Искушение

Вера Капьянидзе (2024)

Какое самое сильное искушение для человека? Власть? Слава? Оказывается, нет. Только деньги и золото способны разорвать давние узы дружбы, родственные связи. Недаром в народе говорят, что там где золото, там и кровь. Способны ли герои справиться с этим искушением?

ГЛАВА 3

Следующее дежурство у Веры Ивановны выпадало на 30 декабря. Значит, на Новый год будет отдыхать. Вечером, часов в десять, как обычно, на работу позвонила Надежда.

— Как Новый год встречать собираетесь? — поинтересовалась Вера Ивановна. — Ребята не приедут из Питера?

— Опять, значит, не получилось. — Огорчилась за подругу Вера Ивановна. — Ну, тогда давайте к нам. В компании веселее телевизор смотреть.

— Что ты такое говоришь? Что значит — по-стариковски? Да мы с тобой еще о-го-го! Попьем, попоем, потанцуем…

— Шампанское? Есть, конечно. Любаша уже всем запаслась.

— Холодец сваришь? Это замечательно. А то мне уже не успеть. А с нас, как обычно — русский национальный салат.

— Ну, какой — какой? Оливье, конечно. В общем, договорились. Общий сбор в 21.00, как обычно. Кстати, у меня к тебе есть серьезный разговор.

— Нет, не по телефону. Придешь — обо всем пошепчемся. Ну, все, до завтра. Цалую!

«Вот кто подскажет мне, что делать! И на смех не поднимет», — решила Вера Ивановна. И как-то сразу успокоилась. Их без малого полувековая дружба была для обеих надежной опорой в океане житейских забот, волнений и проблем. Ни на йоту не сомневаясь в надежности, они с первого класса привыкли доверять друг другу свои самые сокровенные мечты и чаяния, мысли и самые страшные тайны. «Надежда мне поверит — это уж как пить дать. Вдвоем с ней мы что-нибудь придумаем».

Машку в эту ночь Вера Ивановна опять нашла на столе с проводами, за тем же занятием. «Значит, не померещилось мне все это», — убедилась Вера Ивановна, но кошку от клемм отгонять не стала. А только молча стояла и грустно смотрела, как та поглощает их все в той же последовательности: сначала немного медных, потом побольше алюминиевых. После того, как Машка насытилась клеммами, она деловито вспрыгнула на трубы отопления, протянутые вдоль стены, с уверенностью канатоходца прошла по ним и спрыгнула уже в цеху, неподалеку от сторожихи.

— Ну, и что прикажешь с тобой делать, оглоедка? — в сердцах спросила Вера Ивановна.

Машка только нахально терлась ей об ноги и заходилась в мурлыкании, так ей было хорошо.

— Господи! И что же я все думаю и думаю, — вдруг осенило Веру Ивановну. — Заберу-ка я тебя домой, и все проблемы решатся. И с клеммами вопрос закроется, и работа тебе будет — мышей ловить. Да и Витюшку порадую. И как это я сразу не додумалась?

До утра Вера Ивановна не выпускала кошку из сторожки, чтобы та утром не запряталась куда-нибудь от людских глаз. Перед самым приходом сменщицы она засунула Машку в сумку и закрыла, оставив ей маленькую щелочку для воздуха. Получив привычный утренний втык по поводу пропавших клемм, Вера Ивановна взялась за шевелящуюся сумку.

— Что это у тебя? — полюбопытствовала Людмила Ивановна.

— Решила Машку домой забрать.

— Нужна она тебе? Она же не домашняя, гадить дома будет, а хуже того, не привыкнет — убежит. Котеночка тебе надо брать.

— Мыши у меня в погребе завелись. Может быть, переловит.

И Вера Ивановна, быстрым решительным шагом направилась к воротам. Но кошка, почуяв, что ее опять куда-то уносят из родного цеха, начала дергаться и брыкаться в сумке. И тут, как на грех, принесло Геннадия Васильевича.

— Ивановна! Показывай, чего прячешь? Что тащишь? Не клеммы? — загрохотал он на весь цех своими несуразными шуточками.

— Тише, Васильевич, — простонала Вера Ивановна. — Машка тут у меня.

— Какая Машка? Кошка что ли? Откуда она взялась? — изумился начальник. — Я же увез ее…

— Вернулась. Уже месяца три как, а может быть и больше.

— Почему не доложили?

— Чего докладывать-то? Она в цеху и не показывается, прячется, как партизанка. Настрадалась от людей, боится.

— И куда ты ее тащишь?

— Домой решила забрать. От греха подальше, а то увидят, опять в цеху все переругаются.

— Цех, значит, спасаешь. Это ты молодца! А вот сумку все же покажи.

Убедившись, что в сумке действительно кошка, а не отремонтированный тепловоз, начальник сам помог засунуть ее обратно и задраил все воздуховоды.

— Ничего, не помрет, не успеет. А тебе, Ивановна, от руководства цеха — благодарность за проявленную инициативу.

— Да уж лучше бы премию. По нынешним временам это куда как приятнее.

— Ишь, чего захотела! И кошку ей, и премию. Может быть, тебе еще пособие назначить на ее содержание?

— Да не отказалась бы, — засмеялась Вера Ивановна.

— Ну ладно, иди уже, вымогательница, а то кошка задохнется.

Дома, как обычно, уже никого не было. Люба ушла в училище, Витек — побежал по репетиторам. Вера Ивановна первым делом полезла в холодильник — побаловать кошку молочком. Но Машке было не до него. Напуганная новой обстановкой, она по-пластунски начала обследовать свое новое пристанище. Вера Ивановна ходила за ней следом, поглаживая, успокаивая и объясняя, кто где живет, попутно приобщая ее к культуре общежития: что можно и что нельзя делать в доме, где нужно спать, где есть, а где кошачью нужду справлять…

— Ой, да ты же всю ночь у меня в будке просидела, да еще и страху натерпелась, место, наверное, ищешь. — Вовремя спохватилась Вера Ивановна. — Потерпи, милая, я мигом.

И Вера Ивановна поспешила в сарай: искать оставшийся от прежней кошки кошачий туалет. Но Машка уже не смогла дождаться его и справила свою нужду у порога, на резиновом рифленом коврике, от которого зазывно пахло землей. Ничего не подозревавшая Вера Ивановна с запоздавшим кошачьим горшком в руках, безмятежно и с артиллерийской точностью угодила в самую кучку, и по инерции, пока ее не остановил запах, протопала через всю прихожую, торопясь обрадовать свою жиличку…

— Ах, ты ж злыдня! Одни неприятности от тебя! Что на работе, что дома! — не на шутку рассердилась Вера Ивановна, но, увидев съежившуюся и испуганно прижавшую уши кошку, тут же остыла.

— Сама виновата. Могла бы и подумать. Что же тебе лопнуть, что ли? Тоже ведь живое существо.

Вера Ивановна брезгливо сняла испачканный ботинок, взяла тряпку, налила в тазик воды, надела резиновые перчатки и принялась наводить порядок. Когда она повернула ботинок, чтобы промыть подошву, на ней что-то неярко блеснуло желтовато-бурым цветом.

— Клеммы что ли из нее целиком выходят? Бедная кошка! Это как же надо изголодаться, чтобы железки глотать? — сочувственно вздохнула Вера Ивановна. — Или мутация у нее началась от машинных масел, краски да сварки?

Но это была не медь. На подошве, вдавленное в кошачьи экскременты, благородно поблескивало золото. Самое настоящее!!!

— Господи Иисусе! Что это?.. Откуда?.. — Вера Ивановна взглянула на кошку, словно ждала от нее ответа. Та насторожила ушки и во все глаза уставилась на хозяйку.

— Может быть, я в сарае на него наступила? — искала варианты неожиданно свалившегося на нее богатства Вера Ивановна. — А откуда в сарае может быть золото? У нас его отродясь не водилось даже в доме, не то, чтобы в сарае. И ведь не серьга, не колечко какое, целый самородочек… — разглядывала Вера Ивановна находку. — Ничего не понимаю.

Она осторожно выковыряла овальный самородочек размером полтора на сантиметр, промыла его, насухо вытерла салфеткой.

— Золото! — прошептала она ошарашено. — А может подделка?

Она уж было поднесла золотой камушек ко рту, собираясь попробовать его на зуб, но вовремя спохватилась:

— Тьфу ты!

Вера Ивановна взяла булавку и поскребла ею находку.

— Точно золото, — убедилась она.

Она присела на краешек стула и, разглядывая золото, стала думать:

— Так, сарай отпадает, это однозначно. Где я сегодня еще ходила? В цеху. Откуда там-то может быть золото? Кто-то обронил? Рокфеллеры вроде бы не заходили в цех, а все остальные — такие же богатеи, как и я. В городе? Тут вероятности больше… Наверное, все-таки где-нибудь в городе забилось в подошву.

Вера Ивановна немного успокоилась, и принялась за полы и коврик. На резиновом коврике она обнаружила еще два самородочка размерами поменьше.

— Ну, точно, на ботинках притащила, — убеждала сама себя Вера Ивановна. — Объявление, что ли повесить «Найдено золото, потерявшего прошу обращаться?..» Ну, конечно! Да тут столько потерявших объявится, в очередь выстроятся.

Она оглядела второй ботинок. На нем ничего не было. «Кучно лежали, одной ногой и наступила».

— Это же надо, до чего дожили! Золото на дороге валяется, бери — не хочу! — то ли возмущалась, то ли восхищалась Вера Ивановна. «Пусть полежит пока у меня. Может, что в городе услышу. Не может же такого быть, чтобы столько золота потеряли, и никто об этом не знал. Все равно по городу какие-нибудь разговоры пойдут. Тогда и верну хозяину — вот обрадую кого-то!.. Глядишь, еще вознаграждение получу. Ну, а если хозяин не объявится?», — обдумывала ситуацию Вера Ивановна.

Она закончила приборку, еще раз промыла свою находку, высушила и почистила старой губной помадой, от чего самородочки заблестели неярким благородным блеском, полюбовалась ими немного, потом завернула в салфетку и по-хозяйски припрятала, приговаривая:

— Подальше положишь — поближе возьмешь…

Вскоре с занятий прибежал взъерошенный и возбужденный внучок.

— Бабуль! — закричал он радостно с порога, — меня в Москву посылают, в Филармонию, на Рождественских вечерах выступать!

— Да что ты?! — обрадовалась бабушка, — а когда ехать?

— Пятого выезд, 6 и 7 выступаем.

— Пораньше-то не могли предупредить? Люба, наверное, все деньги на Новый год потратила, — пригорюнилась Вера Ивановна.

— Говорят, сюрприз хотели на Новый год сделать.

— И вправду — сюрприз. У нас все так — хотят, как лучше, а получается, как всегда, — ворчала Вера Ивановна, но особенно не расстраивалась по этому поводу. Во-первых: не привыкать выкручиваться из денежных затруднений, а во-вторых: наличие золотых самородков, и надежда на вознаграждение, придавало ей приятную уверенность и спокойствие. — Ничего, Витек, что-нибудь придумаем, выкрутимся.

— А это кто? — Витек увидел безмятежно спавшую в кухне на стуле кошку. — Откуда такое чудо?

— Машка. С работы принесла, что ей там маяться в подполье, пусть поживет по-человечески. Тоже мой сюрприз на Новый год! Рад?

— Это та самая, про которую ты рассказывала? А не убежит обратно? Говорят, кошки привыкают к месту, а не к хозяевам.

— Ты не рад, что ли? — даже обиделась Вера Ивановна.

— Рад, конечно, — успокоил бабушку Витек, гладя нового члена семьи.

— Да, она — страдалица. Намыкалась, бедолага, — вздохнула Вера Ивановна.

Кошка, разомлевшая от привалившего ей счастья: еды, тепла и ласки, так усердно мурлыкала и терлась об Витюшу, что чуть не опрокинулась по-щенячьи кверху брюхом.

— Давай-ка, дружок, мы ее для начала помоем, — предложила Вера Ивановна, — а то она вся в машинном масле. Я даже заметила, она и не лижется, как все кошки, наверное, боится отравиться.

В четыре руки они быстро намыли кошку, которая при этом, как все ее нормальные соплеменники, выдиралась и орала благим матом. Но Витек четко справился с заданием: «не выпускать ни при каких обстоятельствах», правда, слегка пострадал при этом, но отшутился:

— Мужчину шрамы украшают.

Потом Вера Ивановна замотала ее в полотенце, а поверх — еще в старенькое одеяльце и вручила внуку:

— Не отпускай, пусть немного обсохнет.

Витек по-мужски неуклюже носил спеленатую Машку, покачивая, как ребенка, и пел ей пробивающимся басом вместо колыбельной «Ели мясо мужики, пивом запивали», когда пришла Люба. В училище началась сессия, а в школах — зимние каникулы: работы было мало. А 31 декабря всем и вовсе было не до нее. Увидев в руках сына детский конвертик, она почему-то очень испугалась:

— Ой, кто это у тебя? — дрожащим голосом спросила она, словно увидела живого крокодила.

— Сюрприз! — радостно объявил Витюша.

— Не поняла…

Руки у Любаши задрожали, и она повесила шубу мимо крючка. Шуба медленно сползла на пол. Казалось, что Люба сейчас последует за ней…

— Кто у тебя там? — почему-то шепотом спросила Люба, увидев, что в конвертике кто-то шевелится.

— Бабуля кошку с работы принесла, — засмеялся Витек. — А ты что подумала?

— Уф, — облегченно вздохнула Люба, — а я уж подумала, не ребенка ли нам подкинули — насмотришься криминала — в голову одни страсти лезут. Я вчера, как раз передачу смотрела, как грудных детей выбрасывают… Ну, вы ее и замотали! Дай хоть посмотреть на ваш сюрприз. Ой, а красавица какая! Мам, это та самая Машка?

— Та самая, — подтвердил Витек.

Машку после бани было не узнать: на шее у нее отмылась белоснежная бабочка, маленькое пятнышко на кончике хвоста и белые носочки. Но самое главное: вместо грязного серо-бурого цвета у нее оказался необыкновенный окрас: она осталась серенькой, но эта чистая серость отливала теперь какой-то благородно-медной рыжеватой зеленью, как давно не чищеный самовар, словно ее намыли оттеночным шампунем.

— Ух ты, прямо как золотая, — ахнул Витек.

— Правда, хоть на выставку, — согласилась Люба.

— Мам, а у меня тоже сюрприз, — похвалился Витек.

— Да знаю я уже про твой сюрприз. Ирина Викторовна мне с утра позвонила. Я так рада за тебя, сынок. Вместе поедем в Москву, я уже договорилась. Побегаем с тобой по театрам, выставкам. — Люба чмокнула сына в щечку — Ну, иди к себе, мне с мамой надо посекретничать.

Вера Ивановна на кухне готовила уже не завтрак, но еще не обед.

— Мам, а у меня тоже сюрприз, поставь чайник, а то еще ошпаришься ненароком, — предупредила Люба, закрывая за сыном дверь.

Вера Ивановна отставила чайник и радостно заулыбалась:

— Ну, просто день сюрпризов! Настоящий Новый год!

— Мам, Петр Иванович сделал мне предложение, — смущенно объявила Люба. — И сегодня я пригласила его к нам.

— Ну, наконец-то, — вырвалось у Веры Ивановны.

— То есть как это, «наконец-то»? — оторопела Люба, — Выходит, ты все знаешь?

— Секрет Полишинеля! — рассмеялась Вера Ивановна. — Да ты за эти пол года все уши мне про него прожужжала. А потом, сама понимаешь, Запеченск — городок маленький…

— Это тебе тетя Надя все рассказала — убежденно подытожила Люба.

— Ну, не без этого, конечно, — смущенно призналась Вера Ивановна. — Мы же все-таки не чужие люди. В общем, дочка, я очень рада за тебя, — она обняла Любу, — Ну и правильно, давно уже пора жизнь устраивать. Не век же тебе одной оставаться. Скоро четыре года будет, как со Славой разошлись. Ты женщина молодая, тебе еще жить, любить надо…

— Вообще-то, я бы не хотела торопиться с регистрацией, мало ли что: вдруг у нас жизнь не заладится… Но, ты знаешь. Петр категорически настаивает, и хоть сегодня готов бежать в ЗАГС. Но я все же уговорила его подождать до окончания учебного года…

— Ну и правильно делает, что настаивает. Значит, серьезные намерения у мужчины, а не так, чтобы поматросить и бросить. А потом, что там ни говори, законный брак мужиков все-таки дисциплинирует. Нет, я, может быть и старомодная, но я тоже против этих гражданских браков. Какие-то ни к чему не обязывающие отношения, — одобрила Вера Ивановна.

— А Витюша тоже все знает? — встревожилась Люба.

— Что я тоже знаю? — поинтересовался вошедший на кухню сын, но, посмотрев на испуганно замолчавшую мать, махнул рукой. — Опять дамские секреты? Слушай, ба, кошка — воще отпадная! От « Короля и Шута» тащится по полной, аж колбасит ее. Мы сегодня есть будем, или как?

Он схватил со стола кусок колбасы, за что тут же получил от Веры Ивановна по рукам.

— Не кусочничай! Люба, ты хоть что-нибудь поняла, о чем твой сын говорит? Переведи, пожалуйста, — попросила Вера Ивановна.

— По-русски говоря, кошка от рока балдеет, — перевел Витек.

— Кошке нравится рок, — пояснила Люба.

— Я и говорю, — подтвердил Витек, жуя колбасу, — тащится.

— Господи, хоть бы кто-нибудь словарь современного русского языка выпустил что ли, а то скоро друг друга понимать перестанем, — вздохнула Вера Ивановна.

— Ба, да ты сама иногда такое ввернешь, что хоть стой — хоть падай!

— А это, внучок, — ехидно заметила Вера Ивановна, — уж с кем поведешься… Ладно, давайте завтракать, да я пойду отсыпаться.

После завтрака Вера Ивановна спросила:

— Вы без меня тут управитесь? Пора бы уже салаты резать. Я часика в три поднимусь — помогу вам.

— Да, конечно, мам, иди-иди. У меня уже почти все с вечера приготовлено, — успокоила ее Люба.

Когда Вера Ивановна уже улеглась, к ней заглянула Люба.

— Мам, а вам зарплату не обещают дать до рождества? А то я растратилась, не думала, что придется в Москву ехать.

— Зарплаты скорее всего не будет, но ты не переживай, мы что-нибудь придумаем, — успокоила ее Вера Ивановна.

— Да, ты мне так и не сказала, Витек знает про Петра Ивановича?

— Не знаю. Мы с ним на эту тему не разговаривали. Но, скорее всего, догадывается. А что тут страшного? Он уже большой мальчик, поговорим с ним — он все поймет.

— В том то и беда, что уже большой, — вздохнула Люба. — Ну ладно, ты спи, а то Новый год не встретишь, придет без тебя.

— Любаша, вы форточки не открывайте пока, а то кошка убежит. Пусть привыкнет к дому, тогда уже… — в полудреме попросила Вера и Ивановна и провалилась в сон, как в яму.

Ей опять приснился тот же самый чудной сон с банкоматом, кошкой и деньгами. И опять кошка настойчиво закрывала ей рот лапкой и шипела:

— Молч-ч-чи, молч-ч-ч-чи!!!

Вера Ивановна проснулась с бешено колотящимся от страха сердцем.

— Наваждение, — пробормотала она, отходя от сна. — А может — предупреждение? — Явно, что неспроста второй раз снится один и тот же сон. И Вера Ивановна твердо решила до поры до времени никому ничего не рассказывать. Даже Надежде…

Первыми на своем стареньком Москвиче подъехали Лебедевы. Начали таскать из машины формочки с холодцом, поднос с еще дымящимся пирогом, банки с соленьями, напустив в дом, уже пропахший предпраздничными запахами: мясом, чесноком, салатами клубы свежего морозного воздуха. Оба высокие, стройные, молодцевато-спортивные. От их присутствия в доме сразу стало тесно и шумно. Если Сашок отличался тем, что за целый день мог произнести всего две фразы: «С добрым утром!» и «Спокойной ночи», то Надежда успевала говорить за двоих. За тридцать восемь лет совместной жизни Надежда приспособилась разговаривать с ним: сама задавала вопросы, и сама же на них отвечала, Сашку оставалось только отрицательно или утвердительно кивать головой. Гости разделись, и Вера Ивановна ахнула от невообразимо яркого лилового платья, очень подходившего по цвету к пепельно-седым, коротко, почти по-мальчишечьи остриженным волосам Надежды:

— Надька! Какая ты красавица! А я бы не рискнула такой цвет одеть. Ой, а стрижку какую сделала! Какая же ты неисправимая модница! Тебя хоть сейчас на подиум выпускай! — восхищалась подругой Вера Ивановна.

— Стараюсь, — с притворной скромностью ответила та, — боюсь, как бы моего красавца не увели из-под носа. Вон он какой орел у меня, правда, Сашок?

И тут же сама ответила:

— Конечно.

Сашок только кивнул головой и усмехнулся.

— Ну ладно, ты иди к Витюше, составь ему мужскую компанию, а мы тут похлопочем, а заодно и поболтаем, да девочки?

— Да-да, — тут же привычно ответила сама. — Верунь, дай мне, пожалуйста, фартук. Вот он.

Когда стол был готов к празднованию, преобразились и Вера Ивановна с Любой. Надежда, глядя на эффектную Любу в красном платье, с густыми темно-каштановыми волосами, подстриженными в стиле «а-ля комсомолка 20 годов», даже взгрустнула:

— Да, Верунь, нас уже хоть в какую оправу вставляй, все равно не тот жемчуг. А молодости и оправы никакой не надо…

— Тебе ли причитать? — возмутилась Вера Ивановна, одетая в скромный серый костюм, с высоко взбитыми по случаю праздника и уложенными в причудливую прическу волосами, ну, просто «учительница первая моя», — Глядя на тебя, никто и не подумает, что ты бабушка, да еще и дважды.

–«И я была девушка юной, сама не припомню, когда…» — шутливо запела Надежда.

Зазвонил звонок. Это пришел Петр Иванович с цветами и шампанским. Он с порога очаровал Веру Ивановну. От Надежды она уже была проинформирована обо всех его достоинствах. Одно только настораживало Веру Ивановну: почему при куче таких положительных качеств, он почти до 37 лет еще ни разу не был женат? Жених — хоть куда, всем на зависть, и вдруг — холостяк. Нет, тут что-то не так, подозрительно… Дело еще осложнялось тем, что Петр Иванович был не местный, приехал в их городок из Ростова, так что узнать о нем подробнее практически было невозможно. Оставалось довольствоваться только тем, что знали о его нынешней жизни в городке. А здесь, кроме положительных отзывов о нем, ни Вера Ивановна, ни Надежда ничего не услышали. Но одно дело услышать, а другое — увидеть своими глазами… Чуть выше среднего роста, коренастый и крепко сбитый, рядом с по-девичьи стройной и невысокой Любой, он смотрелся этаким сказочным богатырем. Чувствовалась в нем мужская нерастраченная сила и удаль. Ярко-голубые, широко распахнутые глаза излучали радость. Про такие глаза говорят, что они не могут лгать. Прямые, аккуратно подстриженные волосы цвета соломы, и веснушки на носу придавали ему озорной мальчишеский вид. По всему его виду, ну никак не скажешь, что он был строгим и педантичным преподавателем, каким его представляла Вера Ивановна со слов Любы. По-видимому, Любушка слишком идеализировала его, уж очень ей хотелось представить маме серьезного, строгих правил мужчину. И хотя по его облику, он совершенно не подходил к этой категории, но, тем не менее, был очень обаятелен. Вот только с фамилией ему не повезло. Довольно глупая досталась ему фамилия — Пиндюрин. Правда, Люба заранее успокоила Веру Ивановну, что свою гордую фамилию — Татищева не собирается менять на новую ни при каких обстоятельствах. И более того, Петр даже согласился поменять свою фамилию на Любину девичью, иначе с фамилиями в семье было бы сплошное недоразумение: муж — Пиндюрин, жена — Татищева, сын — Львов.

Благодаря своей непосредственности, Петр Иванович очень легко и быстро влился в их компанию. А больше всего он покорил сердца женщин, когда произнес тост:

— Я не гусар, но мне хочется выпить за самых главных дам на все времена: за Веру, Надежду и Любовь.! Мы живы, пока они с нами. Так пусть же они никогда не покидают наши души и сердца!

Даже молчун Сашок крякнул довольно:

— Эк! Мощно сказано!

Один Витек пыжился: стал неестественно вежливым и культурным. Вера Ивановна по этому поводу провела с ним на кухне скоренькую беседу:

— Тебе что, совсем маму не жалко?

— А что с ней такое? — деланно испугался Витек.

— Как что с ней? Все одна и одна…

— А мы? Кстати, а кто это такой?

— Мамин сослуживец, ты же слышал.

— И чего этому сослуживцу надо на нашем чисто семейном празднике?

— А ты не догадываешься? Ухаживает он за твоей мамой, а ты тут из себя не знаю что корчишь. Ты бы хоть о ней подумал…

— Все, усек, бабуль. Это я просто хотел хорошее впечатление произвести, больше не буду.

— Шалопай! — вздохнула Вера Ивановна.

Но сердцем почувствовала, что с этим замужеством у Любы не обойдется без проблем. Но, как бы то ни было, Вере Ивановне было радостно: рядом самые дорогие люди, у дочки, кажется, личная жизнь налаживается, чего еще желать? Одно только происшествие омрачило ей вечер: Надежда, улучив момент, когда они остались наедине, спросила:

— Ну, что ты хотела мне рассказать?

— Я? Да… вот… — смешалась Вера Ивановна. Говорить про кошку после второго сна ей совершенно расхотелось. — А вот… про Петра и хотела тебе рассказать, — нашлась, наконец, она.

— Ты смеешься, подруга? — вытаращила глаза Надежда.

Она работала поваром в столовой училища, и вот уже полтора года исправно поставляла Вере Ивановне всю информацию о развитии отношений молодых — от самых истоков до текущего момента. О том, какой Петр на редкость интеллигентный и культурный человек, и как он галантно ухаживает за Любочкой… И как Любочке завидуют все женщины на работе, что такого мужика отхватила. И что Любочка просто расцвела от счастья…

— Ты знаешь, он ведь предложение Любаше сделал. Вот хотела с тобой посоветоваться, что ей ответить.

— Ну, ты насмешила! — удивилась Надежда. — А если ты будешь против, они, что, послушаются? Много ты своих родителей спрашивала, когда за Игоря своего выходила? Нет, ты что-то финтишь, подруга. Выкладывай, как на духу, что у тебя стряслось? — допытывалась Надежда.

— Ничего не стряслось. Только о Петре и хотела с тобой поговорить. Ты знаешь, я с одной стороны так рада, что Люба замуж выходит. Витек-то, наверное, со мной останется. А с другой стороны, честно скажу, я надеялась, что у них со Славой все еще наладится. Неплохой ведь мужик, правда? Говорят, в Москве сейчас в какой-то большой строительной фирме работает, зарабатывает хорошо. Да и мальчишке с отцом лучше, как ни крути, — торопилась Вера Ивановна перевести разговор, но никогда не умевшая врать, мучалась угрызениями совести и чувствовала, что все ее попытки напрасны — Надежда не верит. А Надежда, в свою очередь, интуитивно понимала что ее задушевная подруга пытается что-то от нее скрыть… Не о Петре и Любе в самом же деле она хотела поговорить. Об этом уже все давным-давно сказано, и о Славе, и о Вите тоже… Но тут их позвали за стол — приближался Новый год.

В двенадцать все выпили шампанского и по давно заведенной традиции, дружно запели:

«Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь…»

На этих словах, дверь из спальни Веры Ивановны, в самом деле, скрипнула, и на пороге появилась всеми позабытая в праздничной суете Машка. От неожиданности все замолчали.

— А это еще что за явление? — спросила Надежда

— Это — наша Маша. — Пояснил Витек.

— С работы, что ли? — узнал Сашок. — Так они же все пропали?

— Все, да не все. Вернулась она. Только ты смотри, не проболтайся в цеху. — Об этом Сашка можно было и не предупреждать. — А мне жалко ее стало, вот и забрала домой.

— И правильно сделала, — одобрил Сашок. — Маш, Маш, иди сюда…

Новый год встретили замечательно: выпили, попели, поплясали. Потом молодежь пошли на городскую елку, а Лебедевы уехали домой…

Утром Вера Ивановна, как всегда, встала раньше всех. Прихватив с собой книгу, она прошмыгнула на кухню. Кошка еще спала, взгромоздясь на Витюшу поверх одеяла. В доме после вчерашнего застолья все было прибрано, посуда перемыта. «И когда она успела? Совсем не ложилась, что ли?» — подумала Вера Ивановна про дочь. Она умылась, поставила чайник, и направилась в прихожую, где было прохладнее, и где хранились продукты, если не хватало холодильника, за кусочком торта… И тут увидела Машкину кучку на коврике.

— Ты опять за свое? — рассердилась она на кошку, появившуюся следом за ней, — вот куда надо ходить, бестолочь. — Вера Ивановна чуть не ткнула кошку в кошачий туалет носом. — Что же ты безобразничаешь?

Вера Ивановна надела перчатки, взяла тряпку и присела на корточки, чтобы убрать Машкино безобразие…

— Ой!.. — от неожиданности Вера Ивановна шлепнулась на пол: в свежей кошачьей кучке опять блеснул золотой самородок, точно такой же, как и вчера!

— Это что?.. Откуда?.. Опять.., — до Веры Ивановны что-то, во что не хотелось верить, стало доходить, — Это, ты что ли?.. Как курочка Ряба?..

Она изучающе посмотрела на Машку. Та сидела рядом, щурила от кошачьего счастья свои желтые глаза и мурлыкала-мурлыкала-мурлыкала…

— Ой, не могу, мне плохо… Наверное, вчера лишнего выпила… — схватилась Вера Ивановна за сердце.

Работая библиотекарем, она поглотила груду литературы всех жанров, но при этом стоически отвергала фантастику. Будучи махровым реалистом и веря только тому, что она видит, Вера Ивановна побаивалась фантастики, считая все происходящее в ней бредом. Кроме того, по ее личным многолетним наблюдениям и сопоставлениям фактов почти все, что когда-то описывалось в фантастике, имело такую способность рано или поздно сбываться. Поэтому Вера Ивановна воспринимала фантастику как своего рода пророчества, и, страшась заглянуть в будущее, вполне довольствовалась реальной прозой. То, что происходило с ней в последние дни уходящего года, пугало ее своей нереальностью, нелогичностью, невозможностью объяснить и разложить все по полочкам. Она не знала, что и подумать, подсознательно отыскивая объяснение всему происходящему. Но объяснений, как она ни старалась, не находилось, и от этого Вера Ивановна чувствовала себя неуютно. После той ночи в цеху она уже не один раз ловила себя на мысли, «а не сходить ли мне на прием к психиатру», но почему-то все откладывала этот неприятный визит на «попозже».

Кряхтя и озадаченно качая головой, Вера Ивановна поднялась, сходила на кухню за зубочисткой и аккуратно выковыряла из кучки три золотых самородочка, по размеру и по весу таких же, как и вчера.

— Значит, сны не просто так мне снились. Это был знак. Надо молчать, — единственное, что она решила, так толком и не поняв, откуда же все-таки берется золото, и напрочь отказываясь верить в чудеса…

К тому времени, когда все проснулись, никаких следов от утреннего недоразумения не осталось. А золото было опять тщательнейшим образом вымыто, вычищено и все так же надежно припрятано…

С тех пор так и повелось в доме: большую нужду Машка справляла только на резиновом коврике у входной двери и строго по расписанию. Утром, когда все либо еще спали, либо уже разошлись по своим делам, предоставляя право на добычу золота одной Вере Ивановне. И получая взамен награду от нее в виде колбасы или сметаны.

Очень скоро Машка привыкла к дому, и по всему было видно, что убегать она никуда не собирается. Так же скоро и Вера Ивановна привыкла к ежедневному сбору золота — к хорошему привыкаешь быстро. И даже ежедневная уборка кучек, несмотря на ее брезгливость, уже не тяготила, тем более что золотая кучка в загашнике с каждым днем росла. Пропорционально ей в Вере Ивановне, согревая душу, росло чувство самодостаточности и уверенности в завтрашнем дне. «Оказывается, быть богатой очень даже приятно, — думала она. — Жаль только, поделиться об этом ни с кем нельзя». Вера Ивановна восприняла дважды повторившийся сон, как некое руководство и, естественно, молчание — как условие продолжения негласного контракта между ней и Машкой.