Петрушка на балу

Валерий Вайнин, 2016

Талантливый физик и незаурядная личность, который за что ни возьмется – делает это блестяще: от игры в шахматы до решения научных задач, от молодежных танцев до помощи близким друзьям. К изумлению окружающих этот гений, что называется, все бросил и погрузился в балет. И все это не только ради любимой девушки-балерины, а потому что пижону этому, как ни странно, самому интересно… Девушка его, напротив, бросает балет и со временем становится успешной владелицей ресторана.Содержит нецензурную брань.

Глава 4

На следующее утро он был вызван на ковер. Осипшим баритоном майор Ковальчук разъяснил ему доходчиво, где он, майор, видал «гребаный этот балет вместе с долбаной прокуратурой». Потому что, если он, капитан Хомяков, вместо ограбления ювелирного будет «увлекаться траханьем клопа», то оного капитана живо командируют «в заблеванный сортир подтирать бомжам задницы». Щекастый усатый майор показательно громыхал пятерней по столу.

Хомяков нынче был в костюме, при галстуке и в демисезонном пальто, за что походя заслужил звание «гнилого фраера и сачка». Солнце с опаской заглядывало в форточку милицейского кабинета, упоительно пахло весной. В профиль к бушующему начальству Виталий апатично сидел на стуле: он слыхивал и не такое.

Майор наконец, как обычно, сбавил обороты, и цвет лица его из свекольного сделался морковным.

— Что молчишь?! — пророкотал он. — Крыть нечем?!

Хомяков столь же апатично снял телефонную трубку и протянул шефу.

— Давайте, звоните.

— Кому? Э-э… куда?

— В долбаную прокуратуру насчет гребаного балета. Тюняев, конечно, отнесется к вам с пониманием.

Лицо майора Ковальчука из морковного стало сливочным, с легким клубничным оттенком.

— Ты че, Виталь… э-э… подставить меня вздумал?

Хомяков глянул на него исподлобья.

— Примите решение, Григорий Ильич. Скажете послать их подальше — пошлю. Мое дело маленькое: брошу силы на ювелирный.

Майор Ковальчук, что называется, сопел в две дырочки.

— Ты вот что… э-э… не пори горячку. — Он отобрал у Хомякова трубку и шмякнул на рычаг. — И то, и это успевай, ясно? Шустрей крутись, такова гребаная жизнь.

Хомяков спрятал усмешку.

— Что считать приоритетом?

Майор заерзал на стуле.

— Слышь, Виталь… э-э… за горло меня не бери, ладно? Прикинь по ситуации.

— Что считать приоритетом, Григорий Ильич?

Майор вновь громыхнул пятерней по столу.

— Балет! Мать вашу за ногу…

Хомяков встал и козырнул.

— Слушаюсь! — И, не спросив разрешения, пошел к двери.

За спиной раздался окрик:

— Но ювелирный тоже! Виталь, не будь гадом!

Хомяков обернулся.

— Расслабьтесь, Григорий Ильич. Прикину по ситуации. — Прикрывая за собой дверь, он услыхал почти умиротворенное: «Расслабишься тут, мать вашу…»

В отделении у Хомякова был кабинет. Вернее, закуток со столом, тремя стульями и кактусом на подоконнике, На столе, конечно же, стоял телефон, заклеенный скотчем. В комнатенке этой Виталия ждала его следственная группа по ограблению ювелирного магазина: Аркадий Локотков и Алим Гафуров — оба лейтенанты, оба в милицейской форме. Курить в своем кабинете Хомяков запрещал категорически, поэтому «группа» проявляла нетерпение — можно сказать, нервничала.

— Ну как, пронесло? — осведомился Локотков, добродушный детина с казацким чубом.

— Проносит в сортире, — буркнул Виталий, присев на край стола. — А у нас это накачкой называется. Короче, работаем, как договорились: вы тут, я там. Все держу под контролем. Закончу с пожаром — переключусь на ювелирный полностью. Если вы без меня не дожмете.

— Шутка, да? — уточнил лейтенант Гафуров. Он был строен, смугл и носил аристократические усики. — Сколько собираешься там копаться?

— Ну, блин, Алим!.. Еще вопросы имеются?

— Где пальтишко отхватил? — полюбопытствовал лейтенант Локотков.

Виталий двинулся к двери.

— Места надо знать. — В коридоре он объявил следовавшей за ним «группе»: — Потолкуем с Чижом: что-то он крутит. И подскочим в ювелирный. Потом вы прошвырнетесь по «точкам», а я рвану в «Балбес».

Лейтенанты переглянулись.

— Опять, значит? — проворчал Аркадий. — Кому пахать, а кому на танцульки.

Ответом Хомяков его не удостоил. Они шагали по коридору отделения милиции, и после напряженного молчания Алим Гафуров поинтересовался:

— Слушай, почему «Балбес»? Юмор такой, да?

Хомяков пожал плечами.

— Спрошу. Не до того было.

Полдня он прокрутился по делу об ограблении. Ощутимых успехов, увы, было негусто — сплошная рутина. Лишь около трех часов, подъезжая в стареньком «фольксвагене» к театру, Хомяков получил на мобильник сообщение: на одной из «точек» всплыло бриллиантовое колье из ювелирного. Это было уже кое-что. У входа в театр Виталий по телефону распорядился отдать колье на экспертизу.

Дверь в танцзал была приоткрыта, неслись звуки «Аргентинского танго». Хомяков заглянул.

Вся труппа в черных трико, включая балетмейстера и красавчика-продюсера (последний, разумеется, был в костюме), сидела на скамье в качестве зрителей. А две новые пары — одна совсем юная, другая постарше — в бальных нарядах это самое танго танцевали. И, на взгляд капитана Хомякова, танцевали отлично. Балетмейстер, однако, подошел к магнитофону, выключил его, перемотал пленку — и полилась мелодия «Венского вальса». Бальные пары стали танцевать вальс. Мягко и уверенно вели мужчины своих дам, платья которых элегантно развевались. И, стоя в дверях, Хомяков ощутил вдруг, что эти танцульки, черт побери, его захватывают. Он даже головой тряхнул, прогоняя наваждение: надо было работать. Но Виталий, не найдя в себе решимости испортить вальс, стал дожидаться его окончания. Однако продюсер заметил Хомякова, поднялся со скамьи и с хмурым видом двинулся к двери.

— Что-то вы припозднились, — начальственно упрекнул он. — Или поджигатель у вас в кармане?

Этот фрукт раздражал Хомякова все больше.

— У вас возникли идеи? — сухо осведомился капитан.

Продюсер опешил от подобной наглости.

— Какие идеи, по-вашему, должны у меня возникнуть?

— Хоть какие. Новые улики, например, или подозрения. А может вы хотите предложить свою методику расследования? Говорите, я слушаю.

— Ваш сарказм, капитан, неуместен. Искать улики и все прочее — прямая ваша обязанность. Или я не прав?

— Так не цепляйтесь, — отрезал Хомяков. — Где я был, что делал… Жалуйтесь моему начальству, нам обоим проще будет.

Продюсер пригладил седеющую шевелюру.

— Во-первых, я не ябеда. А во-вторых… вижу, Виталий Павлович, вы с норовом. Но я тоже не сдобная булочка и, можете поверить, с вас не слезу. Либо вы найдете поджигателя, либо…

–… отправляюсь в заблеванный сортир подтирать бомжам задницы, — закончил за него Хомяков. — Бросьте на меня давить: толку не будет. — Он кивнул на дверь, за которой те же танцевальные пары исполняли фокстрот. — Что они репетируют? Как называется спектакль?

Продюсер, казалось, прикидывал: разозлиться окончательно или поберечь нервы? И здравый смысл, похоже, победил.

— «Петрушка на балу», — ответил он. — Петрушка — фольклорный персонаж, как вам должно быть известно.

— Ну и?

— Что «ну и»?

— Что у них там происходит?

— Петрушка со своей невестой решают участвовать в конкурсе бальных танцев. Они усиленно тренируются, однако на балу… Виталий Павлович, у меня нет времени. Пусть кто-то другой вам расскажет.

— У меня тоже нет времени, — парировал Хомяков.

— Что-то незаметно. Ей-богу, занялись бы лучше…

Тут в дверях появилась Ольга, на шее которой красовался вчерашний бант.

— Не помешала, мальчики? — произнесла она.

Продюсер поморщился.

— Сколько шарма. И все на пользу.

Ольга томно потянулась.

— Ты разве не торопишься?

— Кого здесь это интересует?

— Никого. Я из вежливости.

— Вежливость идет тебе…

–… как тебе остроумие.

Хомяков расположился в кресле и уставился на эту парочку. Покосившись на него, они слегка осадили. Продюсер сказал почти спокойно:

— Да, я тороплюсь. А расследование пожара ни тпру, ни ну.

Ольга усмехнулась.

— Увяз, бедный?

— Как видишь.

— Ты этого хотел.

Продюсер едва сдержался.

— Можешь не мешать?

— Прости не могу. — Ольга подмигнула капитану милиции. — Макаров назначил меня куратором следствия.

Продюсер хмыкнул.

— Теперь понятно, почему дело ни с места.

— Сегодня только второй день, — подал голос Хомяков.

— Именно! — поддержала Ольга. — О результатах судить рано.

Продюсер взялся за дверную ручку.

— Капитан, если эта девушка с бантом вам помогает, остерегайтесь! — произнес он и вошел в зал.

Ольга плюхнулась в кресло, задрав ноги на подлокотник.

— Как мы его!

Хомяков смотрел на нее изучающе.

— Сними дурацкий этот бант.

Ольга мотнула головой.

— Еще не разрешили.

— Кто не разрешил?

— Не твое дело.

Хомяков продолжал ее разглядывать.

— Странно ты себя ведешь с этим красавчиком.

Ольга приподняла бровь.

— К пожару, Виталик, это отношения не имеет. Кстати, сегодня ты тоже красавчик. Костюм, галстук, пальтишко… — Она поцеловала кончики пальцев. — Симпомпончик, а не мент.

Выбритые щеки Хомякова порозовели.

— У жены день рождения, — соврал он.

— Поздравляю. Не помнú до вечера стрелки на брюках.

— Спасибо за совет, — буркнул капитан. — Странные, говорю, у тебя отношения с продюсером. Он такое тебе позволяет, хоть на тюфяка не похож. Напрашивается вывод.

Ольга округлила глаза.

— И какой же? Интересно жутко.

— В общем, ты права. — Хомяков расстегнул пуговицы на пальто. — Не мое собачье дело.

— Начал, так договаривай. Не то сдохну от любопытства.

— Коню ясно, Оль: ты его любовница. И ведешь здесь какую-то свою игру. Не знаю, связано ли это с пожаром…

Ольга рассмеялась.

— Образец милицейской логики.

— Скажешь, ошибаюсь?

— Самую малость. Красавчик этот — мой брат. Не похож разве?

Хомяков растерянно моргнул.

— Да ладно, брось.

— Продюсер — мой родной брат! — отчеканила Ольга. — И собачиться с ним я привыкла с пеленок! Усек, Эркюль Пуаро?!

Хомяков продолжал моргать.

* * *

В ситцевом платьице сидела Оля на тахте, и лицо ее выражало непоколебимое упрямство. Меж тем зануда братец в джинсах, водолазке и куртке прохаживался из угла в угол, намериваясь улизнуть. Ну и валил бы, черт с ним. Так нет же! Перед свиданкой повоспитывать вздумал! Такая заботливость — полный отпад, ну давай-давай, воспитывай.

Валентин, однако, молчал и мерил шагами комнату. Лишь форточку прикрыл, из которой сильно дуло. Октябрь начался заморозками.

— Можешь не маячить! — сверкнула глазами Ольга. — Заводи пластинку, я слушаю: «Оля, рассуди здраво, подумай о родителях. Чем тебя не устраивает, Оля, профессия врача?» Только давай покороче, чтоб меня не стошнило.

Брат остановился, сжав кулаки.

— Заткнись, засранка! Не доводи лучше!

Ольга вскочила с тахты.

— Давай, врежь мне! Может, полегчает!

Валентин отступил на шаг.

— Стерва мелкая! Что из тебя только вырастет?

— Сказать тебе?! — Ольга чмокнула свои пальцы. — Конфетка вырастет! Грильяж в шоколаде!

Прыснув, Валентин примирительно поднял руки.

— Ладно. Пара вопросов — и я побежал.

— Вали без вопросов!

— Почему ты выбрала именно Катино училище? Мало их в Москве?

Ольга сбавила тон.

— А сколько? Валь, я не знаю… Там твоя Катя занимается — значит, школа неплохая.

— Умеешь подольститься, когда захочешь, — вздохнул Валентин. — Вопрос второй: понимаешь ли ты, что тебе уже двенадцать лет? К тому же, кто примет тебя в середине учебного года?

— В начале. Сейчас октябрь.

— А если и примут, ты хоть представляешь, какое напряжение от тебя потребуется?

Ольга нахмурилась.

— Твоя помощь не нужна. Отвали.

Валентин укоризненно покачал головой.

— Знаешь, куда я сейчас направляюсь? В это самое училище, к Татьяне Андреевне на разборку. Надо ж такое учудить: неделю таскаться за ней по пятам и канючить… Ну, что вылупилась? Достала ты ее, понимаешь!

Ольга обескураженно присела на тахту.

— Тебе Катька трепанула?

Брат постучал себя по лбу.

— Катя пыталась за тебя, дурында, хлопотать. Но Татьяна Андреевна ее отшила. Сказала, что хочет поговорить с твоими родителями. — Валентин взглянул на часы. — Вот я и отправляюсь. Может, вместо родителей сойдет старший брат — как думаешь?

Ольга повисла у него на шее.

— Уговори ее, Валька! Пусть она меня возьмет! Что хочешь для тебя сделаю: посуду мыть буду, трусы твои стирать… Только уговори ее, Валь!

Валентин отстранился.

— С трусами я уж сам как-нибудь. Но попытаюсь. Хоть не уверен, к месту ли там такой грильяж в шоколаде. — Он шагнул к двери. — И главное, не уверен, нужно ли это тебе самой.

Ольга метнулась за ним в прихожую.

— Нужно, Валечка! Очень-очень!

На лестничной площадке Валентин обернулся.

— Спасибо Макарову, да?

Сестра выдержала его взгляд.

— Возвращайся, Валька, я жду. Предкам ни слова — сразу ко мне, о’кей?

Валентин в сердцах захлопнул дверь. Когда он вышел из подъезда было половина пятого, но пасмурное небо словно торопило наступление вечера. Шагая к метро, Валентин не имел ни малейшего желания знакомиться с учительницей классического танца, внушавшей Кате благоговейный трепет. Но, как говорится, вызов был брошен.

Катя встретила его на крыльце училища. Она также была в куртке да в джинсах и зябко при том ежилась. Невзирая на близящийся вечер, детки разных возрастов сновали туда-сюда.

— Давай пройдемся, — предложила Катя. — У тебя еще минут десять.

Валентин поправил прядь ее волос, выбившихся из-под вязаной шапочки.

— По-моему, ты замерзла.

— Один кружок перенесу. — Катя взяла его под руку, и они двинулись вокруг здания училища.

Валентин вздохнул.

— Как советуешь с ней держаться?

— Скромно и почтительно. Ты справишься. Она благосклонна к молодым красивым мужчинам.

— Спасибо за лестную оценку.

— Чего там, свои люди. — Чуть помедлив, Катя заметила: — Сестра у тебя — чудо природы. Никаких комплексов.

— В смысле? — насторожился Валентин.

Катя улыбнулась.

— В двенадцать лет такая целеустремленность… Четко знает, чего хочет.

— Осуждаешь?

— Завидую. Мне есть, чему у нее поучиться.

— Передам ей, — сказал Валентин. — Думаю, она согласится давать тебе уроки.

Они рассмеялись, и Катя обронила:

— Вчера, между прочим, здесь промелькнул Макаров. Жаль, мы до него не дозвонились, а то я бы…

— Как это, промелькнул? — озадаченно уточнил Валентин.

— Как метеор. Помахал мне рукой и свалил. Типа некогда ему. У вас что, на работу ходить не обязательно? — Катя кивнула на дверь училища. — Ладно, тебе пора. Я подожду у раздевалки.

Они вошли в вестибюль. Валентин отдал Кате свою куртку и отправился на второй этаж в комнату №9, где суровая педагогиня проводила экзерсисы у станка. Дверь была приоткрыта. В помещении, не слишком просторном, стояли две девчушки года на три младше Ольги. Одеты они были в нечто, напоминающее закрытый купальник, и трепетно взирали на величавую даму в спортивном костюме. Даме было за сорок или около того. Лицо ее было ухоженным и благодаря выразительным глазам, как бы подчеркнутым стрижкой «под мальчика», казалось привлекательным. Фигура педагогини, разумеется, вполне соотвествовала балетным стандартам.

— Дома повторите весь экзерсис, чередуя медленный и быстрый темп, — напутствовала учениц дама. — Отрабатывайте каждое движение, старайтесь не делать длинных пауз. Ясно тебе, Смолина?

— Да, Татьяна Андреевна, — пролепетала одна из девчушек, а вторая кивнула на всякий случай.

Педагогиня обозначила улыбку.

— Особо обратите внимание на маленькое адажио, выполняемое в середине зала. Вырабатывайте устойчивость без опоры, чтобы Смолина, как вчера, не завалиться набок.

Девчушки синхронно кивнули. Они, похоже, готовы были пообещать все что угодно. Не представляя, сколько продлится эта экзекуция, Валентин тихонько постучал в дверь и заглянул.

Педагогиня в недоумении на него обернулась. Затем произнесла:

— Ладно, дорогуши. До завтра.

С видимым облегчением девчушки прошмыгнули мимо Валентина. И тот поспешил представиться:

— Я насчет Ольги Ляшенко. Здравствуйте, Татьяна Андреевна.

Несколько мгновений дама откровенно его изучала. И решила, очевидно, не слишком церемониться.

— Какой еще Ляшенко, какой Ольги?

— Ну… э-э… той девочки, которая вас допекает.

— Ах, да. — На лице Татьяны Андреевны отразился интерес. — Вы ее папаша?

— Старший брат.

— Догадываюсь, что не младший. Почему родители не явились?

Валентин, помня наставления Кати, подавил в себе раздражение. Более того, улыбнулся, в тридцать два зуба, а зубами своими он по праву мог гордиться.

— Родители заняты, Татьяна Андреевна. С работы не смогли вырваться.

— Кто они по профессии?

— Врачи. Так что сами понимаете…

— Понимаю. Сойдет и старший брат. — Педагогиня указала на стулья у стены. — Присядем. Только аккуратней, старайтесь не топать.

Валентин прошел на цыпочках и, садясь, не удержался:

— Вот так годится?

Педагогиня изящно опустилась на соседний стул.

— Тут специальное покрытие, его беречь надо, — снизошла она до объяснений. — А что качается вашей сестры… Яркая, потрясающая девчонка. Вы, наверное, привыкли и даже не замечаете, насколько потрясающая.

На сей раз Валентин улыбнулся от души.

— Почему же не замечаю…

— Уберите ее от меня подальше. Нет у меня ни сил, ни времени с ней возиться. Балет — не игрушки, он требует полной самоотдачи.

— Но, Татьяна Андреевна, она просто бредит балетом…

— Мало ли кто чем бредит. Поздновато спохватилась.

— Неужели двенадцать лет — слишком поздно?

Дама поднялась со стула, и спина ее при этом была идеально прямой.

— Разговор окончен, молодой человек. Сестра ваша, я уверена, добьется успеха на другом поприще. Может, к примеру, выучиться на врача или стать фотомоделью. Но с балетом пусть не пудрит себе мозги. Всего вам доброго.

На этом Валентин вынужден был распроститься.

Вручая ему куртку, Катя сочувственно спросила:

— Надежду хоть оставила?

— Ни малейшей. — Они вышли на улицу, и Валентин пересказал беседу с педагогиней. — Не представляю, как Ольку этим огорошить.

Катя вздохнула.

— Татьяна умеет быть стервой. Но она не двулична, Валь. Сказала так — значит, без головоморочки. Спорить с ней — дохлый номер.

Они шли к метро, шурша опавшими листьями. Валентин задумчиво проговорил:

— Без головоморочки оно, может и лучше. Погуляем?

Катя покачала головой.

— Заниматься надо. Проводи меня и скачи утешать Ольку. Она там, небось, как струна натянутая.

Валентин нехотя с этим согласился.

В метро Катя вернула разговор к прежней теме.

— Какого черта Макаров у нас ошивается? В вашей лаборатории отсиживать, что ли, не обязательно?

Валентин пожал плечами.

— Завлаб у нас либерал, и график довольно свободный… А что значит «промелькнул как метеор»?

— То и значит, — раздраженно ответила Катя. — Заглядывал в наш зал и что-то рисовал в альбоме. Татьяна Андреевна это видела, но, что интересно, внимания ноль. Потом, в перерыве, он что-то втолковывал Мише Ласкину, причем без линейки на носу. А мне помахал только — ни здрасьте, ни до свидания… Ты говорил ему, как я возмущена?

— Говорил.

— Зря. Лучше б я сама врезала ему… И что он ответил?

Валентин обреченно вздохнул. От Макарова, похоже, даже отсутствующего, избавиться не удастся.

— Ответил, что плохой танцорше физики мешают. И велел тебе кланяться.

Катя сверкнула глазами.

— Помешать мне он не способен! А плохая ли я танцорша, судить не ему!

Проводив ее до подъезда, Валентин, награжденный поцелуем в щеку, поехал домой. Стоило ему приоткрыть дверь квартиры, взволнованная Ольга выскочила в прихожую. Следом за ней, однако, вышли родители, и начался обмен впечатлениями от событий дня. Брат с сестрой, переглянувшись, важный разговор отложили.

За семейным ужином Ольга артистично чирикала о школьных своих делах, а Валентин меж тем обдумывал, как подсластить ей горькую пилюлю. И не придумал ничего лучше так называемой шоковой терапии. Оставшись с сестрой наедине, он выпалил:

— Выкинь дурь из головы: никому ты там не нужна. У Татьяны Андреевны на такую старуху, как ты, нет времени. Понятно?

Казалось, Ольга заплачет.

— Зачем же она звала родителей?

— Затем и звала, чтобы убрали тебя с ее глаз подальше.

— А ты не свистишь?

Валентин положил руку сестре на плечо.

— Плюнь, Оль. Жила ведь без балета…

Девочка сбросила его руку.

— Ничего ты не понял, тупица! Я этого не переживу! — Она устремилась к двери.

Валентин вслед ей крикнул:

— Ну давай, вешайся! Мир понесет невосполнимую потерю!

Он мерил шагами комнату. Настроение было препоганым: с Катей все шло как-то наперекосяк, а тут еще Олька… Валентин попробовал читать статью в физическом журнале — бросил на середине, даже не уловив сути. Принялся за английский детектив — та же, примерно, история. Разумно было сдаться, и отойти ко сну.

Сестра мягко растормошила его ночью. Присев на постель, она прошептала:

— Я так этого не оставлю. Расшибусь в лепешку, но не оставлю.

— Спалишь училище? — спросонья буркнул Валентин. — Угомонись, Христа ради.

Девочка направилась к себе, обронив на ходу:

— Вот увидишь!

Утром она пошла в школу. Отсидела кое-как три урока, ухитрясь даже получить пятерку по литературе. Затем отпросилась с истории, соврав, что болит горло. Дома, в одиночестве, Ольга наскоро перекусила (причем с аппетитом) и помчалась в балетное училище.

Педагогиню она поймала на лестничной площадке между вторым и третьим этажами. Однако и рта раскрыть не успела, как та окрысилась:

— Опять ты здесь? Кажется, вчера я доходчиво все объяснила твоему брату. Или недоходчиво?

Ольга набрала в грудь воздуха.

— Я не старуха, Татьяна Андреевна! Честное слово!

Педагогиня подавила улыбку.

— Ты хорошо понимаешь, что речь идет о балете.

— Татьяна Андреевна, я справлюсь! У меня все получится!

— Не сомневаюсь, дорогуша: с твоим-то напором… Но не у нас, извини.

Щеки Ольги пылали.

— Ну испытайте меня! Вы сами увидите…

— Боже, что за липучка такая! — Педагогиня двинулась вверх по ступенькам. — Пойми, тебе уже не вписаться в учебный процесс.

Семеня за ней, Ольга выложила последний свой козырь:

— Я художественной гимнастикой три года занималась! Сальто могу крутить!

Педагогиня взглянула на нее сверху вниз.

— Так может, тебе в цирк? Идея неплохая, подумай.

— Я не хочу в цирк, Татьяна Андревна! Позвольте мне только…

— Дорогуша, у меня трудный день. Всего тебе доброго.

Ольга смотрела ей вслед полными слез глазами. Затем спустилась в вестибюль и, как приговоренная к казни, опустилась на стул у стены. А рядом, не обращая на нее внимания, сновали балетные дети всех возрастов. Возвращаться домой было тошно. Ольга сидела, сгорбясь, словно у нее болел живот, и услыхала вдруг насмешливый голос:

— Что это? Крушение надежд или глубокая медитация? — Перед ней стоял румяный с морозца Макаров в куртке и с сумкой на плече. Волосы его, как обычно, топорщились.

Ольга просияла.

— Как ты здесь оказался?

Сергей присел на соседний стул.

— Тебе не доложили, что я тут партизаню? — Он достал из сумки альбом, раскрыл и показал девочке. В альбоме были карандашные наброски женских фигурок, изображающих движения классического танца. — Представь, увлекся. Даже идеи кое-какие замаячили.

Ольга перелистнула страницы.

— Здорово! Когда ты успел?

— Ничего я не успел. — Сергей забрал альбом и положил в сумку. — И не стану уверять, что не в курсе твоих закидонов. Очень даже в курсе.

— Валька растрепал?

— Не растрепал, а душевно поделился. Как говорится, почувствуй разницу. Что за муха тебя укусила?

Девочка старалась не улыбаться.

— А вот интересно, Макаров: какая муха укусила тебя?

Сергей хмыкнул.

— Что за манера отвечать вопросом на вопрос? Во-первых, я взрослый дядя, а ты бандитка из седьмого «Б». А во-вторых…

— Не смей со мной так разговаривать.

— Как хочу, так и разговариваю. Подашь в суд, найму адвокатов.

Ольга просто не могла не улыбаться.

— О’кей. Что во-вторых?

Тут проходящий юноша в балетной форме изобразил шутовской поклон.

— Здрасьте вам!

— Привет, Миша, — отозвался Сергей. — Позже я тебя разыщу: возникли новые вопросы.

Миша возвел к небесам шкодливо-грустные глаза.

— Палач и мучитель! — Он с любопытством покосился на Ольгу. — Какие еще вопросы?

— Миша, я сказал «позже». У меня тут семейный разговор.

Фыркнув, юноша отчалил.

— Что за чувак? — осведомилась Ольга.

Сергей строго на нее взглянул.

— А во-вторых, ответь мне честно-пречестно: у тебя это серьезно? Или нормальный девчачий закидон?

Ольга посмотрела ему в глаза.

— Серьезней некуда, Макаров.

Сергей со вздохом кивнул.

— Что ж, может, оно и к лучшему. Научишься танцевать — поэкспериментируем. Будешь моим творческим полигоном.

Ольга не знала, смеяться или плакать.

— Какой полигон, Макаров? Какие эксперименты? Спустись на землю: только что меня выперли. Так выперли, что в ушах засвистело.

Взгляд Сергея выразил неподдельное сочувствие.

— Татьяна Андреевна?..Ну да, разумеется. — он встал со стула. — Жди здесь, не уходи.

— Бесполезно, — вздохнула девочка. — Дохлый номер.

— Услышать такое от тебя — просто ушам не верю. — Закинув на плечо сумку, Сергей зашагал к лестнице.

Педагогиню он обнаружил в пустом классе. Стоя у окна, она листала клеенчатую тетрадь с записями. В ответ на приветствие Сергея она рассеянно кивнула.

— Заходите. У меня десять минут.

Сергей прошел вдоль стены к стулу, достал из сумки несколько книг и аккуратно выложил на сиденье.

— Спасибо, возвращаю.

Брови педагогини приподнялись.

— Уже прочли? Похвально… И как впечатление?

Сергей пожал плечами.

— Про Голейзовского — интересно. «Сочинение танца» Захарова — местами дельно, а в основном лабуда. А сборник классических балетных либретто… простите, полная бредятина. Накропать такое можно лишь после лоботомии, причем левой ногой.

Прямая спина педагогини сделалась еще прямее, а ухоженное лицо словно застыло.

— Нахал вы, Сережа, потрясающий. Но даже, нахал, вроде бы, должен понять, что писалось это не для журнала «Новый мир», а для балетных спектаклей.

— В том-то и беда, Татьяна Андреевна. Зачем эту лабуду танцевать, ума не приложу.

— Возможно, Сергей, вам недостает знаний, опыта и, пардон, наработанного вкуса.

Макаров улыбнулся.

— Коли так, дело поправимое: учусь я быстро. Но возможно, Татьяна Андреевна, и другое: взгляд у вас замыленный. Две сотни лет ваша балетная секта блюдет свои ритуалы, не отвечая на главный вопрос: какого черта ЭТО надо танцевать? Что именно в ЭТОМ указывает на неизбежность танца?

Щеки педагогини порозовели.

— «Указывает на неизбежность танца», — передразнила она. — Сами придумали?

— Ага. Дарю.

Положив тетрадь на подоконник, педагогиня с царственным видом приблизилась.

— Переубедить вас я вряд ли сумею. Думаю, физики должны заниматься физикой.

— Интересная мысль, я запишу. — Сергей церемонно вручил ей книги. — Присядем на минутку, Татьяна Андреевна.

— Сережа, у меня нет времени вести с вами полемику. К тому же она малопродуктивна.

— Как знать. Прошу вас, Татьяна Андреевна, присядьте.

Взглянув на свои часики, педагогиня опустилась на стул.

— Разве что на минутку.

— От вас зависит. — Сергей оседлал соседний стул. — Почему вы не дали девочке шанс? Как вам не стыдно?

Педагогиня выдержала паузу, затем сказала:

— Напрасно я позволила вам приходить. Вы преступаете все границы.

— Лишь те, которые не признаю. Если повторите, что я нахал, это будет неизобретательно.

— И все же рискну повториться. Вы испытываете мое терпение.

Сергей кивнул.

— Вполне сознательно. У вас имеется выбор: устроить истерику да выгнать меня взашей или честно себя спросить: «Как могла я не дать девчонке шанс?» Что предпочтете, мадам?

Покраснев от гнева, педагогиня хлопнула себя по колену… и рассмеялась.

— Кем доводится вам эта коза?

— Сестрой моего друга. Возьмите ее, Татьяна Андреевна: она ваше чудное мгновение.

— Ну как же, она гимнастикой занималась! Поймите, Сережа: девочка опоздала. Ей не догнать ровесниц.

Сергей протестующе качнул головой.

— Вы недооцениваете гимнастику. Во-первых, Оля, умеет отрабатывать движения. Во-вторых, тело ее привыкло к нагрузкам. Она обязательно нагонит.

Педагогиня резко поднялась.

— А если не нагонит? Какую травму это ей нанесет! И что тогда мне с ней делать? Сережа, я не могу рисковать.

Макаров покачал головой.

— Никакого риска. План таков: разрешите ей присутствовать на ваших занятиях. Пусть перенимает и упражняется дома. Дайте ей срок, скажем, полгода. Не нагонит — до свидания, нагонит — вы ее берете. В чем тут риск?

Подумав, педагогиня вздохнула.

— Прете как танк.

Сергей кивнул.

— Но я танк свой, не вражеский.

Татьяна Андреевна вновь рассмеялась.

— Ладно, пусть придет в понедельник. К двенадцати. Посмотрим на вашу гимнастику. Но пока я ничего не обещаю.

С этим известием Макаров спустился в вестибюль. Узнав о результате переговоров, Ольга аж глаза вылупила.

— Макаров, ты ее уболтал?.. С ума сойти!

— Не уболтал, а убедил, — поправил Сергей. — Придется нам с тобой утереть им нос. Будешь моим троянским конем в классическом балете. Вали домой.

Ольга задыхалась от переполнявших ее чувств.

— Макаров, ну ты ваще… даже не знаю…

— Вали домой. Мне тут еще порисовать надо.

Ольга пылко пожала ему руку обеими ладошками и метнулась к выходу. Пасмурный октябрьский день заиграл вдруг многоцветьем красок. Даже проезжающие мимо автобусы будто улыбались стеклами.

Дома Ольга с нетерпением дожидалась брата. Стоило Валентину переступить порог квартиры — девочка выскочила в прихожую.

— Нормалек! — сообщила она. — В понедельник у меня просмотр!

Валентин снял куртку.

— Что за просмотр?

— В балетном училище, — пояснила Ольга торжествующе. — Татьяна Андреевна велела к двенадцати. Ништяк, отпрошусь в школе.

Валентин недоверчиво уставился на сестру.

— Как тебе удалось?

— Долго рассказывать, — отмахнулась Ольга. — Скажу тебе вот что. Если Макаров уведет у тебя Катьку, не переживай. Потом я у Катьки уведу Макарова. Железно, Валь.

Брат смотрел на нее, что называется, опупев.

* * *

— Допустим, ты сестра продюсера, — почесал переносицу Хомяков — Почему тогда твоя фамилия не Ляшенко, а Круглова? От разных отцов, что ли?

Сидящая в кресле Ольга расправила бант на шее.

— Круглова я по мужу, Виталик. Запиши себе в блокнот.

— Во, блин… — В голосе капитана милиции прозвучало то ли разочарование, то ли облегчение. — Значит, ты замужем?

— В разводе. Дважды. Причем второй раз фамилию не меняла.

Хомяков встал, прошелся по холлу и язвительно произнес:

— Искала опору в жизни?

— Такую как ты. — Соскочив на пол через подлокотник, Ольга подошла и с кошачьей грацией возложила ногу Хомякову на плечо. — Выдержишь, пупсик?

У капитана зашлось дыхание. В такой позиции они застыли на манер скульптурной группы. Из приоткрытой двери зала слышалась мелодия в ритме босановы.

— Кончай! — прошипел Хомяков. — Сними сейчас же!

Ольга смотрела ему в глаза.

— Думаешь, если моя нога на твоем плече, я так сразу и кончу?

Хомяков побагровел.

— Слушай, блин… Щас твоего брата позову!

Хохотнув, Ольга с легкостью убрала ногу.

— О’кей, твоя взяла. Пошли перекусим. У нас неплохой кафетерий в подвале — я угощаю. Ну не злись: больше не буду.

Капитан перевел дух.

— Ладно, перекусим. Но ты следуешь впереди, а я за тобой — не ближе трех метров. Выполняй.

Смеясь, Ольга повела его в кафетерий.

Меж тем босанова в зале смолкла.