Ангел «Большого Порога»

Валерий Чернявский

Мы, дети строек, — росли и взрослели в комсомольско — молодежном порыве строек и очаровании дикой природы, какой не было у городских ребят. Но после нашей работы, многие прекрасные объекты Саянской природы перестали существовать. Я попытался в этой книге свои детские и юношеские впечатления оставить для тех, кто захочет поинтересоваться..

ДЕЛА ТАЕЖНЫЕ

ГЛАВА 3

Пошли в березовый порог. Я люблю березовый. Без ума от зеркальной глади Березовой ямы, которая зеленым, глубоким омутом, будто застывшая, стоит выше порога.

Березовая яма, по названию речки. Большая Березовая впадает здесь.

Я не умею описать словами эту колдовскую глубину. Под застывшим зеркалом поверхности воды, кипит громадная масса изумрудной зелени, она скачет по зализанным скалам и промоинам каменного дна. На метр или больше пробивается солнечными лучами и переливается под желтыми лучами яркими сверкающими искорками. Сейчас это бы называлось «металлик» цвета морской волны, под лаком. Поверхностное натяжении падающей в порог воды служит лаком и стеклянной пленкой удерживающей волны, воронки и буруны внутри себя. Когда лодка выползает из порога на это зеркало, разгоняется, поднимает нос из белой пены, а вода по бортам становится зеленой. Это счастье — подарок за брызги в лодке и холодок под сердцем. Мне всегда казалось, что именно здесь живет осетр и стерлядь, надо только взять закидушки и забросить в эту гладь. Никогда не попробовал — некогда! Надо скорее лететь на Головань, или Голую, Пашкину или Карынсуг. Хватать торбою харюза, да скатываться бегом, пока он не подпортился на жаре. Один раз, когда нас с Натальей взял с собою Сережа Солонченко на Головань, мы остановились на маленьком песчаном пяточке, между двух нависших над зеленой водой, скал. Сергей работал тогда начальником «Ремонтно-Механического Цеха». Уверенный в себе, большой, как медведь, не торопливый, он мог позволить себе остановиться в этом березовом омуте и полюбоваться. И мы увидели, что с этого песчаного пятачка в зеленую изумрудную глубину уходит рыболовная сеть. Она вся дрожала, дергалась, ее трепали водовороты глубины и воронки скорости. Мне безумно хотелось увидеть, что поймалось в это суровое приспособление, узнать, какой богатырь смог в эту пучину опустить такой тяжелый груз, на конце сети, что сетка стояла почти перпендикулярно берегу. Но посмотреть я не мог по трем причинам: первая — это настоящая тайга, и не все из неё возвращаются. Вторая — если я сорву сетку с места, возвратить и поставить ее так же, как она стоит, я не смогу. Третья — Серега такой моралист, он лучше сам мне морду набьет, чем позволит тронуть чужую вещь в тайге. Шел уже пятый год, как мы, гидростроители, со своими тысячными комсомольскими поездами и отрядами лезли в жизнь таежных жителей-промысловиков. Среди нас были разные люди и разные национальности. Но были и те руководители, которые считали своим долгом как можно меньше вреда нанести местному населению. Хотя все отчетливо представляли, мы убьем всю эту хрупкую красоту, весь установившийся столетиями порядок и уклад жизни местного населения. Но медленно! Когда условия будут меняться вместе с населением. Сережа был из таких. А я на всю жизнь остался с этой не раскрытой тайной сети в Березовой яме.

ПОРОГ!

Мы пришли на Большой Порог. Вверху узкое, белое — порог. Мы на ширине Енисея в нижнем бьефе.

К вечеру мы с Григорием дошли до «Большого порога». Стали рядом с огромной, для тайги, железной лепешкой, вытянувшейся из глубины реки на каменистый берег. Лепешка раньше была Баржой, но неудачно нырнула в порог и произошла реинкарнация не только её души, но и тела.

Мы с радостью пошли на другой край займища, по дороге, подсыпанной мелкой галькой, как дресва, темного цвета. Успели пройти метров пятьдесят из трехсот, как навстречу вышел, с радостью, хозяин порога, дядя Саша Сухомятов. В синей шерстяной футболке с воротником, прошитым белой полосой. В серых заношенных брюках, грубо заляпанных заплатами и засохшей рыбной слизью.

Строение на берегу Енисея.

Вой «Вихря» он слышал из далека, вышел встречать. Обменявшись приветствиями, он спросил:

— Лодку поднимать будем?

— Будем! — ответил Григорий горячо.

— Ну, — ты знаешь, две водки и вещи из лодки, паряблямба, а то раз — и мимо, подошел-прокис.

Мы пошли вместе к жилому домику, на другой конец займища:

— Вот телега, — показал он, — перетаскивайтесь, не было, не стало, и скоро совсем не будет. Паряблямба!

Большой порог — место удивительное, которое я люблю так же, как Березовую яму. Это ровное займище, размерами, примерно, триста на триста, а может пятьсот на пятьсот, я не измерял. «Сложенное» из камней, размером с комнату, с пол комнаты, с четверть комнаты, и т. д. Как образовался этот порог — непонятно! То ли из сползшей грязи — каменной лавины, которая перекрыла пол Енисея, то ли сверху скалы рассыпались, и получилось займище, передавившее Енисей; допустим шириной он километр, а в пороге становится триста метров. Щели и пустоты между валунами заполнились мусором и перегноем. Получилось место достаточно ровное.

На этой дрожащей и всегда подпрыгивающей земле, жили люди. Было небольшое поселение, стояла пограничная застава, где служили еще с царских времен казаки, рекруты в погранцы. Перекрывали путь из Китая, Монголии на Хакасские земли. Люд жил, который перетаскивал баржи и пароходы, идущие в Туву, через большой порог. Здесь их лошадями, а позже — трактором, цепляли на трос, и трактор шел по берегу, пароход по воде. Перетаскивали так вверх, поднимали в порог, а выше порога была заводь, с правого берега. Отсюда уже стартовали они спокойно вверх, в Туву. Со временем, за удаленностью, поселение исчезло.

Году в 1967, в чьём-то доме из трех оставшихся на займище, поселился Сашка Сухомятов, по прозвищу — паряблямба. Лет шестидесяти, в 1973 году, роста — метр шестьдесят, не очень бритый, одноглазый. С кривым лицом от следа медвежьей лапы, волосатыми рыжими руками, грудь — клином, как у обезьяны, сигареты курил ноздрей. Да! Именно так выглядел Ангел хранитель Большого порога! А вы на что рассчитывали? Сухомят поднимал лодки рыбаков и охотников, в порог. Две бутылки водки — такса, — и он поднимает лодку вверх! Редко кто решался пойти в порог самостоятельно. Все подходили к нему:

— Саша, подними лодку!

Сколько сотен, а может быть и тысяч, рыбаков, охотников и их пассажиров он спас? Кто-нибудь подсчитал? Это был последний хозяин порога.

«Поклонный крест» на Большом пороге Енисея

Логическое предположение, что стояла огромная скалища на правом (нижнем) берегу речки Казырсуг, в месте её впадения в Енисей, с правого берега Енисея. Который был тут шириной с километр, или метров девятьсот. Казырсуг — горная речка, шириной метров двадцать пять-тридцать, берущая свое начало за Танзыбеем, с Усинского колесного тракта, на Ергаках. И вот эта скалища взорвалась, вдруг или не вдруг. И ее осколки, размерами разными, полетели в сторону Енисея и легли ровненько, как по линейке, продолжением правого берега Казырсуга, метров двести пятьдесят, затем стало плавно поворачивать по течению Енисея в низ, и метров через сто пошло вниз, ровненько, метров на двести пятьдесят, триста.

Нижний край займища был короче верхнего, потому что горы правого берега тоже шагнули в русло Енисея, метров на сто. Камни легли ровной поверхностью, без нагромождений, создав курумное займище, метра на три-четыре выше уровня поверхности воды. Точнее сказать, во времена семидесятых годов двадцатого века это было так. За прошедшие века и годы щели и проемы, пустоты, между камней, затянуло мусором, заросло мхом, покрылось зарослью багульника, розового и белого болотного, рододендроном золотистым, ольхой сибирской, различными вересками. Дурманящие запахи этого высокогорного букета не отпускали все живое, ни днем, ни ночью.

Когда это непонятное событие произошло, независимо от того, сделали это Всевышние силы или предыдущие цивилизации разума, уложиться ровно по уровню, большие части скалы не могли! И малые тоже. Ясно, что сами улететь на триста, четыреста, пятьсот метров, все в одну сторону, и по линейке не могли. Так что тут должны были действовать какие-то целенаправленные силы, переместить такие глыбины, размером с комнату, это шестьдесят кубометров скалы, сто восемьдесят тонн. И сейчас такой техники нет, чтобы мы такие камни могли возить и перетаскивать по курумнику и укладывать. Скорее всего, когда произошло это событие, Енисей поднялся выше уровни этой отсыпки, взбунтовался и начал облизывать и грызть камни, ровняя грани и углы. Видимо, основание русла реки оказалось слабже, его Енисей прогрыз быстрее. Дно опустилось вниз, уровень воды опустился на четыре метра ниже займища. Но всё равно, с километра, сузиться до трехсот пятидесяти метров, — ему там тесно! Он ревет день и ночь. На этом пороге практически невозможно разговаривать спокойно. Все займище дрожит и подпрыгивает, вибрирует.

Обтесанная, обкатанная скала противоположного берега Большого порога. Высотой метров двадцать. Показывает, что когда-то давно вода обтачивала её вершину и бока.

Три дома осталось на займище: один дом в котором живет Сухомятов дядя Саша. И два дома метрах в двухстах от него, ближе к берегу. Как бы ближе к устью Казырсука.

Там один дом, Медведевых. Я познакомился с внучкой, бабушка которой жила в этом доме. Тамара Богаткина, моя ровесница, иногда бывала на Большом пороге. Ездила в свой дом, доставшийся ей по наследству. Второй дом туда приезжал такой Клоун, Паша Владимиров. Он был тоже Рыбак и охотник уровня как и Сухомятов. Был ли он хозяином второго дома, — не знаю. Но собравшись вместе с Сухомятовым, они нажирались бодрящего напитка, садились в любую посудину, какая была, начинали успокаивать свои нервы катанием вверх и вниз по Большому порогу.

«Казанка» с «булями» черпает воду кормой

Один из них, всё равно кто, садился за двигатель, а другой, всё равно кто из них, брал гармошку в руки, и один терзал гармошку, другой рулил. Ездили вверх-вниз. Могли полчаса, час кататься. Накатавшись, успокоив души, они возвращались к употреблению живительной влаги. Живительной влаги, как правило, хватало на пороге! Потому, что каждый, почти, день одна — две лодки приходили. А бывало и пять, и десять. Большинство людей отдавали две бутылки водки за то, чтобы их лодку подняли вверх. И что бы на обратном пути спустили лодку вниз. Ну а дальше они уже двигались в верховья.

Два домика на займище порога.

Наверху, дальше, были Российские деревни Усинск и Усть-Уса. И речка Ус. Там, где-то жил тувинец Мартагол, видимо, — глава рода тувинского, родственники которого гоняли скот по тайге на летние и зимние выпасы, туда — сюда. А Мартагол иногда приезжал и зимой. Раз-два за зиму попроведовать сухомята. Или приезжала другая глава, другого тэйпа, — тувинка. Кто привезёт рыбы диковинной, типа — пелядь, которая водилась в озёрах тувинских — килограммовую и больше, кто леща. Сидят, нюхают нюхательного табака, выпьют бражки или водки, отведут душу в разговорах и разъезжаются. Дальше — каждый своими путями. Она тоже гоняла скотину где-то в тайге. Когда приезжала к сухомяту в гости, на лодке, — тоже посидят, понюхают. Да, собственно, она всегда нюхала кашкару. Кашкара — это второе название рододендрона золотистого. Её листья высушивали, растирали в мелкую пыль, если простуда, насморк, вот эту пыль понюхать, начинаешь чихать. Полминуты чихаешь, потом дня три-четыре нос сухой, пересохший. В нём нет ни насморка, ни влаги, ни слизи. Нос сухой, как кирпич в печке. Эти гости были почетными гостями хозяина порога. Ну а посетители, те, которые поднялись в порог, плыли на Золотую косу или на Щёки… На Золотой, там кто-то ряжевал, кто-то маралов трубил на рёве. А на щеках били джима. Это козлобараны, которые каждое утро спускались с вершин к Енисею, пить воду. И поднимались обратно в горы. Ходили, если не тысячные, то сотенные стада. И вечером спускались, пили воду и уходили в горы. Несложно было пострелять их, только дождаться, когда спустятся. Они в Красной книге. Красно книжные животные, но вкусные! мясо темное, дикое, чистенькое. В те времена, которые описываю, я ещё не знал про джимов, не знал, что их можно там прикладом бить, не то, что стрелять. Но большинство людей, старых таежников опытных, они туда ездили. Оттуда спускались и бежали домой.