Дальний край

Валерий Свешников

Друзья приезжают на Дальний Восток. Они мечтают дружить семьями, жить на берегу моря и интересно работать. Но женщина, как пробежавшая черная кошка, разрушает старую дружбу.Однако мир не без добрых людей. Они помогают автору обрести опору в жизни. Появляются новые интересы и друзья, мир снова сияет яркими красками.Внезапно автору предлагают работу в другом городе, окрыленный мечтами, он решает – надо лететь, но странная череда нелепостей «говорит» – впереди большие перемены.

Остров Попова

Одного месяца борьбы за спальные места и ночного бдения под пение жерлянок оказалось достаточным, чтобы решительно перебраться на МЭС «Остров Попова». Там царила тишина и свобода, но возникала, откуда ни возьмись, куча работы.

Так первым делом, мы с Борисом построили туалет, старый же стал просто развалиной после многолетней эксплуатации.

На МЭС, после пуска в эксплуатацию нашего санузла, пошла в ход байка о том, что как только приезжают ленинградцы, то сразу строят гальюн. Название не туалет, а гальюн, соответствовало морской специфике наших работ.

Оказывается, лет пять назад на станции появился Сергей Ш., тоже ленинградец. Он первым делом соорудил гальюн. И вот теперь мы — стали продолжателями этой оригинальной традиции.

Правда, коренные обитатели станции утверждали, что ленинградцы — это эстеты недоделанные, потому что они, видите ли, даже по нужде любят ходить с комфортом. Стало быть, они посчитали такую привычку недостойной звания бывалого полевика.

В августе в наших краях неожиданно появился интересный человек — Валентин Михайлович Дьяченко. Он очень увлекательно рассказывал об участии в съемках фильма «Белое солнце пустыни», где являлся ассистентом или помощником сценариста. Дьяченко выступал в нашем КИТе — «Клубе интересных тем» Академгородка.

Мы с Борисом там бывали часто. Тем более, что от острова Попова до Владивостока всего два часа хода на рейсовом теплоходе.

Все были очарованы личностью Валентина Михайловича и его рассказами не только о самих съемках, но и о жизни его до войны, на фронте и в сталинских лагерях.

Нам захотелось еще пообщаться с этим бывалым человеком, и вдруг кто-то пригласил гостя к нам в Академгородок, но уже для общения в более узком кругу и в домашней обстановке. Долго договаривались о месте, где можно будет собраться, так как выбор «свободных» квартир или комнат был невелик.

Мы с Борисом из-за своих птичьих прав на жилье только прислушивались к этим вариантам. Выбор пал на комнату Димы Вышкварцева. Так я узнал, где живет легендарный Шкваркин, он же Дима Вышкварцев, увидел его и поближе познакомился.

Эта «квартирная» встреча с Валентином Михайловичем оказалась очень интересной, так как круг желающих пообщаться невольно сузился. Поэтому люди собрались не случайные, а друг с другом знакомые и близкие по духу. Рассказы нашего гостя «про жизнь» впечатляли неожиданными поворотами.

Ему выпала трудная судьба. С фронта из артиллерийской части он угодил в лагерь. Все случилось, считай, из-за пустяка. Дьяченко — командир батареи — посетовал в узком кругу, что для пристрелки им давали меньше снарядов, чем у немцев. И за это «восхваление» врага он получил десять лет лагерей. Угодил В. М. на лесоповал. Через несколько лет как образованного и боевого командира его назначили бригадиром.

После 1953 года В.М. выпустили на свободу. Поначалу не было никакой интересной работы. По впечатлениям пережитого и крутых жизненных поворотов Валентин Михайлович начал писать сценарии.

В последнее время он работал во ВГИКе на сценарном отделении. На съемках у Мотыля именно они придумывали те фразы, которые из фильма пошли в народ, как яркие афоризмы.

На нашем «междусобойчике» говорили не только о кино, но зашел разговор и о поэзии. Как часто бывает, кто-то из настоящих любителей поэзии читал стихи (таким мастерам я всегда слегка завидовал). И тут наш гость предложил устроить небольшой конкурс по стихотворчеству. Все включились, и некоторые довольно быстро застрочили свои вирши.

Я тоже решил накропать несколько строк, но сомневался, что получиться что-либо путное. Больно уж тема мне казалась прозаической — «за дружбу, которая не ржавеет».

В это время черная кошка уже пыталась пробежать между мной и Борисом — неожиданно началось преображение моего друга. Мне захотелось описать этот неожиданный переворот в отношениях и напомнить о наших планах и дружеских обещаниях. Поэтому получилось даже два стишка — один для конкурса, а другой я передал Борису.

Стали читать каждый свое, дошла очередь и до меня. Я прочитал и понял, что получилось неплохо. Тут и Борис посмотрел на мое послание, заржал и стал его читать вслух. Оно тоже понравилось и, в конце концов, я неожиданно вышел на первое место.

Сейчас эти стишки хранятся у Татьяны — тогда жены Димы и хозяйки квартиры. Но они стали недоступны, так как Татьяна теперь регент одного из церковных хоров Псково-Печерского монастыря! Какой случился поворот на ее жизненном пути!

Правда, это лишь мои предположения, что Таня взяла наши писания, когда уезжала с Дальнего Востока. Жалко, что не выпросил их, пока мы жили поблизости друг от друга.

Действительно, в нашей жизни бывают настолько неожиданные повороты, что и представить невозможно. Одно то, что Таня и Дима разошлись, уже удивило многих. Но многих поразило и известие, что Таня уехала куда-то, считай на край света, да еще вдруг стала регентом хора.

Хотя такой же, почти невероятный поворот мог случиться и со мной. После стихийного конкурса по «стихоплетству» Валентин Михайлович предложил мне попытать счастья — поменять одну интересную работу, ради другой, может быть, не менее увлекательной.

Он посоветовал поступать учиться на сценарное отделение ВГИКа. Это было заманчиво, но уж очень большим казался риск провала. Да и моя интуиция молчала, как партизан.

Теперь, задним числом, думаю, что надо было бы попытаться себя проверить. Другой причиной отказа пойти на этот риск стала необоснованная эйфория, случившаяся у нас после недавней защиты.

В то время будущее рисовалось нам в розовых тонах. Казалось, что три — пять, ну, самое большее, семь — восемь лет, и мы сделаем докторскую работу. Между тем, возможность не состояться как сценарист показалась мне очень реальной.

Может быть, тут дала себя знать моя школьная история, когда «литераторша» внушала нам — парням, что мы в разной степени бездари, и написать сочинение на четверку и, тем более, на пятерку выше наших сил.

После выпускного сочинения она «обрадовала» меня заявлением: «Ну, а вам-то, Свешников, и тройки, надеюсь, хватит». А мне бы и хватило, так как в те времена в вузах не брали в расчет школьные отметки в аттестате. Решающей являлась отметка за сочинение, написанное на вступительном экзамене.

Хотя позднее я написал хорошее сочинение при поступлении в университет, но последствия «пожеланий» учителя оставались, и сомнения в душе тоже.

Теперь-то я вижу, что хотя бы сценарии научно-популярных фильмов я мог бы писать, так как замечаю многие «ляпы» в том, что показывают по телевидению.

С Валентином Михайловичем мы еще несколько раз общались. Наконец, мы с Борисом решились и пригласили его в нашу еще более тесную компанию, на остров Попова. Поехало почти десять человек. На рейсовом теплоходе мы добрались до места, погуляли по острову и показали нашу МЭС.

Вечером все собрались в столовой. Погода, между тем, портилась, надвигался тайфун, но он не смог повлиять на наше настроение.

И тут, совсем некстати, ветром где-то оборвало провод, и погас свет. На этот случай у каждого имелся небольшой запас свечей. А при свечах да под гитару, а потом под анекдоты и всевозможные байки, время летело быстро, настолько всем было интересно.

Единственным музыкальным сопровождением той встречи стали песни композитора… Вайнберга. Мы этого имени тогда еще не знали, но прослушав много раз одну и ту же пленку с песнями Винни Пуха, установили автора, присмотревшись потом к титрам мультика.

На обесточенной МЭС эти песенки, звучащие из кассетного магнитофончика Геры, — сына одной из сотрудниц — были отличным, но единственным звуковым фоном. И даже теперь, услышав голос Евгения Леонова: «Хорошо живет на свете Винни Пух..», я вспоминаю ту поездку на остров Попова.

Под мутяшную музыку даже танцевали. А под конец вечера мы с Борисом сымпровизировали танец двух петухов-соперников. Никто не знал еще, что впереди у нас ждут сложные отношения, а этот танец обернется прелюдией к ним.

За окном уже шел сильный дождь. Тайфун, хотя и обошел нас стороной, но краем все-таки захватил. Мы подъели уже все запасы, а пополнить их не представлялось возможным. По случаю стихии оба магазина на острове закрылись, а из-за штормового предупреждения рейсовые теплоходы не ходили.

При большом волнении в проливе, а оно было видно из окон нашего дома, не особенно половишь камбалу. Но оставался еще один источник пищи — утки. А правильнее, не утки, а бакланы — более крупные птицы, но довольно трудная добыча.

При выстреле баклан мгновенно ныряет, и дробь бьет уже по пустому месту. А плывет он под водой минуту или больше, и часто выныривает так далеко от охотника, что остается только рукой махнуть на этого ловкача.

Но есть у баклана одно слабое место — любопытство. Если ему что-либо покажется необычным, то пролетая мимо, он может вернуться и попытаться рассмотреть это что-то непонятное. Только на эту сторону его поведения мы и рассчитывали. Баклан бы нас устроил, а хлеб, макароны и картошку мы уже достали у соседей.

Народу, желающего поохотиться, набралось много, но лодка «Прогресс» не резиновая и поэтому выехали только пять человек. Но и этого было с избытком — двигались мы совсем не прогрессивно.

Прямо против станции, в проливе Старка, разгулялась довольно большая волна, но на руле сидел Толя Ф. — человек бывалый, умелый и спокойный. Он вел лодку осторожно, и бортом к волне не ставил. Для того, чтобы бакланы нас не боялись, мы свое ружье им не показывали.

С этим ружьем в ногах сидел я, так как уже завоевал некоторый авторитет по стрельбе. Но бакланы не хотели ни подлетать, ни близко подпускать. И тут, на наше счастье, откуда-то сзади появилась стайка бакланов, но летели они немного стороной. Наш Толя в нужный момент подбросил вверх пустую канистру, и это привлекло внимание птиц.

Бакланы перестроились, и стали к нам приближаться. Мы это «перестроение» видели, но нам приходилось сидеть неподвижно, что мы и делали старательно.

И вот, когда они пролетали уже над нами, я вскочил и немного в угон выстрелил в ближнюю птицу. А баклан как летел, так и полетел дальше. Я уж думал, что промазал — лодка-то на волнах так и плясала, и стрелял я навскидку. Но тут увидел, что одна лапа у баклана висит, значит, все-таки попал.

Сел баклан метрах в шестидесяти, но нырнуть уже не мог. Поэтому мы его убедили сдаться, и поехали готовить пищу. Уже так подвело живот, что от предвкушения еды начался рефлекс слюноотделения.

Получилось все, как по науке. По Станиславскому — мы сыграли безразличие к бакланам, а по Павлову — на охоту нас вел пищевой рефлекс — голод. И он требовал быстрого удовлетворения этой потребности. Зря нас, что ли учили?

Дальнейшее приготовление не столь интересно, если не упомянуть о небольшом правиле. Так как баклан — птица рыбоядная, то перед приготовлением с него надо тщательно снять всю шкуру, естественно, с подкожным жиром. Мы это знали, поэтому через полтора-два часа у нас уже был «пир горой».

На следующий день удалось все-таки выбраться на катере во Владивосток. Валентин Михайлович через сутки улетал. Мы очень тепло попрощались, и потом еще несколько лет оставались друзьями.