Однополчане. Спасти рядового Краюхина

Валерий Петрович Большаков, 2017

Молодой частный детектив Марлен Исаев вел довольно скучную жизнь, пока однажды к нему не пришел старый фронтовик с просьбой отыскать пропавшего без вести правнука Мишу Краюхина. Очень скоро Исаев понял, что прикоснулся к волнующей и грозной тайне – он нашел братскую могилу, где похоронен «красноармеец Михаил Краюхин», его ровесник, погибший… в 1944 году. Расследование привело Марлена и его друга Виктора к порталу, ведущему в 41-й… Что им делать? Идти «на войну», спасти рядового Краюхина и вернуть его назад, в тихое и безопасное будущее? Или остаться на фронте, чтобы помочь тысячам таких же рядовых бойцов дожить до Победы?

Глава 5

Первая кровь

Марлен чувствовал себя странно. Он в одно и то же время и хотел тут находиться, и рвался назад. Время…

В том-то и дело, что оно не было одним и тем же — за теми полками, что разгородили непонятную железяку, шло будущее, а здесь, вокруг него, тикало прошлое. И железяка ли это?

Вздохнув, Исаев подавил в себе малодушие и прошелся по поляне. Он искал оружие.

Это простое, хотя и непривычное занятие успокаивало, отвлекало от того, что произошло. Они ушли из мира XXI века, из своего настоящего, которое ныне будущее для них.

А истинное «сегодня» — вот оно, вокруг.

Лето 1941-го. СССР. С ума сойти…

Подобрав винтовку со штыком, Марлен обрадовался сперва, но быстро разочаровался. Мало того что приклад треснул, пробитый пулей, так еще и патронов — йок. Ну, хоть штык…

Пуля, она ж дура.

— На, держи, — сказал Исаев, протягивая «ППШ» Виктору, — тебе нужнее.

Тимофеев бережно взял автомат, взвесил его в руке.

— Тяжеленький…

— Сам ты тяжеленький! Шесть кэгэ. Немецкий «шмайссер» весит почти столько же, когда не заряжен, а тут патронов в два раза больше, чем у «МП-40». Чуешь?

— Чую. Мне реконы фотки старые показывали, так там эсэсовцы с нашими «ППШ» позировали! Представляешь?

— Заценили, значит…

— Слушай, на тогда. — Витька вытащил «наган» и протянул Марлену.

— Ага…

Исаев сунул револьвер за пояс.

Вдалеке глухо загремела канонада.

— Слышишь? — негромко спросил Исаев.

— Война! — шепотом сказал Тимофеев.

Марлен поглядел на него. Вибрирует… А он сам?

Исаев подумал и честно признался себе: страшно. Здесь ведь и убить могут…

Словно перебарывая в себе боязнь, он резко сказал:

— Пошли!

И они пошли. На восток, к линии фронта. Оставив Стодолище в стороне, Марлен зашагал в направлении Лысовки и Старинки — куда выйдет, туда и выйдет.

На экране планшета все было понятно, кроме направлений движения немецких и советских частей — синие и красные стрелочки сплетались и расплетались весьма замысловато.

— Гудит что-то… — неуверенно сказал Виктор.

Исаев прислушался — и бегом кинулся под укрытие деревьев.

— Сюда! Живо!

Прижавшись к раскидистому дубу, Марлен выглянул, замечая в небе силуэт двухмоторного самолета. Он громко гудел, перелопачивая воздух лопастями двух винтов, на киле у него корячилась свастика, а по крыльям пластались черные кресты.

Сердце у Исаева застучало громче.

— Немцы! — пискнул Тимофеев.

— Это, по-моему, «Юнкерс». Бомбовоз.

Из-за леса показались еще три «Юнкерса-88». Их сопровождали четыре или пять самолетов поменьше, но и пошустрей. Это были «Мессершмитты».

— Вот тебе и весь сказ… — пробормотал Виктор.

— Пошли.

Винтовка без патронов уверенности не придавала. Напротив, адреналин так и брызгал в кровь, гоняя по телу, напрягая мышцы.

Даже «наган», давивший на живот, спокойствия не прибавлял.

Марлен глядел во все глаза, высматривая противника.

Мозг пока отказывался считать окружающее реальностью, сознание отчаянно цеплялось за возможность игры, розыгрыша, киносъемок. Да и, честно говоря, Исаев одинаково боялся встречи как с немцами, так и с красноармейцами.

Как они его встретят? А кто знает? И кто тут опасней — свои или чужие? Немцы — однозначно не наши, а рядовые и офицеры Красной Армии — свои? А почему? Потому что говорят по-русски?

Нет, Марлен все понимал, но есть большая разница между тем, что ты обдумываешь, представляешь, и тем, что существует на самом деле. Иной раз воображаешь себе невесть что, воспринимаешь незнакомого тебе, но знаменитого человека реальной звездой, а знакомишься — и испытываешь разочарование.

Оказывается, «мегазвезда» — обыкновеннейшая особь, довольно-таки пустая и мелочная, вся слава которой зависит от частого телепоказа. Примелькалось лицо, вот и стало известным, узнаваемым. А заглянешь этой знаменитости в глаза, которые, как известно, «зеркало души», а там отражается пустота.

1941-й вокруг, и люди другие, совсем другие, тебе незнакомые. Даже старые деды — там, в двадцать первом веке, забыли уже, какими они были в ранней молодости, изменились за семьдесят с лишним лет, приспособились к иной действительности.

А тут надо по-настоящему погрузиться в тутошний мир, в общество, понять его и принять, стать своим.

Или он попусту себя пугает, и на самом деле все не так уж и страшно, и «первый контакт с иной цивилизацией» произойдет спокойно и без напряга?

Узнаем во благовремении… (Та еще фразочка, особенно на выходе из межвременного туннеля!)

По лесу Исаев с Тимофеевым топали с оглядкой, вот только заросли тут не тянулись сплошняком, и поля с лугами приходилось перебегать. На пути попадались сгоревшие танки, немецкие и советские. В одном месте землю пропахал сбитый самолет, в другом обнаружились окопы, полузасыпанные — поперек траншей вели следы гусениц танков.

Когда показалась деревня, то обнаружился перекресток, где торчал столб с указателем — белой дощечкой, на которой были выведены черные буквы — готическим шрифтом. Starinka.

Позже Марлен плоховато понимал, зачем он полез в Старинку, коли она была занята немцами. То ли порыв какой был, то ли, как отец говаривал, «моча в голову стукнула», а только Исаев стал красться, пробираясь в деревню огородами, прячась за сараями и прочими коровниками. Тимофеев шагал сзади, шумно дыша.

А Марлен осторожно ступал впереди, сжимая свою винтовку без патронов.

Сбоку виднелась покосившаяся изба-пятистенок, все три окна были закрыты ставнями, да и разросшиеся яблоньки-дички загораживали возможный просмотр. Впереди стояли два больших сарая из серой битой дождем доски, и было похоже, что между ними имелся проход. По крайней мере, тропа туда вела.

По заросшему травой огороду Исаев пробежался, едва ли не на пуанты вставая, а потом под стенку хозпостройки, и бочком, бочком…

Немец появился совершенно неожиданно. Ни звука шагов, ни голоса, ничего не было слышно, когда Исаев приближался к углу сарая. И тут вышел фриц.

Это был офицер, потому как носил на голове не пилотку, а фуражку. На погонах у него было по одной ромбической звездочке^[2], на плече болтался «шмайссер». Немец шел спокойно, по-хозяйски.

Марлен, совершенно не думая, изо всех сил ткнул его штыком в грудь. До этого он никогда в руках не держал винтовки, даже в армии, и в жизни не выполнял старую команду «Коли!», но удар оказался точен — граненый штык пронизал тевтонское сердце. Немец как шел, так и упал, утягивая винтовку, и «попаданец» тут же бросил ее.

Исаева чуть не стошнило, но страх пересилил — он присел и стал срывать с трупа автомат.

— Ты его убил! — громко прошептал Тимофеев.

Марлену в этот момент больше всего захотелось выматериться, но он сдержался. Расстегнув на немце пояс с кобурой, он выдернул его, зверея, из-под мертвого тела и сунул Виктору.

— Держи!

— Ой, спасибо…

— Ой, пожалуйста.

В это время где-то за сараем, за забором зазвучала громкая немецкая речь. Марлен вскочил и бросился бежать.

Он остановился лишь в зарослях за перекрестком, обнаружив рядом бурно дышавшего Витьку.

— А чего мы… обратно? — спросил Тимофеев, отпыхиваясь.

Исаеву стало стыдно — все его навыки и «солидный» опыт десантника смыло, как бумажку в унитаз, едва только подступила реальная война. Марлену отказал и ум, и вообще всякая сознательная деятельность, а эмоции выдали одну команду: «Бегом марш!»

Но не признаваться же в трусости?

— А ты слышишь, где бой идет? — заговорил Исаев с напором. — На западе! Наверное, там наши, в окружение попали. Пойдем к ним. Лучше всей толпой к линии фронта идти, чем в одиночку.

Выкрутился…

— Правильно! — одобрил Вика.

Тут из деревни донеслись крики, раздались выстрелы.

— Бежим!

И друзья почесали обратно, забирая в сторону. Бежали через луг, бежали лесом и со всей прыти выскочили на грунтовку, петлявшую между деревьев. Марлен так громко дышал, так бухало его сердце, что он не разобрал даже лязга гусениц и рева дизеля.

Танк «Т-34» показался сразу и весь. Качнувшись, он остановился в каких-то метрах от замеревшего Исаева. Клацнул передний люк, и из машинного нутра выглянул потный механик-водитель.

— Тебе что, повылазило? — заорал он.

Тут же открылся люк на башне, и показался офицер в фуражке.

— Красноармеец! — властно окликнул он. — Ко мне!

Исаев тут же подбежал, глянул снизу вверх — и узнал офицера. Это был тот самый мужик с фотографии. Качалов.

— Товарищ генерал-лейтенант! — крикнул Марлен. — В Старинке немцы! Вот!

В доказательство своих слов он показал «шмайссер».

Качалов усмехнулся.

— Немцы тебе сами его дали?

— Да не-е, я их офицера… того… штыком. Патроны кончились.

— Окруженец?

— Так точно… то есть да!^[3]

— Залезай на броню!

— А нас двое!

— Вот вдвоем и залезайте.

Марлен живо залез на танк, радуясь хоть какой-то безопасности. Танк все-таки!

Тимофеев вскарабкался следом.

— Ух, здорово!

— Ты держись.

«Тридцатьчетверка» дернулась и покатила, переваливаясь на ухабах, а Исаев ощутил вдруг чувство некоей причастности ко всему — к этому танку, к лесу, к земле вокруг, к стране, которую в его окружении стеснялись звать родиной, к тем людям, что не стыдились любви к отчизне и бились с врагом. А он — с ними! Он — один из них, и только что убил немца…

«А я его сюда не звал!»

Танк между тем, одолев лесную дорогу, выехал к командному пункту на опушке леса. Дальше стелилось поле, по нему шли танки — наши, «Т-34» и тяжелые «КВ», — а по ним вела огонь немецкая артиллерия. Взрывы так и бухали, выбрасывая тонны земли, мешая пыль с клубами дыма. Три или четыре танка горели, но и на стороне противника тоже коптило чадом.

Качалов покинул «тридцатьчетверку», и к нему тут же подскочил местный краском — красный командир. Понятие «офицер» пока что было не в ходу.

— Командир 207-го танкового полка Агафонов! — отрекомендовался он.

— Вольно, Агафонов, — отмахнулся командарм. — Что, никак?

— Бьемся, товарищ генерал-лейтенант!

— Я вижу… Бурков где?

— Здесь, товарищ генерал-лейтенант!

— Зови его.

— Есть!

Агафонов послал за командиром дивизии, и полковник Бурков не заставил себя ждать.

— Докладывай, Василий Герасимович, — устало сказал Качалов.

— Немцы подогнали крупные силы, Владимир Яковлевич, — нахмурился комдив. — Наши танки идут одни, без пехоты, поэтому в восточном направлении не прорвались. Маневрируем, но против нас ведется очень сильный артиллерийский и минометный огонь, нам не дают продвинуться вперед…

Словно подтверждая его слова, просвистела мина, рванув очень близко от КП. Когда звон в ушах утих, Марлен расслышал крик:

— Агафонова убило!

Выругавшись, генерал-лейтенант сказал:

— Значит, так. Стодолище переполнено подразделениями 145-й и 149-й стрелковых дивизий. Будем их выводить колонной, ее поведет мой начштаба^[4]. А ты, Василий Герасимович, отводи танки.

— Слушаюсь.

— Будем прорываться южнее, пойдем вдоль шоссе Рославль — Москва.

— Понял, Владимир Яковлевич. Сделаем!

— Давай…

Оглянувшись, Качалов заметил Исаева с другом.

— Ну, что, герой? — усмехнулся он. — Садись, подвезу. Из пехоты же?

— Да!

— Залезайте…

Вскоре танк заревел и покатил по знакомой дороге, свернул и двинулся к Стодолищу.

Никто не готовил «тридцатьчетверки» к тому, чтобы на танковой броне разъезжала пехота, поэтому никаких скоб и прочих приспособ не было. За что ухватился, за то и держись.

Марлен пристроился за башней, примерно посередке, опираясь на три точки. Не слетит.

Танк шел лесом, и пули с передовой почти не долетали. Так только, посвистывали в вышине, сбивая шишки и хвою.

А Исаев подумал, что самый подготовленный десантник — это тот, который получил «обкатку» в бою. В Афгане или в Чечне.

Впрочем, нынче он — «царица полей», пехота. Та самая, что месила грязь от Сталинграда до Берлина. А дал бы приказ товарищ Сталин, и до Ла-Манша дошла бы, чтобы воспитать в «союзничках» скромность и смирение.

— Как ты? — громко спросил Исаев.

— Во! — показал большой палец Тимофеев.

Примечания

2

Обер-лейтенант.

3

Фразы «Так точно» не было в Уставе, по крайней мере до 1943 г.

4

Генерал П. Г. Егоров.