Интермеццо

Виктория Левина

Книга Виктории Левиной входит в серию издаваемых книг и сборников конкурса «Литература, XXI век». В номинации фантастики «Я создаю миры».

У кого покруче ствол

ненаучная фантастика

Дед любит рассказывать мне о своей молодости. А что ещё делать длинными тёмными вечерами при свете самодельной свечи? Когда спальный район нашего пригорода погружается в темень, а сторожевые башни обнесённого колючей проволокой промышленного центра освещаются единственной в городе автономной электростанцией, самое время предаться воспоминаниям о весёлом прошлом деда.

Я не всегда понимаю, о чём он говорит.

— Дед, расскажи мне ещё раз, что такое «всемирная сеть»? Это что — такая сеть, которая висит в нашем сарае, но по которой течёт ток, как на башнях охранников? И почему она «всемирная» — она покрывает все посёлки и деревни?

Дед задумчиво смотрит на меня и тихо говорит:

— Мне сложно объяснить тебе это, внучок. Твоё поколение не знает, что такое электричество в доме, не то что «всемирная сеть».

Он тяжело вздыхает и бредёт на улицу, осматривать, целы ли амбарные замки на сарае, где хранится «наше всё».

«Наше всё» — это аккуратно расставленные и тщательно смазанные оружейной смазкой стволы, висящие на стене нашего сарая, и стенд с пистолетами и револьверами. Мы считаемся зажиточной семьёй, у нас много оружия.

Ради этих самых стволов родители мои вкалывают день и ночь за колючей проволокой.

Дед говорил, что когда в домах было электричество, жизнь была совсем другой. В домах посёлка горел свет, работали какие-то умные машины — стирали, собирали пыль, готовили.

Мне трудно поверить, что правительство могло разрешить такую бездумную трату энергии. И откуда же тогда брать эту самую энергию, если вся она должна идти на вооружение?

— Когда я был молодым, — дед вернулся с обхода, — наша страна вооружалась против других стран, чтобы быть готовой к любой военной провокации. Было много оружия: наземного, подземного, надводного и подводного. Большая часть финансов государства уходила на это.

Я не совсем понимал, что такое государственные финансы и финансы вообще:

— А что такое финансы?

— Ну, как тебе объяснить? Финансы — это денежные запасы, которыми можно покрывать затраты производства, платить зарплаты. Ах, боже ж ты мой, ты же не знаешь, что такое зарплаты! — дед плюнул с досадой на грязный пол нашего жилища.

Дед был неправ — про финансы, деньги и зарплаты я читал в одной из немногих книг, сохранившихся на нашем чердаке со времён молодости деда. По этим книгам я и учился читать. Немногие в наше время умеют читать.

Зато считать стволы умеют все:

— У нас триста двадцать стволов! — гордо кричит пацан с нашей улицы, когда ребятня выбегает на улицу в летний день.

— Ствол стволу рознь, — солидно заявляет крепыш, сын мастера оружейного завода, — У нас дома есть пушка с ручным управлением — отцу выдали за многолетнюю безупречную службу.

Все смущённо замолкают. Пушки у нас нет. Мои родители вкалывают день и ночь, но в конце месяца приносят в дом только по одной единице огнестрельного оружия и немного съестного, что им выдают за колючей проволокой: крупы, макароны, сгущёнка. Это всё из бессрочных военных запасов, которые были «расконсервированы» пару лет назад.

Ещё у нас есть небольшой огород, где мы с дедом выращиваем картошку и лук. Вот эти съестные запасы да оружейный сарай — это и есть «наше всё». А как же иначе? Все так живут.

— Когда страна вооружилась до зубов, — продолжает свой рассказ дед, — она стала вооружать другие дружественные ей страны.

— Как это — дружественные? — я рад, что поймал деда на несуразице. — Ты же сам говорил, нет никаких дружественных стран! Все воюют со всеми. Это закон жизни.

— Ох, и умный же ты у меня! — дед ласково гладит меня по голове грязной заскорузлой рукой с обломанными ногтями, — Ну да, ну да, просто мы стали продавать своё оружие по всему миру. Мир стал похож на пороховой склад: чиркни спичку — и он взорвётся! Армии многих стран были вооружены до зубов нашим оружием и своим тоже. В подземных бункерах земли хранилось его несметное множество! Это называлось тогда «гонкой вооружений».

— Это ты мне уже рассказывал, — я с досадой дёрнул плечом. — Ты каждый раз доходишь только до «гонки вооружений». А про твою жизнь в доме с электричеством и бегущей из кранов горячей водой никогда не рассказываешь.

— Это потому, что ты не поймёшь, — он вздыхает и ложится на топчан, лицом к стене.

Я иду на крыльцо посчитать звёзды и помечтать о том времени, когда электричеством освещались дома и улицы, как говорил дед.

Утро следующего дня выдалось весёлым и солнечным. Я вышел на улицу поиграть с соседскими ребятами в мяч. Невесёлые покосившиеся домишки скрывались за пышной зеленью полуодичавших садов.

— Дашь поиграть? — из-за забора на меня смотрели с опаской глаза соседа-сверстника.

Родители и дед говорили мне часто, что лучше мне сидеть дома. А то мало ли что…

Однажды мой мяч, кое-как собранный моим дедом из тряпок и обрезков кожи, тяжёлый, неповоротливый, грязный, серьёзно повредил губу этого самого соседского мальчишки. Из губы хлынула кровь. А в конце недели родители пацана, вернувшись на выходные домой, открыли стрельбу по нашему дому. Они не жалели патронов и палили куда ни попадя, выкрикивая:

— Попридержи своего ублюдка, ты, «осколок интернета»!

Другие соседи утихомирили их, потому что был праздник, и никому не хотелось лишней пальбы и ранений. Сегодня тоже был праздник — День Личного Оружия. Это самый большой праздник в году.

Как говорили лекторы в воскресной школе, жизнь страны круто изменилась с того дня, как был принят Закон о личном оружии. Отныне никто никому не указ. Защищай свои права, живи во благо государства и завода, производи оружие! Рынок для сбыта не ограничен. Деньги не нужны. Машины и оборудование только для заводов, все — на оружейные заводы. Выход из тупиковой экономической ситуации найден раз и навсегда! Хороший закон.

У деда моего в посёлке есть прозвище: «осколок интернета». Прицепилось к нему прочно, навсегда. Никто уже и не помнит, почему, никто уже не знает, что такое интернет. А дед знает, потому что живёт долго, дольше других.

Ещё он помнит телевизоры и стиральные машины. Ещё он говорит, что у него в молодости были «колёса». Как у директора нашего оружейного завода. Я, конечно, не верю — откуда у него могли быть «колёса», если он не изобретатель нового ствола или улучшенной пули?

Много странного доводится мне слышать в нашем доме. А всё потому, что дед старый, так долго у нас не живут, и у него уже ум за разум заходит.

— А знаешь, есть и другие страны на земле, у которых полезные ископаемые ещё долго не закончатся. И Закон у них такой же есть. И друг в друга там не пуляют при каждом удобном случае.

— Вот придумал! А как же тогда узнать, у кого круче ствол, если не отстреливать случайных прохожих в большой праздник? Вот чудило!

В праздники родители вернулись домой с завода хмурыми и неразговорчивыми. В этот раз им выдали за работу какие-то револьверы, бывшие уже в употреблении, и не раз. Это было видно по перебитым номерам и очень грязным стволам, которыми дед будет заниматься теперь целые дни, пока всё это не приобретёт божий вид.

Ещё они принесли кое-что из съестного: несколько герметичных банок с манной крупой. Видимо, разгерметизировали очередные полувековые военные склады.

Я часто думал, что будет, когда откроются последние склады, чтобы прокормить население. И даже спросил об этом деда:

— А что мы будем есть, когда закончатся запасы страны?

Дед тогда посмотрел на меня долгим взглядом и сказал:

— Советую тебе об этом не думать. А ещё лучше — помалкивать. Знаешь, что делают с теми, кто задаёт такие вопросы? Лучше тебе не знать.

А потом криво ухмыльнулся:

— Это всё подрывает демократию в нашей стране.

Итак, шесть банок манки будут составлять рацион нашей семьи до следующих выходных.

— Другим выдали тушёнку, а мы до сих пор в штрафниках из-за твоей драки с сыном соседа. Соседу-то хорошо: в профсоюзе своих не обижают, — отец зло глянул в сторону забора, разделяющего наши участки.

Мать тут же всплеснула руками:

— Что ты опять замыслил? И не думай даже! А то не пущу к «бочке»!

«Бочкой» называли передвижную цистерну со спиртным, которая кружила по разбитым дорогам посёлка в праздничные дни. Мужчины выходили из домиков и чинно направлялись отметить праздник. Некоторые из женщин тоже.

Моя мама никогда не выходила к «бочке» — кому-то же надо было следить, чтобы мужчины нашей семьи не ввязались в какую-нибудь пьяную драку и не полезли в сарай за оружием.

Как правило, пока выпивалось содержимое «бочки», в посёлке тут и там слышалась пальба и пьяная ругань.

Потом «бочка» уезжала, и вот тут-то и наступала кульминация праздника: невостребованный адреналин мужского населения побуждал его выскакивать во дворы и устраивать пальбу в небо, в сторону соседских палисадников, бродячих собак и кошек, и даже нищих, в огромном числе бродивших по улицам в поисках скудной подачки.

В этот раз всё вроде бы обошлось.

Под вечер мама вышла на крыльцо и уселась рядом с подвыпившим отцом. Дед, приняв свою порцию «праздника» на грудь, мирно посапывал тут же в саду в старом гамаке, которому было уже сто лет в обед, но который он исправно чинил и вешал в закутке за выступающей стеной, чтобы вздремнуть здесь в относительной безопасности летним вечером.

Называлось это «вздремнуть на свежем воздухе». Хотя по мне — свежим назвать его было трудно. Посёлок весь был окутан жирным смогом от плавильного завода, что расположился неподалёку.

— Вот и я говорю, — шептал отец матери на крылечке. — Нечего нам жаловаться — хорошо живём. Дед наш сарай сторожит, сына учит читать книжки, которые на чердаке остались. Вырастет — в мастера выбьется, не то, что я. Я, когда малым был, только-только Закон приняли. Что тогда началось! Стрельба, пальба!

Стреляли все во всех, сводили счёты, вымещали на других всё зло, всю досаду, что накопилась от злыдней, от вечного недовольства. Не до учёбы тогда было. Школы закрыли в страхе от террористов, которые получили свободу убивать.

— Я тоже, — тихо сказала мама, — попала в такую перестрелку. Кто-то в маске взял в заложники группу школьников и грозился убить всех, если ему не отгрузят все ружья из кабинета военной подготовки. Хитрый какой — хотел обогатиться сразу, одним махом! Мы вот для своих огнестрельных единиц всю жизнь горбатимся! — она ласково провела по волосам мужа. — Могла бы и погибнуть тогда, да снайпер — один из полицейских — «снял» тогда этого урода с крыши соседнего дома.

— Да, задумчиво протянул отец, — в те времена ещё была полиция.

Они замолчали надолго. Я слышал о полиции не раз и от своего деда. Дед рассказывал мне, что так называли людей, которые имели оружие, чтобы следить за порядком в обществе и охранять граждан от разбоя. Наивные! Как же можно охранять других, рискуя собой? И потом — каждый должен иметь оружие, чтобы охранять себя и свою семью. Тупость какая-то, а не полиция! Вообще всё, что касалось периода времени до Закона, казалось мне несусветной глупостью!

Тишину позднего вечера разорвал женский крик. В окне дома соседа в тусклом свете свечи в окне можно было различить мечущиеся фигуры и звуки громкой ругани. В том доме не было любви, как у моих родителей.

Сосед по праздникам часто воспитывал и гонял своих домашних за малейшую провинность. Он считал, что все виновны перед ним. Когда мы шептались с соседским мальчишкой через дырку в заборе, тот рассказывал мне, что отец придирчив и несправедлив к своим домашним. И все-то хотят ему зла, и все-то завидуют его огромному складу оружия и все хотят испортить его карьеру мастера на заводе.

Особенно он не жаловал нас, своих ближайших соседей. За то, что у нас была дружная семья, а особенно за то, что у нас был свой сторож — дед. Дед был просто сокровищем в глазах окружающих! Он охранял семейный скарб, мог по возрасту уже не работать, был спокойным, бесконфликтным и относительно непьющим. И правда — клад, а не дед!

У других таких пожилых родственников уже давно не осталось в живых: были застрелены шальной пулей или убиты в пьяной драке.

Жена соседа ещё раз взвизгнула, как от сильной боли, и выскочила на улицу в одной рубашке. Мы видели, как она заметалась по двору, белея в темноте рубашкой. Сразу же за криком жены взвизгнул сын. Я не очень любил соседского пацана. Он был запуганным и робким в семье, но наглым и напористым на улице с другими детьми.

— Спасите! — закричала женщина. — Он пошёл за своим охотничьим ружьём!

Охотничьи ружья представляли большую ценность. Нарядные, с резным прикладом, они считались главной гордостью семьи. Животных в лесах уже давно не осталось, всех отстрелили. Я помню, как убили последнего зайца в нашей лесополосе, рядом с северной оградой завода. Убил тот же сосед из ружья, за которым он и нырнул сейчас в темень своего сарая.

Вскоре он выскочил наружу и принялся носиться за женой по двору. Она металась и прыгала из стороны в сторону, в точности, как тот белый заяц, наверное, но ничто не могло помочь ей уйти от пули обезумевшего мужа на этот раз.

Мы услышали выстрел и сразу же следом за ним — другой.

Женщина повалилась на землю.

— Мама, мамочка-а-а! — крик соседского мальчишки оборвался сразу же за третьим выстрелом.

— Ну, чего уставились? — раздалось совсем рядом с нами.

Сосед, всклокоченный, разъярённый, с ружьём наготове, стоял в калитке нашего палисадника.

— Радуетесь, небось? Милуетесь?

Мама вскочила, чтобы заслонить собой меня, так как я оказался ближе всех к соседу.

Дед давно проснулся и стоял в тени стены с оружием наготове.

В тот момент, когда сосед вскинул ружьё, чтобы выстрелить в отца, который стоял перед ним безоружным, тоненько пропела пуля нашего ружья и впилась соседу в руку. Правую. Долго он не сможет теперь стрелять. Сосед вскрикнул от боли и присел на мощёную мелким гравием дорожку.

А дед тоже опустился на землю от пережитого волнения, заплакал, обхватив голову руками:

— Дураки-и-и! Ой, какие же вы дураки-и-и! — приговаривал он и тихо всхлипывал.

Сосед похоронил жену с сыном и теперь был тише воды и ниже травы. Казалось, будто что-то в нём сломалось, какая-то пружина.

Люди в посёлке его сторонились, но не осуждали: чужая семья — потёмки.

Родители мои с опаской поглядывали через дырявый забор на соседский двор, который с каждым днём приходил во всё большее и большее запустение.

Теперь уже не видно было вечерами, как тоненькая лучинка в окне освещает грязную кухню, лишённую женской заботы. Окно закрывали заросли поднявшейся в человеческий рост сорной травы.

А соседу всё это было на руку. Он задумал что-то недоброе. Всю неделю он работал, а когда приходил домой на выходные, всё время что-то мастерил в своём оружейном сарае. Мы слышали визг напильника, чуяли запахи какого-то технического варева.

Дед день ото дня становился всё мрачнее:

— Не к добру это, ох, не к добру! — часто вздыхал он. — Бомбу он мастерит, я думаю. Они, мастера, курсы проходят по взрывчатым веществам, строение бомбы изучают.

— Как это — бомбу? — ахнул я.

Про бомбы я слышал и читал в старых газетах на чердаке. Какое-то время назад, а может быть, и лет сто, взорвали бомбу, которая называлась атомной, где-то далеко, в другой стране, не помню, как называлась.

Тогда ещё не знали, какие последствия будет иметь этот взрыв. А когда увидели, что люди превращаются в пар вблизи эпицентра взрыва, или умирают от каких-то странных болезней те, кто оказались подальше, то ужаснулись и запретили такие бомбы пускать в ход.

Их стали называть «оружием массового поражения». Не то, чтобы такие бомбы прекратили своё существование. Где-то они есть, говорят, в каких-то глубоких подземных бункерах их хранят. Производство таких игрушек требует огромных энергозатрат, которых на земле уже нет.

Да и не моего ума это дело, как говорит дед. Всё-таки здорово, что я живу в своей стране, где есть Закон и нет никаких атомных бомб! Но бомба, которую мастерил сосед, тревожила и меня.

— Взлетим мы с тобой в один прекрасный день, с этим идиотом вместе! — ворчал дед, с опаской поглядывая в сторону соседского сарая.

Дни шли за днями, похожие друг на друга: настороженные и тревожные. Сосед перестал выходить из дома, взял на работе отпуск и вот уже две недели возился в своём сарае. Он не брился, нестриженые волосы слипшимися прядями падали ему на лоб. Даже на расстоянии было видно, что он не в себе: бурчит что-то себе под нос, скалится, хохочет.

— Совсем поехал головой после убийства жены и сына, — вздыхал дед. — Ох, не миновать беды…

Иногда сосед «выгуливал» своё оружие: выставлял наружу винтовки, ружьё, револьверы всех мастей, заработанные на заводе за долгие годы работы мастером в оружейном цеху. Он любовно поглаживал свои сокровища, протирал их промасленной тряпицей, прищурившись, смотрел на блики от солнечных лучей, что гуляли по гладким стволам. Это была его искренняя любовь, его истинное сокровище.

Мы тоже любили «своё всё», но не так истово. Коллекция нашей семьи давала нам определённый статус.

Отец любил брать в руки кольт времён давней войны, который дед довёл до идеального состояния. Маме нравился элегантный женский револьвер, который бабушка подарила ей на восемнадцатилетие.

Даже у меня уже были свои любимые огнестрельные единицы: детские газовые «пугачи», переделанные дедом в настоящие «огнестрелы». Однажды, когда мы сидели с дедом на крылечке и в очередной раз прислушивались к визгу напильника и принюхивались к вони какой-то гадости, которую варил сосед-экспериментатор, дед посмотрел мне в глаза и сказал тихо, но внятно:

— Знаешь, кого мы сейчас напоминаем?

— Кого?

— Кроликов, которые сами идут в пасть к удаву. Стадом, вместе, не сопротивляясь, покорно.

— А что ты предлагаешь? — с остановившимся дыханием тихо прошептал я.

— Я слышал, что завтра он собирается на завод за консервами, которые ему выделили как отпускнику. Сможешь пролезть в его сарай? Я подпилю доску — я помню, там была одна подгнившая, недалеко от ограды.

— Ну а что я должен сделать внутри?

— Понимаешь, внучок, я слышал вчера, как он бурчал себе под нос, что взрывчатая смесь готова, корпус бомбы он тоже уже заканчивает. Завтра он планирует взять на заводе всякие мелкие детали, чтобы наполнить содержимое по типу осколочных взрывных устройств. Сработает самодельный детонатор, воспламенит взрывчатую смесь — и взлетим мы вместе с ним, и ещё с несколькими соседскими домами, к чёртовой матери!

Мне стало страшно:

— А что же мы можем сделать? — у меня от страха пересохло в горле.

— Я мальчишкой тоже когда-то баловался всякими этими глупостями. Читал много в интернете.

Знакомое слово «интернет» вернуло меня в равновесие.

— Так вот, там один шпион в книжке, которую я читал «online», сыпанул во взрывчатку готовой бомбы манную крупу. И бомба не взорвалась!

Я не знал, что такое «online», я не знал, как читают в интернете, но манка у нас была. И я готов был рискнуть жизнью, только бы этот чёртов убийца из соседнего дома не взорвал и нас.

— Давай манку! — сказал я. — Положим в ямку у забора, и я завтра сыпану её в дьявольское варево. Он ничего и не почует.

Ночью мы с дедом не сомкнули глаз, всё ждали, когда же, наконец, наступит утро. Утром сосед выполз к умывальнику, приводя себя в порядок — всё-таки отправлялся на службу. Побрился перед осколком зеркала, надел кое-что из чистой одежды, которая ещё оставалась. После того, как он убил жену и сына, он ничего из одежды не стирал.

Скрипнула калитка. Дед взял ручную пилу и направился к забору. Подпилил сначала доску в заборе. Это было несложно: забор трухлявый, ткни — рассыплется.

Мы с трудом пролезли через образовавшуюся дыру. То есть, я пролез без труда, а дед чуть не застрял между досками. Сарай соседа был добротным, новым, по принципу: «мой сарай — моя крепость».

Пилить ту самую доску, которую наметил дед, было сложно. Она оказалась не подгнившей, а наоборот: со срезами чёрных сучьев, крепкая, как железо.

Но отступать было некуда. Дед пилил и пилил, и доска поддалась. Осторожно отодвинув её, я нырнул в глубину сарая. От резкой вони варева меня чуть не стошнило. Варево стояло на спиртовке, сейчас погашенной, в котелке солдатского образца. Он был прикрыт не подходящей по размеру крышкой.

— Сыпани со стакан, — прошипел дед в образовавшуюся щель. — В книге это сработало.

Я сыпанул манку в этот «змеиный супчик». Накрыл всё крышкой и выполз наружу.

— Ну, с богом! — сказал дед, когда мы вернулись к себе. — Посмотрим, у кого ствол круче на этот раз! — и мы рассмеялись.

Взрыв страшной силы прогремел в посёлке той ночью. Люди выскочили из стареньких домишек в том, в чём спали, и стояли в дверях, на крылечках, в огородах, испуганные, онемевшие.

Вместо дома соседа и его склада оружия зияла огромная дымящаяся яма.

В нашем доме, самом близком к эпицентру взрыва, вылетели стёкла и треснула стена. Но на нас не было ни царапины!

— В той книге, — сказал дед, — взрыв мог быть тоже намного сильнее, а так — манка спасла героя!

Мы с дедом стояли, обнявшись, и слёзы радости стекали у нас по закопчённым лицам.