Ева, верни ребро!

Валерий Липневич (2024)

Поэтическая повесть Валерия Липневича «Ева, верни ребро!» даёт представление о студенческой жизни уже далёких семидесятых. Не столько о бытовых моментах той жизни, но о её духовной составляющей — что думали, читали, о чём спорили, на что надеялись и, конечно, как влюблялись. Подлинная история двух красивых и одарённых природой людей, ощутивших непреодолимую тягу друг к другу.Повесть привлекает силой и глубиной чувства, неординарностью мышления, ненавязчивым юмором, философичностью. Она не только сохранила, но и обрела новую актуальность на фоне общего понижения культурного уровня во всех сферах нашей жизни. Вошла в одноименный сборник прозы (Мн., Мастацкая лiтаратура. 2013). Переводилась на белорусский («Маладосць» (2011, 9).

А ВОТ И ЦИРЦЕЯ

Высохшая старушка в черном платке и с осадком обиды на лице — как осадок на стенках выкипевшего чайника — молча открыла Виктору дверь и сразу ушла в свою комнату. Виктор несколько раз пробовал с ней заговорить, но ничего не получалось. Она даже на приветствия не отвечала. Считалось, что это дальняя родственница, какая-то осетинская княжна. Сквозь негромкую приятную музыку пробивался оживленный голос Заиры.

— Я уже балдею, такой интересный мужчина… А Верка ему: тра-ля-ля! тра-ля-ля! В общем, все испортила…

— Привет чесной компании! ‑‑ еще не решив, уйдет он сразу или немного посидит, произносит Виктор бодрым голосом. Словно уловив эту нерешительность, Заира взяла его руку и усадила на стул подле Веры.

— Видишь, Верка, я совсем не жадная. — Заира села на тахту рядом с парнем, который сидел, упираясь локтями в колени и закрыв лицо ладонями. Виктор отодвинулся от Веры и расположился посередине между ней и Заирой. Та сразу прокомментировала:

— Ну не хочет, Верка. Ну что я сделаю! Вить, не смотри на меня так строго, я совсем пьяная. Беня, представляешь, я его знаю лет пять и ни разу не видела пьяным. В отличие от некоторых, не будем тыкать пальцами.

— Значит, не знаешь, истина в вине, — парень, похожий на баскетболиста, сказал это так, как будто поделился сокровенным и выношенным. Тот, кого назвали Беней, налил чего-то в стакан и протянул Виктору.

— Я бы с удовольствием, — Виктор развел руками, — здоровье не позволяет, — и улыбнулся.

— Действительно, с таким здоровьем не поспоришь, — заметила Заира. — Представляете, берет он меня под локотки и выжимает как штангу. И я, как эта железная дура, возвышаюсь над всей аудиторией, а в это время входит наш самый дорогой и любимый человек. Я начинаю махать крыльями и сучить лапками, неотвратимо видя, как он наливается праведным гневом. «Что вы себе позволяете по отношению к девушкам?» ‑‑ «По согласию, по согласию!» ‑‑ верещу я как последняя дура и сучу, сучу ножонками. Народ ржет, как табун кобылиц, и наш любимый человек не выдерживает, хлопает дверью.

‑‑ Я пью вино! Но я не раб тщеты! Над чашей помыслы мои чисты! В чем смысл и сила поклоненья чаше? Не поклоняюсь я себе, как ты!

— Браво, Беня! — отозвалась Заира. — Витенька, не бери до головы, ‑‑ притворно посочувствовала Заира, утверждая тем самым несуществующую обиду.

— Беня, ты пьешь, как интеллигент, — продолжала Заира. — А по какому праву? Я думаю, что ты сможешь себе это позволить еще очень нескоро. Видите ли, он тоже смакует! И естественно, тянет поговорить. Но рано, Бенечка, рано. Посмотри на Клаптона. Хлоп стаканчик — и ни звука. Хлаптунишечка мой! — Заира вытянула умильно губы и положила руку ему на плечо. — Клап, Клап! — она потрясла его. Он только мотнул опущенной головой и продолжал смотреть в пол, чуть покачиваясь в такт музыке, которую, пожалуй, он только один и слушал. Заира хлопнула его по плечу, и он вдруг упал поперек тахты, чуть не ударившись головой о стенку, закрытую, к счастью, ковром.

–Ой! — успела испугаться Заира.

‑‑ Ммм…‑‑ только промычал Клаптон. Его ноги в разношенных ботинках чуть оторвались от пола. Потом он попытался сделать какое-то движение головой, даже открыл глаза. Но для того, чтобы вернуться в исходное положение, этого не хватило. И он успокоился.

— Зачем себя томить и утруждать? Зачем себе безмерного желать? — опять к месту процитировал Беня, все так же наклоняя голову и покачиваясь. Казалось, будто он все время что-то бормочет, а эти прорывы к внятности связаны с каким-то ускользающим положением рук, суетящихся над столом, — пепельница, стакан, бутылка.

— Ох, эти физики! Я уже зареклась давать им книги. Представляешь, взял Хайяма, и нет, чтобы как филолог, — прочитать и забыть, — так он вызубрил наполовину. Представляешь? Обалдеть можно. Пока трезвый, одни цитаты, — почти серьезно жаловалась Заира. — И поговорить не с кем…

— Своим подругам тебе уже нечего сказать? — спросила Вера меланхолично.

— Верка, ну какой разговор между бабами? Так, обмен информацией. А душа жаждет искусства, ‑‑ она ударила по последнему слогу, ‑‑ наслаждения…

Ее огромные темные глаза и яркие полные губы, казалось, существуют независимо друг от друга и от самого лица и дрейфуют в нем, как тропические острова в Ледовитом океане. Запрокинув голову, — ее медные волосы вытянулись отвесно и коснулись тахты, — Заира о чем-то задумалась и словно улетела из этой комнаты. И все как-то почувствовали это, показались чужими друг другу — будто кто-то выдернул невидимую нить, соединявшую их, и теперь они рассыпались и лежат как скучные камешки, хотя еще недавно поблескивали в ожерелье.

Беня опять пришел на помощь — наполнил стаканы.

— Да, Верке этого не понять, — вернулась Заира, деловито тряхнув своей гривой, — волосы зазмеились, — и наклонилась к столу, но, не найдя пепельницы, вдавила окурок в тарелку.

— Вить, давай выпьем, — Заира взяла свой стакан, — на брудершафт, а? Давай! Домашнее вино, отец прислал. Изабелла. Ну, давай!

— Заирочка, радость моя, не хоцца, ну, честное пионерское. Должен же быть у меня хоть какой-нибудь недостаток?

— Я же говорила, — Заира кивнула Вере, — у него комплекс полноценности. Плюс бесконечная самоуверенность. Да, Витек, не клевал тебя жареный петух. Вот я болтаю с тобой, и уже не первый год, но до сих пор не знаю, как ты ко мне относишься… Ты добрый? — она пристально взглянула на него.

— Не знаю. Со стороны виднее. Просто, наверное, ты не разбираешься в людях.

— Не хочу и не буду! Еще не хватало! Раз-би-ра-аться! Это так мелко! Что-то от копанья на помойке, — она презрительно повела плечом. — Разглядывать! Раскладывать! Использовать! Пока человек интересен — он со мной. И как видишь, — она улыбнулась и обвела рукой присутствующих, — вокруг меня одни таланты и красавицы. Всегда. И знаешь, — она доверительно наклонилась к нему, — собственная ординарность переносится гораздо легче…

«Пой, птичка, пой, — думал про себя Виктор, — уж своего не упустишь».

— Да, а ведь ты единственный, кто видел все поколения моих посетителей. Всех знал и всех пережил… За это выпьешь?

Виктор с сожалением развел руками.

— Прости, если сможешь. Вообще, я подозреваю, что первым творением господа бога был самогонный аппарат. И естественно, возникла проблема собутыльника.

— Иногда это единственная проблема, — опять многозначительно произнес парень, похожий на баскетболиста, который никак не мог пристроить свои ноги, они постоянно во что-то упирались и кому-то мешали.

–… так появился Адам, — продолжил Виктор. — Хорошенько врезали и взялись за Еву.

Беня расплылся в довольной улыбке и поторопился ее запить.

— Полная победа над розумом! — холодно произнесла Заира.

‑ На трезвую голову, — продолжал Виктор, — господь придумал бы что-нибудь пооригинальней. Да и Адам не расстался бы с ребром ради такого существа.

— Сомм-мнительно, ‑‑ промычал Клаптон, не открывая глаз.

— Это он сомневается, что на трезвую голову можно вообще что-нибудь придумать, — пояснила Заира. — Нет, каков! Насколько интеллект превышает в нем бренное тело!

— Я хочу пить! — сказала Вера мрачно и королевским жестом, не глядя, протянула стакан Бене. Тот плеснул немного.

— Все умные люди спиваются, — выдал Длинный.

— Тогда и замечаем, как их много, — усмехнулся Виктор.

— Верка исключение, — улыбнулась Заира. — Обидели, обидели мальчика… Витенька, кто она? Я ей, стерве, зенки достану!

Расширив глаза, замерев, вся сочувствие и понимание, она наклонилась к Виктору. Задетый ее проницательностью, возможно случайной, он все же смог улыбнуться. Правда, несколько натянуто.

— Ох, достану! Вот этими вот своими коготками, — продолжила она трагическим шепотом и рассмеялась. — А я знаю, чего Верка напивается: я уже вышла замуж…

— Заира! — Виктор дурашливо схватился за сердце.

— Ты должен пережить это, дорогой. Тем более, что распределение мне не угрожает. И не надо будет никого беспокоить — ни отца, ни маман в Париже. Кстати, она тоже собирается вкусить семейного счастья на склоне лет. А Верку никто не берет. Красавица да разумница — ну кому такие жены нужны?

— Никому, — подтвердил Виктор, глядя на Веру с притворным сочувствием.

Она то блаженно улыбалась, то темнела. То сидела невозмутимая, как античная статуя, и такая же холодно-совершенная.

— Вот, а я завтра в загс иду, с Клаптоном… Беня, сейчас кончится, перевернешь кассету. Будем слушать песню пьяницы весной. Правда, у нас-то иное время года. Хотя какое — не понять.

Виктор, бесстрастно, механически воздевая руки — словно выжимает штангу — подает свою реплику:

— О горе мне, о горе, о соберите пепел всех курильщиков и сыпьте, сыпьте на мою голову…

— Не стоит, — утешает его Вера, — это фиктивный брак.

— Бряк-бряк! — сердито передразнивает ее Заира. — Ну что за манера — все разбалтывать! — вполне серьезно обижается на нее Заира.

— Я думала…

— Тебе думать не надо. Для чего я тебя держу? Чтоб муз-чин привлекала. Муз-чин! А ты сидишь и напиваешься, как последняя пьяница.

— Ничего страшного, — утешает Заиру Виктор. — Брак может быть фиктивным, зато дети — всегда настоящие.

Заира рассмеялась.

— Иногда ты бываешь довольно глубок. Я подумаю над этим. ‑‑ Заира многозначительно улыбнулась Виктору.

Беня переворачивает кассету, и комнату снова заполняет печальная и светлая музыка, к которой в той или иной степени прислушиваются все.

— Странно, но это почему-то не пьяница весной. Чего-то у меня самой — ум за разум уже.

— Будем считать, что это песня трезвенника в осеннюю слякоть, — предложил Виктор.

— Да уж… Кстати, кто у меня брал Высоцкого? Вернуть.

— Понял, — отозвался Длинный.

— Но ты же не любишь босяков, ‑‑ заметила Вера.

— Это мое дело. Вить, Лев тебя искал. Он сейчас такой импозантный, с бородой. И с очередным бзиком. Занят созданием своей эстетики. Все меня Хайдеггером насилует. Я даже кое-что запомнила: невозмутимость по отношению к вещам и причастность тайне — это спасет мир. Любопытно, что люди, которые ни к чему реальному не способны, так и рвутся в спасатели, в спасители. Делом бы занимались.

— А вдруг он гений? — возразила Вера. — Еврейские мальчики, они, знаешь, непредсказуемы.

— С жиру бесится. Вдруг только замуж выходят, да и то… Я думаю, что он даже в диссиденты не вытянет. Его я вижу на десять лет вперед: фига в кармане, куча детей, жена стерва и диссертация по научному коммунизму. Ну и Хайдеггер перед сном. Вить, что там говорил этот урод, ну Лихтенберг твой?

— Ничтожен ум, который не может приспособиться к всеобщей глупости.

— В общем, у нас у всех один недостаток — мы умные люди. И на том стоим. Да, а знаете, я была когда-то даже влюблена в этого бесчувственного человека, — Заира кивнула на Виктора. — Представляете, даже на лекции ходила, чтобы его увидеть. Это было непросто: мелькнет, и нет его. Приходилось на все лекция ходить — чего я только не наслушалась. Зато меня ставили в пример, а на экзамене слова не давали сказать. Да, да, своей повышенной стипендией я обязана тебе, коварный искуситель. Увы, поздние признания безопасны. А теперь я замужняя женщина — ни-ни! О мой дорогой Клаптон! Я буду верна тебе до… сама не знаю до чего.

— До кого, — улыбнулся Виктор.

— Он еще смеется над бедной женщиной, которая лучшие годы отдала безответной страсти! Но теперь я замужняя женщина, у меня есть кому постоять за мою честь!

— Пардон, мадам, — полежать! — опять уточнил Виктор, кивая на Клаптона.

–Ты несносен, — сказала Заира уже обычным и немного уставшим голосом. — Моя маман категорически против моего замужества. Говорит: ни копейки не получишь. Я, мол, должна знать за кого ты выходишь замуж. Он хоть из приличной семьи? А я говорю: «Дорогая мамочка, ты ведь всегда выходила за кого вздумается, я никогда и слова против не сказала». Говорит: прилечу — разберемся! Летит. Уже второй месяц. Хо-хо! Как говорила Эллочка-людоедка.

Заира потянулась к сигаретам, сама прикурила от своей любимой зажигалки — ‑ подарок, память о ком-то ‑‑ и приумолкла. Она глубоко затягивалась и пускала дым колечками, с грустью следя, как они поднимаются, расширяются и исчезают, унося с собой частицы дыхания, частицы жизни.

— И что она видит в этом своем Париже? Работает как лошадь, так же, как и здесь, — нарушила Заира ею же созданное молчание. — Вот если бы я… Хочу в Париж! — Заира энергично взмахнула кулачком. — Клаптон! — она шлепнула его по животу. — Хочу в Париж!

— А? — дернулся Клаптон, обводя всех непонимающими глазами.

— Клаптон, слышь, — качнулся Беня, — оне хотят в Париж!

— А Клаптон в Ригу, — усмехнулся Длинный.

— Предлагаю! — Беня попытался встать, но раздумал. — Тост! — он выбросил руку вверх, но она бессильно упала на стол. Зазвенела посуда.

— Беня! — укоризненно взглянула на него Заира.

— Тост! — упрямо качнулся Беня. — За будущего тестя, который… моего друга… за его южное… горячее… большое… сердце!.. которое… который… перевод… которым… дочери… которая… которому… имеем на столе, что имеем!.. — закончил Беня с пафосом и неверной рукой плеснул в себя из стакана. Тут же налил опять и поставил на прежнее место, рядом с тарелкой, чтобы, не глядя, вовремя схватить его и опрокинуть.

— Хорошо, если у фиктивного зятя есть настоящий тесть, — усмехнулся Виктор.

— Хуже, если у фиктивного тестя настоящий зять, — возразила Заира. — Нет, но какой прогресс! Беня! — Заира умильно посмотрела на него. — Ты ли это? Еще недавно двух слов не мог связать, а теперь… — она с поддельным восхищением смотрела на Беню так, что тот начал смущаться — неподдельно — и поторопился запить смущение. — А теперь количество несвязных слов перевалило за два десятка!

— Но прогресс ли это? — отозвался Виктор.

— Этот вопрос мы еще исследуем. Но уже сегодня лично мне ясно, что, если еще раз — а я на это очень надеюсь — мне доведется выйти замуж, то я выйду только за Беню! Кстати, Виктор, порядочный человек, если девушке нужно выйти замуж, всегда тут как тут. Правда, Клаптон?

— М-м..

— Это мычание у него песней зовется, — пояснила Заира, как экскурсовод.

–… И одновременно означает, что он согласен. В семейной жизни это незаменимо, — произнесла Вера меланхолично.

‑‑ Нечего над чужими мужьями иронизировать! Он мой! Да! — вульгарные интонации Заира пародировала очень удачно и с наслаждением, но, пожалуй, слишком часто.

— Верка, хочешь я от твоего имени сделаю предложение Виктору?

— Сама делай предложение. Вот выпью еще и отобью у тебя Клаптона… Хотя, я ведь тоже замужем, если разобраться…

— Да, Вить, ты ж не в курсе! — оживилась Заира. — Верка, сиди смирно, я сама расскажу. Заходит она в аудиторию, протягивает руку за билетом, а Федя говорит: «Не надо. Вам только один вопросик…» А у нее уже коленки задрожали!

— Ничего у меня не дрожало.

— Должны дрожать. Для рассказа так надо. Федя спрашивает: «Вы бы вышли замуж за Протасова?» — «Нет!» — говорит. — «Идите подумайте, все-таки замужество, дело серьезное…» Вышла. Походила, походила. Опять заходит. «Подумали?» — «Да». — «Ну, так как же?» — «Нет!» — «Идите еще подумайте». А она как уперлась, как разошлась, нет, говорит, ни за что не пойду! В конце концов, Федор Иванович сосватал-таки. Вышла за Протасова.

— Это только ради Федора Ивановича. Тоже, можно сказать, фиктивный брак.

— Во всяком случае, единственная пятерка в группе. Так что ее брак по расчету сразу принес плоды. Я горжусь тобой, Вера! Обязуюсь выдать тебя замуж еще в этой пятилетке!

Вера рассеянно улыбалась. В одной руке у нее был стакан, а в другой сигарета. Казалось, она схватилась за все, за что можно было схватиться. Но глаза — ‑ большие и печальные, как у богородицы — ‑ все еще чего-то ждали.

Виктор подумал, что, если досидит до того, как начнут расходиться, то ему придется провожать Веру.

В прихожей Заира шепнула ему:

— Ну, чего смываешься, проводил бы Верку.

— Не хочется…

— Ну, смотри…

Не дожидаясь, пока Виктор оденется, она вернулась в комнату, сильнее обычного припадая, словно с каким-то вызовом, на больную ногу.

Домой Виктор шел пешком по ярко освещенным праздничным улицам и думал, что завтра надо сдать последний зачет, показаться в спортзале, встретить Новый год. Неважно где. В сущности, Новый год начался для него в тот вечер, когда он провожал Галину из библиотеки.

Мать, как всегда, смотрела лежа в постели какую-то телевизионную муру. Отец уже заснул, повернувшись лицом к стенке, и выставив голые пятки к экрану. Мать тоже дремала, но встать, выключить, уже не хватало сил.

— Выключи, — попросила она Виктора. — Где ты все ходишь…

Столько усталой беспомощности было в ее голосе, обычно требовательном и категоричном, что, пожалуй, впервые за последнее время Виктор почувствовал себя виноватым.

В конце концов, все заканчивается тем, что лежат рядом у телевизора. Хотя и глядят при этом в разные стороны. А этот ящик ‑‑ как опережающее надгробие. При жизни.

На письменном столе в его комнате лежало письмо от деда. Без мягких знаков, без точек и запятых, написанное твердым почерком упрямого человека.

Засыпая, Виктор подумал, что поедет сразу после экзаменов. И не забыть купить календарь…