Однополчане. Спасти рядового Краюхина

Валерий Петрович Большаков, 2017

Молодой частный детектив Марлен Исаев вел довольно скучную жизнь, пока однажды к нему не пришел старый фронтовик с просьбой отыскать пропавшего без вести правнука Мишу Краюхина. Очень скоро Исаев понял, что прикоснулся к волнующей и грозной тайне – он нашел братскую могилу, где похоронен «красноармеец Михаил Краюхин», его ровесник, погибший… в 1944 году. Расследование привело Марлена и его друга Виктора к порталу, ведущему в 41-й… Что им делать? Идти «на войну», спасти рядового Краюхина и вернуть его назад, в тихое и безопасное будущее? Или остаться на фронте, чтобы помочь тысячам таких же рядовых бойцов дожить до Победы?

Глава 3

Спасти рядового Краюхина

За десятки лет влага выела сотовый изнутри, но по симке удалось установить владельца — им был Михаил Алексеевич Краюхин.

Марлен впервые за несколько лет существования своего агентства блаженствовал, по шейку окунувшись в шикарную тайну. Все было как в лучших романах, так мало того — тут детектив еще и с фантастикой совмещался!

В отличие от Виктора, он был человеком вдумчивым, солидным (ну, конечно…) и так просто не поддавался на всякие странности. По его твердому убеждению, только дебилоиды могли верить, будто НЛО — это инопланетные зонды или «тарелочки». Тут вера не к месту — знать надо, а не верить.

Вот как притащите этот самый НЛО в лабораторию, разберете, чтобы понять, как оно тикает, вот тогда и будете рассуждать о его внеземном происхождении. А ежели у вас ничего, кроме размытых фото да «свидетельств» психов с алкашами нету, то и незачем позориться, доказывая собственные выдумки.

И вот тут-то начинались сложности.

Ведь Исаев не просто слышал от кого-то о портале, он сам его видел, щупал даже. Разумеется, пока никаких доказательств не существовало, это лишь для Вики все было ясно.

А для Марлена существовала лишь версия — о межвременном туннеле. Занимательная версия, что и говорить, вот только подтверждений у нее не было.

Да, в тех самых местах пропал Мишка Краюхин.

Да, что-то такое светилось.

Но это пока даже не косвенные улики, а так, предположения романтического характера. Зато дело № 3 сразу обрело волнующую ауру тайны, и поиски шли с вдохновением.

Тимофеев тоже впал в азарт. Еще бы! Его жизнь, заполненная выпивкой, гулянками, девочками, была однообразна и скучна. Такие, как он, не зря скатывались до наркотиков — нечем было заполнить сосущую пустоту в душе.

Работа? А зачем она, когда денег навалом?

Учеба? А на кой?

И остается только одно — искать хлеба и зрелищ. Вернее, фуа-гра и шоу. Любой бюджетник из тех, кого «креаклы» кличут быдлом, будет счастлив поменяться местами с Викой хоть на день, а лучше на неделю, но гулянка продолжительностью в десять, двадцать лет — это уже не праздник, это хуже будней, потому что смысла в этом никакого.

Бюджетник клянет свою скучную работу, копит на отпуск, завидует «мажорам», но все его потуги оправданны, впереди у него пусть мелкая, ничтожная, но цель. А вот у мажоров цели нет.

Может, поэтому Марлен и завел свое агентство, чтобы в его жизни появилась цель? Хоть какая-нибудь, хоть выдуманная или надуманная!

— Ну, что, дорогой Ватсон? — Исаев энергично потер руки. — Поехали к старику?

— А зачем?

— Это элементарно, Ватсон! Еще когда Пал Иваныч ко мне пришел, я понял, что он чего-то недоговаривает. А потом, когда дед уходил, то сказал знаешь, что? Не отмахивайтесь, сказал, от странного!

— Так он знал о портале?

— Господи, да с чего ты взял, что там портал? Куда портал?

— Ну-у… Не знаю. Во времени, например. Или в параллельное пространство. Ведь Мишка-то пропал! Нет, это точно межвременной портал! Мишка побоялся с собой сотик брать и оставил его!

— Ага! Когда землянку откопали, никакого сотового там не было, его бы сразу нашли — телефон лежал на виду. А потом он, значит, появился. Так, что ли?

— Ну, да! Мишка ушел? Ушел. И оставил свой телефон — тогда оставил, понимаешь? В том времени! Землянку-то раскопали до Мишкиного ухода? Ну, вот! И никто потом туда не заглядывал, пока ты не спустился.

Исаев почесал в затылке, но никаких контраргументов не нашел — да кто ж его знает, как оно устроено, время это?

— Ладно, поехали.

В это время зазвонил телефон у Тимофеева. Вика поспешно вытащил его и сказал нетерпеливо:

— Алё! Кто это?

Звонившая назвалась Кристиной.

— Привет, Кристина, — зачастил Виктор, — очень рад тебя слышать, но мне сейчас совершенно некогда, дела важные, пока-пока! Уф! Поехали!

Друзья отправились на «Бентли» — Тимофеев третий день не пил, даже пива.

— А ты видел, какой там металл? — болтал он, сидя за рулем. — Вдруг какая-нибудь хрень инопланетная! Представляешь?

— Господи, да обычная железяка…

— Ага, обычная! Столько лет простояла и хоть бы что! И откуда мы знаем, что она вся на виду? Может, это только верхушка выглядывает, а сам портал глубоко под землей скрывается, и он здоровенный, как Спасская башня?

— Вика! Это всего лишь твои домыслы, понятно? Пока что у нас на руках нет ни единого факта, указывающего на какую-нибудь там темпоральную природу объекта. Ну, разве что этот сотовый… Все равно надо сначала все тщательно изучить, а потом уже делать выводы. Смутные сомнения, которые тебя терзают, не в счет.

— Скучный ты человек, Исаев! Никакого в тебе романтизму!

— Зато в тебе его с избытком… куда ты гонишь? Сворачивай!

— Здесь, что ли?

— Здесь…

Ветеран проживал в панельной девятиэтажке на проспекте Вернадского. У подъезда стояло несколько машин, но «Бентли» среди них выглядел как муравьед среди дворняжек.

— Пошли, Ватсон. Только держись солидно.

— Лифт, конечно, не работает, — проворчал Виктор.

— Ничего, ножками!

— Вот тебе и весь сказ…

Квартира у Краюхина была на четвертом этаже. Позвонив, Марлен долго ждал реакции.

— Может, «Дедус» на даче? — предположил Тимофеев.

— Дед не в том возрасте, чтобы картошку окучивать. О, кто-то идет!

— Кто там? — послышался старческий голос.

— Откройте, Пал Иваныч! Это Марлен!

Звякнула цепочка, и дверь приоткрылась. Краюхин был в пижамном халате.

— Мы вас разбудили, наверное?

— Какие пустяки, — отмахнулся старик. — Проходите. Вон тапочки…

Исаев с Тимофеевым переобулись и прошлепали в тесный «зал», обставленный по традиции — справа «стенка», слева диван.

— Присаживайтесь. Узнали чего?

Марлен сделал знак Витьке, чтобы помалкивал, и осторожно выложил:

— Мы нашли телефон Михаила — в землянке, где… хм… каркас. Телефон пролежал там лет пятьдесят, точно.

Краюхин сильно побледнел.

— Больше, — глухо вымолвил он. — Семьдесят пять.

— Рассказывайте, Павел Иванович, — выдохнул Исаев.

Старик вздохнул.

— Прежде всего… Вы уж простите, что не все рассказал, да вы мне просто не поверили бы. Верно? Ну, вот… Это еще на Первое мая случилось. Прибежал Мишка и радостно так — нашли мы, говорит, твой лагерь, дед! Мы тогда, в сорок первом, отступали от Смоленска, выходили из окружения. Нас набралось человек сорок — артиллеристы были, пехотинцы, танкисты. Мы пробивались к линии фронта, а я и скажи ребятам — здесь, говорю, на Стомети, лагерь стоит. Может, там найдем чего? Вот мы туда и забрели. Тяжко было, ох, тяжко… Жрать нечего, патроны кончились, пятеро раненых, а у нас даже бинта поганого, и того нет! Дней пять мы в том лагере кантовались, пока «Юнкерсы» не налетели. Уж как они нас заметили, не знаю, но отбомбились по полной — срываются в пике, завывают, как черти в аду, и лупят по нам бомбами… Тогда-то меня и ранило. 27 июля. Ага… Потом мы дня два выбирались. Выбраться-то мы выбрались и до наших дошли, вот только осколок тот до сих пор во мне сидит, ноет перед дождем просто нестерпимо… Одно помню, с той землянкой связанное. Боялись мы ее. Там сыро было, но если буржуйку протопить, то влага быстро выходила. А с нами женщина вместе отступала, сестричка из медсанбата, вот она в той землянке и поселилась — там на двери крючок был. Закроется и спит спокойно. А тут одному раненому худо стало, мы к ней. Утро раннее, стучимся. А она не открывает. Мы: Марья Спиридоновна! Марья Спиридоновна! Молчок. Мы дверь потрясли, дернули, крючок и сорвался. Понимаете? Заперта она была изнутри! А в землянке — никого! Потом уже, в день той самой бомбежки, случилось то, что мне в последующие ночи снилось часто, пугало. Я, помню, хворост собирал и вдруг гляжу — а из землянки свет такой, дневной будто, и какой-то старик страшный выглядывает. Стоит на карачках, глаза вытаращены, седые космы растрепаны, и то ли жует чего-то, то ли говорит, не пойми что… И вот когда Мишка ко мне прибежал, то стал меня звать туда, на Стометь. А я что? Дай, думаю, съезжу, хоть погляжу, что там, вспомню, как оно было. Поехал. Поглядел. Мишка к поисковикам убежал, а я один остался — хожу, смотрю… Спустился в землянку ту, и будто, знаете, струна лопнула. Смотрю, а за той рамой — поляна. Люди бродят в форме красноармейцев… А потом я увидел себя. Все мне стало ясно, какого старика я испугался тогда! Себя самого! А я смотрю, позвать хочу, предупредить, чтобы уходили, а то через час налетят «лаптежники», а голоса нет… И тут пропало все…

— Так вы просто видели сорок первый или были там?

— Был, был! В том-то и дело! Я же в эту раму влез, на той стороне в землю руками оперся! Я там был, на войне! Опять! Ох… — Старик покачал головой. — Никогда не прощу себе, что рассказал обо всем Михаилу. Он-то поверил сразу, слушал меня с открытым ртом. А потом, когда я видел его в последний раз — на третий день после поездки в лагерь, — как раз дождь собирался, и осколок мой дал себя знать. И Мишка сказал: «Дед, мы тебя вылечим!» Я только по плечу его похлопал, не понял, старый дурак, чего правнук задумал…

— Вы полагаете, он ушел в сорок первый, чтобы предупредить вас?

— Ну, да! Парень-то он умный, осторожный, такой не сбежит на фронт романтики ради. А я и не знаю теперь, как быть, что делать… Мать убивается, отец как потерянный… А я даже по телефону с ними говорить не могу, чувствую себя последней… слов нет!

— Вы ни в чем не виноваты, Павел Иванович, — серьезно сказал Марлен.

Исаев осмотрелся. Квартирка была не то чтобы бедненькая — простая. Старый солдат обходился минимумом благ, имея лишь то, что было нужно для жизни — холодильник, стиралку, плиту. А отними у него все эти приметы цивилизации — обойдется и без них.

Внимание Марлена привлекла большая рама, в которой под стеклом находилась не картина, а фотографии. Старые, пожелтевшие снимки.

Не утерпев, Исаев приблизился, чтобы рассмотреть поближе. Вот Краюхин в молодости — чуб из-под пилотки, чисто гагаринская улыбка. А вот солдаты на привале — и трубы печей на заднем плане, все, что осталось от сожженной деревни. Молодой сержант позирует на фоне подбитого немецкого танка.

Почувствовав чье-то присутствие, Марлен оглянулся. Павел Иванович стоял за его спиной и глядел на фото, щуря глаза.

— Это Женька Сегаль, — сказал он негромко, — который на танке. Убили его в сорок пятом, два дня не дожил до победы…

— А это кто? — Исаев ткнул в фотографию смешливой девушки в форме, с беретиком, чудом удерживавшимся на копне богатых волос.

— А-а… Это Галя. Галочкой все ее звали. Зенитчица. Она последняя осталась из всего ихнего дивизиона, мы его «девчачьим» называли. И бомбили их, и обстреливали… Одна пушка осталась всего, так Галка и заряжала сама, и наводила, и стреляла. Снарядики-то мелкие, но два танка немецких Галочка подбила-таки. Держалась до конца, наших прикрывала, пока ее немцы не схватили — привязали за руки-ноги тросами к двум танкам и медленно разорвали…

Тимофеев побледнел, а Исаев вдруг испытал стыд за то, что взял с этого фронтовика деньги.

— А это вот… — сказал он деревянным голосом, тыча пальцем в крепкого мужичка в фуражке, указывавшего группе командиров куда-то в лес. — Погон еще не было, да? Я не разберу, тут что — «кубари» или «шпалы»? Он кто — комкор?

Краюхин покачал головой.

— Погон еще не было, — сказал он, — а звания уже ввели. Это генерал-лейтенант Качалов, командующий Двадцать восьмой армией. Мехлис потом еще накляузничал на Владимира Яковлевича — мол, предатель, сдался в плен. А генерал погиб четвертого августа. Мы же с ним тогда выходили из окружения…

Марлен облизал губы.

— А подробнее можно? — выдавил он. — Мне надо.

— Да ради бога, — пожал плечами фронтовик. — Немцы тогда Смоленск заняли, бои шли страшные, мы оттуда, от Смоленска, и топали. А Качалов собрал ударную группу… До сих помню — 145-ю и 149-ю стрелковые дивизии и 104-ю танковую. Там как раз эшелон пришел, разгрузили четырнадцать новеньких «КВ» и шестьдесят «тридцатьчетверок». Вот Владимир Яковлевич и решился — он нанес контрудар из района Рославля. Немцам пришлось не сладко, они-то привыкли, что мы постоянно отступаем, а тут вдруг — здрасте! Качаловцы отбросили противника за реку Стометь, и получилось так, что они стали здорово угрожать передовым частям вермахта. Немцы сразу подтянули силы покрупнее и ударили с флангов — 7-й армейский корпус с юга, 9-й корпус — с севера. Танкисты 104-й дивизии вышли к деревне Ковали, а ее артиллерийский полк занял позиции на восточном берегу реки. И пошли бои… Немцы ломили со страшной силой, 1 августа они прорвали нашу оборону, а 3-го окружили оперативную группу Качалова. 4 августа генерал начал прорываться на восток. Тогда-то наши окруженцы — ну, те, с кем я был, — и встретились с качаловцами. В тот же день и погиб генерал. А мы с танкистами, прямо на броне, рано утром 5 августа рванули на скорости, вышли к мосту через Десну, смяли с ходу охранение немцев и погнали на восток, вдоль шоссе Москва — Варшава. Прорвались, доехали до сборного пункта в деревне… Название у нее еще такое было… Дай бог памяти… Вспомнил! Деревня Амур.

Несколько минут стояла тишина. Даже Вика сидел задумчив.

— Вот что, Павел Иванович, — медленно проговорил Марлен, — я постараюсь что-нибудь сделать. Не буду говорить, что именно, а то еще разочарования пойдут, то-сё… Пошли, Вить.

Усевшись в «Бентли», Марлен сказал:

— У меня есть план, но о нем потом. Сначала нужно убедиться, что Михаил действительно угодил в 41-й. Поможешь?

— Ясно дело! Говори, чего надо.

Исаев достал файлик «Дедуса», порылся в бумажках и выудил нужную.

— Вот тут один адресок, съездишь по нему. Там один хитрый товарищ, он восстанавливает для поисковиков порченные солдатские документы, а заодно реконструкторам иногда печатает всякие комсомольские билеты, книжки красноармейца — для пущей адекватности. Я как думаю? Если Миха туда отправился-таки, то наверняка же подготовился.

— А-а… Вот чего… Понял, займусь. А ты?

— А я к реконам напрямую, тоже кой-чего поспрашиваю. Ты вот что — подбросишь меня до метро, а дальше я сам. Реконы засели рядом со станцией «Медведково», найду.

— Понял!

— Встретимся у меня в семь. О’кей?

— О’кей!