть на нашу Землю так, как ученики сейчас смотрят на Луну. Учитель только мельком намекнул нам о будоражащем чувстве таинственного, этим познавательным, специально запланированным по школьной программе вечером.

Поглядев каждый в телескоп, ученики гурьбой побрели в село, по домам. Первый дом был Шуры. Она окликнула меня. Очевидно ей хотелось, чтобы я задержался ради нее. С окон ее дома доносилась песня Эдиты Пьехи, что-то про любовь. Но я, переживший столько неприятностей в школе, истерику матери и колкие немые взгляды окружающих, понял, что мне надо увидеть Шуру в этот таинственный, освещенный Луною прохладный вечер. Я взглянул на Луну и с тайным трепетом подумал об оклике Шуры. Я отстал от гурьбы ребят и метнулся к дому девушки. Волнение окутывало меня жарким одеялом и в то же время придавало смелости. Я приблизился к воротам ее дома и открыл калитку. Она стояла в темноте вечернего сумрака, рядом, чуть в стороне. Прижав палец к губам, подала знак, чтобы я не создавал шума, и, подойдя ко мне, обняла меня крепко прижав к себе, в трепетном волнении ее тела и, твердость ее налитых грудей я ощущал всем естеством. Я ощущал ее горячие, еще не умелые поцелуи и шепот:

— Валик, я люблю тебя и хочу быть с тобой всегда рядом! — говорила, срывающимся от любовной неги в трепетном волнении голосом, целуя меня в губы, в глаза, в щеки, — Ты будешь мой, и только моим, и ничто не разлучит больше нас никогда, ты слышишь? Никогда! — шептала мне в ухо Шура.

Но в те годы меня влекло небо и мне хотелось летать, а именно стать летчиком, как и мой двоюродный брат Зимогляд Владимир Николаевич. Который после Харьковского училища получил военную специальность штурмана дальней авиации, и уже учась заочно в Жуковской Академии был направлен на преподавательскую работу, стал преподавать на Военной Кафедре Уфимского авиационного института. И, однажды, весной 1966 года, после моего школьного выпускного вечера, майор ВВС, Владимир Николаевич приехал с женой Лидией Павловной Зимогляд (по мужу), в отпуск. Супруги пришли в гости к нам. Бабушка и моя мама накрыли стол в большой комнате дома. Бабушка, сославшись на занятость по хозяйству вышла, оставив нас с мамой и гостями.

— Валик, как ты закончил школу? — внезапно в застолье, спросила меня Лидия Павловна.

— Ну закончил, в основном пятерки и четверки и только одна тройка по немецкому языку, — ответил я, глядя с любопытством на жену моего двоюродного брата Владимира Николаевича, и добавил, — а что?

— До меня дошли слухи, что ты испортил дочь этого преподавателя немецкого языка, за это он поставил тебе тройку, а хотел вообще поставить двойку?

— Это вам сказал ваш родственник, пенсионер бывший учитель геометрии, брат тети Марии, мамы Владимира Николаевича? — резко в обиженном тоне спросил я.

— Наоборот, двоюродный дядя Володи, отзывался о тебе, как о способном ученике, и рассказал, что однажды класс не смог решить задачу по геометрии и только Я решил быстро и правильно, и, что он был удивлен твоими способностями.

— А почему же возникла такая сплетня, там у них, что так разозлила Ивана Юхимовича учителя немецкого?

— Из-за Ольги Андреевны, когда она устроила учителю истории, бывшему вашему классному руководителю взбучку за вызов ее в учительскую, за то, что ты спал на уроке украинского языка, и от той самой взбучки, тети Оли, учителя истории схватило сердце, а он, как и учитель немецкого языка инвалид войны, наверное, из-за солидарности, и родилась эта низкая сплетня, я так думаю.

— А, возможно Очколяс Леня и придумал эту сплетню, выдумав, что я спал с дочкой учителя немецкого языка в поездке на пароходе в Канев по Днепру.

— Кто этот Очколяс Леня, одноклассник? — спросил Владимир Николаевич, молчавший до этого разговора.

— Это одноклассник Валика. «После моего посещения в учительской», — сказала Ольга Андреевна, — отстали наконец то от Валика!

— Куда думаешь поступать? — спросила Лидия Павловна, вкушая клубнику, смоченную в сметану, и с вниманием всматриваясь в мои глаза.

— Да я уже получил вызов из Черниговского высшего военного училища летчиков, и готовлю документы туда, через военкомат.

— Но, этим ты очень напугал мать, ты понимаешь, что десять процентов курсантов не доходят до выпускного курса в этом училище? — сказала жена Владимира Николаевича.

— А откуда у вас, Лидия Павловна такие сведения? — спросил я с тревогой, мне уж не очень хотелось посвящать мою маму в мои планы.

Лидия Павловна, после моих слов перевела взгляд на мужа, который, чтобы скрасить паузу, сказал, разливая молдаванский коньяк «Белый Аист» в рюмки:

— Давайте выпьем Лида, Валик и вы, тетя Оля, за здоровье и все хорошее в нашей жизни!

— А давайте? — поддержала моя мама.

Мы выпили, и Владимир Николаевич предложил мне выйти; покурить. Мы вышли с ним в наш садик через веранду и стали у яблони. Владимир вынул портсигар и, достав сигарету «Казбек», залихвацки постучав ею по крышке портсигара, зажег зажигалкой и сказал:

— Я у нас с Лидой мало времени, мне уже пора на службу, и мы приехали к моему дяде по моей матери, он уже вышел на пенсию, проработав в вашей школе учителем геометрии.

— Да, я и не знал, что он твой дядя! — сказал я.

— Ну мы и не распространялись особо так, — он взглянул мне в глаза, — значит так, слушай меня внимательно, ты парень сообразительный, поэтому я тебе предлагаю подготовится к вступительным экзаменам в Уфимский авиационный институт, а про Черниговское училище забудь, это не твое. Наш вуз имеет авиационную военную кафедру и приравнивается к академическому Высшему Военному образованию, и к высшему инженерному гражданскому образованию, поэтому советую тебе идти по этой линии, чтобы, закончив одно учебное заведение иметь две востребованные специальности. Ну, конечно, выбор за тобой, так что решай, да или нет?! — он всматривался в мои глаза, дымя папиросой, прищуриваясь от дыма.

Мне было лестное это предложение, и я внутри себя ликовал такому наставничеству, спустя минуту раздумий, выдерживая паузу, сказал:

— Конечно да!

— Значит так, сейчас Лида даст тебе вступительные билеты и перечень задач, которые ты найдешь в учебнике по математике. Приступай к изучению вопросов и решению задач, которые будут в билетах на вступительных экзаменах, так как отсев абитуриентов в основном будет по математике, уяснил?

— Да, конечно!

— И еще, перечень документов надо правильно заполнить без ошибок, поэтому чистый бланк и заполненная коза для сравнения прилагается, когда заполнишь отнесешь в главпочтамт в Киеве и отправишь в институт по адресу заказным письмом. Когда получишь вызов на вступительные экзамены, заедешь на Милую, Лида даст тебе ключи от квартиры, нас до первого сентября не будет дома. Будешь там жить, готовиться и сдавать вступительные экзамены. Все понял?!

— Да понял и не подведу вас Владимир Николаевич!

— Вот и хорошо! — он затушил сигарету и увлек меня в дом.

Лидия Павловна положила на стол учебник математики, стопку экзаменационных билетов и чистые бланки для заполнения, сказала:

— Сначала напиши карандашом черновик, внимательно прочти, исправь ошибки, затем перепиши в чистый бланк, только приемная комиссия требует писать фиолетовыми чернилами. Когда все заполнишь аккуратно запакуй вот в этот конверт и заказным письмом отправишь в главпочтамте в Киеве, тогда дойдет без проблем, понял?

— О, да, не знаю, как вас благодарить?! — ответил я.

— Скажи спасибо своей матери, что когда-то спасла Володю от катастрофы в его судьбе, а теперь он возвращает свой долг перед твоей матерью за себя тебе, а я рада помочь вам! Ну молодой человек, нам пора ехать на Милую, автобус-вот должен уже быть, смотри не подведи нас, хорошо?

— Я все сделаю, и сдам экзамены, обещаю вам, Лидия Павловна!

— Вот и хорошо, ну держись Я, удачи тебе! — с улыбкой ответила она.

И супруги ушли, а я засел за решением задачек, готовясь к вступительным экзаменам в Уфимский авиационный институт имени Серьго Орджоникидзе. Просмотрев билеты решил следовать по-порядку, начав с №1…и до конца. Учебник по математике был толстым и содержал задачи с перечнем решений в конце сборника задач. Первым делом принялся сочинять заполнение граф анкетных данных абитуриента, и заявление, вложил характеристику, выданную директором школы, копию аттестата об окончании школы, заверенную нотариусом и копии паспорта и свидетельства о рождении, и так далее. Вложив аккуратно в большой конверт и предупредил мать, что отправляюсь в Киев на главпочтамт отсылать документы. Мама выдала мне деньги на проезд и ушла на работу, а я надел на себя новую рубашку и выглаженные брюки отправился на остановку автобуса. Время было обеденное и увидел одноклассника из Капитановки, Манчевского Николая.

— Привет, Коля, ты что тут делаешь? — спросил его, усаживаясь рядом на скамейку.

— Приезжал за характеристикой, у меня дядька в Севастополе работает преподавателем в училище морпехов, предлагает поступать туда, готовлю документы. — Он посмотрел на меня и неожиданно сказал, — Давай со мной поехали, дядька пообещал, что меня пропустят, даже если я сдам на тройки, я замолвлю про тебя словечко и будем учится вместе, а давай, а то мне одному что-то боязно?

— Не, я буду подавать в авиационный институт, вот еду отправлять бумаги туда на главпочтамт в Киев.

— А че, тут почты нет, что ли? — удивился Николай.

— Тут не очень, бывает письма теряються, надежнее в главпочтамте Киева, так что поедем вместе на автобусе.

— Ну хорошо, а вот и бус из Лычанки едет, давай пошли?!

Мы ехали до Капитановки молча. Каждый из нас превратился из вчерашнего школьника в самостоятельного вершителя своей судьбы. С одной стороны, нам с Николаем было проще, за нас решили наши близкие люди, и это было и проще, но и возникала огромная ответственность перед нашими доброжелателями, оправдать их доверие к нам, ведь и мой двоюродный брат Владимир Николаевич и дядька Николая эти люди поручились за нас и нам надо было выстоять не подвести их старания…. Итак, отправив документы в приемную комиссию ВУЗа, я принялся штудировать вступительные экзамены по математике в соответствии с экзаменационными билетами. Мне было легко, так как все соответствовало школьной программе, правда все термины и значения в тексте были на русском языке, но для меня это не было проблемой. Я с легкостью переводил на русский язык и справлялся с той или иной задачей без проблем. А за окном бушевала Весна, цветение вишен, абрикос и на подходе цветение яблонь. Весенние ароматы дополнялись трелями соловья, который выводил свои замысловатые напевы у меня под открытым окном, в которое доносились и песни девушек, часто проходивших мимо нашего дома в кино, что показывалось в новом двухэтажном кинотеатре, и на танцплощадке играли современные танцевальные мелодии. Меня звали на танцы одноклассники, но я гордо отнекивался, ссылаясь на подготовку к экзаменам в институт. А сердце звало на танцы, в кино, и на свидания с любимой девушкой, которая, я уверен, скучает и ждет. Моя подготовка к сдаче экзаменов продвигалась по заранее спланированному графику. Во-первых, я решил готовится одновременно к экзаменам по математике, решая задачи, и по русскому языку, учитывая то, что Лидия Павловна мне сообщила секретную тайну, выведав у секретарши машиностроительного факультета, что по русскому языку будет сдаваться экзамен на свободную тему в виде краткого рассказа со школьной программы. Я недолго думая выбрал легенду о Данко, который вывел людей своего племени из мрака, вырвав из своей груди пылающее сердце, которым освещал путь по узкой тропе в горах и все жители, кто следовал за ним не свалились в пропасть и не погибли. По математике я решал задачу, затем сверялся с решением той или иной задачи с волнением и очень радовался, когда мои ответы совпадали. Так постепенно задачка за задачкой, и правописанием рассказа о Данко я ковал свое умение в точных математических ответах и русской письменности. Неожиданно пришло приглашение на сдачу вступительных экзаменов. Я поехал на велосипеде на Милую и встретился с Лидией Павловной, показал ей справку о зачислении в абитуриенты и свою готовность к сдаче вступительных экзаменов в авиационный институт. Пока я разговаривал с Лидией Павловной в дом вошла мама Владимира Николаевича с ведерком собранной клубники.

— Это ты Валик, как твои дела? — с порога спросила тетя Мария.

— Я тут прибыл доложить Лидии Павловне о своем зачислении в абитуриенты, ну поздороваться, конечно, с вами тетя Маня!

— Проходи, садись за стол, может будешь кушать, я тут с Лидой кухарю, сварила вкусный суп, и компот с варениками с клубникой, Лида сварила, давай пообедаем.

— Ну я думал ненадолго, доложить Лидии Павловне о своих успехах, и надо загодя билет на поезд купить, а то в сезон отпусков достать билет не так-то просто.

— Ну поедешь завтра, времени предостаточно, — сказала Лидия Павловна, — посиди с нами расскажи, что бабушка делает, мама?

Слово за слово, я просидел в приветливой компании до 16 часов дня. И уже собирался отправится домой, получив ключи от квартиры Владимира Николаевича, но в это время пришла с работы Тамара, сестра Владимира Николаевича.

— Привет Валик, давно тебя не видела, как успехи? — пожимая мне руку спросила она.

— Не жалуюсь и готов к труду и обороне! — отчеканил я, как пионер, сдавший норматив на значок «ГТО», — а и мне уже пора выдвигаться домой, а то там будут волноваться.

— Ну, что же Я, я проведу тебя до ворот, — сказала Лидия Павловна, и вышла со мной во двор, и уже на дворе добавила, — Тамара со школы ходит пешком по шесть километров туда с утра, а потом на автобусе обратно, утомительно, пусть обедает и отдыхает, а завтра опять в школу.

— Вы еще что-то мне хотите сказать? — с любопытством спросил я.

— Да, там в почтовом ящике собралось довольно много газет, аккуратно вынь их и затем сложишь на полку в мебельной стенке, и еще, пользуйся посудой, душем в ванной, плитой газовой, в чайнике можешь заваривать себе чай, только у меня просьба, никого не приглашай, у тебя заведутся среди абитуриентов друзья, так вот скажи, что хозяйка строго настрого приказала никого не пускать, хорошо.

— Хорошо, я все сделаю, и буду соблюдать порядок в квартире, подметать и мыть полы, можете положится на меня!

— Да, ты парень аккуратный и дисциплинированный, иначе мы бы с Володей не доверили тебе квартиру, а так, соседи будут знать, что квартира присмотрена, ну удачи, встретимся в Уфе первого сентября, Володя вернется с Таганрога, там у нашей военной кафедры полигон, ты, когда будешь учится все увидишь. Ну счастливо, Я, до встречи в Уфе! Лидия Павловна проводила меня до калитки. Я вскочил на свой велосипед и покатил домой.

— Ну, что Лида? — спросила меня мать.

Я рассказал все и закончил словами:

— Надо уже ехать за билетом на поезд Москва-Владивосток.

— А, что Киев-Владивосток, такого поезда нет? — со знанием дела спросила мама.

— Этот поезд Москва-Владивосток самый лучший точный и не связан с транзитными пересадками и идет через Киев и до самой станции Уфа и далее по транссибирской магистрали, так что я поеду на нем.

— Ну хорошо, главное, чтобы сдал экзамены, а то перед Владимиром Николаевичем будет стыдно.

— Я в себе уверен мам! — ответил и вошел в свою большую комнату с верандой, где был установлен мой письменный стол, и настольная лампа, где мне было комфортно и уютно работать над подготовкой к вступительным экзаменам и это была уже моя спальня с широкой кроватью и большим турецким ковром на стене. На следующий день мать выдала мне 60 рублей и автобусом, который должен прибыть к 9 часам утра я собрался в Киев за билетом на поезд. В ожидании автобуса толпились жители на остановке, что была устроена напротив входа в старинный парк, который до 1917 года был заложен с каскадом искусственных прудов сахарозаводчиком Я ом Николаевичем Терещенко. В этих прудах плавали красные диковинные рыбы и карпы. В прудах мы в детстве купались и загорали на холмистых берегах, поросших травой, среди старинных дубов, елей и сосен. А когда приходила зима и выпадал снег, то место склонов превращалось в лыжные катания мы, бывало, до сумерек съезжали по снежных лыжных дорожках прямо на засыпанный снегом пруд. Наконец-то появился автобус. На конечной станции «Дачная», что располагалась у самого начала Брест-Литовского шоссе, у выезда из Киева. Пешком метров 200, дошел до конечного трамвая на вокзал, и, доехав до помпезного вокзального здания, зашел внутрь кассового зала дальних поездов следования:

— У меня с 15 июля вступительные экзамены! — сказал я кассирше, продающей билеты на поезда, следовавшие в восточном направлении СССР.

— Молодой человек я не приемная комиссия в вашем учебном заведении, а продавец билетов, и по совместительству кассир, лучше скажите на какой поезд и на какое число, и куда ехать собрались? — полная молодая девушка, сказала и вопросительно уставилась серыми глазами на меня, за мной в очереди кто-то хихикнул шутке кассирши.

— Пожалуйста я должен успеть к пятнадцатому июля в Уфу? — отчеканил серьезно я.

— Меня это не интересует, повторяю; на какой поезд, на какое число, куда?! — уже с металлическими нотками в голосе.

— На десятое июля, на поезд Москва-Владивосток до Уфы?! — в свою очередь ответил кассирше серьезно.

— Билетов уже нет, есть только в купе «Люкс», и то один билет остался до Уфы, так что берете?

— Сколько с меня? — не церемонясь больше спросил у этих с колким взглядом глаз кассирши.

— Двадцать девять рублей, в стоимость входит и постель, и чай в купе, выписывать?

— Возьмите тридцать рублей, и скажите, какая полка?

Девушка напечатала на автомате мои паспортные данные и выдала билет со сдачей.

— Поезд останавливается на третьей платформе в шестнадцать сорок пять из Москвы, лучше вам прибыть за пол часа до прибытия, чтобы уточнить платформу, куда прибудет поезд и точное время прибытия, и найти свой номер вагона, в билете указан номер купе и номер места, удачного пути! — пожелала мне девушка с серыми смеющимися глазами…

Дома сообщил, что билет куплен на десятое июля, а так как сегодня пятнадцатое июня, то у меня еще целый месяц для подготовки к экзаменам и я сразу принялся повторять задачи, по билетам, которые уже все решил, осталось; как говорится «Повторение мать учения!»