Подмосковная ночь

Валерия Вербинина, 2020

1926 год. В подмосковной усадьбе, превращенной в школу, происходят странные дела, попахивающие мистикой. Из Москвы разобраться в происходящем командирован юный сыщик Иван Опалин. Удастся ли ему справиться с загадочным злом, которое таит подмосковная ночь?

Глава 3

Пантелей

Телега ползла по дороге. Трава на обочине вымахала ростом по пояс взрослому. Возница делал вид, что его не интересует ничто, кроме лошади, но Опалин видел, как он то и дело поглядывает на столичного гостя, и первым решился нарушить молчание.

— Тебя как зовут-то? — спросил он.

— Пантелей я.

— А фамилия как?

— А тебе зачем? — насторожился собеседник.

— Просто чтобы знать.

— Просто, значит? — усмехнулся возница, и глаза его превратились в щелочки. — Хе!

— Ну не хочешь, не говори, — буркнул Опалин, которому уже стал надоедать этот сюрреалистический разговор.

— Никифоровы мы, — тотчас же отозвался возница. Колесо провалилось во впадину, оставленную высохшей лужей, банка с огурцами подпрыгнула с неожиданной резвостью и едва не свалилась с телеги. Проклиная все на свете, Опалин поймал юркую банку и запихал поглубже в солому на дне, откуда ей затруднительно было выкатиться наружу.

— Ты… э… в усадьбе живешь? — спросил он, поворачиваясь к вознице.

— Что ты! — ужаснулся Пантелей Никифоров. — Я, слава богу, в деревне. В усадьбу-то меня калачом не заманишь.

— А как деревня твоя называется? — машинально спросил Опалин, прихлопывая комара, который собрался полакомиться его кровью.

— Как называется? — усмехнулся Пантелей. — Хе!

— Ну название у нее есть?

— Ну, — осторожно начал возница, — при царе она вроде как Николаевка была.

— А потом?

— Что — потом?

— Ее что, переименовали после революции?

— После-то… Хе! — Пантелей затрясся от смеха. — После ведь как вышло? Деревню-то нашу хотели в честь Троцкого обозвать, да никак договориться не могли. Ну, насчет названия. То ли Троцковка, то ли имени Троцкого… Да! А потом оказалось, что в честь Троцкого, понимаешь, не нужно. Лишнее это, и вообще…

— Значит, деревня по-прежнему зовется Николаевка?

— Ну кому как, — двусмысленно ответил возница. — Так-то ее теперь Дроздовкой кличут, по усадьбе. — Он вздохнул. — Да только никто из тех, кто здесь живет, это название слышать не хочет.

— Это потому, что у усадьбы дурная слава? — спросил Опалин.

— Какая еще слава? — проворчал возница, очевидно, далекий от городских и более замысловатых оборотов речи. — Гиблое место, говорю я тебе! Оно всегда такое было. И отец мой так говорил, и дед. Там помещики жили, Вережниковы их фамилиё. Деда деревенские убили, за жестокость. В Сибирь тогда много народу из наших пошло… Потом царь дал волю, полегче стало, хоть и не намного. Господин сам по себе, мы сами по себе. Этот Вережников вроде неплохой был, врать не буду — помогал земскую больницу строить, то да се. Школу хотел сделать, но не успел. А его сыновья…

— Это последние хозяева, что ли? — не утерпел Опалин.

— Угу. Федор Иваныч инженер был, занятой человек. В жене души не чаял, а жена от него бегала, с господами разными путалась и даже, говорят, с кучером. А Сергей Иваныч был колдун, это всем известно. Когда, значит, царя сбросили, — доверительно прибавил возница, — мы собрались и хотели этот проклятый дом сжечь дотла, чтобы ничего не осталось. — Он вздохнул.

— И что? — не утерпел Опалин.

Он снял фуражку, положил ее рядом с собой, свесился с телеги, на ходу сорвал травинку и стал покусывать ее.

— Как же его сожжешь, когда его колдун защищает, — буркнул Никифоров, насупившись.

— Я думал, Вережниковы к тому времени уже уехали из страны. Нет?

— Ну, может, и уехали. Только колдун вернулся. Призрак его теперь тут бродит, понимаешь?

— Давно?

— Ась?

— Давно призрак-то бродит?

— Ну, не сказать, чтобы давно. С месяц, а то и того меньше.

Опалин мысленно прикинул, что это означает, что призрак впервые объявился где-то в конце мая.

— Ты его видел? Сам, лично?

— Да зачем мне такие страсти? — воскликнул возница.

— Значит, ты его не видел, а кто его видел?

— Кто в усадьбе живет, те и видели. Там он бродит.

— А кто сейчас живет в усадьбе?

— Да, кажись, никто. Лидия Константиновна перебралась во флигель. Комсомольцы ушли жить в деревню. Доктор теперь ночует в больнице. Платон Аркадьич… а, вот он остался. Два засова на дверь приладил, и окна на ночь закрывает. Что призраку его засовы? Он и сквозь дверь пройдет, и где хошь.

Опалин уже знал, что Лидия Ермилова и Платон Киселев — учителя школы, которую разместили в здании усадьбы Дроздово, и что там же были отведены помещения для комсомольской ячейки. Собственно говоря, первые сигналы о происходящем в усадьбе поступили от двух комсомольцев — Демьянова и Проскуриной, которые прибыли из города укреплять влияние комсомольской организации и никак не ожидали, что им придется столкнуться с привидением.

— А сторож? — спросил Иван. — Он где живет?

— У него отдельная сторожка. Но по ночам он носу из нее не кажет. Боится.

— Призрака боится?

— Конечно.

— А что он делает?

— Кто? Сторож?

— Я призрака имел в виду.

— Странные вы там в Москве, ей-богу, — вздохнул Никифоров. — Что призрак может делать? Бродить и пугать живых. Неприкаянный он.

— И что, в деревне прямо так о нем говорят? Что он неприкаянный?

— Конечно. Он большой грешник был, Сергей-то Иваныч. Вот и…

— А почему вы решили, что это именно Сергей Иваныч?

— Ну так а кто же еще? Он это, беспременно он! Брат-то его приличный был барин, он бы не стал после смерти тут шататься…

Опалин задумался. Солнце светило ярко, нагретая трава пахла так, что кружилась голова — и в этот ясный июньский день он должен был найти хоть что-то, хоть какую-то зацепку, которая объясняла происходящие в Дроздово события. Пока он узнал лишь, что дурная слава усадьбы возникла не вчера и что совершенно разные люди, которые в ней жили, предпочли от греха подальше перебраться кто куда. За исключением, тотчас же вспомнил Опалин, одного-единственного человека, который…

— Скажи, ты хорошо знаешь учителя Киселева? — быстро спросил Иван.

— Учителя-то? Как не знать. Знаем!

— Он из этих мест?

— Не. Городской.

— И давно он тут живет?

— С рождества.

С заменой старого стиля новым рождество падало на 7 января. Значит, Платон Аркадьевич появился в усадьбе в начале 1926 года, а призрак объявился в мае… В мае…

— А Ермилова? — на всякий случай спросил Опалин.

— Так она всегда в Дроздово жила.

— В смысле?

— Так мамаша ее приходилась хозяевам бедной родственницей. Потом Вережниковы уехали…

— В 16-м году, я знаю. А Ермилова с матерью тут остались?

— Да. Мать ее от тифа потом померла.

— А что насчет отца?

— Да я уж и не помню. В земской управе он вроде состоял. Его случайно на охоте убили, под пулю подвернулся.

— Когда именно убили?

— Да тому уж лет тридцать, не меньше. Это ж когда было… А тебе зачем знать?

— Работа такая, — коротко ответил Опалин.

И в следующее мгновение он увидел дом.

Это была прекрасная старинная усадьба в два этажа, с колоннами по фасаду — прекрасная даже теперь, когда краска облупилась и кое-где из-под нее выглядывали пятна кирпичной кладки. Изящной ковки ворота были распахнуты настежь, и створки их, очевидно, давно завязли в земле. По подъездной аллее, обсаженной липами, Опалин подкатил, как принц — и ничего, что под ним скрипела старая телега, а всего имущества при нем была только банка с огурцами, и та чужая. Забыв обо всем, он во все глаза смотрел на усадьбу — и не мог уловить в ней ничего, ну ничего решительно зловещего или сверхъестественного. Да, старый дом, да, немного неухоженный — и только. Он стоял, озаренный солнцем, и кусты жасмина возле крыльца покачивали ветками, словно приветствуя вновь прибывшего. А за несколько минут до того, как телега остановилась и Опалин выбрался из нее, в одной из комнат первого этажа состоялся весьма примечательный разговор.